С Хелен и восьмимесячной Шайенн. 8 глава

Глава 15
Из последних сил

Мне всегда очень нравилось, что волки так высоко ценят семью. Но только теперь мне удалось окончательно разобраться в сложных взаимоотношениях внутри стаи, в распределении ролей и обязанностей. Примерная схема имелась у меня в голове и раньше — я знал, что существует тот, кто наиболее силен и агрессивен, тот, кого все слушаются, и тот, кто всегда на страже. Какая роль в этой структуре отводилась сейчас мне, оставалось пока загадкой. Но похоже, моей задачей было играть с малышами и знакомить их с окружающим миром.
В перерывах между охотничьими рейдами волки и сами не прочь были поиграть со мной. Особенно их интересовала моя манера передвижения. Когда я бежал, они догоняли меня и пытались опрокинуть, кусая за ноги, будто изучали мои слабые и сильные стороны. Учитывая длительность их отлучек и скорость, которую они способны развивать, вполне возможно, что по пути им встречались фермы или ранчо, а то и населенные пункты. Мир людей так стремительно вторгался на их территорию, что вероятность контакта возрастала день ото дня. Естественно, им необходимо было выяснить, кто мы такие и чего от нас ждать.

Страница 43 из 91

Как-то раз, когда щенкам исполнилось по девять недель, их мать и старший волк отправились на охоту. Они отсутствовали дольше, чем обычно. Мы с молодым волком дежурили возле норы, а юная самка, вопреки обыкновению, бродила по гребню скалы, оглядывая окрестности, как заправский часовой.
Я чувствовал себя неважно. Погода стояла самая что ни на есть весенняя, и солнце грело вовсю. Я постоянно потел, и вдобавок на меня навалилась ужасная слабость. Кружилась голова, постоянно хотелось пить. Видимо, мой организм наконец взбунтовался против того образа жизни, который я вел последнее время. К счастью, река была рядом, в шестистах метрах внизу, и утолить жажду не составляло труда. Чуть ли не каждый час я бегал вверх-вниз по склону, к воде.
Наступил вечер. Опять пересохло горло. Я встал и двинулся к реке, но не успел пройти и нескольких шагов, как молодой волк налетел на меня и повалил на землю. Сил и веса ему было не занимать, так что я шлепнулся, как регбист, которого блокировали захватом три соперника одновременно, и остался лежать, не в состоянии ни дух перевести, ни даже пошевелиться. Это было что-то новенькое, он никогда раньше так себя не вел, но шутками тут и не пахло. Волк стоял надо мной, рыча и скалясь, его шерсть вздыбилась, а глаза сверкали. Уши он держал горизонтально, бетонным домиком, а хвост поднял кверху. Мне нечего было противопоставить ему, даже если бы я и не чувствовал себя так паршиво.
Продолжая смотреть так, будто собирается перегрызть мне горло, волк загнал меня в большое дупло, очевидно проделанное когда-то молнией в стволе толстенного дерева. Я стал пленником в тесной камере с обугленными стенками, а мой тюремщик продолжал нависать надо мной, угрожающе клацая зубами каждый раз, как я пытался двинуться. Я понимал, что эти зубы способны мгновенно раздробить любую кость в моем теле. Никогда прежде волки со мной так не обращались. Даже во время брачного сезона, когда они были чрезвычайно агрессивны и возбуждены, не случалось ничего подобного. Мне никогда и в голову не приходило, что он захочет убить меня. Но сейчас я по-настоящему испугался. Еще целых три четверти часа я провел в заключении.
Что в моем поведении могло так разозлить его? Я начал думать, что он, видимо, не собирается убивать меня прямо сейчас, а подождет остальных. Вся жизнь пронеслась у меня перед глазами. Я горько раскаивался и сокрушался. Как я мог быть таким ослом? Все, решительно все говорили мне, что моя затея — идти к диким волкам и жить с ними — это безумие. И вот — они оказались правы! Выходит, здешние волки отличаются от тех, что живут в неволе, больше, чем мне казалось, и, будучи якобы принят ими, я на самом деле всего лишь обманывал себя. Они могут терпеть присутствие человека какое-то время, но расправляются с ним, когда он становится им не нужен. С каждой минутой страх терзал меня все сильнее. Я никак не мог защитить себя. Вокруг на много миль раскинулся дикий лес. Я начал даже мысленно призывать альфа-волчицу — она, как предводительница стаи, могла бы спасти меня. Если я погибну, никто и никогда не найдет меня — ведь они даже не будут знать, где искать.
Однако с наступлением сумерек поведение волка изменилось. Агрессия исчезла так же внезапно, как и появилась. Он стал спокойным и уравновешенным, как обычно. Его взгляд выражал уже не злобу, а мягкость, но я не спешил снова довериться ему. Мне казалось — он хочет обмануть меня, внушив мне ложное чувство безопасности. Но вдруг он подошел и стал облизывать мое лицо и рот, будто принося свои извинения за то, что вспылил. Это уже не был тот волк, что хотел убить меня. Передо мной вновь стоял мой брат, которого я давно знал и любил.
Все еще дрожа от пережитого шока, я сделал попытку выбраться из дупла. Волк не препятствовал мне. Более того, он встал и сделал несколько шагов по направлению к реке — туда, куда я собирался пойти, когда он напал на меня. Потом притормозил и обернулся, на своем языке приглашая меня следовать за собой. Я так и сделал, а за мной увязались и волчата. Пройдя метров семьдесят, он остановился и пометил место. Я посмотрел вниз и остолбенел. Прямо перед нами, на земле, лежала огромная куча медвежьих экскрементов, такого размера и запаха, каких мне никогда не доводилось встречать. Вокруг я увидел глубокие следы и отметины на коре деревьев, несомненно, от когтей большущего гризли — его визитная карточка. Позже индейцы рассказали мне, что медведь, оставляя на земле знаки своего присутствия, сообщает о своих намерениях. И в данном случае знаки указывали на то, что он затеял охоту на хищника.
Внезапно все стало ясно. Волк вовсе не собирался убивать меня. Наоборот — не воспрепятствуй он мне три четверти часа назад, не миновать бы мне медвежьих когтей. Все его агрессивные действия были продиктованы стремлением не пустить меня на верную смерть и защитить логово с волчатами. Словом, он спас мне жизнь.
Прошло еще три недели. Как-то утром я умывался в реке и внезапно поймал в воде взгляд своего отражения. Кто этот человек? Я не видел себя много месяцев и не сразу сообразил, что худой, заросший дикарь со спутанными патлами, похожей на мочалку бородой и запавшими, темными глазами и есть я сам. Ничто в нем не напоминало дюжего молодца, который покинул Центр Леви Хольта два года назад. Я был потрясен до глубины души. Этот случай окончательно убедил меня, что пора возвращаться домой. Мое здоровье явно пошатнулось, я похудел килограммов на двадцать и долго в том же духе не протянул бы. Щенки чувствовали себя отлично и не нуждались в моей опеке, так что настало время позаботиться о себе, и как можно скорее. Перспектива помереть в этой глуши меня не прельщала.

Страница 44 из 91

Я покинул «стоянку» на рассвете. По моим расчетам, от заветного мешка меня отделяла примерно недельная пешая прогулка. Однако веселой ее никак нельзя было назвать. Я находился на грани полного истощения. Последнее, на что у меня хватало сил, — переставлять ноги. Я даже плакать не мог. Волки не пытались как-то остановить или удержать меня. Впрочем, откуда им было знать, что я не собираюсь возвращаться. Я только один разочек обернулся — посмотреть, не идут ли они за мной, — но нет, ничего такого. Они как раз были на полпути вверх, к норе. Новый день начинался для них и для щенят. Жизнь шла своим чередом, со мной или без меня.
Я прикарманил несколько кусочков мяса с последней кормежки и то и дело останавливался, чтобы подкрепиться. Шел я медленно. Когда сомневался насчет направления, ориентировался по течению реки; впрочем, большинство тропинок было мне знакомо. По ночам я крепко спал, слишком измученный, чтобы опасаться хищников. Кажется, я о них даже не вспоминал. Прошла и впрямь целая неделя, прежде чем я достиг нужного места. Мой старый рюкзак висел на ветке, там же, где я его оставил. Он порядком пострадал от непогоды и выглядел неважно — как и я сам. Я снял его и сел под деревом, ожидая, когда кто-нибудь придет за мной. И тут только я сумел заплакать, и плакал очень долго. Боль разлуки внезапно обрушилась на меня — как плотину прорвало. Я сидел и всхлипывал без конца, слезы текли и текли по моим щекам, пока не вытекли все до единой.
Я не знал, продолжает ли Леви присылать за мной машину каждые два дня, как мы когда-то условились. Ведь уже несколько месяцев от меня не было вестей, к тому же в последней записке я поведал ему о своих планах, и он не мог не понимать, насколько это опасно. Вполне возможно, меня уже считали мертвым и прекратили регулярные проверки.
За время ожидания я успел вдоволь поразмыслить о своих приключениях и в очередной раз поразился тому, как часто оказывался на волосок от смерти. По-хорошему, ни один человек не должен бы выйти живым из подобной передряги. Одни погодные условия чего стоили, а если взять в расчет еще и постоянное недоедание и то, чем вообще я все это время питался… Да вдобавок еще волки — крупные, сильные хищники, постоянный источник физических травм и нервного напряжения. С другой стороны, именно волки помогли мне выжить. Они кормили меня, согревали, защищали. Если бы молодой волк не набросился на меня тем вечером на обрыве и не удержал от прогулки вниз, к реке, я без вариантов угодил бы на ужин медведю. Единственное, в чем волки не могли мне помочь, — качество пищи. Мой организм поначалу неплохо переносил сырое мясо, причем довольно долго, но это не могло продолжаться бесконечно. И теперь, сидя и перебирая в уме все блага, которые сулило мне возвращение в цивилизацию, я понял, что ужасно хочу меда.
Где-то через сутки я услышал заветный шум мотора. Машина, несомненно, пришла из лагеря, но водителя я не знал. За два года персонал Центра сменился, так что метаморфозы с моей внешностью не произвели на него должного впечатления. Зато мой запах наверняка выбил его из колеи, хотя парень был слишком вежлив, чтобы показать это. Мы вообще молчали почти всю дорогу. Я не знал, что сказать, хотя тем для разговора было полно. Но я ведь два года прожил без человеческого общения, поэтому чувствовал себя не в своей тарелке.
Когда я предстал перед Леви, на его обычно бесстрастном лице отразился настоящий ужас. Я, честно говоря, не ожидал такой сильной реакции. Однако это помогло мне понять, что изменения, произошедшие во мне за эти два года, затронули не только внешность. И когда он протянул руки, чтобы обнять меня, я потерял самообладание. Все, все во мне стало другим. Масштаб пережитых испытаний начал потихоньку доходить до моего сознания. Я выжил, но оставил позади все, что любил, весь тот прекрасный и дикий мир. Меня одолела невыносимая слабость, я едва держался на ногах и плохо соображал. В лагере осталось мало людей, но, как и Леви, при встрече они не могли скрыть потрясения. Им с трудом верилось, что это действительно я. Когда меня спросили, чего мне принести, я ответил: «Меду!» — и откуда-то тотчас же появилась целая банка. Я с налету умял половину, пока все стояли вокруг и молча глазели на меня.
Дальнейшие события протекали словно в тумане. Почти сразу меня отвезли помыться в Винчестер — помню ощущение теплой воды и мысль «вот она, цивилизация!». Душевой служил какой-то полуразвалившийся сарай, напор был еле ощутимый, но я блаженствовал, как в люксе отеля «Ритц». Без одежды я выглядел очень странно. Мое лицо и кисти рук были темными и задубевшими от холода и непогоды, а все остальное — лилейно-белым. Когда я побрился, мой облик приобрел контрастность логотипа. Я до того исхудал, что смахивал на нечто среднее между дикарем и бомжом; от меня остались кожа да кости, к тому же покрытые толстенным слоем грязи, которая потоками лилась из-под душа. Причем полностью отмыться мне в тот раз так и не удалось. Мне как будто приставили чужие руки и чужую голову, да еще и с широкой белой полосой вместо бороды. Я развлекался, пытаясь представить себе, какое впечатление буду производить на соотечественников, когда вернусь в Англию.

Страница 45 из 91

Все требовали рассказов о моих приключениях. Однако историй было так много, что мне пришлось составить нечто вроде сжатого конспекта, строго придерживаясь фактов. Биологи жаждали цифр и отчетов — сколько там было волков, как они выглядели, спаривались ли сколько родилось щенков, где волки жили и охотились, какие тропы использовали. Из моих описаний они сделали вывод, что эти волки действительно не похожи на задействованных в программе по восстановлению численности и, скорее всего, я имел дело с дикими волками, пришедшими сюда по одному из миграционных коридоров, о которых говорил Леви. Все очень разволновались, узнав, что теория Леви подтвердилась. Однако некоторые сотрудники Центра (в основном ученые) категорически не одобряли мой поступок. Конечно, они поражались тому, что мне удалось выжить в таких условиях, сохранив здравый рассудок, да еще и проникнуть в стаю. Это удивляло и меня самого. Но они вовсе не спешили выставлять меня героем. Напротив, они обвиняли меня в безответственности: дескать, я безрассудно подвергал опасности и себя, и волков. Остальные их коллеги считали мое достижение невероятным и сенсационным. А вот индейцы воспринимали мой опыт как нечто достойное, но отнюдь не исключительное. Ведь люди их племени жили в горах среди диких животных сотни лет.
Мне не терпелось прыгнуть в самолет и улететь поскорее. Теперь, когда путь назад, к волкам, я себе отрезал, мне хотелось только одного — домой. Я устал выслушивать как похвалы, так и упреки. Но меня все-таки уговорили остаться в лагере на пару недель, чтобы немного прийти в себя и восстановить силы. А это оказалось не так просто. Понятно, что мне предстоял нелегкий период психологической адаптации. Но существовала еще одна проблема — мой организм так привык к сырому мясу, что долгое время просто отказывался принимать другую пищу! Я умирал от желания навернуть пиццы с пеперони, мороженого и прочей съестной ерунды, но мой бедный желудок пока не способен был переварить все это. К тому же он настолько сжался, что я мог есть только по чуть-чуть, маленькими порциями. Мне требовалось три дня, чтобы съесть то, что сейчас я уминаю за один присест. А углеводы добрых три недели мгновенно вызывали у меня тошноту и расстройство желудка.
Но труднее всего было вновь научиться жить среди людей. Мир, который я только что покинул, был простым и гармоничным. В нем отсутствовали хитрость, злоба, обман и бессмысленная жестокость. Там царил естественный и разумный порядок вещей. Волки могли вести себя агрессивно и жестко, защищая свои интересы, но о близких заботились нежно и преданно, что я испытал и на себе. Главной задачей этих животных было кормить и защищать свою семью, но они также уважали и остальных существ, живущих рядом. Они убивали только ради еды, а не ради забавы, и не больше, чем необходимо.
Люди же, напротив, обычно плюют на окружающий мир с высокой колокольни. Им присущи жадность и эгоизм, они обращаются с природой так, будто все на свете существует для них одних. Наше общество во многом несправедливо и жестоко. Дожидаясь своего рейса в аэропорту, я наблюдал, как родители без всякого повода отчитывают и ругают своих маленьких детей. Мне хотелось крикнуть им: «Немедленно прекратите! Это же ваши дети. Научитесь ценить то, что имеете!»

Глава 16
Новый подход

И вот, после всей этой нервотрепки, я наконец-то очутился в Англии. Мои мысли постоянно занимал вопрос, как улучшить жизнь волков в неволе. Теперь, когда я так глубоко проник в их мир, мне открылись вещи, которые нельзя постичь, наблюдая за ними со стороны. Как часто поведение волков толковалось неверно! Их истинные потребности оставались без должного внимания, и я страстно желал помочь им.
Первым делом я отправился в Плимут — повидаться с Джен. К тому времени у меня совсем закончились деньги, и я активно взялся за поиски работы. Я хотел найти что-нибудь, связанное с животными, предпочтительно из семейства собачьих, но в то же время обеспечивающее достойный заработок. С помощью старых армейских связей мне удалось устроиться на курсы инструкторов-кинологов при военном ведомстве в городке Мелтон-Моубрей, в графстве Лестершир. Мы начали с основ дрессуры, потом были тренировки с преследованием, когда пес должен догнать чужака и схватить за рукав, и напоследок — правила ухода за служебными собаками. Курсы длились три месяца, и по окончании этого периода я досконально знал все — от правил кормления и присмотра за животными до методов обучения собак и людей, которым предстоит иметь с ними дело.
В армии у собак много работы. Специально обученные псы по запаху находят мины на вражеской территории, патрулируют опасные зоны и, подобно полицейским собакам, могут догнать и задержать врага, ухватив его за руку. Но в отличие от четвероногих стражей закона, армейские собаки не живут вместе с людьми, и для них не существует четкого разделения на «своих» и «чужих». Любой, кто заходит на территорию вольера в неположенное время, — нарушитель, и они обязаны напасть и задержать его.
У меня не лежала душа к такому подходу, но я вынужден был идти на компромисс. По крайней мере, здесь мне платили за работу с животными. Но армейский дух заведения давал о себе знать: все — и люди, и собаки — безоговорочно подчинялись приказам. Главным над нами был старшина Сид Гиллем, высокий, сухопарый человек, которого мы прозвали Блейки в честь инспектора Блейка, сурового босса из старого комедийного сериала.

Страница 46 из 91

Блейки был совершенно несгибаем, когда дело касалось дрессировки собак. Инструкторов учили жестко подчинять себе животных. О моей привычке представляться членом стаи с низким статусом пришлось временно забыть. От меня требовали прямо противоположного поведения. Но перечить командиру или ставить под сомнение его методы не смел никто, в том числе и я, хотя мне-то было очевидно, что существует куда более простой и гуманный способ заставить пса что-то сделать. Запугивание и наказание с помощью грубой силы никогда не казались мне хорошей основой для взаимоотношений. Тем более что кое в чем эти животные намного превосходили своих инструкторов — они были сильнее и быстрее, а их органы чувств — совершеннее.
Но у индейцев я научился одному правилу — никогда не указывай другим, что им следует делать. Поэтому я смиренно держал эти мысли при себе. Мои американские братья говорили еще, что мечтать — это хорошо, но до тех пор, пока мир не готов принять и исполнить твою мечту, проку от нее нет никакого. Блейки принадлежал к поколению, воспитанному по строгим канонам. Он привык четко следовать правилам, и для него было просто немыслимо изменить заведенный порядок. Он был абсолютно не готов воспринимать что-то новое. Он даже не использовал еду в качестве поощрения, хотя это обычная практика при дрессировке гражданских собак. С ним животные знали только один язык — насилия.
Блейки очень серьезно относился к работе, и мне ничего не стоило водить его за нос, чем я и занимался. Каждое утро я прятал в кармане сосиску, украденную за завтраком. Мои подопечные вели себя как шелковые и не отходили от меня ни на шаг, так что применять силу просто не было нужды. После урока псы получали сосиску. Мои результаты всегда оказывались лучшими в группе. Думаю, Блейки что-то подозревал, но ему так и не удалось меня раскусить.
Вскоре после того, как я покинул Мелтон-Моубрей, старшину показали по телевизору. Он участвовал в одном развлекательном шоу. Смысл был в том, что экспертов-кинологов попарно объединяли со знаменитостями, которым они давали советы по дрессировке домашних собак. Блейки угодил в партнеры к Джулиану Клэри^[5] с его маленькой комнатной собачонкой. Очень тонко продуманное издевательство со стороны режиссера. Невозможно представить себе двух более разных людей. Блейки, который тренировал огромных, свирепых армейских псов, заставляя их проникать на вражескую территорию и возвращаться с победой, — на государственном телеканале, рядом с Джулианом, держит на розовом поводке комочек белого меха! Бедняга с трудом пережил такое унижение. При следующей встрече я первым делом спросил, как поживает Джулиан. Побагровев, он схватил меня за ухо и прошипел, чтобы я больше никогда не смел упоминать это имя в его присутствии. Но, несмотря ни на что, я уважал Блейки. Он был неплохим человеком — и одним из тех немногих, с кого я в жизни брал пример. Он не только заведовал тренировочной базой, но и выполнял обязанности ветеринарного инспектора. Раз в три месяца он совершал обход, проверяя состояние здоровья всех собак в казарме. После моего отъезда между нами сохранились дружеские отношения. И, надо отдать ему должное, когда он увидел, как я обращаюсь с собаками, то признал, что его старые методы несовершенны. А спустя несколько лет Блейки приезжал в Девоншир — проведать меня и посмотреть на моих волков.
После окончания курсов я устроился помощником главного кинолога при штабе сухопутных войск под Уилтоном, в графстве Уилтшир. В мое распоряжение поступили шесть собак в казармах Эрскина. Их держали для охраны лагеря. Мне нужно было круглосуточно поддерживать этих псов в состоянии полной боевой готовности. Я обнаружил среди них несколько очень интересных типов. Не домашние любимцы, а настоящие работяги — немецкие овчарки, специально выведенные для того, чтобы вступать в единоборство с человеком. Эти непростые животные требовали предельно осторожного обращения, и я искренне сочувствовал им. Собак к работе готовили по шесть — восемь недель, а людей — всего по две. С моей точки зрения, все должно было быть ровно наоборот. Такая система приводила к тому, что многие дрессировщики частенько вообще не знали, как подступиться к псам, и не могли за ними угнаться.
В лагере был один симпатичный юный уроженец Бирмингема. За смешной характерный выговор мы прозвали его Им-Ям. Он очень хотел стать дрессировщиком, но до армии никогда в жизни не имел дела с собаками. Каждый раз, когда он спускал своего пса с поводка, тот, вместо того, чтобы атаковать мишень, убегал мочиться на фонарный столб. Но парень просто обожал этого неслуха. Даже, представьте себе, специально приходил пожелать псу доброго утра, а потом еще долго бродил между клетками, приветствуя остальных собак и обращаясь к каждой по имени. Однажды вечером я перебрал спиртного и, чтобы не тащиться до казармы в таком виде, решил заночевать с собаками. Наутро этот чудак, как обычно, появился, приговаривая: «Доброе утро, Шедоу! Привет, Дасти! Доброе утро, Келли!» В темноте меня не было видно. И вот парень подходит совсем близко, туда, где я лежу в обнимку с одним из псов. Но он-то этого не знает. А я вдруг возьми да и проворчи ему в ответ: «Доброе утро, Им-Ям». Видели бы вы его лицо! Наверное, бедняга до сих пор уверен, что собака ему ответила.

Страница 47 из 91

Да, в казармах Эрскина мы любили повеселиться. Старшину нашего подразделения звали Тони Френгос. Мы с ним даже когда-то вместе служили: он в десанте, а я во вспомогательных войсках. Он был сильным и подтянутым, но ростом не вышел. Уж не знаю почему, но Тони неизменно служил объектом розыгрышей. Ох и доставалось же ему! Однажды кто-то измазал его телефонную трубку малиновым вареньем. В другой раз мы засунули его парадный берет в морозилку на ночь (а наутро ему предстояла ответственная встреча со старшиной и еще какими-то важными шишками из десантного полка). Бедный Тони сидел там, и ни одно слово не слетело с его мужественных уст, пока капли ледяной воды стекали с тающего берета прямиком ему за шиворот. А за самую безобразную нашу проделку мне до сих пор стыдно. Как-то раз командир базы обнаружил, что в одной развалюхе на территории казармы, давно определенной под снос, пропадают вещи — медная арматура, дверные ручки, молотки и прочая дребедень. Подозрение пало на людей Тони. Тот защищал нас яростно, как тигрица — своих тигрят. Как только можно было подумать про нас такое! Он заявил, что это низкая клевета и он готов головой поручиться за каждого. «Не бойтесь, ребята, — подытожил он, рассказывая нам эту историю, — я не дам вас в обиду!» Но тут словно запоздалая мысль посетила его, и он добавил: «Вы ведь не брали этот хлам, правда?» Пришлось чистосердечно покаяться. Потому что все ящики в наших тумбочках были битком набиты медью.
Но вернемся к моей работе. Проблема заключалась в том, что дрессировщики совершенно не учитывали, что социальная функция собаки — качество врожденное, а потому часто навязывали своим подопечным задачи, противопоказанные им самой природой. К примеру, глупо науськивать на врага альфу. У альфы заложено в подкорке, что его задача — принимать важные решения за всю стаю. Альфа — самый ценный кадр в собачьей семье. В момент опасности вся его сущность требует спрятаться за спину инструктора. С другой стороны, животные с низким статусом тоже не способны к нападению — у них маловато агрессии и уверенности в себе. Идеальная боевая собака — это бета. Такая работа им как раз по нутру, и они выполняют ее с удовольствием. Сильные и бесстрашные, они в буквальном смысле созданы для драки. Из-за своей неспособности распознавать ранг армейские дрессировщики перепортили множество отличных псов.
С пониманием собачьей психологии дела обстояли ничуть не лучше. Когда пес, преследуя врага, хватал его за рукав и начинал трепать, дрессировщик кричал ему «Фу!» и наказывал, если тот не подчинялся. Но никто не задумывался о причинах такого непослушания. А все дело в том, что в природе, схватив убегающую жертву зубами, волк держит ее мертвой хваткой до тех пор, пока та не прекратит трепыхаться. Иначе ему не выжить и не прокормить стаю. Это врожденный инстинкт, и собаки устроены точно так же. И вот представьте себе — пес вцепился в добычу, которая еще отнюдь не мертва, брыкается, причем сильно, а тут он еще и слышит крик, который воспринимает как сигнал поощрения от остальных членов стаи. С какой стати ему разжимать зубы? Но я понимал, что не так-то просто мне, новичку, изменить сложившийся порядок, и не торопил события. К тому же, прежде чем продвигать свои теории, мне нужно было проверить их на практике.
Что мне больше всего нравилось в моей новой работе, так это возможность находиться с собаками сколько угодно, хоть круглые сутки. Никто не удивлялся моим ночным дежурствам. Дрессировщики часто устраивали тренировки по ночам, когда вокруг нет посторонних звуков и ничто не отвлекает внимание. Так что при желании времени хватало и подработать на стороне. Гражданские сотрудники лагеря охотно доверяли мне своих домашних питомцев и не менее охотно рассказывали обо мне знакомым. Я и оглянуться не успел, как превратился в главного инструктора всех окрестных деревень. Впрочем, я был доволен, видя, с какой благодарностью люди принимают мои советы. К тому же это приносило дополнительный доход. В те времена в дрессировке господствовал традиционный метод, основанный на грубой силе. Я же все перевернул, рекомендуя в качестве наказания игнорировать животное и не кормить — так наказывают волки в природе, — а поощрять, наоборот, едой и лаской. Еще я настаивал на том, чтобы на тренировки приходила вся семья, так как собака инстинктивно ощущает себя членом стаи. Даже если с ней живут всего два человека, работать над ее отношениями только с одним из них — неправильно, это сбивает ее с толку. А если в доме к тому же есть маленькие дети, то любые ошибки в дрессировке могут дорого обойтись.
Если что-то идет не так, в этом редко бывает виновата собака. Обычно проблема в хозяевах, которые выбрали не соответствующего их условиям питомца и не смогли найти к нему правильный подход. Ведь с собакой нужно общаться на понятном ей языке. Люди же иной раз всеми силами стараются сделать как лучше, а в итоге выходит, что собака ими помыкает и превращает их жизнь в ад.
Однажды ко мне обратилась семейная пара, у которой жил великолепный ретривер. Раньше он был очень милым и послушным и с удовольствием приносил мячи и игрушки, которые хозяева бросали ему. Но в один прекрасный день пес отказался отдать найденную в траве вещицу и злобно зарычал при попытках отнять ее. Никто и не подумал перечить ему. И вот к двум годам пес превратился в настоящего тирана. Несчастные хозяева вынуждены были жить в кладовке под лестницей, потому что вся остальная территория находилась в его власти. Стоило кому-то войти в комнату, как ретривер начинал рычать, да так злобно, что бедняга замирал от страха. Владелец понимал, что если так пойдет дальше, то, как это ни печально, с псом придется расстаться.

Страница 48 из 91

Дело в том, что, заставляя собаку принести и отдать нам какой-то предмет, мы нарушаем ее природное, инстинктивное поведение. Ведь на воле все, что они нашли, принадлежит им, и они показывают это, прижимая уши, тем самым как бы закрывая и защищая добычу. Если пес опустил уши, как крылья самолета, это знак: держитесь от меня подальше! Но из-за селекции, неразумно проведенной людьми вопреки законам природы, у некоторых пород появились висячие уши — попробуй ими что-нибудь вырази! Вместо этого они рычат. Если неглупый пес с высоким статусом однажды, зарычав на хозяина, стал полноправным владельцем мяча, ему не составит труда сообразить, что таким нехитрым способом можно завладеть чем угодно. Можно попробовать изжить эту манеру поведения, но перевоспитывать придется не столько собаку, сколько хозяина — а это куда сложнее.
Помню, позвонила мне сотрудница ветеринарного центра и попросила оказать помощь одному пенсионеру. Мол, деду за восемьдесят, а он завел себе восьмимесячного щенка, нечистокровного колли, и не может с ним справиться. Сколько стоят мои услуги? Я сказал — пять с половиной фунтов. Этого едва хватило бы, чтобы покрыть расходы на бензин, но она принялась торговаться: «Да он же старик, пенсионер». «Ладно, четыре», — уступил я. На том и сошлись. Я поехал по указанному адресу. Дорога уперлась в огромный роскошный особняк. «Ну и ну, — подумал я, — и это дом бедного пенсионера?» Но я ошибся. Дом пенсионера был следующим, и он оказался еще внушительнее. Более того, старик владел половиной деревни. Про себя я уже наградил его всеми мыслимыми эпитетами, но когда он предстал перед моими глазами, злость сменилась жалостью. Старик действительно любил своего пса, но был так немощен, что едва переставлял ноги. А этот юный сорвиголова горел желанием носиться по лугам и пасти овец. Похоже, случай попался действительно безнадежный — пес и хозяин совершенно не подходили друг другу. Но у старика была экономка. Я попросил их обоих выйти на задний двор, держа собаку на поводке, и взять с собой немного еды. Потом я велел женщине стать на одном краю поля, а хозяину — на противоположном и спустить пса с поводка. Он принялся носиться от одного к другому. Тот, к кому он подбегал, давал ему кусочек еды и делал несколько шагов к центру площадки. Получилось, что пес бегал туда-сюда, при этом как бы потихоньку собирая стадо овец. Это удовлетворяло его природный пастуший инстинкт и заодно давало необходимую разминку. Когда обе стороны сошлись в центре двора, старик взял пса на поводок, и все трое, умиротворенные, вернулись в дом.
Для меня это было время экспериментов. Люди приходили как со щенками, так и с уже взрослыми, но неуправляемыми собаками вроде упомянутых ретривера и колли, а я пытался применить на практике знания, полученные мною от волков. Но это было только начало. Мне предстояло еще многому научиться у волков. Так или иначе, всем — и мне, и владельцам собак — эти занятия, безусловно, шли на пользу. Многие утверждали, что после моего вмешательства их питомцев словно подменили. Казалось, на мою мельницу наконец-то полилась вода. Все шло просто замечательно. Поднималась новая, свежая волна интереса к волчьей и собачьей психологии. Люди начинали иначе смотреть на волков — как на средство разгадать поведение своих домашних любимцев. Складывалось впечатление, что миру скоро пригодится мой уникальный опыт изучения волков. Я ведь не просто наблюдал за их поведением издали, как это делают ученые-бихевиористы. Я жил с ними, жил как они.
Однако случались и конфузы. Как-то раз я гулял в парке под Солсбери в обществе пожилой пары с немецкой овчаркой, не желавшей их слушаться. Вдруг ко мне шагнула очень решительная дама — ни дать ни взять Барбара Вудхауз^[6] — и спросила, есть ли у меня диплом инструктора. Я ответил, что диплома нет, но я кое-что смыслю в этом деле и время от времени помогаю друзьям советом. Она заявила, что ее колли — это сущий кошмар. Я вручил ей свою визитную карточку и сказал, что если вдруг не удастся найти дипломированного инструктора, она в любой момент может позвонить мне.
Минут через десять этот самый колли появился на аллее парка. Я сразу заметил его. Дама, с которой мы только что беседовали, мчалась за ним по пятам. Как ни странно, колли направлялся прямиком ко мне. Меня это несколько насторожило, но все обернулось хуже, чем я мог вообразить. Пес бросился на меня, явно нацелившись на пах. Я едва увернулся — ну то есть он вцепился зубами во внутреннюю часть бедра, буквально в миллиметре от всего святого. Ногу пронзила адская боль — но страшно подумать, что бы было, не окажись моя реакция столь быстрой. «Видите? — победоносно воскликнула дама. — Вот что он делает!» Я больше не стал предлагать ей помощь.