Пролог – 2. Доездинг. А также настроинг и параллелинг.

 

Вечером 21 августа нам казалось, что все готово. Конечно, пару ночей перед отъездом Димон что-то варил и прикручивал, кто-то из его ребят еще починял Зеленого Уазку, возвращенного только что мной из Чухломы, Серега уже выкидывал оттуда лишние сидения, сочувствующие и провожатые глазели на рост ящиков, мешков и канистр около машины, цокали языками, гадали, войдет или нет…

- Это-то войдет. А вот квадр еще…

Первая половина дня 22 августа у Димона с Серегой ушло на то, чтоб все это, включая Гризлик (ну что я, квадр да квадр, имя же есть), все-таки вошло во чрево Зеленого. Выехали мы одновременно, я в сторону Шереметьево, Серега с Димоном – в сторону ворот базы в Кусковском тупике. На мою предвзлетную смс-ку Серега успел ответить: «едем». А по приземлении в Архангельске я получил штук по пять смс-ок от каждого из участников похода. В том числе и от Димона, что само по себе является плохим прогностическим признаком. Приведу ее дословно: «УАЗ встал. Перезвони».
Я еще не сразу понял, что встал он на горке у Димкиного дома на Цветном, а вовсе не на горке у Димкиной дачи на полпути к Ярославлю, попытался позвонить друзьям в Ярославль, пытался дергаться, кого-то искать, чего-то делать… А потом вдруг наступило спокойствие. А ведь это всё. Вылезли, отломились самые ненадежные детали похода, в прочности которых мы не были уверены – УАЗ и «Нептун». «Больше ломаться нечему», - подумал я, и уснул сном младенца, на все 200 уверенный, что ничего плохого больше случиться не может. Даже к завтрашней пресс-конференции готовиться не стал – что я, не расскажу то, о чем мечтаю последние полгода?

Начиная с 23 августа все пошло, как по маслу. Перед конференцией в Ломоносовском зале Гостиных Дворов (Архангельского краеведческого музея) позвонил Серега – грузятся в его Деф (второе имя собственное – так зовут Серегин Дефендер) с прицепом. В 11-59, за минуту до начала пресс-конференции, приехал из аэропорта Олежка. На конференцию пришло неожиданно много народа, она приведена почти полностью тут, и я все ж просил бы читателя заглянуть в нее – просто для лучшего понимания нашего настроения, особенно тех, кто успел посмотреть вышедший тем же вечером сюжет в «Вестях Поморья». Я и его приведу тут полностью, для тех, кто любит «почувствовать разницу». Впрочем, всё равно, спасибо.

24 августа. Торопиться, вроде, некуда, ребята в пути. Но и сидеть на месте тоже сил уже нет. Решаем ехать в Мезень, тем более, там нас уже ждут и проводники, и предупрежденный о наших планах музей. Вместе с нами решает ехать Анатолий Иванович, директор нашего Архангельского филиала. Он родом с Пинеги, и в селе Пинега у него родня. Это ровно половина пути, здесь он останется, а мы поедем дальше. Мы этому только рады – с некоторых пор общение с сельскими жителями на Пинеге вызывает у меня приступ жизнерадостности, прилив сил и энергии. Наверное, я вампир…
Асфальт, если кто знает, на этой дороге заканчивается километров через 70 от Архангельска. Затем он снова появляется, чтобы на сотом (традиционная остановка в поселке Белогорский, в круглосуточной кафешке с котлетами за 10 рублей) километре исчезнуть навсегда. До Мезени от Архангельска под 400, на всем протяжении которых дорога – этакая гребенка, что быстрее 60 и не поедешь, да плюс все утро сегодня моросит мелкий противный дождь, и пыль из-под колес меняет агрегатное состояние, переходя в светло-коричневую жирную жижу, ровным слоем покрывающую стекла, а подпрыгивающие на гребнях колеса заставляющую скользить в поисках опоры. Так что расположенная на примерно 200-м километре Пинега – середина пути, которую мы достигаем аккурат к обеду.

Если прямо на въезде в Пинегу повернуть направо, к реке, а потом как бы вернуться назад по берегу, примерно на полтора – два километра, можно попасть в д. Цилома, где и живет родственник нашего провожатого Анатолия Ивановича Саша. Александр Ч. Цилома – типичная деревня, в отличие от имеющей статус села, но бывшей когда-то городом, старинной Пинеги. Саше чуть больше полтинника, он крепок и жилист, и выделяется некоторым, на первый взгляд картинным разворотом плеч – абсолютно ровная спина, как будто к плечам сзади привязали доску… Саша сразу сетует – поздновато предупредили мы о нашем приезде, женщины-то в лес ушли, так что всё сам. Но звать обедать не спешит – перемещаясь достаточно скорыми и уверенными шагами, тем не менее, не торопится, делает всё с достоинством. Через какое-то время мы начинаем понимать, что «всё сам» - это и есть основа его достоинства, а еще через какое-то время мы понимаем и то, что «сам» означает не только «самостоятельно», но, как в бородатой присказке, и то, что «без ансамбля» - то есть, один. Вот капуста, которую он посадил сам. «Выбирай вилок себе», - это он мне. И наш продуктовый набор пополняется и луком, и морковкой, и свеклой, и картошкой. Но отказываться нельзя, потому что это же он сам…

Вот тут я прервусь и поясню читателю, что я так подробно стал рассказывать о Саше неспроста. Дело в том, что на рассказ об этом путешествии нужно немного настроиться. Двигаясь от Архангельска на северо-восток, мы очень постепенно погружаемся в мир, где жизнь устроена по-иному. А село Пинега, как мне кажется, та граница, где пора уже переключить некий тумблер в голове, чтобы адекватно подключиться к сети с несколько другими, отличными от привычных нам, характеристиками. Вообще, я, наверное, должен сразу признаться, что рассказывая об этой экспедиции, я хочу в большей степени, чем маршрутами, приключениями и находками, поделиться с вами вот этой абсолютно измененной, сдвинутой, смещенной и в другом масштабе существующей системой координат, в которой живет этот мир, к северо-востоку от Пинеги. Когда я вернусь, я, пугаясь на улицах машин и недоуменных взглядов людей, с которыми нечаянно поздоровался или которым просто улыбнулся, очень остро буду ощущать, что это наш, а не их мир перевернут, растянут и искажён. Что это в нашем мире нельзя просто провести параллели и представить на воде Москвы-реки скользящую лодью летом, или задорный смех и кулачный бой на ее льду зимой. А в Пинеге уже можно, не говоря уж о Пёзе, на которой возможно одновременное сосуществование ведомых новгородцами варягов 11 века, многочисленной рати Ушатого, идущей Волоком, чтобы соединиться с отрядами Бражника и Курбского в 15 веке, ватаги злодея Зажоги, убегающего в сторону Волока от возмездия лешуконского крестьянина Пашко 17 века, сидящего под самодельным навесом над дневником, исписанным аккуратным немецким почерком в лодке, влекомой идущими по колено в майском снегу крестьянами Александра Шренка в веке 19-ом, посыльных адмирала Колчака, пробирающихся к занявшим Архангельск интервентам начала 20 века, и уставших от постоянных завалов, но нашедших силы для переноса в музей колоды, «ушкуйников» конца века предыдущего. Представляю, какими глазами должны смотреть все вышеперечисленные люди, повернув головы на звук мотора идущего по Волоку квадроцикла века 21.

В этом измерении и сейчас живут люди. Будут и другие, просто Саша - первый.
- А это – баня, рассказывает о своих «самоделках» Саша. – Печь я тоже сам.

- Печь-то сложно, небось?

- Дак, что ж сложного? Я и дома переложил. Дом-то старый, я его приподнял, выровнял, венцы заменил. Дак и печь заодно уж. Пойдем в гараж сначала. – В гараже – рабочая лошадка, трактор Т-25, - Сам за ним ездил. Только вот беда, не делают к нему ни плуг, ничего. Я вот сам сделал, смотри! У меня весь район потом чертежи срисовывал, работает, как миленький. Трактор – первое дело, всё на нем.
- У него корреспонденты интервью брали, а с завода инженеры приезжали, - комментирует мне Анатолий, а сам дергает Сашу за рукав, - веди гостей в дом-то, накорми, а то всё рассказами кормишь, а им ехать ещё.
- А что, новый-то дом не пойдем смотреть? – обиженно спрашивает Саша. – Я его сам строю…

Идем. Недалеко от старого – сруб нового дома, он подведен под крышу, но еще не пропилены окна и двери, поэтому и внутрь приходится попадать, подлезая под сруб через лаз. Саша вдохновенно рассказывает о том, где будут спальни и кухня, и откуда будет чудный вид на Пинегу, а у меня на языке один вопрос.
- А что, дом тоже сам? В смысле, один?

- Дак, вот, сложно дом одному, - сетует Саша. – Но ничего, я приспособился. Вот, смотри: сюда трактором, здесь блок, эдак заведу один конец. В этом году приспособился. В прошлом-то не мог, руку повредил…

- А сейчас прошла?

- Да где там – показывает он на плохо гнущиеся пальцы, - немного поджила, да и я приспособился, я вот эдак ей, - и он показывает, как он заводит негнущуюся руку за спину…

Женщины пришли с грибами, и за столом – картошка, грибы, жареные и соленые, и сковородка вкуснейшей речной рыбешки. И окуньки там, и сорожка. Всё сегодняшнее, сам сегодня с утра сетки проверил.

- Ну, по одной за знакомство?

После «по одной» разговор пошел веселее. Вот, например, пять запомнившихся из него сюжетиков - рассказок, локальное, так сказать, «Ребятам о зверятах».

«Утки».

- Эхх, ребята! Знал бы, что приедете, уток с собой дал бы. Вчера ездил на тракторе, вижу – утки. Ну, две-то стрельнул. Дак ветер был, их за озеро отнесло. Не стал раздеваться, лазить за ними. Знал бы, что вы будете – слазил бы.

- А так что, пропали?

- Да не, ты что. Кто ж их возьмет-то? Завтра на тракторе с той стороны заеду…

- А собаки-то не было?

«Собака».

- У меня отличная собака. Только молодая ишшо, дак в воду лезть-то не хочет… Вот я

ее и обучаю. Как обучаю-то? Дак, стрельну утку, разденусь, да принесу ей. А как же? Надо ж всё самому показать…

- А часто на охоту-то ходите? Много зверя?

- На охоту… - передразнил Саша. – Идешь по делам, дак и принесешь что.

«Заяц»

- Вот, пошел я в лес. Грибов набрал – дак чижало идти. Гляжу, прям на тропинке – заяц. Стоит, смотрит. Ну, я и его принес домой.

- Как принес?

- Ну как, как. Поймал, и принес.

- А что, с ружьем, что ли, за грибами-то ходите?

- Да с каким ишшо ружьем? Так принес. Загонял и принес.

- Как загонял?

- Да что ж ты непонятливый, дак? Ну он от меня, я за ним. Он опять от меня, я опять за ним. Вот, и загонял. А еще сижу вот в лодке на озере…

«Олень»

… Глядь – рога плывут, прям в воде. Подплыл к ним – а то олень. Ну, я ножом его. Вот, с мясом теперь.

- Да ты про зиму-то, про куропаток, - вступает снова в разговор Анатолий Иванович.

«Куропатки».

- Зима. Вот, он за рулем (показывает пальцем на Анатолия). Да что я – ты и говори.

- Ну да, зима. Я за рулем, метель – еле дорогу видно. А сзади – Саша сидит. Вдруг, как крикнет мне – «А ну, стой!» А сам окно открывает. А карабин у него пятизарядный. Только остановился – а он «бабах, бабах, бабах, бабах, бабах». Стоим, тишина. Минуту стоим, другую. А потом он и говорит: «Что, долго стоять-то будем?» - «Дак, а что?», - отвечаю. «Что, что. Лыжи одевай, да за куропатками дуй». Одел я лыжи – пошел в указанную им сторону. Приношу четыре куропатки. «А пятая где?», - «Дак, всё обыскал, нету…». «Ээх, - произносит Саша, - ладно, я сам». И через пять минут возвращается с пятой.
Были ли еще рассказки… а может, и были. Хотел, например, схватить Саша убитую утку из воды, да промазал, рукой-то. Руку вытаскивает, а в ней окунь трепыхается… А, может, и не было. По второй?

- Вы, ребята, пейте. А мне еще самому работать нужно…

Тогда и нам надо двигаться – по пути у нас еще паромы, а они в это лето в темноте не работают. Проезжаем Кулойский канал, рассмотрев в этот раз здание управления. Потом Кучин Нос. Притормаживаем у Олмы, без труда находим просеку, по которой в марте выбирались из подтаявшего Кулоя через лагерные бараки урочища Игнашево. Вот и граница Мезенского района. И точно по границе административной – граница природная, небо с той, мезенской стороны, чистое, а лес и дорога освещены солнцем. Пожалуй, тоже знак.
Через широченную у Кимжи Мезень в этом году понтон. А вот через Пёзу – паром. Раньше, вроде наоборот было. Смешной паромчик через Пёзу вмещает в себя пару-тройку машин,

зато работает «по факту»: подъехала машина – он и едет. Через большие реки – сложнее, там расписание. Разглядываем Пёзу. Такая вот она здесь, в районе своего устья.

Видно, что вода-то уходит. Неужто опоздали немного?

В Мезени – череда ремонтов. Ремонтируется выложенная бетонными плитами центральная улица – плиты выковыривают, переворачивают другой стороной и укладывают на место. Ремонтируется музей – старый дом, где он помещался, где нас встречали в марте и вселили такой интерес к путям поморов - перебирают; музей же занимает одну комнатку в здании, на первом этаже которого расположены бани. Встретивший нас Николай Окулов провожает в квартиру в двухэтажном деревянном доме прямо за банями, которую использует как гостиницу отец Владимир, местный батюшка, когда к нему приезжают паломники. Но сейчас в Мезени нет ни батюшки, ни паломников, и мы с благодарностью останавливаемся там на ночь. Водопровод, к которому подключен этот дом, тоже ремонтируется, поэтому берем ведра и идем за водой в дом Николая, ибо окрестные колонки тоже подключены к тому же водопроводу. Уже вечером созваниваемся с ребятами на Дефе – они остановились на ночь около парома через Двину у Холмогор – Усть-Пинеги. Это большой паром, и он ходит по расписанию.

продолжение (Пролог-2, с 25 августа) следует...

25 августа.

С утра мы в бане. То есть, в комнатке над баней, в которой располагается теперь контора музея. Служащие с трудом подбирают необходимые для нашего сегодняшнего разговора карты – все экспонаты тщательно и компактно уложены в предоставленные на время ремонта помещения. Но интерес к походу большой: Николай пытается даже остановить кого-то из желающих придти. Но в тесноте, да не в обиде. Главное действующее лицо на встрече – В. И. Дранников. Он побывал на волоке в 1985, с вертолетной экспедицией, высадившей их у озер и забравшей у места начала волока на Рочуге. Тогда зарубок было больше, и это им удалось вывезти оттуда две колоды, украшающие теперь экспозицию Гостиных Дворов в Архангельске. Впрочем, разговор с ним я пересказывать не буду. Нет, скажу еще, что Владимир Иванович подробно рассказал нам и о других волоках из Мезени (и Двины) в Печору, и из Печоры в Обь. Так что нам есть кого пытать перед следующими этапами. Созваниваемся с Дефом – они уже в Пинеге. Так что, докупив кое-каких продуктов, решаем выдвинуться навстречу, дабы перехватить их у переправы через Мезень. Погода опять портится, снова затянуло небо и пахнуло осенью, как пахнут в легком воздухе невесомые мельчайшие капли то ли дождя, то ли тумана…

Вот они!

Сразу едем в Бычье, от переправы тут рядом, меньше, чем через километр – поворот с дороги на это село. Поначалу кажется, что дорожка получше той, что ведет в Мезень, по крайней мере, тут нет гребенки. Но есть другие подвохи – вот этот понтон из двух старых барж

большой водой затопило… Это переправа через приток Пёзы, реку Няфта. За неделю перед нашим выездом Николай позвонил и сказал, что начинать придется ниже, в Бычье не проехать. Но теперь вода слегка спала. У Бычья скошенные луга и поставлено сено,

что не может не радовать глаз. Но дорога портится настолько, что на нашей машинке – Ссанг Йонге – включаем полный привод. Пёза здесь полноводна,

а паромчик совсем малюсенький, наши две машинки (Деф-то с прицепом) входят с трудом.

И его приходится ждать – паромщик ускакал на своем мопеде в деревню. Но его быстро «вызвонил» подъехавший перед нами местный житель. Тут, кстати, сотовая связь уже отсутствует, как класс, но у местных жителей есть обычные, стационарные телефоны, и с собой они носят трубки - радиотелефоны. Такая вот мобильная связь… Вдоль Пёзы, кстати, проложена телефонная линия, и это все, что связывает жителей дальних деревень с миром. Ну, кроме самой Пёзы.

А парень, вызвавший паромщика, пропускает нас вперед: «Дак, я ж домой еду…». Потом окажется, что он сын хозяина дома, который мы использовали, как «стапель» - место сборки и постановки на воду наших плавсредств. Кстати, о Бычье. Не вздумайте сказать «Бычьем» - тут склоняют так – Бычье, Бычья, Бычью… Да, для настройки. Вот, попробуйте произнести нечто среднее между «Бычье», и «Бычай»… а, всё равно не получится, как у местных. Вообще, местный говор (говОря) – тоже то, что настраивает вас на другое восприятие. Вот, попробуйте представить… высокий угОр, на котором пожилая крестьянка в платке ставит ведра на землю. Глядит на вас, приставив, несмотря на пасмурное небо, ладонь ко лбу. И спрашивает: «А магазин-то пОлОй?» Вот так и произнесите полой, с двумя ударениями, но на первый слог чуть сильнее. И, видя недоумение в ваших глазах, удивляется: «Мещана, чтоль?», и добивает вас, еще не успевших построить ряд-цепочку похожих слов к слову полой, чтобы перевести его, как открытый. (Ну, как вы это делаете в Болгарии или Сербии – знаете же, как понимать славян? Подбирать к непонятным словам аналоги, а к ним - синонимы, главное - успевать …). Да, добивает фразой (заглавными буквами обозначено ударение), произнесенной самой себе: «Ну, пОйду вОды принЁсу!». Впрочем, сюжет подсказан Олегом Коткиным – сюда я его для «настроинга» вставил…

А Пеза преподнесла жителям другой сюрприз. Вы же читаете рассказ с открытой картой, как я просил когда-то в самой первой своей статье? И какой же тогда паром перед Бычье, оно же с этой стороны?

Ага, было с этой, до прошлого года. Полой (вот она, с магазином-то аналогия!) водой Пёза срезала мыс (нос, или кляп), на котором находится Бычье, и течет теперь напрямую. А с той стороны осталась старица, на берегу которой, по привычке, и держат лодки местные жители.
День уже давно перевалил половину, и сегодня мы не будем делать попыток собрать наши плавсредства – постановка на воду будет завтра. Тем не менее, сегодняшний визит, кроме любопытства по поводу места «стапеля», несет еще один, очень важный практический смысл – нам надо поставить новую «Ямаху», приехавшую на Дефе, на лодку-ракету Николая Окулова. Мотор совсем новый, обкатать его в Москве мы не успели, поэтому надо поставить и завести. Пока мы будем чай пить, с шанюжками с черникой и морошкой, он потарахтит на холостых, потом прибавим газку и оставим работать, под надзором Владимира, гостеприимного хозяина дома в Бычье, и его сыновей, может и до утра, до нашего завтрашнего окончательного приезда. Проезжаем через деревню, через двор Владимира, луг за которым приводит к обмелевшей старице, лишь год назад бывшей основным руслом. Берег тут – чавкающая «няша», но он достаточно полог и удобен – можно подъехать почти к воде. А на реке – лодки…

Та, что справа – и есть на ближайшую неделю наш основной транспорт.
Самое время о лодках, да? Вообще-то, искусство делать лодки – одно из главнейших и древнейших в этих местах. Лодки тут шьют. Вернее, в старые времена, шили. В самом прямом смысле шили – скрепляли доски еловым корнем, как веревкой. Причем, на гвозди перешли относительно недавно – шитая лодка служила в разы дольше той, что на гвоздях. И сейчас остались мастера, способные сшить лодку. Про одного такого мастера зашел и у нас как-то разговор с Окуловым:

- Виктором его зовут. Он еще на Соловках работал….

-… в Морском музее, на Сельдяном мысе, - подхватил я.

Но это не мир тесен, я перестал употреблять эту расхожую поговорку. Нет, тут люди знают всё и обо всех, особенно, о людях, по-настоящему уважаемых. Ладно, к лодкам. Понятие «шить» лодки осталось в ходу, оно относится и к лодкам, построенным из досок посредством гвоздей:

На фото - новая деревянная лодка, сшитая в Сафоново, оставленная в воде набухать. И пусть, что не еловым корнем. И пусть, в основе конструкции – доски, а не «курица» (ой, кокора, или лучше, кОрга) - заготовка из части ствола дерева, переходящей в корень, и задающая, тем самым, изгиб носовой части… - фото из сети для примера - иллюстрация слова кОрга. Лодка на фото, кстати, онежская, совсем другая. (оригинал тут)

В каждом регионе лодки делают по-своему, приноравливаясь к тем условиям, по которым ей предстоит ходить. Вот лодка жителя нижней Пёзы (хм, вот еще тема – жителей Пёзы знаете, как зовут? Пезина … «Не народ, а пезина, не товар – железина», напомните, пожалуйста, если забуду рассказать…) – несколько короче, до 8 метров, чтобы можно было выходить на ней дальше, в Мезень и Мезенскую губу, подстраиваясь под беломорскую волну. У цилёмы (у жителей Цильмы, мы туда же идем, да?) лодки длиннее, метров до 12, волна в Печоре другая. Да и много-много разных других особенностей, связанных с необходимостью проходить песчаные косы (кошки) и мелкокаменистые перекаты (Арешник), пороги, а в более раннее время – и переволакивать. Да и перевозить товар, много товара… Вот, в «нашу» лодку тонна груза запросто войдет, а в цилемскую – все полторы. Это и есть основной коммерческий транспорт в этих местах сейчас. Ох, не спец я по лодкам…

Но у Пёзы есть еще одна удивительная особенность, сделавшая местные лодки ни на что не похожими. Здесь находятся так называемые «поля падения» - зоны, куда падают отделяющиеся части запускаемых с космодрома Плесецк космических ракет. Или отделяемые баллистических межконтинентальных. На Пёзе таких зоны аж две – «Бычье» и «Мосеево». Тут можно покопать открытую литературку, скажем, Википедию (для читателей в погонах – тут, хотя не во всем ей можно верить… можно – официальный сайт космодрома еще открыть) и выкопать, что в зону «Бычье» раньше падали боковые блоки ракетоносителей «Союз», но в связи с уменьшением количества запусков с 1977 года туда ничего не упало. Ну, в смысле, район «Бычье» с 1977 года не используется. А вот в район «Мосеево» падало что-то при запусках ракет «Циклон». Я умышленно в этой части не буду анализировать экологическую составляющую, а то скачусь к обсуждению событий, превративших самое красивое и богатое рыбой, описанное Шренком озеро Сюрзи в верховьях Рочуги, в «озеро смерти». Мы, возможно, поговорим об этом в верховьях Рочуги – объяснений тут два – либо мистика, либо что-то упало (не рассматривать же всерьез некачественный алкаголь)… Просто «Союзы» - в терминологии местных жителей - «керосинки», летающие на традиционном топливе, а вот «Циклон» уже использует для своих ступеней несимметричный диметилгидразин, называемый в простонародье гептилом. Впрочем, трудно сказать, чем лучше получить по голове с небес, керосиновым «Союзом», гептиловым «Циклоном», или даже боевым «Тополем». Последние падают где-то в районе Пинеги – Сии. М-да. Районов падения, оказывается, много, вот, кстати, и «Усть-Цильма», - тоже действующий такой район. Правда, мне не удалось отыскать, что именно туда падает. Но Толя Попов, наш цилемский проводник, пожаловался как-то, что нашел в тайге какую-то хренотень с проводами, даже с друганом пару дней пытались ее разобрать, жили в ней, укрывшись от дождя. С тех пор оба болеют - то печень забарахлит, а то нападет что-то - песню часа в 3 утра вдруг как запоют… Но именно на Пёзе космическое влияние заметно невооруженным глазом – три четверти, если не пять шестых всех лодок тут сделаны из упавших частей ракет. На наш опасливый вопрос: «А не страшно словить-подхватить чего-нибудь космического в организм?», местные жители уверенно отвечают: «Да что мы, керосинку, что ли не отличим? А за чем-нибудь страшным тут ракетчики сами приходят». А более продвинутые вообще поясняют, что это не какие-то там обломки, а «обтекатели и элементы силового конуса боковых ракетных блоков». Так что зря клевещут злопыхатели, что космос – лишняя трата денег. В нашей стране космическая промышленность неотъемлемой частью вошла в жизнь далеких Пёзских деревень; падая буквально с неба, космические технологии продолжают свою работу на благо рыбаков и крестьян далекой Пёзы, заменив морально устаревшее дерево, но сохранив веками отработанные вид и форму речных судов пезины. Впрочем, и космические технологии уже в прошлом – «Бычье» для «Союзов» не используется с конца 70-х, а последний «Циклон» улетел в 2004-м. Вот и вспоминают жители снова, как лодки-то из дерева шить. (Уже после похода я рассказывал о нем в Шотовой, на Пинеге. Когда дошла речь до лодок, мужики-слушатели спросили – шитУхи, чтоль?)

Ладно. Пока я тут про космодром заливал, уже давно водружен мотор на «ракету» (ах-да, самое-то главное. Если сшитая из дерева лодка – шитуха, то как же тогда назвать лодку, сделанную из «обтекателей и элементов силового конуса боковых ракетных блоков»? «Ракета», однозначно),

доедены шаньги с морошкой и черникою, допит чай. Пора и честь знать, да и паром через вновь обретенную Пёзу до 11-ти только. Мотор, установленный на «ракету» тарахтит под присмотром хозяина дома, (в синей куртке с шестом).

Впрочем, это уже те места, где моторы с лодок не снимают. Зачем, если и двери не запирают? А мы возвращаемся в Мезень.

Еще долго мы с Олежкой пытаемся заставить спутниковый телефон работать в качестве модема, это даже получается вроде, но с такими скоростями и надежностью, что, часа в два ночи, оставляем эту затею. Потому вам и пришлось читать о нашем движении, кто делал это on-line, в виде набора смс-ок на латинице. Нам это оказалось проще, чем выходить в интернет.

26 августа.

Несмотря на поздний отбой, просыпаемся рано – от предчувствия сегодняшнего старта и нетерпения. В 9-00 отъезжаем от дома Николая, загрузив до предела обе наших машины. Еще дозаправка – заливаем в Мезени бензином все свободные емкости. Топлива у нас уйдет много, но проводники уже позаботились – в Бычье нас ждет одна 200-литровая бочка, в Мосеево – ещё одна, но точного понимания расхода у нас нет, кто его знает, как оно, с плотом-то, пойдет. Пока Деф заправляется, заезжаем за Олегом, живущим на улице Набережной Ленина (музыку, чтоль, вставить, или у Фёдора Чистякова спросить, не бывал ли он в Мезени? Кстати, кто сказал что все изменения – только к худшему? Врут…)

вот, нашел правильный ракурс…

... но это уже ул. Чупровская.

Сорок километров от Мезени до поворота на Бычье проходят в разговорах, навеянных названиями сел и деревень на указателях.

Тут вот вспомню про пё(е)зину. Вообще, вот это название жителей тех или иных населенных пунктов с окончанием на «а» - тоже местная особенность. Если жители всей Пёзы – пезина, то жители, скажем, Дорогорского – дорогОра, Заозерья – заозёра, и так далее. И даже жители Мезени не мещане, а мещана. Вот сразу в голове мордва, литва… Запомним пока, путь-то долгий, поразмышляем ещё. А вот о том, что у всех жителей деревень есть, помимо литературных, еще и свои, народные, прозвища – как раз поговорим. Но первый указатель рождает совсем другие мысли. Деревня Заакакурье. (Не знаю, что это название говорит вам, а у меня оно до сих пор ассоциировалось с прошлой жизнью. По пути из Минвод в Приэльбрусье есть село Залукокоаже. Я понимаю, что это из серии схожести Рабиндраната Тагора и Джавахарлала Неру, Мир с ними Обоими, но вот так). Но все оказалось гораздо проще – деревня находится за кУрьей – старицей или протокой. Это сейчас она просто Курья, а когда-то – Око Курья. Правда, такой анализ надо делать аккуратно, скажем, к пинежской деревне РУсковера он не подойдет. А вот следом за Заакакурьем поворот указывает на ЛАмпожню, в которой я бы увидел производное от «пОжня».
- Николай Федотыч, а осталось что интересного в Лампожне? – спрашиваю я, зная, что Лампожня для Мезени - то же, что Холмогоры для Архангельска. Еще не было никакой Мезени, да и Окладниковой Слободы, из которой она образовалась, тоже не было, была Соколья, жители которой везли в тогдашнюю столицу этого края, Лампожню, очень ценных соколов, доставлявшихся оттуда к Великокняжескому двору. По мнению А.В. Новикова, приведенному Н.А. Окладниковым (далее по тексту Н.А.) в книге «Мезенские деревни», Лампожня упоминается в исландских сагах 12 века. Я поспорю с Окладниковым еще, в том числе и в этом тексте, да простит меня наставник, но не в этом вопросе – мне выгодно ссылаться на Новикова, нашедшего в тех же сагах и упоминание о Волоке под веком 11-м, жаль, не указал он первоисточник… Тем не менее, грамота Грозного 1545 года обозначает Лампожню, как место, куда «самоеды приезжают… торговати с русаки», (там же). Кстати, в писцовой книге 1646 года в Лампожне значиться всего 26 жилых дворов. И 69 пустых. А? Знаете, что это значит? Когда мы дойдем до крайних деревень, я, пожалуй, сравню численность их населения в разные годы, напомните только. И сделаю некий оптимистичный вывод… Но в голову это сейчас пришло – аналогия с вымиранием нынешних деревень, - Так стоит в Лампожню-то заехать?
- Да туда сейчас не проедешь – Курья-то разлилась!

Что ж. Остается довольствоваться тем, что лампожён называли кибасниками. Всё просто – кибасы – грузила для сетей из обожженной глины, иногда обшитые сверху берестой.
Дальше – Заозёрье. Вот тут интересно – жители Заозёрья, - заозёра – кислы камбалы. Н.А.считает, что это потому, что любили они сиё блюдо. Хм, не верю. Не верю, чтоб подтекста не было – слишком умён этот люд и ироничен, чтоб так-то прямолинейно. А кислая камбала – очень уж специфический продукт, вкус и запах которого изысканным почитается лишь на Мезени. Говорят, кислую камбалу запрещали даже продавать в свое время в магазинах, делая, впрочем, для местных жителей исключение. Мы, пожалуй, теперь больше знаем о заморских продуктах, обладающих такими свойствами – типа, азиатского фрукта дуриана или кхмерского блюда прохока, а тут, поди ж ты, русская кисла камбала. А народ-то, заозёра – с душком видать. Но кому-то – лучше любого лакомства.
Утомил? Хорошо, уже Дорогорское, местная столица, центр сельсовета (муниципального образования, простите). Дорогора – совы. Н.А говорит, не спали, по ночам сёмгу ловили, когда запрещено было. Да нет же! Нет не в смысле, что запрещали и ловили, нет в том смысле, что так делали все. А вот Дорогая Гора – она потому и дорогая, что стоит практически уже у впадения Пёзы, на развилке. Пост тут. Или просто местные «казачки» дань собирали, для коробейника и путника гора-то и дорогая, или рыбака- пезина. А чтоб не платить, старались проскочить мимо них путники, ночью. Вот и не спали «казачки» - дорогора – совы. Нет, не все еще, не удержусь. На той стороне Мезени стоит особняком моя любимая Кимжа. Они и по жизни особняком, нелюдимые, строгих правил. Да и вообще, чернотропы. Может, потому и сохранили своё село в первозданном практически виде. И промысел в деревне был удивительный – медное литьё. Стоп-стоп! Как же я раньше-то не спросил, еще при первых визитах в Кимжу? А медь-то откуда? Или спросил, а мне ответили что-то типа «местная», и я тогда не придал этому значения? Кимжа – она же напротив впадения Пёзы в Мезень стоит. А второй нашей целью, после Волока, мы объявили посещение древних Цилемских рудников? Были рудники, еще при Иване III, на Цильме. А куда ж оттуда руду-то? Только через Волок в Пёзу – самое близкое...

- Я что, вслух?

- Дак я тебе про то и говорю, прерывает не то мои мысли, не то монолог, Федотыч. «Кто идет? – Пезина. Что везет? – железину». Вот тебе и объяснение. - Только первая поговорка – «Не народ – пезина, не товар – железина» мне больше по душе, ёмче. И смысл приобретает она не уничижительный, а наоборот, демонстрирует превосходство – не какой-то там народец торговый идет, а сама пезина, которой доверили государево дело – руду медную возить. Железину. Не то что там товары какие-то.
Увлекся я. Но мы припомним еще этот разговор на Волоке. Нет, еще ремарка, для чистоты. Есть вариация этой поговорки: «Не народ, а пёзина, не товар – берёзина». Вроде, чище поговорка, с точек зрения над ё, но я не знаю, к чему тут берёзина, а поскольку я не историк, то позволю себе ее просто проигнорировать – пусть научные сотрудники гадают.
Так вот, увлекся я. Уже проехали и паром через Пёзу, и в сторону Бычья свернули, и по баржам через Няфту переехали. И на каждом этапе посматриваем назад – Деф-то с прицепом идет, а въезд-выезд с парома или понтона – не самое приятное занятие. Еще через километров десять смотрим назад. Нет Дефа… У Няфты был, а тут нет. Сотовой связи тоже нет. И станции обе у меня – поход-то не начался, зачем нам радиосвязь? Стоим, ждем. Через какое-то время решаем поехать назад, к мосту у Няфты. Может, забыли что в Мезени, на заправке оставили? В результате возвращаемся к парому. Паромщик их, возвращающихся, не видел.

- Точно?

- Да ваш трактор не спутаешь. И номера у меня переписаны – показывает он на тетрадку. – Хм. Хозяйке на заметку – имейте в виду, что паромщики фиксируют номера проезжающих машин, по своей, или нет, инициативе – мне не ведомо. Решаем ехать в Бычье. На втором, дальнем пароме паромщик уверенно нам говорит – проехали уже…
Час потери. Ну, в кустики ребятам понадобилось, а дождь, да внедорожник под попой… Ну, это же лучше, чем писающие мальчики, рядами стоящие вдоль оживленных трасс?
Да не ворчу, не ворчу. Может, специально это «происшествие» описАл, ибо оно – чуть ли не единственное за весь поход.

Начинается самое неприятное – рутина сборки плавсредств.

Гризлик с прицепом.

Следующий кадр важен – болотные расширители колес. Изобретателю – памятник.

Вот их ставят на место

Интересно, поплывет ли квадрик с ними?

По няше идет уверенно

- Ну, плывет же! – это Серега.

 

Невозмутимо монтировавший все это время плот Димон, не обернувшись, бурчит
- Не верю!

И только закончив сборку и тестирование плота,

деморнстрирует - вот так плывет. А потом сам садится за квадр: а так по дну едет.
Истина окажется посредине – Гризлик с болотными расширителями обладает примерно нулевой плавучестью, если без седока.

Погода постепенно прояснятся – дождю, видимо, надоело, что мы его не боимся. А чего бояться-то – Деф оборудован на этот случай такой вот приспособой – «маркизой». Очень удобно под дождем собираться.

Около 5 часов вечера основные сборы закончены, плавсредсвта в воде.

Пьем чай у Владимира, опять с шаньгами с лесной ягодой, но торопимся быстрее намазывать на них домашнее вкуснейшее масло, ибо не терпится…
18-30. Старт! Достал меня этот пролог, начинается Часть первая – «Вверх по Пёзе и Рочуге!»
Да. Жители Бычья (бычана) – комарники. А вовсе не «солоки», как в книжке Н.А. А почему – не знаю… а белая нашлепка на квадре - дополнительный аккумулятор.

 

Продолжение - Часть1, "Вверх по Пёзе и Рочуге" - следует.

Часть первая – «Вверх по Пёзе и Рочуге!»

 

«Долго, коротко ль, в дорогу
Собирались – собрались,
А отчалив от порога,
Обрели другую жизнь».

Николай Окулов, «Родная сторонка»

Итак, 18-30, 26 августа. Старт.

Слегка удивлённые бычана машут нам рукой из-под зонтиков – дождь то стихнет, то снова начинает забираться мелкими капельками под капюшон..

Плот привя

⇐ Предыдущая1234Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: