Утверждение колхозного строя в деревне

Существенные изменения произошли на селе. Можно сказать, что советская деревня смирилась с колхозным строем. Немалую роль в этом сыграли политотделы МТС и совхозов, учрежденные в 1933 г., на которые были возложены задачи оказания политического давления на крестьянство. Правда, политотделы просуществовали недолго и в 1934 г. были ликвидированы, так как нарушали единство системы партийно-политического руководства сельским хозяйством. Тем не менее они успели оставить о себе в деревне недобрую память, выявляя кулаков и подкулачников, третируя председателей колхозов, подвергая их разносам и арестам.

К 1937 г. фактически сошло на нет индивидуальное крестьянское хозяйство: 93% дворов было коллективизировано. Единоличники остались преимущественно на окраинах страны среди скотоводов, оленеводов, пастухов, охотников, рыболовов. Последним актом наступления на единоличников стало уничтожение хуторов, которое пришлось на конец 1930-х годов. Основными ячейками сельской жизни стали колхозы, которых по всей стране насчитывалось 237 тыс. Колхозы находились в жестких тисках государства, которое практически ежегодно увеличивало им обязательные планы поставок сельскохозяйственных продуктов, расширения посевов технических культур, проведения агротехнических мероприятий и т. п. Обязательные поставки были обременительными для колхозов. Твердые цены, по которым государство расплачивалось с ними, были мизерными и в 10—12 раз ниже рыночных. Формально колхозы, чтобы облегчить свое положение, могли создавать у себя подсобные предприятия, однако руководство всячески препятствовало этому процессу как мешающему основному назначению колхозов — производить прежде всего продукты полеводства и животноводства.

Вместе с тем в результате индустриализации на село стало поступать больше техники, что сгладило негативные последствия убыли рабочего скота в предшествующий период, увеличилось число специалистов, выпускаемых для деревни учебными заведениями страны. Основная масса тракторов, комбайнов, автомашин и другой техники поступала в распоряжение МТС, которые за свои услуги взимали с колхозов дополнительную плату.

После расчетов с государством и МТС, создания семенных фондов, которыми колхоз не имел права распоряжаться, оставшаяся в распоряжении колхозов часть продукции могла использоваться для оплаты труда колхозников в форме трудодней, т. е. натуральных выплат. Реальное содержание трудодней было весьма различным и зависело от многих факторов: от размера урожая, от политики колхозного руководства, от дополнительных поставок и т. д. В большинстве случаев оно оставалось весьма незначительным и не покрывало необходимого прожиточного минимума.

Вместе с тем государство подтвердило право колхозников на ведение личного приусадебного хозяйства и даже пошло на увеличение его размеров. С этого времени оно становится главным источником существования деревенских жителей и главным источником рыночной колхозной торговли. Сюда же могла быть направлена продукция, полученная на трудодни, и та, которая оставалась в колхозе после всех выплат.

Аграрный сектор продолжал оставаться самым больным местом советской экономики. Земледелие "не желало" подчиняться плановым расчетам сталинского руководства и оставалось практически в полной зависимости от капризных погодных условий. Осень 1935 г. была сухой и холодной, зимой почти не было снега. Озимые посевы погибли на многих миллионах гектаров. Запоздалая весна следующего года сопровождалась заморозками, к тому же летом 1936 г. на большой территории страны стояла многодневная засуха. Собранный урожай зерновых (56 млн. т) был даже на порядок меньше, чем в "голодном" 1932 г. (67 млн. т). Пострадала и заготовка кормов, нанесшая урон скоту, поголовье которого только что стало восстанавливаться после гибельных лет "колхозного разворачивания". Однако массового голода в стране не было. Официальная пропаганда объясняла это "замечательным трудом тружеников колхозных полей", бросившим вызов природе. Однако здесь можно скорее усмотреть некоторое преимущество плановой экономики, позволявшей создавать резервы зерна, более целенаправленно и равномерно их распределять. Тем не менее обнаружился недостаток хлеба, была введена норма отпуска — не более 1 кг в одни руки, впрочем как и на все продукты первой необходимости. В магазинах выстраивались огромные очереди, ставшие теперь почти непременным спутником советского образа жизни. Небывалый урожай 1937 г. (98 млн. т) сгладил неблагоприятные последствия предыдущего года.

Признаки стабилизации

После ряда лет хаоса жизнь страны внешне, казалось бы, начинала обретать признаки стабильности. С 1 января 1935 г. отменялись продовольственные карточки. Деньги и возможность больше зарабатывать становились весомым стимулом для повышения производительности труда и улучшения материального положения людей. Жизнь в стране понемногу становилась лучше. Наиболее заметно это было в столице. 15 мая 1935 г. вступила в строй 1-я очередь Московского метро — до сих пор самого красивого и удобного метро в мире. Тогда казалось, что это — реальный пример того, что СССР все по плечу, ведь вся страна строила метро и вся страна радовалась его открытию, любовалась его праздничностью и красотой. В самом конце 1934 г. Москва стала свидетелем небывалого зрелища: по улицам прошли "колбасные марши", связанные с вводом в действие мясокомбината имени Микояна, в ходе которых разные сорта "микояновской" несли, наравне с красными стягами, как символ социалистической зажиточности. Начиная с тех времен, именно колбаса стала эталоном материального благополучия советской семьи.

Жизнь показала, что чрезвычайное перенапряжение первой пятилетки и связанный с ним известный аскетизм, как и "вынужденное воздержание" периода карточной системы, не могут продолжаться бесконечно. Надо было "выпустить пар" и одновременно продемонстрировать возросшую заботу о людях. В 1934—1936 гг. в торговлю и бытовое обслуживание неожиданно внедряются новые формы, весьма далекие от привычных представлений о нуждах человека-коллективиста, пренебрежения к деликатесам и комфорту. Расширялась сеть гостиниц, кафе и ресторанов, парикмахерских, мастерских индивидуального пошива одежды и обуви. Кондитерские фабрики страны существенно увеличивают объемы производства, в том числе шоколада, конфет, печенья. Начинается победное шествие "советского шампанского", долгие годы удивлявшего весь мир дешевизной и общедоступностью. Принимаются решения о реорганизации мебельных фабрик, о строительстве под Москвой завода грампластинок. Делаются попытки освоить новые, ранее небывалые формы обслуживания — выставки, демонстрации, доставка товаров на дом. Но особенно существенные сдвиги провозглашаются в жилищной политике. Еще совсем недавно идеалом считались такие формы социалистического общежития, как дома-коммуны, города-коммуны, в которых нет места буржуазному индивидуализму. Однако в "Плане социалистической реконструкции и развития Москвы", утвержденном в 1934 г., намечалось строительство огромного жилого комплекса на юго-западе столицы, где для каждой семьи предусматривалась отдельная квартира со всеми удобствами, а каждому ее члену — своя комната. В условиях бедственного положения с жильем в середине 1930-х годов это, конечно, было фантастикой. Первыми, кто приобщился к материальным благам, были руководящие работники, высшие слои советской интеллигенции, передовики производства.

Стахановское движение

Крайне противоречивым явлением того времени стало стахановское движение. В августе 1935 г. шахтер Алексей Стаханов вырубил 102 т угля, во много раз превысив дневную норму. По примеру Стаханова устанавливались рекорды и в других отраслях народного хозяйства. В отличие от ударничества первой пятилетки, когда упор делался на коллективные формы труда: ударные бригады, цеха, участки, заводы и стройки, соревнование теперь идентифицировалось с именами индивидуальных героев трудового фронта. Газеты пестрели сообщениями о новых достижениях А. Стаханова, Н. Изотова, Н. Сметанина, А. Бусыгина, Е. и М. Виноградовых и др. В какой-то мере это движение было отражением новой потребности получать вознаграждение за работу в соответствии с количеством вложенного труда.

Руководство решило использовать движение, дабы возбудить новую волну трудового энтузиазма, направленного на решение задач пятилетки. В отличие от ударничества, делавшего упор на силовые, экстенсивные формы соревнования, стахановское движение было провозглашено как движение новаторов производства, достигающих успехов за счет улучшения организации труда, более совершенного владения техникой. Вместе с тем в стахановское движение была привнесена и политическая подоплека. На первом Всесоюзном слете стахановцев в ноябре 1935 г. Сталин подчеркнул революционный характер движения, противостоящего консерватизму инженеров, техников и руководителей предприятий. Тем самым движение с самого начала вошло в противоречие с логикой развития планово-распределительной системы, вступающей в стадию своего утверждения. Рекордомания вела к нарушению производственного процесса, перерасходу сырья и материалов, износу оборудования. Установка на рекорды для остальных рабочих означала повышение интенсивности труда и снижение расценок за произведенную продукцию, увеличение норм выработки. Как говорили на заводах, "через соревнование они (т. е. начальники) хотят узнать нашу производительность, чтобы расценки снижать". В то время как стахановцы разъезжали по всей стране, делясь опытом на различного рода совещаниях, конференциях, слетах, реализация их достижений ложилась на плечи остающихся за станками рабочих.

1936 год, объявленный стахановским, был отмечен нарастанием производственных трудностей. Однако политическое руководство видело их причины не в самом движении, а противодействии ему со стороны управленческих кадров. На них обрушился огонь критики, обвинения в саботаже и бюрократизме. Это сыграло свою роль в развязывании массовых репрессий, преследованиях и увольнениях специалистов, которые только усиливали экономическую дезорганизацию. Всплеск штурмовых настроений не оправдывал себя.

"Кадры решают все!"

1930-е годы были временем быстрого продвижения людей по ступенькам карьеры, особенно тех, кто получил образование в советских вузах и техникумах. Это в немалой степени способствовало поддержке создаваемого режима. Однако кадры управления, назначаемые на те или иные должности и посты, были недостаточно опытными, неумелыми, испытывали на себе ежедневное давление со стороны вышестоящего начальства, требующего от них выполнения непосильных задач. Угроза обвинения в нарушении закона, во вредительстве и саботаже возникала всякий раз, когда небходимо было выполнять план и поступающие сверху установки. Оценка политического лица работника, исполнительность, твердое и безоговорочное следование "генеральной линии", способность, невзирая ни на что, выполнить поставленную задачу становились главными критериями при подборе кадров. В этих традициях воспитывались новые руководители — секретари партийных комитетов, "капитаны советской индустрии", начальники строек и т. п. Умение работать с людьми подменялось административным рвением, разносами, выговорами, увольнениями, арестами, которые не столько способствовали решению проблем, сколько "загоняли их внутрь". Это была крайне грубая "силовая" модель управления. Причины существующих в обществе трудностей и провалов искали в субъективных качествах руководителей, неудачном подборе кадров. Если правильность "генеральной линии" — аксиома, то вся вина ложится на исполнителей. Сталин говорил, что после того как дана правильная линия, после того как дано правильное решение вопроса, успех дела зависит от организационной работы, от организации борьбы за проведение линии партии. Те проблемы, которые еще существуют, объяснялись разрывом между директивами партийного руководства и тем, как они выполняются. Разрыв возникал якобы из организационных слабостей, плохого подбора кадров, отсутствия самокритики, бюрократизма, преступной халатности местных органов, которые зачастую искажали правильные директивы. Сталин разработал своего рода классификацию негодных кадров: неисправимые бюрократы, честные болтуны, преданные советской власти, но не способные руководить, не способные что-либо организовать, люди с известными заслугами в прошлом, превратившиеся в "вельмож", нытиков, маловеров, люди, которые считают, что партийные и советские законы писаны не для них, а для дураков. Девяносто процентов трудностей, по мнению Сталина, проистекали из-за отсутствия организованной системы контроля за выполнением принятых решений. Отсюда сталинский лозунг: "Кадры решают все!".

Контроль за кадрами превращался в нарастание вала разного рода проверок, назначений комиссий со специальными полномочиями, за которыми следовали оргвыводы (выговоры, снятие с работы, передача в суд и пр.). Гонение на кадры только умножало количество трудностей в управлении государством и обществом. То, что дело не идет так, как хотелось руководству, создавало у него впечатление нежелания работать как надо, и даже впечатление саботажа и заговора, направленного на срыв "правильной", по его глубокому убеждению, "генеральной линии". Возникало желание запустить все механизмы воздействия, сначала идеологические, а затем и более "эффективные" — карательные, уже достаточно опробованные в борьбе с противниками советской власти. Естественным образом в число гонимых входит все большее число людей и многим из них суждено попасть в разряд "врагов народа" и прямиком следовать в ГУЛАГ.