 |
Комментарии
|
|
|
|
Перевод Г. Шенгели.
Манси, Манчжи – это название, данное Марко Поло Южному Китаю, а Китай – Северному. Граница между ними проходила по реке Хуанхэ на востоке и по Шенси – на западе.
Перевод К. Д. Бальмонта.
«Любовь все покоряет» (лат. ).
Чичвача – тощая корова, которая питалась терпеливыми женами, в то время как другая корова, по имени Бикорн, питалась терпеливыми мужьями и была всегда упитанной, если верить старофранцузской басне.
Перевод О. Румера.
Бегуинки были чем‑ то вроде религиозного ордена или, если быть более точным, сестринской общины, средним между мирским обществом и монастырем.
Может быть, это была гостиница с таким названием?
Монастырь минориток, или францисканских монахинь, находившийся за воротами Олтгейт.
[1] «Колон Бодо и его жена Эрментруда, колона, арендаторы Сен‑ Жермена, живут с тремя детьми. Он держит один свободный манс, в котором имеется восемь бунуариев и две антсиньи пахотной земли, два арипенни виноградников и семь арипенни лугов. Он вносит два серебряных шиллинга на содержание войска и два бочонка вина за право пасти своих свиней в лесу. Каждые три года он отдает сотню досок и три шеста для забора. Он пашет зимой четыре перча (примерно 20 метров) пашни, а весной – два перча (десять метров). Каждую неделю он обязан отработать два дня на барщине и один – на ручных работах. Он отдает три курицы и пятнадцать яиц и выполняет поручения, которые ему дают. И еще он арендует половину ветряной мельницы, за которую платит два серебряных шиллинга».
[2] Приводим здесь описание роскошных одежд франкской знати, составленное монахом прихода Святого Галла: «Был праздник, и они только что приехали из Павии, куда венецианцы свозят все богатства Востока со своих заморских территорий – другие, говорю я, вышагивали в одеждах, украшенных шелками и фазаньими шкурками или шеями, спинами и перьями павлинов на своих плюмажах. Некоторые были украшены лентами пурпурного или лимонного цвета; некоторые были задрапированы в покрывала, другие – в горностаевые мантии». Однако в переводе были допущены вольности – «платье из феникса», указанное в оригинале, скорее всего, было сделано не из перьев фазана, а из перьев розового фламинго, как полагает Ходсон в книге «Древняя история Венеции», или из шелка, на котором были вышиты или вытканы фигуры птиц, как думает Хейд («История левантийской торговли»).
|
|
|
[3] Это маленькое стихотворение было написано ирландским писцом на полях скопированного им труда Присциана (римского грамматика VI века) в монастыре Святого Галла в Швейцарии, того самого, откуда происходил биограф Карла Великого, обладавший столь живым воображением.
[4] Чтобы быть точным, фламандские суда, прошедшие в 1308 году через Гибралтар в Саутгемптон и Брюгге, были первыми, которые отправились в плавание после 1268 года. В течение XIV и XV веков они ходили туда каждый год, и Саутгемптон обязан своим процветанием тому, что был конечным пунктом их назначения.
[5] Эти слова были сказаны, когда представители императора Лонгина пытались заручиться поддержкой венецианцев в борьбе против ломбардов в 568 году и предложили им стать подданными императора. Эпизод с хлебами имел место, когда Пипин, сын Карла Великого, пытался зимой 809/810 года задушить голодом Риальто. Сравните рассказ о Карле Великом, бросающем свой меч в море со словами: «Поистине, так же как это оружие, которое я бросил в море, не будет принадлежать ни мне, ни вам, ни какому‑ либо другому человеку на свете, так и ни один человек не сможет причинить вреда Венеции, а тот, кто сделает это, почувствует на себе гнев и недовольство Господа, хотя бы этот гнев и недовольство пали на меня и на мой народ».
|
|
|
[6] Во время роковой войны между двумя республиками – Венецией и Генуей, которая завершилась в 1381 году, говорили, что генуэзский адмирал (по другой версии – Франческо Каррара), когда венецианский дож попросил его принять послов с предложением о мире, ответил: «Это произойдет только после того, как я разобью коней святого Марка».
[7] Венеции особенно повезло с описаниями, которые оставили о ней современники – и не только собственные жители (такие как Канале, Санудо и дож Мочениго), но и иностранцы. Часто цитируют знаменитое описание венецианской торговли, сделанное Петраркой в XIV веке. Он рассказал о том, что видел из своего окна: «Посмотрите на бесчисленные суда, которые покидают итальянские берега суровой зимой и изменчивой, богатой штормами весной, одни поворачивают на восток, другие – на запад. Одни везут вино, которое будет пениться в кубках британцев, другие – наши фрукты, которыми будут лакомиться властители скифов, и, что труднее всего себе представить, древесину наших лесов на Эгейские и Ахейские острова. Одни плывут в Сирию, в Армению, в арабские и персидские земли, отвозя туда масло, полотно и шафран и привозя нам оттуда все их разнообразные товары… Позвольте мне попросить вас провести еще один час в моем обществе.
Стояла глубокая ночь, небеса были полны гнева, и я, наполовину уже уснувший, заканчивал писать, как вдруг до моего слуха донеслись крики моряков. Зная на собственном опыте, что это может означать, я быстро встал и поднялся к самым верхним окнам моего дома, откуда открывался вид на порт), что за спектакль, наполненный чувствами жалости, страха и восхищения, открылся предо мной! У мраморных берегов, служивших пристанью для большого дворца, который этот свободный город предоставил в мое распоряжение, зимовали, бросив якоря, несколько судов. Высота их мачт и перекладин превышала высоту двух башен, стоявших по бокам моего дома. Самое крупное из двух судов в этот момент – несмотря на то, что звезды на небе были закрыты тучами, ветер сотрясал стены, а воздух заполнял рев моря, – поднимало якоря и отправлялось в плавание. Ясон и Геракл онемели бы от изумления, а Тифис, сидевший за рулем, умер бы от стыда, что не способен совершить такой подвиг. Если бы видели это судно, вы бы подумали, что это гора, плывущая по морю, хотя под тяжестью огромных парусов большая часть его была скрыта под водой. Целью этого путешествия был Дон, дальше которого ни один корабль из наших морей не заходил, однако многие из тех, кто находился на палубе этого судна, достигнув этого места, собирались продолжить свое плавание и нигде не останавливаться, пока они не достигнут реки Ганг, или Кавказа, или Индии, или Восточного океана. Так сильно жажда приобретения стимулирует ум человека». (Цитата взята из «Старческих писем» Петрарки. )
|
|
|
[8] Это описание Гуанчжоу взято частично из главы 68 книги Марко Поло «О благородном и величественном городе Кинсае» и частично из книги Одорика Порденонского «Катай и путь туда».
[9] Одорик Порденонский, который был прежде человеком, а потом уж монахом, отмечает: «Китайцы приятны на вид, но бесцветны. Они отращивают бороды из длинных, свисающих волос, похожих на кошачьи усы. Что же касается женщин, то они самые красивые в мире». Марко Поло также никогда не забывает отметить, в какой области женщины особенно красивы, подобно тому как другой путешественник, Артур Янг, среди достопримечательностей сельской местности во Франции всегда описывает внешний вид горничных в гостиницах и бывает крайне недоволен, если ему прислуживает ничем не примечательная девушка. Марко Поло отдал пальму первенства женщинам из провинции Дамаган, расположенной на северо‑ восточной границе Персии, о которых он пишет так: «Люди в целом довольно привлекательны, особенно женщины, которые здесь, с моей точки зрения, самые красивые в мире».
О женщинах Кинсая он пишет следующее: «Куртизанки искусны и в совершенстве владеют искусством льстивых речей и флирта, которым они занимаются с выражением, учитывающим особенности каждого человека, неудивительно поэтому, что иностранцы, один раз познавшие их очарование, не устают восхищаться ими и бывают так околдованы их искусством, что не могут избавиться от воспоминаний о них. Отравленные чувственным удовольствием, они, по возвращении домой, рассказывают, что побывали в Кинсае, городе небесного наслаждения, и ждут не дождутся того момента, когда снова смогут посетить этот рай». Об уважаемых дамах, женах талантливых мастеров, он пишет: «Они очень красивы и благодаря своему воспитанию имеют томные и утонченные манеры. Их шелковые, украшенные драгоценными камнями одежды стоят так дорого, что просто невозможно себе представить».
|
|
|
[10] Все это, вместе с подробным рассказом о первом путешествии старших Поло, обстоятельствах второго путешествия и возвращения домой, описано в первой главе книги Марко Поло, которая является введением в его труд, после чего он переходит к описанию увиденных им земель, в том порядке, в каком он их посетил. К сожалению, автобиографическая часть книги чересчур коротка.
[11] Кстати, Вильям из Рубрука видел и описал их до него.
[12] Что касается отметок Колумба на полях книги Поло, то о них можно прочитать в книге Юла «Марко Поло». Сама книга с пометками знаменитого мореплавателя хранится в Коломбине, Севилья. Я должна, однако, заметить, что современные исследования, борющиеся с традиционными предрассудками, не ограничиваются лишь обелением в глазах потомков Лукреции Борджиа и Екатерины Медичи, а также заявлениями о том, что Катерина Сиенская не играла почти никакой роли в истории, а стараются доказать, что Колумб в 1492 году отправился всего лишь на поиски Антильских островов и, хотя, после своего великого открытия, вернувшись домой в 1493 году, он всегда утверждал, что его главной целью было достижение Сипангу, эта идея якобы пришла к нему в голову задним числом, а саму мысль о поисках Сипангу высказал, скорее всего, его спутник Мартин Пинсон. Жаль, что мы не знаем, когда именно Колумб сделал свои пометки в книге Марко Поло (тот экземпляр, который попал к нему в руки, был издан, вероятно, в 1485 году), – это дало бы ответы на все вопросы. Ряд исследователей высказывают мысль о том, что западные страны занялись поисками нового пути на Восток только потому, что старые торговые пути перекрыли турки.
[13] Он обращается к жене как к «сестре», демонстрируя свою любовь и уважение.
[14] Такие длинные морализаторские трактаты о семи смертных грехах и еще более смертоносных добродетелях были очень популярны в Средние века. Самый известный для английских читателей содержится в «Рассказе приходского священника» в «Кентерберийских рассказах» Чосера и был взят из книги «Сумма Грехов и Добродетелей» брата Лоренса, жившего в XIII веке. Разделы о смертных грехах достойны прочтения, поскольку в них обычно приводится живое описание повседневной жизни. Разделы домовладельца, как и следует ожидать, написаны энергичным, ярким языком. Вот, например, как он описывает женское пьянство и обжорство: «Бог требует, чтобы человек постился, а обжора говорит: „Я все равно буду есть“. Бог требует, чтобы мы вставали рано и шли в церковь, а обжора говорит: „Я вчера слишком много выпила, а церковь не заяц, в лес не убежит“. Когда же она с трудом встает, знаете ли вы, какие молитвы она читает? Ее заутреня звучит так: „Ха! Что мы будем пить? Неужели после вчерашней ночи ничего не осталось? “ После этого она читает часы перед обедней: „Ха! Какое хорошее вино мы пили вчера! “ После этого она молится: „У меня болит голова, надо выпить, и все пройдет“». Подобное обжорство и пьянство покрывает женщину позором, ибо из‑ за них она становится грубой, опускается и начинает воровать. Таверна – это храм дьявола, куда приходят молиться его ученики и где он совершает свои злодейства. Ибо, когда люди идут туда, они держатся прямо и говорят нормально, рассуждают здраво и мудро и могут дать хороший совет, когда же они возвращаются домой, то не могут не только прямо идти, но и говорить; все они глупеют, теряют разум и идут домой, ругаясь, дерясь и обманывая друг друга. Раздел, посвященный Алчности, особенно полезен, ибо в нем рассказывается о грехах, которые творят душеприказчики, вымогающие ренту господа, владельцы лавок, устанавливающие грабительские цены, фальшивые адвокаты, ростовщики и игроки.
|
|
|
[15] Домовладелец также предупреждает жену, что не следует допускать просрочек в платежах за товары, взятые в кредит: «Скажи своим слугам, чтобы они вели дела с людьми миролюбивыми, и торговались всегда заранее, и вели записи расходов, и платили почаще, а не заводили длинные списки сумм, которые они задолжали лавочникам, на палочках или на бумаге, хотя вести подсчеты долгов на палочках или на бумаге все же лучше, чем держать все в памяти, поскольку кредиторы всегда уверены, что ты должен им больше, а должники думают, что меньше, и это приводит к спорам, упрекам и ненависти. Требуй, чтобы те кредиторы, которые охотно дают тебе в долг, почаще получали то, что им причитается, и чтобы слуги отдавали им деньги с охотой, – это поможет тебе сохранить дружбу со своими кредиторами и они тебя не покинут, ибо расположение миролюбивого человека, один раз потерянное, не всегда удается вернуть назад».
[16] Интересно отметить, что слово «кровавый» приобрело значение «проклятый» очень давно. Домовладелец пишет: «Запрещай им… использовать грубые ругательства и неприличные слова, которые любят произносить некоторые дурные или плохо воспитанные люди. Эти люди, впав в ярость, говорят – „кровавая“ неделя, „кровавый“ день, не зная или не желая знать, что означает слово „кровавый“. И честная женщина тоже этого не знает, поскольку ей позволяется видеть кровь только тогда, когда при ней режут курицу или овцу».
[17] В обязанности женщин входит обеспечивать дом декоративными тканями – «заказывать и расстилать их, и в особенности украшать ими комнату и брачную постель, которая будет освящена… И заметь, что если ты закрываешь кровать сукном, то поверх него надо положить покрывало из меха горностая, если же она покрыта саржей или вышитой тканью… то горностаевый мех класть не надо».
[18] «Пасквиль на английскую политику» был напечатан в книге «Политические поэмы и песни» под редакцией Томаса Райта. Эта замечательная поэма написана в 1436 или 1437 году для того, чтобы заставить англичан «следить за окружающим, а именно за узким проливом» между Дувром и Кале, поскольку, по мнению автора, основу английской мощи составляет ее торговля, для сохранения которой необходимо обеспечить господство на морях. Главная ценность поэмы заключается в том, что она дает очень подробную картину тех товаров, которые Англия вывозила в различные европейские страны, и тех, которые она ввозила оттуда.
[19] Надгробия Линвуда и его отца «Джона Линвуда, торговца шерстью», до сих пор сохранились в Линвудской церкви. Ногами они попирают мешок с шерстью, а на мешке сына выбита его торговая марка.
[20] «Йоркское собрание завещаний». Ричард Рассел был хорошо известным в Йорке торговцем шерстью. В разные времена он был членом городского совета двенадцати, шерифом и мэром и умер в 1435 году. Его имя постоянно упоминается в городских документах.
[21] «Сэр, суда с шерстью прибыли в Кале, за исключением трех – двое из них сейчас в гавани Сэндвича и одно – в Остенде, и ему пришлось выбросить всю свою шерсть за борт». «Далее, сэр, в пятницу в 27‑ й день февраля пришло судно из Дувра, и говорят, что в четверг к стражникам в Кале явился пассажир из Дувра и заявил, что за ними гнались французы и загнали их в гавань Дюнкерка».
[22] Ричард Сели пишет младшему брату Джорджу: «Как я понял, ты купил хорошего сокола. Я очень рад этому, ибо, с Божьей помощью, он принесет нам много добычи. Если бы я знал, с каким судном ты его передашь, я встретил бы его в Дувре и содержал бы до твоего приезда. Твою суку постигло огромное несчастье, ибо она принесла четырнадцать щенков и после этого перестала есть, и поэтому она умерла и все ее щенки – тоже, но я надеюсь, что ты скоро приедешь…»
[23] В завещании другого Томаса Пейкока, суконщика, умершего в 1580 году, тоже говорится о семейном деле. Он оставляет двадцать шиллингов «Вильяму Гиону, моему ткачу», а также «семь фунтов десять шиллингов полновесных денег Англии для распределения среди тридцати беднейших бродячих сукновалов в окрестностях Когсхолла, то есть по пять шиллингов каждому». Вильям Гион, или Гийон, был родственником очень богатого суконщика, Томаса Гийона, крещенного в 1592 и похороненного в 1664 году, который, как говорят, скопил благодаря торговле сто тысяч фунтов. Зять Томаса Пейкока Томас Тил также был выходцем из семьи суконщиков, ибо в сертификате, датированном 1577 годом, где указана вся шерсть, купленная суконщиками Когсхолла за последние три года, встречаются имена Томаса Тила, Вильяма Гиона, Джона Гуддея (семье которого первый Томас Пейкок оставил кое‑ какие деньги), Роберта Егона (который был упомянут случайно в завещании, как человек, имеющий дом рядом с церковью, и который был отцом епископа Норичского).
[24] Дом в конце концов перешел в руки другой семьи суконщиков, Бакстонов, правда, неизвестно, в какое время. Представители этой семьи до 1537 года заключали браки с представителями семьи Пейкок. Вильям Бакстон (умер в 1625 году) называл себя «суконщиком из Когсхолла» и завещал все свои станки сыну Томасу. Когда отец умер, Томасу было семнадцать, он прожил до 1647 года, занимаясь суконным делом, и дом, несомненно, принадлежал ему. Он или его отец, должно быть, купили его у душеприказчиков Джона Пейкока. От него он перешел к его сыну Томасу, тоже суконщику (умер в 1713 году), который завещал его своему сыну Исааку, суконщику (умер в 1732 году). Два старших сына Исаака тоже были суконщиками, но вскоре после смерти отца отошли от дел. Он, очевидно, позволил своему третьему сыну, Джону, жить в доме в качестве квартиранта, и Джон еще в 1740 году жил здесь. Но Исаак в 1732 году завещал дом своему младшему сыну, Самюэлю, а Самюэль, умерший в 1737 году, передал его брату Чарльзу, четвертому сыну Исаака. Чарльз в нем не жил, поскольку большую часть своей жизни занимался торговлей маслом в Лондоне, хотя и похоронен среди своих предков в Когсхолльской церкви. В 1746 году он продал дом Роберту Лодгейтеру, и он ушел из рук Пейкоков‑ Бакстонов и с течением времени обветшал и был превращен в два отдельных коттеджа, а прекрасный потолок был оштукатурен и побелен. Несколько лет назад его уже собирались снести, но, к счастью, его купил и отремонтировал Ноэль Бакстон, прямой наследник семьи Бакстон по линии Чарльза, того самого, который продал его.
[25] «Это графство самое богатое, плодородное и полно вещей, приносящих прибыль, превышая (насколько мне удалось узнать) некое другое графство по количеству товаров общего потребления и по изобилию, хотя некоторые гораздо выше оценивают Саффолк (с которым я еще не ознакомился). Но это графство, по моему мнению, вполне заслуживает титула английского Гошена, богатейшей земли, сравнимой лишь с Палестиной, полной молока и меда» (Норден. Описание Эссекса. 1594).
[26] Если верить Лику, который в 1577 году писал: «Первое прядение на ручных прялках и изготовление коксольского сукна началось около 1528 года… Первые ткачи Коксола были обучены неким Бонвизом, итальянцем…»
|
|
|
