Позывные из застенка

Подпольщики хорошо знали, что комаричская и локотская тюрьмы были целиком отданы на откуп карателям из бригады Каминского. Правда, общее наблюдение за местами заключения и агентурная работа среди узников возлагались на оберштурмфюрера СС Генри Леляйта и сотрудников Гринбаума, но самая грязная палаческая работа исполнялась отъявленными головорезами и садистами, добровольно перешедшими на службу к врагу. Среди этого уголовного сброда царила коррупция. Нередко за незначительную плату или бутыль самогона удавалось спасти человека от смерти или угона на каторгу в Германию.

Когда я впервые предпринял поиск участников и свидетелей подвига доктора Незымаева и его соратников, мне позвонила по телефону Степанида Давыдовна Мурзинова, бывшая жительница деревни Аркино, которая некогда томилась в фашистском застенке. Уже много лет она живет в Москве в семье сына инженера‑ металлурга. Мы встретились. История этой женщины связана с событиями в Комаричах в период вражеской оккупации и заслуживает, чтобы о ней рассказать подробно.

В довоенные годы ее муж, Алексей Васильевич Мурзинов, был председателем одного из местных сельсоветов и колхоза «Победитель», а затем выдвинут райкомом партии управляющим Комаричским отделением сельхозбанка. Эта должность и четверо малых детей давали ему право на бронь от призыва в армию. Однако, когда началась война, коммунист не захотел оставаться в тылу и в августе сорок первого вместе с другими добровольцами ушел на фронт. На рубеже Десны, под Брянском, попал в окружение. Хорошо зная лесные дороги, политрук Мурзинов вывел группу военнослужащих в расположение партизанского отряда «За Родину», сражался в составе разведгруппы этого молодого отряда.

Тем временем Степанида Давыдовна, оставив детей у родственников, перебралась из Аркино в деревню Березовец, где ее и мужа мало кто знал. Недалеко от Березовца находилась лесная деревушка Гревичи. Там она связалась с партизанами и сопровождала к ним советских воинов, попавших в окружение, в том числе двух раненых летчиков, выбросившихся в этом районе с подбитого самолета. О связях Мурзиновой с людьми из леса и о том, что она жена коммуниста‑ партизана, дознались полицаи. Ее схватили в деревне Аркино, куда она пришла за детьми, и водворили в комаричскую тюрьму.

– Двадцать суток, – рассказала она, – держали меня в одиночке. Следователи пытались выведать, где находится мой муж, и требовали выдать место расположения партизанской базы. В своих показаниях я была искренна, так как не видела мужа с момента его ухода на фронт, как и не знала о дислокации партизанской базы, ибо передавала сопровождаемых лиц в Гревичи через связных, не зная их имен. Следователи ни битьем шомполами, ни угрозами уничтожить детей не могли выбить из меня нужных им показаний и отправили в общую женскую камеру. Там в ужасной скученности и грязи томилось до трехсот женщин. Это были в основном заложницы: жены, матери и сестры партизан и командиров Красной Армии. И вдруг блеснул луч надежды. В камере появился Павел Гаврилович Незымаев, врач, хорошо знавший нашу семью. Улучив момент, я протиснулась к нему. Павел сразу узнал меня, велел отойти в тамбур и шепотом сказал:

– Потерпи, что‑ нибудь придумаем. А пока жалуйся на боль в животе, рвоту и зуд в теле. По возможности выведай все, что здесь происходит, особенно каков режим охраны.

Через некоторое время Мурзинова в сопровождении санитаров как тифознобольная была препровождена в больницу. Тиф был мифом. Окруженная заботой Незымаева, молодая женщина быстро приходила в себя. Она рассказала, что по ночам многих арестованных вывозят из комаричской тюрьмы в Севск и там расстреливают. Из локотской тюрьмы арестованных казнят в пригороде Воронова Лога, где заранее вырыты могильные рвы. Там установлена полицейская застава. Немало людей, не пожелавших сотрудничать с немцами, уничтожено фашистами и в Медведовском лесу. Охрана тюрьмы состоит из подразделений бригады РОНА. Гитлеровцы заглядывают туда редко. Они боятся инфекционных больных. Иногда военнослужащие их гарнизона проверяют лишь наружные посты. Все судилища происходят в зале бывшего клуба «Профинтерн».

Павел Гаврилович, конечно, и раньше знал о режиме в тюрьме и отчаянном положении узников. Но его интересовали детали: имена стражников, надзирателей и «подсадных уток» – провокаторов. Нужны были также сведения о тех заключенных, кто не сломлен и готов в случае нападения патриотов на тюрьму помочь разоружить внутреннюю охрану и содействовать побегу узников.

Вскоре произошел трагический эпизод, в результате чего Степанида Давыдовна вновь оказалась в тюрьме. Как‑ то в летний день ее муж – партизанский разведчик из отряда «За Родину» проник лесными тропами в Аркино, чтобы засечь огневые точки полицейских ностов и заодно проведать детей, находившихся в избе его родителей. Он не знал, что там временно квартировала бывшая мельничиха – кулачка Свинцова, ярая антисоветчица, негласный осведомитель карателей.

По ее доносу тринадцать немецких жандармов и полицаев окружили усадьбу, где укрылся в погребе на ночевку разведчик. В ответ на ультиматум о сдаче отважный партизан швырнул в карателей две гранаты и, воспользовавшись замешательством, огородами пытался скрыться. Во время погони одна из пуль настигла Мурзинова. Тяжело раненный в ногу, он подорвал себя последней гранатой. Полицаи схватили его отца, мать, жену и пятнадцатилетнюю сестру.

Жена погибшего коммуниста, вновь оказавшись в тюрьме, стала помощником доктора Незымаева. Еще находясь в больнице, она догадывалась, что он ведет тайную борьбу с оккупантами. Через знакомых лиц, которых на время направляли из тюрьмы на разные работы в поселок, она передавала Павлу Гавриловичу все интересующие его сведения.

Для подпольщиков весьма любопытным оказалось сообщение из тюрьмы о некоем Петре Акимовиче Калинкине, жителе деревни Пигарево, бывшем старшем политруке Красной Армии. Он давно был близко знаком с Ильей Шавыкиным, назвавшим себя тоже окруженцем, встречался с ним в доме бывшего председателя сельсовета и командира истребительного батальона коммуниста Моисея Андреевича Тикунова. Илью Шавыкина гестапо арестовало вместе с Калинкиным, однако вскоре Илью освободили, и он неожиданно оказался на посту начальника штаба полицейского полка, а затем начальником штаба карательной бригады РОНА.

Сразу же возник вопрос, нельзя ли воспользоваться давней связью Петра Калинкина с Шавыкиным в целях разведки. Вызывало недоумение, почему Шавыкин, обладая большой властью, не выручает Калинкина из фашистского застенка?

Подпольщики стали наводить справки о Калинкине, которого хорошо знали жители деревни Пигарево. Знала его и медсестра больницы Анна Алексеевна Борисова. Некогда их семьи были соседями. Знал его и подпольщик Петр Тикунов. Калинкин закончил Тульское оружейно‑ техническое и Смоленское военно‑ политическое училища, заочно учился в Военно‑ политической академии имени Ленина. В первые дни войны его направили политруком роты в 425‑ й стрелковый полк под Могилев. Город оборонялся стойко, но силы оказались неравными. Под ударами немецких танков остатки полка были рассеяны и попали в окружение. Политрук пытался перейти линию фронта, но, контуженный и раненный, был пленен и попал в Рославльский лагерь для советских военнопленных. Из лагеря бежал и пересек линию фронта в районе Унечи. Вскоре его назначили инструктором политотдела в 507‑ й стрелковый полк 3‑ й армии Брянского фронта. В это время гитлеровцы захватили Орел и вели наступление на Брянск. После ожесточенных боев и больших потерь полк направили на пополнение и переформирование в тыл, но в пути он попал в окружение.

Разрозненные группы советских воинов пытались с боями прорваться через родные Калинкину с детства места: Локоть – Комаричи – Навля, однако прорыв не удался. Окруженцы разошлись по окрестным деревням, надеясь укрыться временно у местных колхозников, чтобы при первой возможности перейти линию фронта или присоединиться к партизанам. Так Калинкин оказался в своей деревне Пигарево, откуда перебрался в село Бочарово, где рассчитывал с помощью Моисея Андреевича Тикунова и своего школьного товарища Петра Тикунова связаться с подпольем или вступить в партизанский отряд. Там же судьба столкнула его с бывшим соучеником Ильей Шавыкиным.

Петр Акимович Калинкин представлял для комаричских подпольщиков интерес и тем, что сравнительно неплохо владел немецким языком. Кроме Незымаева этот язык никто из них не знал. Стало известно, что еще до ареста он переводил с русского на немецкий советские листовки, которые сбрасывались с самолетов в стан врага, в том числе с текстом доклада И. В. Сталина на торжественном заседании в честь 24‑ й годовщины Октября 6 ноября 1941 года. Сигналы из тюремного застенка свидетельствовали также о том, что Петр Калинкин отказывается принимать пищу, страдает кровохарканьем и добивается встречи с врачами.

Наступил удачный повод для личного свидания Павла Гавриловича с больным. Однажды незнакомый полицейский офицер вывел его за ворота тюрьмы и сопроводил в больницу. Когда врач и больной остались наедине, Незымаев сказал:

– Если вам не помог ваш недавний приятель Илья Шавыкин, то и голодовка не поможет. Я дам лекарства, которые облегчат ваши страдания, но при условии прекращения «голодного бунта». Умереть вы всегда успеете, но лучше умереть в бою. Ваше освобождение не за горами. Об этом я уже договорился с властями. Поскольку вы по специальности оружейник, то поступите оружейным мастером в полицейский гарнизон. Это тоже оговорено. Кстати, расскажите о Шавыкине. У меня не было случая познакомиться с этим человеком, занявшим столь высокий пост в округе.

Павел, разумеется, уже знал, что представляет собой этот субъект, но его интересовали взаимоотношения между ними.

Петр Калинкин помнил Павла Незымаева еще учеником Комаричской железнодорожной школы, знал его родителей. В юности был знаком с сестрой Павла Надей, которая была председателем учкома и заводилой всех пионерских дел в школе. Поэтому повел разговор откровенно и остро.

– Илья Шавыкин – карьерист и ренегат. Его внезапное появление на родине в Бочарове еще требует выяснения. Когда мы встретились, он сочувственно говорил о бедах России, переживал неудачи на фронтах, горечь отступления. Советовался, как сколотить подпольную группу или перебраться к партизанам, тайком слушал радиопередачи из Москвы и даже начал записывать сводки Совинформбюро. Однако, когда фашисты подходили к столице, его активность заметно сникла, в разговорах появились пораженческие настроения. Узнав в середине декабря о разгроме гитлеровских войск под Москвой, он снова заинтересовался возможностью пробиться в партизанский отряд. Но говорил об этом без энтузиазма, как‑ то отрешенно. Находясь в тюрьме, я долго размышлял о его странном и двурушническом поведении. Вероятно, подумал я, он сознательно переметнулся к тем, кто поверил вражеским домыслам о неизбежном поражении Советского Союза.

– Ну, это еще неизвестно, – произнес Павел Гаврилович. – Поживем – увидим.

На том и разошлись.

Через некоторое время незымаевцы узнали, что до ареста Петр Калинкин поддерживал связи с подпольщиками Пигаревского и Глядинского сельсоветов, которые действовали еще изолированно, помогал патриотической группе, возглавляемой коммунисткой Василисой Павловной Юшиной, изготовлять листовки, добывал взрывчатку. На допросах держался стойко, никого не выдал. А после освобождения из тюрьмы, как и было договорено, поступил оружейным мастером на склад при районной управе. Утаивал от немцев оружие, снаряды и по заданию своего прямого начальника Фандющенкова прятал их в тайнике. Узнав, что в роще бывшего Маринского совхоза наши отступающие части оставили 25 ящиков тола, сообщил об этом Павлу Васильевичу, который велел закопать их в глубокий снег, чтобы не достались оккупантам. Калинкин, которого еще проверяли подпольщики, не был ими включен в организацию, не знал о существовании военной секции, но охотно выполнял отдельные поручения, подписывая свои донесения псевдонимами Бочаров и Скобелев. В 1943 году он привел к партизанам группу военнослужащих 2‑ го полицейского полка, которые повернули оружие против оккупантов. Сражался в партизанском отряде имени Александра Невского на территории Витебской области. После разгрома гитлеровцев в Белоруссии вновь был мобилизован в Красную Армию, участвовал в боях в Восточной Пруссии. За месяц до окончания войны был тяжело ранен на Земландском полуострове, под Кенигсбергом, и демобилизован. Имеет боевые награды.

Я долго искал Калинкина, наконец поиск увенчался успехом и привел меня в Казахстан, где много лет Петр работал после войны. Сейчас он на пенсии, живет в городе Рудный Кустанайской области, занимается садоводством, воспитывает внуков, а в редкие свободные часы пишет воспоминания о минувшей войне и судьбах однополчан.