 |
3. Операции в национальных районах
|
|
|
|
Сталинская тирания не знала национальных границ. Ее условия и формы выражения по всей стране были практически одного порядка. Но для народов, представлявших национальные меньшинства, она означала еще и грубый способ решения национально-государственных проблем, насильственную ликвидацию традиционного уклада жизни и утрату многих самобытных черт нации.
Каждый из народов, больших и малых, населяющих пространства Сибири, понес в годы террора многие человеческие жертвы. И в этом смысле участь у всех была общая. Но все же каждый прошел трагический путь по-своему и имел свой собственный опыт, который долго еще будет хранить национальная память народов.
Особенности политических процессов в сталинском государстве 30-х годов явились причиной того, что некоторым народам пришлось принять удары карательной машины раньше других. Одной из первых жертв сталинских этнических чисток оказались немцы.
Немецкий анклав в Сибири сформировался в XIX–XX вв. в результате крестьянских переселений из поволжских и южных губерний России. По данным ОГПУ, очевидно наиболее полным, в 1934 году граждане немецкой национальности проживали в 26-ти районах края, в одном из которых, носившем название Немецкий, они составляли большинство. Здесь была образована своего рода автономия с административным центром в поселке Гальбштадт (Halbstadt).
Основные немецкие колонии находились в районах Славгорода и Омска{174}:
Серьезные проблемы у Политбюро и ГПУ немцы стали вызывать уже в конце 20-х годов в связи с внезапными атаками партии на крестьянство. Зажиточные и обустроенные немецкие поселки не могли избежать всеобщего разорения, и их население обратило взоры надежды на историческую родину. Каналы эмиграции в то время оставались еще относительно свободны, поэтому сотни немецких семей из Сибири смогли воспользоваться правом выезда. За ними стали готовиться покинуть «отечество мирового пролетариата» тысячи других сограждан.
|
|
|
И в Москве, и на местах власти были охвачены беспокойством: массовая эмиграция наносила существенный экономический урон, но в еще большей степени она подрывала пропагандистские мифы коммунистов.
Сибкрайком в конце 1929 года докладывал в ЦК о начале повального бегства крестьян-немцев в Германию:
«1. Эмиграционными настроениями охвачено большинство немецкого населения, ряд поселков — поголовно. По данным Немецкого райкома Славгородского округа по 11-ти сельсоветам района на 20 ноября эмигрировало 625 хозяйств, или 38 % всех хозяйств этих поселков, из них кулаков — 138, середняков — 378, бедняков — 110. Большинство оставшихся — наготове.
2. На бедняцкой конференции Немецкого района из 106 делегатов голосовало за резолюцию, одобряющую политику партии в деревне: первый раз — 35 человек, во второй — 54.
Резолюция против эмиграции голосовалась три раза и собрала всего лишь 24 голоса…»{175}.
Политбюро приняло необходимые «предупредительные» меры: выезды запретили, и всех эмигрантов, не успевших покинуть страну, стали отправлять обратно. В декабре 1929 года в Славгородский округ из Москвы было возвращено 2340 человек{176}.
С 1933 года «немецкий вопрос» в СССР приобретает новую окраску. В Германии в ходе борьбы за власть победила нацистская партия во главе с Гитлером, и этот факт отныне стал играть в судьбе российских немцев зловещую роль. Однако с приходом фашистов к власти контакты немецкого анклава с Германией не были свернуты. Напротив, они приобрели еще более интенсивный характер вследствие той политики, которую правительство Гитлера провозгласило в отношениях с соотечественниками за рубежом.
|
|
|
Через своего консула в Новосибирске, Гросскопфа, германская администрация предприняла попытку организовать кампанию «помощи страдающему немецкому населению», и уже с осени 1933 года немцы Сибири стали получать денежные переводы и посылки из Германии.
С августа 1933 по март 1934 в Немецкий район поступило 680 переводов на сумму около 6000 марок. Секретарь местного райкома И. А. Вильгаук сообщал руководству, что «этими подачками в настоящее время охвачен почти весь район — только в восьми населенных пунктах не получены переводы»{177}. Вильгаук особенно жаловался на коммунистов, которые получили германскую помощь. Он отмечал также, что властям района удалось добиться согласия 17-ти человек сдать полученные деньги в МОПР — официальную советскую организацию, выступающую под флагом помощи иностранным рабочим.
Последовали аресты «инициаторов помощи» и тех людей, которые имели встречи с консулом Гросскопфом. Было взято 17 человек{178}. Вслед за этим ОГПУ провело изъятия «контрреволюционного актива» в поселках. Только в омских районах арестовали свыше 50-ти немцев{179}.
В качестве средства «оперативной работы» ОГПУ организовало массовую посылку в германское консульство писем отказа от «гитлеровской помощи». В поселках активно вербовали сексотов и проводили «разложенческую работу».
К осени 1934 года, когда были раскрыты все факты обращений в консульство и получения денег, большинство немецкого населения попало под подозрение. К немецким поселкам, кадрам руководителей и специалистам было приковано особое внимание. Власти вели систематическое наблюдение за ними, вылавливая сведения о «контрреволюционной» деятельности и «саботаже».
В сентябре сельскохозяйственные районы Сибири посетил Председатель Совнаркома СССР В. М. Молотов. Глава правительства интересовался вопросами вывоза из хлебных районов запасов зерна. 11 сентября в Славгороде он проводил межрайонное совещание руководителей, в ходе которого ему стало известно о «саботаже хлебопоставок» в Немецком районе. Молотов дал указание «провести расследование»{180}, после чего начались новые аресты среди немцев.
В октябре было смещено и затем арестовано руководство Немецкого района: секретарь райкома И. А. Вильгаук, председатель исполкома П. И. Динкель, районный прокурор Г. П. Фриш, судья А. Г. Конрад. Их обвинили в защите кулачества и «смазывании классовой линии партии» в ходе хлебозаготовок. Но самая важная часть этнической чистки последовала спустя месяц.
|
|
|
5 ноября 1934 года из Москвы была получена шифрованная телеграмма ЦК ВКП(б), в которой говорилось:
«В ЦК ВКП(б) поступили сведения о том, что в районах населенных немцами за последнее время антисоветские элементы активизировались и открыто ведут контрреволюционную работу. Между тем местные парторганизации и органы НКВД крайне слабо реагируют на эти факты, по сути делают попустительство, совершенно неправильно считая, будто наша международная политика требует этих послаблений немцам и другим национальностям, проживающим в СССР и нарушающим элементарную лояльность к советской власти.
ЦК ВКП(б) считает также совершенно нетерпимым тот факт, что в немецких районах не только не изучается язык той союзной республики, в пределах которой находятся немецкие районы, но и игнорируются указания ЦК ВКП(б), чтобы этот недостаток был устранен.
ЦК ВКП(б) считает подобное поведение парторганизаций и местных органов НКВД совершенно неправильным и предлагает принять по отношению к активным контрреволюционно и антисоветски настроенным элементам репрессивные меры, произвести аресты и высылку, а злостных руководителей приговорить к расстрелу.
ЦК ВКП(б) обязывает крайкомы, обкомы и ЦК нацкомпартий повести активную политическую работу в немецких районах, разъясняя населению, что советская власть не потерпит малейших попыток антисоветских действий и не остановится перед тем, чтобы отказать им в праве проживать в СССР и изгнать из пределов СССР.
Местные органы власти должны потребовать от немецкого населения полного прекращения связи с заграничными буржуазно-фашистскими организациями: получение денег, посылок.
ЦК ВКП(б) предлагает крайкомам, обкомам и ЦК нацкомпартий принять срочные меры к укреплению работниками немецких районов, выделяя работников с большим опытом руководящей работы необязательно немцев, требуя от последних изучения немецкого языка.
|
|
|
ЦК ВКП(б) обязывает секретарей крайкомов, обкомов и указанных райкомов в декадный срок сообщить ЦК ВКП(б) о принятых мерах»{181}.
С этого момента НКВД (реформированное ОГПУ) мог действовать уже в полную силу. В немецкие поселения были направлены специальные бригады из аппарата Алексеева, чтобы до конца ликвидировать культурную автономию немцев и попытки поддерживать внешние связи. Подозреваемых изымали под видом «социально-чуждых элементов».
В Немецком районе чистке подверглись все партийные и советские учреждения, школы, колхозы, МТС, торговые организации. За два с половиной месяца НКВД арестовало 577 человек. Но это число не было окончательным. В феврале 1935 года Эйхе и Алексеев сообщали в ЦК: «Операцию по немцам продолжаем с установкой изъятия всех лиц, активно ведущих контрреволюционную фашистскую работу в немецких колониях»{182}.
Этническая чистка носила всеобщий характер. Ее продолжением стала депортация десятков немецких семей, вычищенных из колхозов. Кроме того, командованию Сибирского Военного Округа было поручено «пересмотреть весь кадровый и переменный состав в воинских частях РККА, комплектуемый из Немецкого района, и очистить его от проникших социально-чуждых элементов»{183}.
В апреле 1935 года все самые авторитетные и влиятельные фигуры из немецкого анклава были выведены на закрытый процесс спецколлегии краевого суда в Новосибирске — 33 человека и все — бывшие партийные и советские руководители, председатели колхозов и сельских советов, директора школ и учителя, работники госучреждений. Никогда еще в Сибири партия не судила собственные кадры такого уровня и в таком составе как политических преступников. На скамье подсудимых сидели два секретаря райкома и один заместитель — Г. М. Адольф, И. А. Вильгаук, Г. С. Бестфатер, председатель райисполкома П. И. Динкель, прокурор и судья — Г. П. Фриш, А. Г. Конрад, заведующий земельным отделом А. П. Маевский, директор МТС П. Г. Борст, недавно награжденный орденом Ленина, и другие.
Обвинение гласило, что эти люди «встали на путь предательства интересов диктатуры пролетариата и на деле проводили кулацко-националистическую политику, были несогласны с проводимой партией и правительством политикой по отношению к кулаку»{184}.
После того как все обвиняемые «признали себя виновными», суд приговорил большинство «членов фашистской организации» к концлагерям на срок от 5-ти до 10-ти лет, а «руководителей» — к расстрелу.
|
|
|
3 октября 1935 года Г. М. Адольф, П. И. Динкель и Г. С. Бестфатер были казнены{185}.
Сталин между тем продолжал преподавать партии уроки «пролетарского интернационализма». На XVII съезде ВКП(б) в январе 1934 года он объявил о «наступлении на пережитки капитализма в области национального вопроса» и потребовал «бить по тем, которые отходят от интернационализма»{186}.
Это был важный сигнал, после которого в Сибири воротилы ОГПУ принялись выискивать и разоблачать «уклонистов» в южных национальных районах — Ойротии (Горный Алтай), Хакасии и Горной Шории.
Уже в январе-феврале 1934-го сотрудники Алексеева обнаружили здесь целый клубок «заговорщиков» из национальных кадров, включая несколько высокопоставленных коммунистов.
Самая большая «организация» всплыла в Ойротии. ОГПУ включило в нее ряд местных руководителей-алтайцев и разбавило этот состав кое-кем из старых, но амнистированных противников большевизма. В одной «контрреволюционной группировке» таким образом оказалось почти 50 человек{187}.
«Руководителем» представлялся известный алтайский художник Г. И. Гуркин — бывший член Сибирской областной думы, который вернулся из эмиграции и теперь получил у ОГПУ звание главного «идеолога». Вместе с Гуркиным арестовали и другого члена Сибирской думы — учителя и переводчика Г. М. Токмашева, бывшего представителем колчаковского правительства на Алтае. А за ними последовали коммунисты: В. К. Манеев, Л. М. Эдоков — заведующий областным объединением животноводческих ферм, И. И. Зяблицкий — председатель ойротского облплана, Г. И. Кумандин — заведующий облфинотделом, А. С. Тенгереков и другие.
Громили в основном национальную интеллигенцию. ОГПУ произвело изъятия «ячеек» в Шебалинском, Онгудайском, Усть-Канском, Улаганском аймаках и центре Ойротии, городе Ойрот-Тура, «где были оформлены аймачные руководящие ядра из социально-чуждого элемента»{188}.
В Хакасии по «делу националистов» ОГПУ арестовало председателей окружного и районного исполкомов — Аешина и Майтакова, а всего 30 человек, из которых 14 были работниками народного просвещения{189}.
Даже самые проницательные граждане не смогли бы в тот период установить, в чем же в сущности состоят «преступления» сибирских «националистов». Из официальных источников ничего понять было невозможно. Партийная пресса преподносила лишь образцы оголтелой демагогии и пустословия, оставляя общественности возможности для различных догадок. Вот что писала газета «Советская Сибирь» в одной из статей под названием «Разоблачить до конца и добить буржуазных националистов»:
«…в русско-алтайском словаре, вышедшем вторым изданием в 1931 году, социализм «переводится» на ойротский язык таким образом: «социализм — sotseal gyrym». Приблизительно это означает «социалистическая жизнь». Смысл этого необыкновенного перевода объективно состоит в том, чтобы изолировать массы ойротов от интернациональной терминологии пролетарской революции.
Зато в словаре нет перевода слова «артель». Нет в нем расшифровки понятия «местный национализм», а есть лишь перевод слов «великодержавный шовинизм», есть объяснение понятия «национальное угнетение (алтайцев)».
Эти примеры из недавней переводческой практики ойротских издательств дают представление только о характере националистических извращений, а не об их количестве. Нельзя забывать, что в числе видных авторов и переводчиков ойротских изданий состояли такие люди, как Токмашев, Эдоков и другие контрреволюционные националисты»{190}.
Однако в закрытых письмах, адресованных партийным органам, «националисты» Ойротии обвинялись в подготовке антисоветского восстания, уничтожении колхозного имущества, разжигании шовинизма и искусственном создании голода{191}. Подавив крамолу в национальных районах южной Сибири, сталинские администраторы однако так и не смогли добиться полной покорности местных кадров. Скрытое сопротивление насаждаемой здесь политике продолжили другие, ранее считавшиеся верными сторонниками «генеральной линии». Такое сопротивление, очевидно, возникло в связи с тем, большевистские экономические эксперименты достигли и в этих краях той грани, за которой они становилось просто невыносимы.
В самом деле, только в ходе одной операции начала 1936 года по указанию ЦК ВКП(б) из Ойротии было выселено в Караганду свыше 300 «байско-кулацких и бандитских семей»{192}.
А спустя несколько месяцев ОГПУ уже представило материал на раскрытую в Ойротии «контрреволюционную националистическую организацию».
В нее попали советские руководители и деятели культуры автономной области, представленные практически только алтайцами: председатель облисполкома С. С. Сафронов, директор областной партшколы И. И. Папин, начальник УНХУ области М. И. Ялбачев, секретарь Кош-Агачского райкома партии С. Т. Табаков и целый ряд других работников. В приговоре по делу этой «организации» очень туманно говорилось о том, что ее участники «были несогласны с проводимыми мероприятиями партии и правительства в Ойротской области», распространяли клевету на колхозы и совхозы, считая их нежизненными в условиях Ойротии{193}. В приговоре отмечалось, что к моменту ликвидации организацией «были охвачены и созданы контрреволюционные филиалы в большинстве аймаков области. Из них участники Элекмонарского, Улаганского и Онгудайского контрреволюционных филиалов в числе 79-ти человек уже осуждены».
Закрытое судебное рассмотрение этого «дела» имело известный итог: «руководители» были приговорены к «высшей мере», а «члены» — к различным лагерным срокам{194}.
|
|
|
