Трудности форсированной индустриализации

Взвинчивание плановых заданий первой пятилетки привело к разрушительным последствиям для экономики, хотя поначалу положение на "фронте индустриализации" внушало некоторые основания для оптимизма, усиленно подогреваемого официальной пропагандой того времени, а после — в многочисленных книгах, кинофильмах, воспоминаниях о первой пятилетке. В них насаждался миф о "ревущей индустриализации", возникающих на пустом месте заводах, создаваемых ударным трудом советских рабочих и инженеров. На самом же деле большинство объектов индустриализации начали строиться еще в годы нэпа под выделенные на них материально-технические ресурсы. Были и такие, которые возводились на строительных площадках и по проектам, оставшимся еще со времен дореволюционного предпринимательского грюндерства и программ развития производительных сил России при прежнем режиме. К ним, например, следует отнести заводы "АМО", "Электросталь", Московское метро и др.

Но нельзя отрицать и то, что в годы первой пятилетки были заложены и десятки новых объектов. Но что значит каждая такая стройка? Это реальные, а не бумажные кирпич, цемент, стекло, машины, оборудование и т. п., которых не было в наличии. Экономически необоснованные решения привели к тому, что план первой пятилетки стал "трещать по всем швам".

Массовый исход из деревни, начавшийся с проведением сплошной коллективизации осенью 1929 г., позволял обеспечивать стройки дешевой, а подчас и почти даровой рабочей силой, вооруженной тачками и лопатами. Потребность в рабочей силе была очень велика. Это позволило покончить с безработицей. На ряде строек, относительно обеспеченных материалами и оборудованием, благодаря энтузиазму и нечеловеческим усилиям рабочих, инженеров, руководителей, удавалось выдержать темпы и ввести строительные объекты в эксплуатацию. Об этом победно рапортовали газеты, сообщая о пуске Днепрогэса, Сталинградского тракторного завода, Турксиба и других объектов или публикуя репортажи с ведущих строек, напоминающие боевые сводки. В целом же, однако, возникло гигантское перенапряжение сил. Средства на индустриализацию черпались за счет дальнейшего роста поборов с деревни, особенно с индивидуальных крестьянских хозяйств, госпоставок, расширения экспорта зерна, лесопродуктов, продажи водки. В ход пошли национальные ценности, началась распродажа на мировом рынке картин, реликвий из музеев. Такими способами удавалось наращивать капиталовложения в промышленность, доведя их до 45% от национального дохода на 1932 г., и поддерживать высокие темпы. Ободренный этим Сталин похвалялся, что мы, дескать, еще более "сверхиндустриалисты", чем "левые".

Между тем среди части сталинской номенклатуры, прежде всего хозяйственных руководителей, возникли опасения, стали раздаваться призывы к более умеренной и осторожной политике, к более разумному планированию. Однако они встретили резкое осуждение со стороны Сталина и его сторонников в ЦК ВКП(б), о чем свидетельствует разгром так называемой "группы Сырцова — Ломинадзе" в конце 1930 г. Тем не менее тревожные симптомы в экономике продолжали нарастать.

Крах наступил во второй половине 1931 г., хотя признаки его наступления отмечались и ранее. Страна погрузилась в состояние экономического и социального хаоса. Размеры новых капиталовложений резко упали, снизилась их отдача. Если в 1929 г. промышленный рост составил 23,7%, то в 1931 г. — только 5%, да и то в значительной степени иллюзорный, достигнутый за счет так называемого "освоения средств". Наблюдалось их фактическое распыление по многочисленным стройкам. Нарядно-карточная система распределения и снабжения вела к тому, что повсеместно обнаруживались дефициты: кирпича, цемента, стекла и т. д. Невыполнение планов вызывало цепную реакцию задержек по всем отраслям народного хозяйства. Сложилась система приоритетов и очередности, которая распространялась на несколько ударных объектов, такие как Кузнецкстрой или Магнитострой, которые служили эталоном для всей страны. Однако нехватка ресурсов и система приоритетов вызвали острые конфликты между отраслями и предприятиями. Армии снабженцев-"толкачей" ринулись в Москву выбивать средства и ресурсы, которых катастрофически не хватало. Недостаток средств не удавалось преодолеть за счет расширения экспортно-импортных операций. Они натолкнулись на последствия мирового экономического кризиса. Цены на хлеб на мировом рынке резко упали. Увеличение вывоза зерна не давало ожидаемого эффекта, поэтому, если в 1931 г. было экспортировано около 5 млн. т зерна, то в 1932 г. — всего лишь 1,7 млн. т. Основным источником валютных поступлений был вывоз древесины. Отсюда — нацеленность на расширение лесозаготовок, сыгравшая не последнюю роль в географии ГУЛАГовских лагерей, колоний и спецпоселений, сеть которых стала опутывать страну.

"Виновники" трудностей

Экономические трудности списывались на происки "вредителей", "саботажников", к числу которых относились "старые" или "буржуазные" специалисты. Их призывы реально смотреть на вещи трактовались как саботаж политики "социалистического наступления". Им же вменялись в вину все срывы и провалы на производстве. В 1930 — начале 1931 г. состоялись многочисленные судебные процессы (над специалистами ВСНХ, над членами Крестьянской трудовой партии, над членами меньшевистского Союзного бюро и др.). Большинство из них происходило за закрытыми дверями, однако имели место и "открытые" процессы, сфабрикованные совместно ОГПУ и судебными органами. В процессе над Промпартией обвиняемые "сознались" в создании крупной подпольной организации, состоящей из 2 тыс. специалистов, цель которой якобы состояла в ведении по заданию иностранных разведок подрывной деятельности в народном хозяйстве СССР. На многих предприятиях начались увольнения и аресты специалистов. Например, шахты Донбасса в этот период лишились более половины управленческих кадров. Кризис на транспорте привел к тому, что в первой половине 1931 г. было "разоблачено" 4,5 тыс. "саботажников".

За годы "социалистического наступления", в период первых двух пятилеток, из деревни в город перешли около 12 млн. человек. История еще не ведала миграций такого масштаба. Численность только рабочих, занятых на стройках, предприятиях и т. п. увеличилась на 8 млн. человек. Основной поток мигрантов приходится на первую пятилетку и связан с проведением сплошной коллективизации и "политики ликвидации кулачества как класса". Официально она была принята только на XVI съезде ВКП(б), созванном в конце июня 1930 г., но фактически проводилась с конца 1929 г. по прямым указаниям Сталина и его окружения, и кажется, что большинство "перегибов", связанных с нею, имели место еще до ее формального принятия. "Кулаки" и "подкулачники", якобы мешающие строить социализм, также рассматривались как виновники трудностей.

"Раскулачивание"

Процессу "раскулачивания" подлежали три категории крестьян: 1) так называемый "контрреволюционный кулацкий актив", подлежащий аресту и заключению с высылкой членов их семей; 2) "крупные кулаки, агитировавшие против колхозов", которые подлежали выселению вместе с семьями в другие, как правило северные, районы страны ("ликвидация кулаков в даль"); 3) "остальные кулаки", подлежащие переселению в пределах той же местности. Критерии раскулачивания были весьма неопределенными, что позволяло местным работникам толковать их "вкривь и вкось". Доподлинно известно, что крестьяне-промысловики попадали в категорию кулаков. Таким образом, "раскулачивание" наносило деревне двойной удар: и по ее земледельческому хозяйству, и по мелкой деревенской промышленности, служившей важным подспорьем в жизни сельского населения. В остальном "раскулачивание" происходило совершенно произвольно и зависело от ряда субъективных факторов: от служебного рвения местного начальства и "деревенского актива", от степени социальной напряженности в деревне, постоянно тлеющих внутри нее конфликтов, взаимного сведения счетов, доносов и пр.

Общее количество ликвидированных "кулацких хозяйств", по сведениям историков, измеряется цифрой 1,1 миллиона. Если сравнить ее с данными о социальной структуре страны накануне массовой коллективизации, то видно, что она уже существенно превышает долю зажиточных крестьянских хозяйств. Количество выселенных в 1929—1931 гг. семей составило 381 тыс., насчитывавших в общей сложности 1,8 млн. человек.

Эшелоны и обозы с раскулаченными, сопровождаемые работниками ОГПУ, двигались по всей стране, направляясь на Север, на Урал, в Сибирь. К ним присоединялись семьи священников, "бывших помещиков", отдельных представителей сельской интеллигенции и других "чуждых" и "враждебных" элементов. За каждой из таких "отправок" стояла личная и семейная трагедия. Наряду со спецпоселениями быстро увеличивалось число заключенных в тюрьмах и лагерях.

Но приведенная цифра еще не дает полного представления о социальных катаклизмах, связанных с массовой коллективизацией. Дело в том, что "раскулачивание" — лишь одна сторона этого процесса. Как уже говорилось, крестьянство в массе своей было настроено против коллективизации, оказывая ей активное противодействие в форме восстаний и бунтов, о чем свидетельствуют систематические отчеты органов ОГПУ, но больше — пассивное, которое коснулось всех слоев сельского населения и выразилось в форме "бегства из деревни" и других неуправляемых процессов. Немало было крестьян, которые просто бросали свое хозяйство и уходили на стройки и в города, не желая вступать в колхозы. Их причисляли к категории "самораскулачившихся". Среди них оказывались не только зажиточные, но и "бедняки", и "середняки", не приемлющие колхозный строй. Среди жалоб на "перегибы" в период сплошной коллективизации, поступавших в различные органы, неоднократно фигурирует письмо бедняка Белоцерковского, которого, как он пишет, "загнали в колхоз как кота". Иной раз чуть ли не всей деревней "мужики шли в пролетариат зачисляться", особенно если вблизи нее находился очередной "котлован". "Великий исход" из деревни приобрел невиданные масштабы. Многие стройки в то время напоминали таборы кочевников-цыган.

"Головокружение от успехов"

Между тем нажим на крестьян и силовые формы колхозного строительства стремительно нарастали. Если на 1 января 1930 г. было коллективизировано 20% хозяйств, то к 1 марта (всего лишь за два месяца) эта цифра увеличилась почти в три раза и составила 58,6%. Плач и стон стояли по всей стране. Раскулачивание, массовый забой скота, изъятие имущества, нередко переходящее в заурядный грабеж, выселение под дулами винтовок и многие другие трагические события были типичной картиной той поры.

Сопротивление крестьян коллективизации встревожило руководство. В начале марта 1930 г. в "Правде" появилась статья Сталина "Головокружение от успехов", в которой автор, говоря о "перегибах в колхозном движении", свалил вину за них целиком на местные органы. На деле же вся кампания была инициирована сверху, а активисты на местах, плохо представляя себе, что такое колхозы и зачем они нужны, только и ждали, когда до них дойдет очередная директива.

Статья Сталина была встречена неоднозначно, обескуражила местных работников, многие из которых как виновные в "перегибах" были в духе времени подвергнуты репрессиям. Как утверждал один из них, "статью писал не Сталин, а кулак".

О масштабах насильственной коллективизации говорит тот факт, что после выхода статьи процент коллективизированных хозяйств снизился до 21. Советская историография утверждала, что после исправления "перегибов" коллективизация вошла в нормальное русло. Однако дальнейшие события показывают, что это далеко не так. С осени 1930 г. все пошло по-прежнему. К 1 июля 1931 г. доля коллективизированных хозяйств снова поднялась до 58%. О пассивном сопротивлении крестьян колхозам говорит тот факт, что именно в тот 1931 г. более 4 млн. людей покинули деревню и перебрались в город.