Аусоний. Сидоний Аполлинарий

Аусоний

Уходим! Это мир Аусония, который жил на юго‑ западе Франции во второй половине IV века, в период «бабьего лета», наступившего между эпохами натиска и крушения. Аусоний был ученым человеком благородного происхождения, вроде язычников Симмахия и святого Паулина из Нелы. Тридцать лет он преподавал риторику в высшей школе Бордо, некоторое время был воспитателем одного принца, преторианским префектом Галлии, консулом, а в конце жизни – обыкновенным стариком, доживавшим свой век в мире и покое на доходы от своих земельных владений.

Самой знаменитой из его поэм является поэма, посвященная реке Мозель. Несмотря на свой возвышенный стиль, она рассказывает нам о цветущей сельской местности, в которой прошла его жизнь. Высоко над рекой, по обоим ее берегам, раскинулись виллы и сельские дома с двориками, лужайками и портиками, которые были украшены колоннами. Имелись здесь и горячие ванны, искупавшись в которых можно было нырнуть прямо в реку. Холмы, залитые солнечным светом, были покрыты виноградниками, и с их склонов доносились голоса перекликавшихся между собой земледельцев и бурлаков, идущих по бечевнику, которые перебрасывались словами с лодочниками, проплывавшими мимо и отпускавшими грубые шуточки по поводу отдыхающих виноградарей. На середине реки рыбаки вытаскивали из воды сети, а примостившийся на берегу рыболов забрасывал удочку. Когда сгущались сумерки, в воде отражались тени зеленых холмов, и, глядя в воду, лодочники могли различить колеблющиеся лозы и наливающиеся на них гроздья винограда.

Такой же мирной и приятной была жизнь в имении Аусония в Бордле, в его маленьком родовом поместье (как он его называл), хотя в нем было четыреста гектаров виноградников, пахотных земель и лесов. Знатоки напоминают нам, что «до сих пор славится вино „Шато‑ Осон“ как одна из двух лучших марок кларета Сент‑ Эмильона». Здесь Аусоний выращивал розы и посылал мальчика звать на обед соседей, пока он обсуждал с поваром меню. Оптимальное число обедающих – шесть человек, включая и хозяина; если же за столом собирается больше, то это уже не обед, а говорильня. Кроме того, в стихах нужно было прославить всех своих родственников – дедушку и бабушку, сестер и двоюродных братьев и конечно же тетушек (тетушек в особенности).

А когда семейный круг приедался, можно было удалиться в большую общую гостиную, и отдать должное, и восславить, в свою очередь, ученых людей Бордо. В империи IV века образованные люди были весьма уважаемыми; Симмахий говорит, что высокая оплата труда учителя – признак процветания государства. Впрочем, я затрудняюсь сказать, какой вывод можно сделать из этого в свете исторических событий. Аусоний написал целую серию стихотворений о преподавателях Бордо. Их было тридцать два, и он никого не забыл. Был здесь Минервий, преподаватель ораторского искусства, который обладал великолепной памятью и после игры в триктрак подвергал анализу каждый свой ход. Был здесь Анастасий, преподаватель грамматики, который по глупости своей променял Бордо на одну из провинциальных школ и был вполне заслуженно забыт. Был Аттий Тиро Дельфидус, который сменил судейскую мантию на учительскую кафедру, но совсем не занимался со своими учениками, к величайшему огорчению их родителей. Был здесь Йокунд, преподаватель грамматики, который не совсем соответствовал этому званию, но был так добр, что мы решили назвать его имя среди имен прочих достойных людей, хотя он, строго говоря, не годился в наставники. Был здесь Экзюпери, который отличался необыкновенной красотой, а его речи казались блестящими, но, вдумавшись в них, все понимали, что в них нет никакого смысла. Был здесь Диналий, который не удержался на тропе добродетели, прельстившись одной замужней дамой из Бордо, и довольно поспешно покинул город, но, к счастью, благополучно приземлился в Испании. Был здесь Викторий, младший учитель, которого интересовали лишь самые темные страницы истории – например, к какому роду принадлежал жрец, приносивший жертвы в Курео И живший задолго до Нумы, или о чем беседовал Кастор С царями в мире теней. Викторий так и не добрался до Туллия или Вергилия, а ведь мог бы это сделать, если бы продолжал читать и дальше, однако смерть слишком рано прибрала его. Эти персонажи кажутся нам очень знакомыми (за исключением, конечно, Диналия), и Аусоний описал их как живых.

Таков был мир, представленный нам Аусонием. Но что происходило в мире, пока в его милом сельском дом с и его большой гостиной текла спокойная жизнь? Аусонию было около пятидесяти, когда в 357 году орды германцев перешли Рейн, разграбили сорок цветущих галльских городов и расположили свои лагеря на берегах Мозеля. Он видел, как великий Юлиан взялся за оружие («О Платон, Платон, какая задача для философа»! ) и и ходе нескольких блестящих военных кампаний изгнал германцев из Галлии. Десять лет спустя, будучи учителем Грациана, Аусоний сопровождал императора Валентиниана в его походе против тех же самых врагов. Еще через десять лет, гордясь, что стал консулом, он, наверное, слышал о сражении при Адрианополе, когда готы нанесли сокрушительное поражение римской армии и убили императора. Аусоний умер в 395 году, а через двенадцать лет после его смерти орды германцев снова пересекли Рейн и «вся Галлия превратилась в дымящийся погребальный костер», а готы стояли уже у ворот Рима. И как же Аусоний и те люди, с которыми он переписывался, отреагировали на это? Они не обмолвились ни словом. Аусоний, Симмахий и их компании предпочитали попросту игнорировать варваров, точно так же, как в романах Джейн Остин вы не найдете ни единого упоминания о Наполеоновских войнах.

Сидоний Аполлинарий

Уходим, уходим… Через тридцать пять лет после смерти Аусония, в середине грозного V века родился Сидоний Аполлинарий, галло‑ романский аристократ, тесть императора, одно время – префект Рима, а в конце жизни – епископ Клермонский. Родился он в 431 году (или около того) и умер в 479 году или, возможно, несколькими годами позже. В промежутке между смертью Аусония и рождением Сидония произошло много событий. По всей Европе мерк свет цивилизации. В Галлии и Испании появились королевства варваров, Рим был разграблен готами, и в годы жизни Сидония империя с огромной скоростью приближалась к своей гибели. Когда ему исполнилось двадцать, Запад пережил ужасное событие – нашествие Аттилы и гуннов. Они ушли, но, когда Сидонию было двадцать четыре года, Рим подвергся нападению вандалов. Он видел, как ужасный германский делатель королей Рисимер посадил на трон и сбросил с него нескольких марионеточных императоров, видел, как погибли последние остатки галльской независимости, и сам он сделался подданным варваров, а за несколько лет до смерти стал свидетелем окончательной гибели Западной империи.

Сидоний и его друзья уже не могли, подобно Аусонию и его коллегам, делать вид, что вокруг ничего не происходит. Людей V века очень тревожили обрушившиеся на них беды, и они старались найти для себя утешение, каждый на свой лад. Одни надеялись, что все это скоро кончится. Они говорили, что империя и раньше переживала тяжелые времена и всегда выходила из них победительницей, возвысившись над своими врагами. Так утверждал сам Сидоний на следующий год после разгрома Рима – Рим неоднократно переживал подобные погромы, заявлял он, и во времена Порсенны, и во времена Бренна и Ганнибала… Только на этот раз Риму уже не удалось подняться. Другие пытались объяснить беды, постигшие империю, пороками общества. Таким был Сильвиан Марсельский, которого, несомненно, прозвали бы мрачным деканом, если бы он не был епископом. Он считал, что угасающая римская цивилизация спасется лишь в том случае, если воспримет ряд добродетелей, присущих этим свежим, молодым варварам. Аналогичным образом Оро‑ зий защищал варваров, утверждая, что Римская империя сама возникла в ходе кровавых завоеваний и не имеет права бросать в чужаков камень. В конце концов, варвары не так уж и плохи. «Если несчастные люди, которых они ограбили, удовлетворятся тем немногим, что им оставили, то завоеватели станут относиться к ним как к своим друзьям и братьям». Другие, особенно наиболее вдумчивые служители церкви, задавались вопросом – почему империя, процветавшая при язычниках, подверглась такому страшному разгрому при христианах? Другие полностью отвергали реальность и, подобно святому Августину, связывали все свои надежды с нерукотворным градом, хотя Эмброуз очень тонко подметил, что Бог не желает, чтобы его люди спаслись с помощью логических построений. «Бог не возрадуется, если людей спасет диалектика».

Какова же была жизнь этих людей? Если судить по посланиям Сидония, написанным им с 460 по 470 год, когда он жил в своем поместье в Оверни, то условия жизни совсем не изменились. Конечно, территория Галлии сократилась до небольшой области, зажатой между двумя варварскими королевствами, но если не обращать на это внимания, то можно подумать, что вернулись времена Аусония. У Сидония была роскошная вилла с банями и бассейнами, с анфиладой комнат и прекрасным видом на озеро. Сидоний приглашает друзей погостить у него и рассылает ученым людям, епископам и знакомым помещикам свои произведения. Большой популярностью пользуются различные игры и занятия спортом – Сидоний ездит верхом, плавает, охотится и играет в мяч. В одном послании он пишет, что проводит дни в деревне со своим двоюродным братом и старым другом, чьи поместья расположены по соседству. Они с братом отправили посыльных, которые разыскали этого друга, привезли погостить в дом Сидония на недельку и теперь по очереди развлекают его. До завтрака они играют в мяч на лужайке, а старики развлекаются игрой в триктрак. «Перед роскошным обедом, – пишет Сидоний, – мы проводим часок‑ другой в библиотеке, а после обеда спим. Потом мы отправляемся на верховую прогулку, а вернувшись, принимаем горячую ванну и ныряем в реку. Я хотел бы описать наши обильные обеды, – пишет он в конце письма, – но у меня закончилась бумага». Это вам не Британия, где в VI веке люди, являвшиеся наполовину варварами, селились в заброшенных виллах римлян и готовили себе еду в очагах, устроенных в парадных комнатах этих вилл прямо на полу.

И все же… дни Аусония ушли безвозвратно, и Сидоний не может больше игнорировать присутствие варваров. И он оставил их подробное описание, особенно портрет короля вестготов и бургундов, который правил в Лионе, где Сидоний родился. «Когда бы я ни явился туда, – жалуется Сидоний, – варвары окружают меня и демонстрируют свое навязчивое дружелюбие. От них разит луком и протухшим сливочным маслом, которым они смазывают волосы (оказывается, они могли свободно выбирать между копьем и маслом). Можно ли писать шестистопным ямбом, – спрашивает он, – когда тебя окружают столько косолапых, едва ли не шестопалых покровителей, поющих хором и ожидающих похвал своим грубым словам, среди которых нет ни одного латинского? » Недоуменное пожимание плеч, искреннее презрение человека, считающего себя бесконечно выше окружающих его людей, – как все это знакомо! И в этой связи вспоминаются стихи Верлена:

Я – Рим, империя на рубеже паденья,

Что, видя варваров громадных у ворот,

Небрежный акростих рассеянно плетет^{1}.

Но приятная жизнь Сидония была грубо нарушена. Не все варвары оказались дружелюбно настроенными, и вестготы, поселившиеся по соседству и подчинявшиеся своему новому королю Эврику, обратили на Овернь свои жадные взоры. Сидоний не пробыл и двух лет епископом Клермона, как ему пришлось оборонять город от вестготов. Овернцы сражались храбро; они отбивали штурмы и умирали от голода, оказавшись в осаде, но удержать этот последний оплот Рима в Галлии им не удалось. Их было слишком мало, и для того, чтобы отстоять родную землю, они нуждались в помощи Рима. Чтобы никто не упрекнул меня в искажении исторических фактов, приведу здесь слова редактора книги Сидония, написанные двадцать лет назад: «Юлий Непот хорошо понимал, что Эврик решится перейти Рейн, но силы Юлия были невелики, и он мог надеяться только на то, что в ходе переговоров ему удастся сохранить мир. В Галлию был послан квестор Лициниан, чтобы на месте изучить состояние дел… Теперь он уже вернулся, и вскоре стало ясно, что надеждам на его помощь не суждено было сбыться. Мы видим, что Сидоний пишет, чтобы узнать побольше… Он начал подозревать, что за его спиной идет какая‑ то возня и что настоящая опасность для Оверни исходит теперь уже не от решительно настроенного врага, а от предавших друзей. Его подозрения оправдались. Выслушав отчет квестора, собрали совет, чтобы определить политику империи по отношению к вестготскому королю… У империи не было сил для оказания помощи Оверни, поэтому решено было уступить ее Эврику, очевидно безо всяких условий».

Отчаянию Сидония не было границ, и он пишет епископу, принимавшему участие в переговорах, письмо, полное благородного негодования: «Положение нашей несчастной провинции ужасное. Все говорят, что даже во время войны дела шли лучше, чем сейчас, после заключения мира. Мы стали рабами, чтобы спасти третью сторону; овернцы… которые в свое время в одиночку преградили путь общему врагу, стали рабами – о, какой же это позор!.. Эти люди, простые солдаты, которые воевали не хуже капитанов, так и не смогли воспользоваться плодами своих побед – плоды были отданы вам ради вашего утешения, а на плечи солдат обрушилось все сокрушительное бремя поражения. И это единственная награда зато, что они героически переносили все лишения и гибли от огня, меча и болезней, за то, что вонзали свои мечи в плоть врага и бросались в бой, не желая умирать голодной смертью. Вот чем обернулся знаменитый мир, о котором мы так мечтали, когда ели траву, выросшую в трещинах стен, чтобы хоть как‑ то утолить свой голод… Мы доказали свою преданность, и за это нами, очевидно, решили пожертвовать. Если это так, то вы должны покрыться краской стыда за мир без чести и уступок».

Овернью пожертвовали ради спасения Рима. Но Рим недолго наслаждался этим позорным миром. Он был заключен в 475 году, а в 476 году последний римский император был изгнан варваром, и Западная Римская империя перестала существовать. Что касается Сидония, то готы некоторое время держали его в тюрьме, а чтобы вернуть себе поместье, ему пришлось написать панегирик королю Эврику (это ему‑ то, посвящавшему панегирики трем римским императорам! ). Прежняя сельская жизнь потекла своим чередом, хотя люди, которые обменивались письмами и эпиграммами, стали теперь подданными варваров. Но, незадолго до своей смерти, Сидоний обронил одну фразу, в которой высказал то, что было у него на душе: «О, унижающая необходимость родиться, грустная необходимость жить, тягостная необходимость умереть! » Вскоре после 479 года он умер, а в течение двадцати лет после этого Кловий начал свои завоевания, и правителем Италии стал Теодорих.