 |
На возле бал
|
|
|
|
Слезетеки невеселий заплакучились снотекивой борзо гагали березям веселячьи охотен Веселодчем сыпало перебродов грохло. Голоса двоенились на двадцать кричаков…
Где-то, кажется, в «Обзоре печати» «Нового Времени» заметили по поводу участия В. Брюсова и Ф. Сологуба в эго-футуристических сборниках:
«Старички-символисты торопятся ухватиться за штанишки “юнцов эго-футуристов”».
Эго-футуристами, наверное, и не отрицается преемственность и связь между ними и символистами.
Северянин экзотичен по Бальмонту, И. Игнатьев к Гиппиус, Д. Крючков — к Сологубу, Шершеневич — к Блоку, подобно тому, как их собратья-москвичи («кубо-футуристы») Д. Бурлюк — к Бальмонту, — Ф. Сологубу, Маяковский — к Брюсову, Хлебников — Г. Чулкову.
Присяжная критика наша спрашивает и не видит заслуг эго-футуристов.
{62} Вот 2 поэзы Шершеневича:
Толпа гудела как трамвайная проволока,
И небо вогнуто как абажур…
Луна просвечивала сквозь облако,
Как женская ножка сквозь модный ажур.
И в заплеванной сквере, среди фейерверка
Зазывов и фраз, экстазов и поз, —
Голая женщина скорбно померкла,
Встав на скамейку, в перчатках из роз.
И толпа хихикала, в смехе разменивая
Жестокую боль и упреки, — а там
У ног, — копошилась девочка сиреневая,
И слезы, как рифмы, текли по щекам.
И когда хотела женщина доверчивая
Из грудей отвислых выжать молоко,
Кровь выступала на теле, расчерчивая
Красный узор в стиле рококо.
(«Всегдай», 1913, «П. Глашатай», 65 к. ).
Год позабыл, но помню, что в пятницу,
К entre’е подъехав в коляске простой,
Я приказал седой привратнице
В лифте поднять меня к Вам, в шестой.
Вы из окна, лихорадочно фиалковая,
Увидали и вышли на верхнюю площадку;
В лифт сел один и, веревку подталкивая,
Заранее ласков снял правую перчатку.
И вот уж когда до конца укорачивая
Канат подъемника я был в четвертом,
До меня донеслась Ваша песенка вкрадчивая,
А снизу другая, запетая чертом, —
И вдруг застопорил, вдруг лифт привередливо,
И я застрял между двух этажей,
И бился, и плакал, и кричал надоедливо,
Напоминая в мышеловке мышей.
А Вы все выше уходили сквозь крышу,
И черт все громче, все ярче пел,
И только одну эту песню я слышал
И вниз полетел (ibid. ).
|
|
|
В этом же «Всегдае» находим небольшую статью, посвященную «новой рифме».
— «До сих пор были в обращении следующие созвучия стихов:
1. Мужские (ямбические) — ударение на последнем слоге. (Доска — тоска. )
{63} 2. Женские (хореические) — ударение на предпоследнем слоге (Индеец — гвардеец. )
3. Дактилические — ударение на третьем от конца слоге (Холодная — природная. )
4. Гинердактилические — ударение на четно ртом слоге от конца (Томительного — упоительного. )
5. Белые (или чужие. )
6. Дактило-хореические: (Ария — тротуаре. )
7. Внутренние. (З. Гиппиус — “Неуместные рифмы”. )
8. Передние. Как констракт тривиальным, задним рифмам (ibid. ).
9. Тавтологические. (Улыбаюсь — стен — улыбаюсь — измен. )
10. Полурифмы. (Полубелые рифмы) а — в — с в, а — в — а — в.
11. Ассонансы. (Надсон — признаться. )
12. Диссонансы. (Театр — перламутр — пюпитр — смотр — лютр. )
По подразделениям: а) Синонимы; б) Однокоренные рифмы; в) Глагольные; г) Существительные; д) Прилагательные: е) Составные (“спайные”); ж) Монотонные. (Одну — сну — волну etc. )».
В отпечатанной на днях эго-футуристической эдиции (И. В. Игнатьев. — «Эшафот», издание «П. Глашатай», 1913 г. ) автор придерживается, очевидно, следующей системы:
Гласные рифмы: — глаза — ее — огни — Mimi — добро — какаду — мы — оне — мэмэ — юлю — дитя.
Согласные рифмы: — рак — брег — их; лап — хлеб — сив — иф; бежат — сыроед; дурач, — мураш, — пращ, — еж; час — плац — желез. (Гортанные, губные, зубные).
|
|
|
Любое из этих слов может рифмоваться с любым своим соседом.
{64} Кроме сего рифмуются между собой «плавные» буквы: м — н — л — р: — нам — озон; ель — дар. А также «твердо-мягкие» гласные: глаза — дитя, добро — ее, какаду — люлю, мы — огни (Мими).
Богатый материал для перетасовки дают «дифтонги» (независимо от метра стиха): рай — дорогой — струй — дальний — эй — лентяй — горюй. (При условном же метре дифтонги диссонансят)[16].
Это уже значительное полевение эго-футуристов.
«Кривую» прогрессирования можно проследить по очередным сборникам «Петербургского Глашатая»: а) газета «Петербургский Глашатай» (1 и 2 №№) альманахи: «Оранжевая Урна», «Стеклянные цепи», «Орлы над пропастью» — это пробег аэроплана «Эго-футуризм» перед полетом, который открывается альманахом «Дары Адонису» и последующими: «Засахаре Кры», «Бей! — но выслушай! » и «Всегдай».
Ко второму периоду относятся и две книжки Василиска Гнедого «Гостинец Сантиментам» (Ритмеи) и «Смерть Искусству» (15 поэм с предисловием И. В. Игнатьева)[17].
— Разве не ясна бы для каждого искусстца агония настоящего прошлого и пошлого? — спрашивает предизатор.
— Разве все не в напряжении к последнему биению пульса его?..
Искусство дня умерло…
Умер «Театр», умерла «Живопись», умерла «Литература».
Умерла скопная жизнь.
Люди, превратившие искусство и жизнь в жратву, хлопочат в круг пугающего их одра искусства (а затем и жизни), {65} но кислород, но возбуждающие снадобья их лишь ускоряют ждутный миг…
Каждому искусстцу льстит приятия последнего воздуха и уже в преддверии конца не одна мазурницкая глотка крикала:
— Я, только я, первый принял последнюю искру жизни. Я! Я!!! Я воздвиг последнюю ступень, я перекинул трапы с Галеры Вчерашнего на Аэроплан Сегодня… Я!!!
Слово подошло к пределу. Оно утонченно до совершенства. Запутанный клубок человечьих психо-пертурбаций разматывается младенчески легко на катушке современного слоства.
Штампованными фразами заменил человек дня несложный слово — обиход. В его распоряжении множество языков, «мертвых» и «живых», со сложными литеро-сннтаксическими законами, вместо незамысловатых письмен Первоначалья.
|
|
|
Когда человек был один, ему не нужно было способов сношения с прочими, ему подобными существами. Человек «говорил» только с богом[18], и это был так называемый «Рай». Никто не знает эту пору, но мы не знаем, будем ли и впредь в незнании ее.
Человеком постигнуты земля, вода, твердь, но не вполне. Раскроются они полностью, — и неизвестное падет пронзенным от меча у знанья, и, может быть, вернется человеку «потерянная горнесть».
Пока мы коллективны, общежители — слово нам необходимо.
Когда же каждая особь преобразится в объединиченное ЭГО — Я, слова отбросятся самособойно.
Одному не нужно будет сообщения с другим.
… Человеческая мембрана и теперь способна знать и откликаться зовом неизвестных стран.
{66} Интуиция — недостающее звено, утешающее нас сегодня, в конечности спаять круг иного мира, иного предела, от коего человек ушел, к коему вновь возвращается. Это, по-видимому, бесконечный путь естества.
Вечный круг, вечный бог, — вот самоцель эго-футуриста: «Жизнь для них — Ожидание» («Всегдай»), в котором он плачет, как «неутешаемый вдовун». И когда ступени пройдены «восток молитвенно неясен и в небе зреющий пожар», поэт эго-футурист «ждет», но не отдыха, а «нового зодиака», который начертит неведомое кудесницам, радостный, бодрый новой бодрью:
Я снова в верте верных чудищ
И транспланетных кораблей
Несусь вперед Границей Будищ…
«Бей, но выслушай! »
Одним из эго-футуристов делаются попытки к «объединению Дроби», другими наша речь, так сказать, «стенографируется».
В «Бей» помещена «Мело-литера»: графа, являющаяся первым дерзанием собрать «многое воедино».
«Читателю», (странно звучит здесь этот термин — читателю необходимо быть и зрителем, и слушателем и, главное, интуитом) даны: слово, цвет, мелодия и схема ритма (движение), записанная слева.
«Стенографированию» же отведен весь сборник «Смерть Искусству». Наиболее колоритны поэмы:
«Грохлит»
«Сереброй Нить», «Коромысля», «Брови».
|
|
|
Тут перед нами встает электризованный, продолженный импрессионизм, особенно характерный для японской поэзии.
«Поюй:
У —»!
{67} И только? Только. Всего одна буква, заглавие и тире. Даже (какой пассаж! ) нет в конце точки.
Пусть объяснит предисловие:
«Давно пора знать, что каждая буква имеет не только звук и цвет[19], — но и вкус, но и не разрывную от прочих литер зависимость в значении, осязание, вес и пространственность. Например: как много можно выразить одним лишь куценьким двусложением “Весна”. От буквы “с” получается представление солнечности, буквой “а” — радость достижения долгожданности и пр. — целая пространная поэма».
У каждого читателя, протим, может быть индивидуальное восприятие, ибо «современным творчеством предоставлена, полная свобода личному постпгу».
«… В словах pendant’ные составы, безукоризненные точности, тоновыразительность и характерность.
И каждый знает, — это не конечность. Будущий, нескорый путь литературы — безмолвие, где слово запенится книгой откровений — Великой Интуицией».
9. Но есть ли пение современности (механическое — допускаем) — искусство будущего — футуризм. Бард современности — ни в коем случае — не «будущник», он «настоящник».
Чтобы быть поэтом будущего нужно вещать.
И современные поэты стараются идти этим направлением. Вместо стихов, газелл, поэз, ритмей — являются «откровения».
Таким подзаголовком украшена книга Рюрика Ивнева, нужно полагать, эго-футуриста, так как два opus’а его помещены в «Всегдае».
Какое совпадение! Откровения Ивнева носят заголовок «Самосожжение»[20], «единый правый путь» —
{68} Отряхнуть время жизни разок
И губами к огню прильнуть.
Потому что:
Простерев к неземному руки,
Я пойму окончательный смысл.
Станут ясны прежние муки,
Станет ясно зарево числ.
В эго-футуризме «эго» больше, нежели «футуризма» (итало-французского).
Но все же в нем мы встречаем отсутствие адюльтера и механическое творчество («Третий Вход», «Онан», «Бей, но выслушай! », «Гуребка Прокленушков», «Дары Адонису»).
10. Вот пока все, что нам удалось разглядеть в переливе «Овчей Купели». Он, конечно, не остановится на этом, ибо события в жизни и деятельности наших эго-футуристов развертываются, по признанию г. Кранихфельда, с умопомрачительной быстротой.
В быстроте залог сознания силы, а чувство мощи и независимости от условий природы[21], появляющееся в легком и непринужденном преодолении ее преград, заставляет художника вспоминать о свободных, необусловленных никакими преградами переживаниях его в момент озарения (т. е. интуиции, т. е. творчества. Примечание мое).
Это чувство бессознательно влечет его к творчеству вновь и вновь.
|
|
|
Чтобы испытать свою мощь и независимость в наивысшей степени, художник, не останавливаясь перед теми преградами, которые ставит ему косная природа, еще и сам полубессознательно усложняет и увеличивает их…
Мечом творческого преодоления и творческой ненависти разрубаются кандалы природы.
{69} Художник дает этому мечу имя — Красота, ученый называет свой меч — Истина…
Творя, человеческий дух сбрасывает временно иго природных законов необходимости. Сотворив, дав свое произведение, дух заражает им толпу.
И иногда, во время неожиданного интуитивного восприятия, под влиянием совпадения моего данного настроения с настроением творца в момент творчества, вдруг познаю я что-то значительное. Становится понятным и бессознательный протест творца, и дерзкое свободное преодоление им косных законов природы; рождается уверенность в величии творческого духа человеческого, дерзнувшего вступить в бой с гигантом[22], «Безумству смелых» слагать гимны теперь не принято — теперь всеобще восхвалять умеренную, успокоенную осторожность.
Интуит становится трагиком, и тем трагичнее его судьба, что он идет на сожжение во имя «Ego», ответственного за весь мировой «процесс», которое одно «может только по праву заявить: аз есмь»[23]. — («Я есмь, я свободный и гордый! »). «Свободное творчество несовместимо с природой. Истинно свободное в природе не естественно. Принципы естественного — это неизбежные законы природы. Принцип свободного — чудо, как нарушение этих законов — чудо, как протест против насилия природы»[24].
Но: нам некогда помнить, что к чуду мы приходим лишь путем чудищ.
А ведь «эго-футуризм» несомненно, чудище для рабов необходимости.
{70} «Произведение творческого духа человеческого — это жемчужина на раковине природы, болезненный, уродливый, с точки зрения природа, нарост. Но из-за него-то и ценна вся раковина. Пусть растут жемчужины, пусть зальют всю раковину природы сплошной, несокрушимой мерцающей жемчужной лавой! В мерцании этом — освобождение»[25].
11. Так восторженно восклицает эстет.
Господин же Буржуа, прочтя цитированные строки, добродушно промычит пыхти сигарой:
«Пусть! Жаль только, что из этой раковины нельзя сделать портмоне для моей жены?.. »
И. В. Игнатьев.
«Эго-футуризм». Изд. «СПБ. Глашатай». Послелетие 1913 г., Н. ‑ Новгород.
|
|
|
