II. Идея смерти в философии Гегеля 5 страница

Раб осуществляет и совершенствует свою человечность, трудясь на Господина. Но этот рабский, или подневольный, Труд становится человекообразующим лишь в той мере, в какой он рожден Страхом смерти и сопровождается осознанием собственной сущностной конечности тем, кто этим трудом занят.

В противоположность Господину, навек застывшему в своей господской человечности, Раб свою человечность, по рождению рабскую, развивает и совершенствует. Он поднимается до речевого мышления /pensee discursive/ и вырабатывает абстрактное понятие свободы; он также сотворяет себя свободным Гражданином, который, преобразуя налич- но-данный Мир своим Трудом на Службе у общественности, в конечном счете достигает полного удовлетворения.  Стало быть, это Раб, а не Господин, оказывается собственно Человеком, индивидуумом, свободно творящим Историю. Но не будем забывать о том, что Служба и Труд будут свободными и творческими лишь в той мере, в какой им сопутствует Страх, рождающийся из сознания смерти. Значит, в конце концов, не что иное, как сознание смерти, делает человека Человеком и составляет последнее основание его человечности.

Если убивают и проливают кровь в борьбе за признание, то того только ради, чтобы люди могли совершать «самоубийство» и по своей воле подвергать опасности собственную жизнь. Но сам по себе риск, воплощенный в Господине, нужен лишь для того, чтобы Раб обрел опыт смерти, открывающий ему собственную конечность. И «жизнь Духа», т. е. отличительно человеческая, могущая достичь совершенства и полной удовлетворенности жизнь, — это не что иное, как жизнь «при» смерти /en presence de la mort/.

Человек — это единственное сущее в мире, которое знает, что должно умереть, и можно сказать, что человек есть  сознание своей смерти: подлинно человеческое существование есть сущее сознание смерти или смерть, себя сознающая. Если совершенство человека заключается в полноте самосознания и если человек сущностно конечен в своем бытии, то вершиной человеческого существования будет осознанное принятие этой конечности. Именно это полное (речевое /discursive/) постижение смысла смерти и составляет ту самую гегелевскую Мудрость, которая завершает Историю тем, что приносит Человеку окончательное Удовлетворение.

Ибо приходя к Мудрости, Человек понимает, что только лишь его конечность, или смерть, обеспечивает ему абсолютную свободу, освобождая его не только от налично-данного Мира, но также и от того вечного и бесконечного налично данного, которое было бы Богом, если бы Человек не был смертным существом. И сознание этой абсолютной свободы удовлетворяет беспредельную человеческую гордыню, которая есть сама основа его человеческой жизни и последний, ни к чему более не сводимый, движитель его самосозидания.

Таким образом, гегелевская антропология — это секуляризованная христианская теология. И Гегель прекрасно отдает себе в этом отчет. Он не раз повторяет, что все, чему учит христианское богословие, вполне истинно при том условии, что учение это должно быть отнесено не к воображаемому потустороннему Богу, но к реальному, живущему в

Мире Человеку. Богослов занимается антропологией, не отдавая себе в том отчета. Гегель лишь приходит к подлинному осознанию этого так называемого бого-словского знания, объясняя, что его реальный предмет — не Бог, а исторический Человек, или, как ему нравится говорить, «Дух народа» (Volksgeist).

Среди прочего эта мысль ясно выражена Гегелем в конце «Лекций» 1805–1806 учебного года (vol. XX, р. 268, 7—21-я строки): [342]

«Религия [вообще] — это представленный (vorgestellter) [как нечто внешнее] Дух; она есть самость (Selbst), которая не соединяет (nicht zusammenbringt) свое чистое сознание с действительным сознанием, [и] у которой содержание первого противостоит содержанию последнего как нечто иное. [Другими словами, Верующий — это человек, не ведающий о том, что, когда, как ему кажется, он говорит о Боге, он на самом деле говорит о себе самом]… Идея абсолютной [или христианской] Религии — это спекулятивная идея, согласно которой самость, [или] действительное, есть мышление, [согласно которой] сущность (Wesen) и бытие (Sein) [суть] одно и то же. Это положено [=выражено] так, что теперь Бог, [т. е. ] потусторонняя (jenseitige) абсолютная сущность, стал человеком, действительно сущим здесь на земле; но так же, что эта действительность себя сняла, стала прошлой [действительностью], и [что] этот Бог, [с одной стороны] действительный [являющий собой налично-данную единичность] и [с другой стороны] снятый, всеобщая действительность, тождественная народному духу, лишь как непосредственность [т. е. представленный (vorgestellt) как один-единственный человек по имени Иисус], есть дух общины. Содержанием этой [христианской] религии (…) является то, что Бог есть Дух. »

Гегель, стало быть, согласен с Христианством в том, что «Абсолют», или Тотальность, того, что есть, — это не тождественность, налично-данное-Бытие, Субстанция или Природа, но Дух, т. е. Бытие, раскрытое Словом или говорящим /discursive/ Разумом (Логосом). Но для Христианина этот «абсолютный» Дух будет трансцендентным Богом, тогда как для Гегеля это Человек-в-Мире. И это коренное и неустранимое различие сводится в конечном счете к тому, что в христианстве Дух вечен и бесконечен, тогда как тот Дух, которого имеет в виду Гегель, по сути своей конечен, или смертен. Именно внедрение в нее идеи смерти преобразует тео-логию в антропологию. И только принимая эту идею буквально, т. е. отвергая представления о загробной жизни и воскрешении, можно прийти к истинной, т. е. гегелевской, антропологии.

В этом Гегель тоже прекрасно отдает себе отчет и ясно говорит об этом, толкуя евангельский миф в пометке, относящейся к приведенному отрывку (vol. XX, р. 268, примечание 3, две последние строки):

«Умирает не этот человек, но божественное [как таковое]; и как раз поэтому (eben dadurch) оно становится Человеком. »

Так, разъясняя, что сознание, самосознание, разумная воля и говорящий разум заключают в себе и предполагают конечность, или смерть, Гегель показывает, что «абсолютный Дух», или всецелое /totalite/ раскрытого Бытия, — это не вечный Бог, сотворяющий Мир из Ничего, но Человек- отрицатель от веку сущего природного налично-данного Мира, в котором он рождается и умирает в качестве исторического человечества.

В конце концов, Бог христианского богословия (испытавшего на себе влияние античности, или язычества) — это налично-данное Бытие (Sein), вечно тождественное самому себе, осуществляющееся и раскрывающее себя в природном Мире и через природный Мир, который есть лишь обнаружение сущности и бытийной мощи Бытия, которое есть.  Напротив, Человек Гегеля — это Ничто (Nichts ), уничтожающее существующее в качестве Мира налично-данное Бытие, а равно ничтожащее и само себя (в качестве реального исторического времени, или Истории) в ходе и посредством уничтожения налично-данного.

Последней основой природного, или «божественного», наличного бытия (Dasein) служит такое налично-данное Бытие, или Могущество (Macht), которое потребно для вечного удержания тождества самому себе. Напротив, последней основой человеческого существования, началом и истоком человеческой реальности, является Ничто, или мощь Негативного, которая осуществляется и обнаруживает себя не иначе, как посредством преобразования налично-данной тождественности бытия в продуктивное противоречие «диалектического», или исторического, становления, где нет бытия /existence/, которое не было бы Действием или не было бы опосредовано Действием (составляющим, если угодно, сущностную реальность, или «сущность», Человека), и где действующий — это не то, что есть (как нечто налично- данное), но он есть то, чего нет (чего от веку не было). Если бытие Природы, или «Бога», — это Бытие, которое есть  (в качестве реального, или «физического», Пространства), то Человек — это Ничто, которое ничтожествует (в качестве Действия или реального, «исторического» Времени), «диалектически снимая» то, что есть, и сотворяя то, чего нет. Эта основная идея и главный вывод гегелевской философии, мысль о том, что последней опорой действительности (Wirklichkeit) и наличного бытия (Dasein) Человека служит Ничто, которое обнаруживает, или являет, себя как отрицающее, или творческое, Деяние, свободное и самому себе подотчетное, — эта мысль ясно выражена в замечательном «романтическом» отрывке из «Лекций» 1805–1806 учебного года, читавшихся Гегелем как раз тогда, когда он писал «Феноменологию духа».

Вот этот текст (vol. XX, р. 180, 24-я строка—181, 8-я строка): [343]

«Человек есть эта ночь, это пустое ничто, которое содержит все в своей простоте (Einfachheit): богатство бесконечно многих представлений, образов, из которых ни один не приходит ему на ум, или же [скажем] которые не представляются ему налично (gegenwartig). Это — ночь, внутреннее (Innere) природы, здесь существующее — чистая самость.  Исполненная видениями она окутывает мраком все вокруг: там вдруг явится отрубленная голова, там — белая фигура (Gestalt), и исчезнет столь же внезапно. Эта ночь видна, если заглянуть человеку в глаза, [тогда погружаешься] в глубь ночи, которая пугает (furchtbar), ибо над тобой нависла (hangt entgegen) ночь мира.

Сила (Macht), изымающая образы из этой ночи или позволяющая им кануть в ней, — это самополагание (Selbst- setzeri) [т. е. свободное созидание], внутреннее сознание, действование (Тип), раздвоение. Сущее (das Seiende) укрылось в этой ночи, но и движение [диалектическое] этой силы тоже положено. »

Диалектическое движение этой силы, которая удерживает в Бытии то Ничто, которое есть Человек, — это История. И сама эта сила становится действительной и обнаруживает себя как отрицающее или творческое Действие: Действие, отрицающее то налично-данное, каковое представляет из себя и Человек тоже, иначе говоря Борьба, в ходе которой сотворяется исторический Человек; а также Действие, отрицающее то налично-данное, каковым является природный Мир, мир животного, иначе говоря Труд, сотворяющий Мир культуры, вне которого Человек — чистое Ничто и внутри которого он — не совсем Ничто лишь на какое-то времяК