 |
БАМлаг. Сиблаг. Дальстрой
|
|
|
|
БАМлаг
Среди лагерных комплексов Сибири и Дальнего Востока в начале 30-х годов наибольшее значение имел БАМлаг — Байкало-Амурский железнодорожный лагерь, простиравшийся вдоль Транссибирской магистрали и к северу от нее на общем расстоянии более 2000 километров. БАМлаг был организован в декабре 1932 года и входил в число крупнейших строек ГУЛАГа наряду с Беломоро-Балтийским каналом и каналом Волга — Москва. В соответствии с правительственным замыслом БАМлагу предстояло осуществить колоссальный проект: через огромные безжизненные пространства тайги, болот и горных хребтов, на большом удалении от внешних границ государства, проложить новую железную дорогу, значительно сокращающую расстояние от Байкала до Тихого океана.
Для выполнения этой исторической задачи ГУЛАГу предоставлялись тысячи заключенных, которых собирали на БАМ со всей страны. Уже за первые полгода сюда было переброшено свыше 30 тысяч заключенных для возведения 175-километрового головного участка дороги, соединяющего Транссиб с поселком Тында (Тахтамыгда — Тында){208}.
Первым начальником строительства на БАМе являлся С. В. Мрачковский — старый большевик, в недавнем прошлом один из лидеров троцкистской оппозиции, получивший временное прощение Сталина, а с ним и свою должность. Его заместителем и одновременно начальником лагеря становится Н. Ф. Еремин.
Когда строительство дороги приняло широкие масштабы, управление БАМлага подверглось внезапной чистке. К сентябрю 1933 года руководство во главе с Мрачковским было арестовано и осуждено в связи с «делом контрреволюционной троцкистской группы И. Н. Смирнова»{209}.
Новый начальствующий состав возглавил Н. А. Френкель. О Френкеле современные авторы вслед за Солженицыным пишут как о человеке, «которому суждено было стать оформителем и главным конструктором системы концлагерей страны победившего социализма»{210}.
|
|
|
До своего назначения в БАМлаг Френкель успел совершить поразительную карьеру. В начале 20-х годов по обвинению в мошенничестве и контрабанде он был осужден, наказание отбывал в Соловецких лагерях. Тут и обнаружился его незаурядный талант организатора труда заключенных. «Управление СЛОН, — пишет биограф Френкеля Борис Ширяев, — было реорганизовано коренным образом. Его отделы, возникшие в период хаотического развития Соловков, — свалки недорезанных, были преобразованы, частью аннулированы и пополнены новыми, сведены в стройную систему воспитательно-трудовой части, во главе которой стоял Френкель. (…) Размах Френкеля был широк и его организационные способности, несомненно, велики. Если до него распорядители соловецкой рабсилы в большинстве случаев не знали, куда девать прибывших каторжников, то теперь людей, и особенно техников всех специальностей, не хватало»{211}.
За несколько лет пребывания на Соловках зек Френкель сумел превратиться в начальника производственного отдела лагеря, а выйдя на свободу, был принят на службу в ОГПУ. В 1931–1933 годах Френкель становится одним из руководителей строительства крупнейшего государственного объекта — Беломоро-Балтийского канала. Здесь ему вновь удается подтвердить свой талант в употреблении тысяч заключенных. За это умение Сталин наградил Френкеля орденом Ленина и отправил его создавать БАМлаг.
Френкель оставался начальником строительства в БАМлаге весь последующий период. Менялись лишь его заместители. Сам же он оказался одним из немногих деятелей ГУЛАГа, кто смог продержаться на такой должности и даже продвинуться наверх. В 1940 году он уже занимал пост начальника управления железнодорожного строительства ГУЛАГа НКВД СССР, т. е. распоряжался всеми железнодорожными лагерями в стране.
|
|
|
Свое правление в БАМлаге Френкель начал с радикального переустройства лагерных подразделений. Как мастер организации и знаток лагерной жизни, он создает новую структуру — фаланги — специализированные бригады численностью 250–300 человек каждая, где все заключенные повязываются круговой порукой и соревнованием за пайки.
Каждый месяц Френкель получал эшелоны с новыми арестантами, и его лагерь рос как на дрожжах. В начале 1933 года сеть БАМлага состояла всего из двух лаготделений, занятых строительством головной ветки БАМа. Но во второй половине основную часть заключенных бросили на строительство вторых путей Транссибирской магистрали на огромном расстоянии — от ст. Карымская в районе Читы до Хабаровска{212}. Ha всем протяжении этого пути создаются многочисленные лаготделения и ОЛПы. К 1935 году численность заключенных доводится до 153, 5 тысяч{213}.
Из воспоминаний бывших узников БАМлага мы узнаем ой режимных условиях и некоторых лагерных порядках тех лет.
Писатель Сергей Воронин, автор повести «Наказание без преступления», отбывал срок в 1934–1935 годах в Урульге, во 2-м отделении БАМлага. Его мемуары относятся к той эпохе, когда все лагерное «обслуживание» находилось в руках самих заключенных: из заключенных состояла охрана, управленческий аппарат и даже начальник лаготделения Большаков в недавнем прошлом тоже был заключенным. «Рассказывали, что Большаков был за что-то осужден, но, отбывая срок на Беломорканале (он и там был начальником), хорошо себя проявил, был награжден орденом Ленина и досрочно освобожден. Теперь он руководил тысячами людей, разбросанных по всему второму отделению, протяженностью в двести километров…»{214}.
Руками каторжан создавалась вся инфраструктура дороги. «Второе отделение, — пишет Воронин, — …представляло из себя сложное хозяйство. В него входило и строительство вторых железнодорожных путей, и сооружение паровозоремонтных депо, вокзалов и других гражданских сооружений, были и механические мастерские, и свой мостострой, и пожарная команда, и подсобные сельские хозяйства, и своя агитбригада, и «околотки» — лечебницы, и изоляторы для провинившихся, и фаланги для штрафников и отказчиков, и десятки производственных фаланг, размещенных по обе стороны однопутки, с сотнями заключенных — «путеармейцев».
|
|
|
Две главные движущие силы были в этом большом строительстве: стремление на волю и «горбушка». Здесь как нигде проводился железный закон: «Кто не работает, тот не ест».
Когда строительство не укладывалось в сроки, администрация лагеря немедленно увеличивала рабочий день. «Работали по шестнадцать, а то и восемнадцать часов. Не успевали обсыхать. Подымали среди ночи на разгрузку, и невыспавшиеся зеки шли на стройки. У многих появилась «куриная слепота», то есть с наступлением вечера люди переставали видеть. Все больше оставалось больных в бараке: простуда, ревматизм, малярия».
Наконец, наступал момент сдачи участков в эксплуатацию и лагерь охватывало всеобщее возбуждение: администрация объявляла о досрочном освобождении, на которое могли рассчитывать отличившиеся в труде. Но свобода доставалась часто не тем, кто ради нее надрывал силы. «Досрочно освобожденных оказалось много. И что удивительно, особенно много среди них было урок. Оказывается, их освобождали, чтобы очистить от них бригады. Для завершения строительства оставались настоящие путеармейцы»{215}.
В 1935–1937 годах БАМлаг был одним из самых крупных лагерей СССР. В его состав входило не менее 20 лаготделений, ОЛПов и колоний. Дислокация их в 1936 году свидетельствует о гигантском размахе работ, выполнявшихся заключенными: {216}
К концу 1937 года главные участки работ БАМлага на вторых путях трассы Карымская — Хабаровск были закончены и сданы в эксплуатацию. Вслед за этим правительство принимает новый план строительства. Оно ставит перед БАМлагом задачи продолжить возведение вторых путей Транссиба до Тихого океана, построить ряд дорог оборонного назначения и приступить к строительству собственно БАМа — от Тайшета через северный Байкал до Совгавани — общей протяженностью 4643 км{217}.
|
|
|
Для выполнения этой сложной программы Френкель организовал новые массовые работы заключенных на нескольких направлениях. Теперь одновременно возводились вторые пути на участке Хабаровск — Уссурийск (656 км), железнодорожные линии: Тахтамыгда — Тында (175 км) (вместо головного участка эта дорога по новому проекту стала соединительной веткой между Транссибом и БАМом), оборонная дорога — строительство № 2 Биробиджан — Ленинское, 130 км, строительство № 202 — тоже оборонная дорога Улан-Удэ — Наушки (247 км) и линия Волочаевка — Комсомольск (355 км).
Таким образом, в руках Френкеля был уже не просто лагерь, а громадная армия рабов и надзирателей, рассредоточенная на необозримых пространствах от Байкала до Тихого океана. Для управления такой структурой прежняя схема уже не годилась. В мае 1938 года приказом Ежова БАМлаг был разделен сразу на 6 самостоятельных лагерей и организовано специальное управление железнодорожного строительства — УЖДС ГУЛАГа НКВД СССР на Дальнем Востоке во главе с Френкелем{218}.
Появляется новая система:
Амурский лагерь (Амурлаг), с центром в г. Свободный, для завершения строительства вторых путей Карымская — Уссурийск и участков Тахтамыгда — Тында, Тында — Зея; нач. лагеря — Н. А. Френкель; Южный железнодорожный лагерь (Южлаг), с центром на ст. Заудинск, для строительства линии № 202; нач. — И. Д. Шемель; Западный лагерь (Заплаг), центр — Тайшет, для возведения дороги Тайшет — Падун; нач. — Г. П. Большаков; Восточный лагерь (Востлаг), центр — в районе г. Комсомольска (ст. Старт). Вел строительство линии Комсомольск-Усть-Ниман; нач. — Н. Ф. Потемкин; Буреинский лагерь (Бурлаг), центр — ст. Известковая, строительство линии Известковая — Усть-Ниман; нач. — Борисов; Юго-Восточный лагерь (Юго-Востлаг) с центром в районе ст. Волочаевка, занимался строительством линии Волочаевка — Комсомольск и дороги № 2; нач. — Б. Н. Кузнецов.
Пока в стране шли массовые аресты, лагеря-преемники БАМлага продолжали свой бурный рост. В середине 1939 года численность заключенных на стройках УЖДС НКВД на Дальнем Востоке достигала почти 300 тысяч человек{219}. Но в последующем возможности такого роста существенно снизились: власти не могли бесконечно создавать новые лагеря с прежним размахом. Для осуществления амбициозных планов покорения восточных пространств наличных рук заключенных оказалось уже недостаточно. Вследствие этого многие участки дороги, построенные заключенными, стали совершенно бессмысленной тратой человеческих сил. В январе 1941 года по приказу Берии был ликвидирован Амурлаг и прекращены работы на северных участках БАМа{220}. Последовала также консервация строительства западной и восточной частей дороги. Таким образом, программа создания северной супермагистрали оказалась несостоятельной.
|
|
|
Крайне низкая продуктивность принудительного труда вынуждала НКВД искать применение заключенным в других отраслях, прежде всего там, где возможна была организация массовых физических работ. Такими отраслями были лесоповал и работы на рудниках.
Кроме того, в условиях готовящейся войны правительству пришлось определить новые приоритетные области применения каторжан. Многие лагеря оно переключило на строительство военно-стратегических объектов. Страна стояла накануне крупного столкновения, и люди за колючей проволокой должны были вносить свой вклад в могущество того государства, которое отняло у них свободу.
Сиблаг
Другой важной экономической зоной ГУЛАГа был Сибирский лагерь. Сиблаг, центр которого одно время располагался в Мариинске, а затем в Новосибирске, возник в 1931 году на базе колоний реорганизованного СибУЛОНа. Границы лагеря охватывали территорию Западной и Центральной Сибири, но основная часть лаготделений и ОЛПов сосредотачивалась в Кузбассе, в районах лесозаготовок, строительства крупных заводов и угольных шахт.
Одним из первых начальников Сиблага был И. М. Биксон — старый партиец и ветеран ГПУ, занимавший в 20-е годы руководящие чекистские посты на Украине, в Узбекистане и Тамбове. Биксон хозяйничал до 1932 года включительно. За это время его лагерь принял десятки тысяч крестьян вместе с их семьями как из самой Сибири, так и европейских областей, а также массу людей, арестованных ОГПУ в ходе «очистки» городов страны от «деклассированных элементов».
В 1932 году Биксона сменил А. А. Горшков. При нем Сиблаг уже представлял собой огромное почти неуправляемое «хозяйство». Горшков был не в состоянии что-либо изменить. На следующий год, когда в нарымской тайге из-за полной неразберихи и бездействия работников Сиблага в течение двух недель были заморены голодом несколько тысяч спецпереселенцев, Горшкова сделали козлом отпущения. Его отстранили от должности и перевели в другую область.
Новым начальником лагеря стал присланный из БАМлага М. М. Чунтонов.
На всем протяжении 30-х годов структура Сиблага и численность заключенных в нем постоянно изменялись, а сам лагерь служил каналом непрерывной перекачки арестантов из одной части страны в другую. Это была по сути гигантская пересылка, через которую распределялись потоки конвоируемых крестьянских семей, «деклассированных», осужденных колхозников, уголовников и остальных категорий лагерного вселения. Постоянный же состав лагеря насчитывал в среднем 60–70 тысяч человек.
В 1931 году в ведение Сиблага были переданы все кулацкие спецпоселения от Алтая до Нарыма, 369 пунктов с населением почти 300 тысяч человек{221}. В результате экономическая роль лагеря многократно возросла. Он стал источником дешевой рабочей силы для десятков строек и предприятий по всей Сибири.
Спецпереселенцев рассредоточили по нескольким отраслям{222}:
сельское хозяйство (Нарымский край) — 247 поселков — 41053 семьи; лесозаготовки (Нарымский край) — 35 поселков — 8374 семьи; добыча золота и обслуживание рудников Цветметзолото (таежный Кузбасс) — 40 поселков — 3255 семей; лесозаготовки (Анжерка, Яя, Крапивинск, Горная Шория) — 36 поселков — 4172 семьи; добыча угля (Анжерка, Прокопьевск) — 1967 семей; Кузнецкстрой — 4 390 семей;
всего — 63211 семей.
В это же время на объектах Сиблага использовалось свыше 30 тысяч заключенных. Они строили Горно-Шорскую железную дорогу и Чуйский тракт, заготавливали лес, в нескольких ОЛПах выращивалась сельхозпродукция.
С 1931 года Сиблаг владел также тремя крупными угольными рудниками Кузбасса — Киселевским, Араличевским и Осинниковским. Добыча угля руками шахтеров-заключенных достигала почти миллиона тонн в год{223}. Это составляло примерно шестую часть всей добычи угля в Кузбассе. Когда Рухимовичу, начальнику треста «Кузбассуголь», срочно требовалась рабочая сила для ликвидации прорывов, он обращался к Эйхе и представителю ОГПУ Алексееву с просьбой прислать заключенных. Его заявки обычно исполнялись достаточно оперативно{224}.
О жизни рабочих-каторжан некоторые документы сообщают как о положении рабочего скота. В Осинниковском отделении Сиблага, на шахтах «Кузбассугля», в 1933 году было расселено около 6000 заключенных. За ничтожный паек работали, выбиваясь из сил: нормы регулярно выполнялись на 100–105 %. Но даже самая ударная работа не избавляла людей от всеобщего хронического голода. Шалаши, бараки и землянки, в которых размещались арестанты, представляли постоянную опасность для жизни. Летом здесь царили инфекции и чудовищная антисанитария, а зимой температура опускалась до –15 градусов. Сыпной тиф и другие заболевания ежедневно уносили чьи-то жизни. С января по август 1933-го в лаготделении умерло 318 человек, 681 получили инвалидность и их пришлось выпустить на свободу{225}.
Но в других местах положение было еще хуже. Если в Осинниках смертность заключенных составляла 5, 6 %, то в целом по Сиблагу — 16, 1 % от среднесписочного состава{226}.
1933 год вообще был, по-видимому, самым страшным для большинства мест заключения в довоенные годы. Голод, который в этот период переживали крестьяне и основная часть городского населения, для каторжан означал еще большую трагедию. Потери от голодной смерти и эпидемии тифа во всех лагерях достигали рекордного уровня: в БАМлаге — 13, 4 %, в Дальлаге — 13, 8, в Вишерских лагерях — 34, 6 %{227}.
Если данные самого ГУЛАГа о смертности среди заключенных принять как приближающиеся к действительным, то число умерших в 1933 году составило в целом по стране около 70 тысяч человек, т. е. исчезло примерно население одного крупного лагеря.
Но какие бы сведения ни представляла официальная статистика, они никогда не отражали и не могли отражать действительного положения дел. В условиях того хаоса, в которых создавались крупные лагерные зоны, серьезный учет вообще был невозможен. О ситуации в Томском лагпункте в 1934 году, например, один работник Сиблага сообщал: «Тут царила такая неразбериха, что позволяла всем желающим заключенным жить в частных квартирах в городе и деревне, выписывать себе жен и детей, которых немедленно зачисляли на паек. Кое-кто даже покупал себе жилье или строил его. Многие из них, как и администрация лагпункта Сиблага, сами не знали, кто они — заключенные, трудпоселенцы или спецпереселенцы»{228}.
В последующий период Сиблаг постоянно претерпевал изменения. После реорганизации 1933 года лагерь приобрел сельскохозяйственный профиль и стал главным поставщиком продовольствия для сибирских и дальневосточных лагерей — Норильска, Колымы и БАМлага. В 1936 году из 60 тысяч заключенных большая часть работала на полях и фермах. Посевные площади под зерновыми культурами составляли 42, 4 тыс. га{229}. Лагерь имел свыше 7 тысяч голов крупного рогатого скота, около 30 тысяч свиней. Машинный парк состоял из 340 тракторов, 18 комбайнов и 93 автомобилей{230}.
Как отдельная производственная единица, Сиблаг был такой же частью государственной экономики, как и все прочие предприятия. Трудоспособные заключенные выполняли роль крестьян и рабочих, а лагерные начальники — директоров совхозов и строек. По некоторым показателям лагерное производство даже превосходило достижения «свободного социалистического труда». В 1936 году урожайность зерновых культур на полях Сиблага составляла 12, 1 ц с гектара, а в окружающих совхозах — всего 7, 4 ц; в сельхозколониях Красноярского края — соответственно 11, 3 и 10, 9 ц; в Дальлаге — 8, 8 и 6, 0 ц{231}. В Осиновском лагпункте, сообщало руководство Сиблага, план 1936 года по добыче угля заключенными был выполнен на 116 %, а вольнонаемными только на 97 %{232}.
Само по себе сравнение любопытно, но доказывает только одно: там, где «свободный» работник мог ускользнуть от трудовой повинности и поработать на себя и свою семью, заключенному приходилось «ишачить» сверхурочно, чтобы наутро не остаться без пайка. «Хотите есть — работайте. Это принцип существования в нашей стране. Для вас не будет исключения» — заявлял начальник ГУЛАГа Матвей Берман{233}.
Граница между лагерем и остальной частью общества порой действительно носила условный характер. Иногда это демонстрировалось официально, выставлялось напоказ. В 1940 году отделение СибЛАГа Антибесс, как «передовой совхоз», получило право быть участником Всесоюзной сельскохозяйственной выставки{234}.
Из немногих имеющихся официальных источников мы имеем возможность точно узнать кто и за что находился в Сибирском лагере НКВД в 30-е годы.
Как сообщается в одном отчете, на 1 января 1936 года в 22-х отделениях Сиблага содержалось 68957 заключенных. Из них 45 % учитывались как крестьяне (колхозники, кулаки, середняки, единоличники), 14 % — рабочие, 22 % — «деклассированные элементы», остальные — кустари, государственные служащие, специалисты-хозяйственники, учащиеся, военные, служители культа. Самая большая часть заключенных имела «контрреволюционные преступления». Их было 11921 человек (17 %). Далее распределение шло по таким видам: «социально-вредные элементы» — 11528 человек, имущественные преступления — 10486, «по постановлению правительства от 7. 08. 1932 года» — 9972, «шпионы» — 1527, «паспортизация» — 4139 и так далее{235}.
Статистика Сиблага весьма показательна. Ее данные отчетливо отражают характер той войны, которую вел Сталин против своего народа.
С 1936 года, с началом в стране очередной кампании террора, численность заключенных в Сиблаге систематически возрастала. Точнее сказать, резко увеличился поток проходящих через лагерь, в результате чего состав заключенных за несколько месяцев полностью обновлялся. Во многих отделениях и пересылках из-за огромного скопления людей условия содержания превратились в кромешный ад. Вернее, условий не стало вообще, если не иметь в виду того, что обычно полагается для содержания животных. Многие подразделения поразила страшная эпидемия сыпного тифа.
Воспоминания бывшего заключенного А. Шалганова, пережившего ужас Мариинского распредпункта Сиблага в январе-мае 1938 года, дают, по-видимому, типичную картину того времени. Этот пункт, пишет бывший лагерник, «состоял из одного здания, в котором могло поместиться от силы человек 250–300. Сейчас же в нем, как говорили, находилось около 17 тысяч.
Для того чтобы хоть как-то разместить заключенных, вырыли несколько землянок с печками, наскоро изготовленными из ржавых бидонов, да поставили с десяток «палаток»: ледяные, кое-как обшитые тесом стены, покрытые сверху брезентом.
В землянке, куда я спустился со своим товарищем по этапу Петром Дурыгиным, творилось что-то жуткое. Люди валялись на нарах, под нарами, в проходах — впритык. Шагу нельзя было сделать, чтобы не наступить кому-нибудь на руку. Вонь стояла страшная. Люди боялись выйти на улицу, потому что их место тотчас же занимал другой (а на дворе трещал мороз градусов под сорок). Вповалку лежали туркмены, азербайджанцы, татары, мордва и земляки — москвичи, ленинградцы… Халаты туркменов, ветхая одежда заключенных, как маком, были обсыпаны вошью.
Ни мисок, ни ложек не было и в помине. К четырем котлам, в которых варили суп из мерзлой картошки, по-здешнему называемой баландой, выстраивалась очередь: заключенные подставляли кепки, треухи, а то и просто калоши и хлебали прямо из них. (…)
…в феврале в лагере начался мор. Картошка кончалась, а воду не подвозили совсем. Мучаясь жаждой, люди горстями собирали покрытый кровавыми пятнами снег и отправляли в рот. Ослабевшие не могли добраться до отхожего места и садились тут же, около землянок. Дизентерия свирепствовала вовсю. Сначала умирало по 18–20 человек в день. Потом по 50–70. Я делал гробы: на два, на восемь человек. Потом кончился лес. Мы соорудили сарай и складывали там трупы; гора росла и росла и вскоре на два метра возвышалась над землей. (…)
С января по май в Мариинском распределительном пункте погибло около десяти тысяч человек…»{236}.
Достоверность этих сведений подтверждается также официальными документами. Так, в феврале 1941 года на партактиве Сиблага один из лагерных начальников, отчитывая подчиненных, говорил: «Очевидно забыты страшные уроки 38-го года, когда потери дней сводились к астрономическим цифрам… очевидно забыли, что сказал зам. наркома внутренних дел после эпидемии 1938 года: …если еще повторится — все пойдут под суд»{237}.
«Естественная убыль» заключенных тем не менее быстро компенсировалась поступлениями новых этапов. В 1938 году на базе подразделений Сиблага создаются еще два лагеря: Горшорлаг (строительство 97 км железной дороги Учулен — Таштагол, на юге Кузбасса, для вывоза железной руды на Кузнецкий металлургический завод) и Томасинлаг (лесозаготовки). Численность заключенных в самом Сиблаге возрастает до 82 тысяч{238}.
Парадоксальным однако было то, что увеличение количества рабочих рук не улучшало состояние лагерной экономики. Производственные «достижения» Сиблага были заметны лишь на жалком фоне ближайших колхозов, но в сущности являлись столь же сомнительными, как и «успехи колхозного строя». С 1936 года посевные площади не росли. Бесконечные поломки техники, гибель скота и потери урожая сводили к нулю многие результаты работы заключенных. То же самое происходило и в промышленном секторе лагеря. За 1937 и 1938 годы Сиблаг имел сплошные убытки, а кое-какая прибыль в последующие два года была получена исключительно за счет снижения части расходов и повышения отпускных цен{239}.
Систематические провалы происходили во всех хозяйственных структурах ГУЛАГа, и такой результат был закономерным. Могло ли быть иначе в экономике, где основными «стимулами» являлись палка и голод?
В предвоенный период за счет увеличения числа заключенных масштабы деятельности Сибирского лагеря расширились. Количество его подразделений с 22-х выросло до 31. В 1940 году Томасинлаг и Горшорлаг, завершив основные работы, вновь были включены в общую систему как отделения Сиблага. Сюда же присоединили три детские трудколонии Томска, крупнейшие в стране. Организуются лаготделения в Сталинске (Новокузнецке) для строительства второй очереди Кузнецкого комбината и нового металлургического завода. Появляется дополнительный лагпункт по добыче угля. В результате такого роста существенно повысилась промышленная роль Сиблага. Заключенных широко использовали на контрагентских работах в различных предприятиях, прежде всего военного значения. Самыми значительными заказчиками Сиблага стали крупнейшие стройки Новосибирска: № 153 — авиационный завод и № 179 — завод Миноборонпрома (нынешний Сибсельмаш), а в Кемерово — строительство № 30 (химическое производство). На этих трех объектах были созданы специальные лаготделения, в которых размещалось 10–11 тысяч заключенных{240}.
Самым крупным собственным предприятием ГУЛАГа в предвоенный период оставалась швейная фабрика Сиблага в поселке Яя, на севере Кузбасса. Несколько тысяч арестантов, в том числе женщин, шили здесь одежду для заключенных лагерей СССР, а с 1940 года — еще и для Красной Армии.
Общая структура и дислокация Сиблага в мае 1941 года имела следующий вид{241}:
С того момента, как власть в НКВД перешла к Берии, в системе ГУЛАГа систематически проводилось массовое перераспределение заключенных. Лесные, строительные и промышленные лагеря «очищали» от инвалидов и слабосильных, оставляли лишь трудоспособных. Всех малопригодных к тяжелым работам, Берия «разгружал» в сельскохозяйственные лагеря, где им предстояло доживать остаток жизни. В результате этих мер Сиблаг ежегодно пополнялся тысячами «доходяг». Взамен поставлялась здоровая «рабочая сила». В 1940–1941 годах в составе Сибирского лагеря насчитывалось 9 тысяч инвалидов и около 15 тысяч полуинвалидов, способных лишь к легкому труду{242}. Характеристику Сиблага предвоенных лет дополняла еще одна важная особенность, которая отсутствует в описаниях других лагерей. Это были дети, несколько сот человек, находившихся в зоне вместе с отбывающими срок матерями. Условия, в которых они содержались, фактически ничем не отличались от условий обычных заключенных. Женщины с грудными детьми постоянно жили в общих бараках, с остальными заключенными, и на общих основаниях выходили на работы. Администрация лагеря постаралась сделать так, чтобы младенцы не отвлекали матерей от выполнения заданий. В Мариинском лагпункте под названием «Огороды», в котором собрали большинство матерей с детьми, были организованы лагерные «детские ясли». В июне 1941 года здесь содержалось 253 ребенка{243}. Для остальных мест не хватило, и они оставались непосредственно в лагерной зоне.
Дальстрой
В число наиболее крупных уделов ОГПУ — НКВД входил также Дальстрой — лагерь-комбинат, организованный по решению ЦК ВКП(б) от 11 ноября 1931 года для освоения золотоносных районов Колымы. Его официальное название ничем не выделялось среди других и звучало вполне обыденно: «Государственный трест по дорожному и промышленному строительству в районе Верхней Колымы». Но за этим названием скрывалась область особого жизнеустройства и особого управления — настоящее государство в государстве с собственными экономикой, судом, армией и законами.
В период наиболее активной деятельности Дальстроя его территория охватывала площадь в 2266 тысяч кв. км. Она включала в себя северное побережье Охотского моря — от Удской губы до Пенжинской губы, бассейны рек Колымы, Индигирки, Яны, Восточной Хандыги и весь Чукотский полуостров». Территория вчетверо больше Франции», — верно определяет британский историк Роберт Конквест{244}.
В ведении Дальстроя находилось практически все, что создавалось и действовало на его территории. Прежде всего — это сеть исправительно-трудовых лагерей Северо-Восточного Управления ГУЛАГа (УСВИТЛ), а также национальные районы Хабаровского края — Ольский, Северо-Эвенкийский и Среднеканский, для которых Дальстрой являлся органом верховной государственной власти.
В 1932 году, когда развернулись старательские работы, на Колыму начали прибывать первые партии заключенных. К концу года их было 10, 2 тысячи человек, тогда как вольнонаемных — 3, 1 тысячи{245}.
Относительно численности колымских каторжников стоит отметить некоторые преувеличения, возникшие в мемуарной, а затем и в исследовательской литературе в связи с отсутствием правдивой советской информации. О действительном положении теперь можно судить на основе сопоставления разных источников. Если верить официальным отчетам Дальстроя, количество заключенных в УСВИТЛ в различные периоды составляло{246}:
на 1 января 1933 года — 10265 человек
на 1 января 1934 года — 27390
на 1 января 1935 года — 32870
на 1 января 1936 года — 44601
среднесписочное 1937 года — 76905
среднесписочное 1938 года — 4851
среднесписочное 1939 года — 67497
Всего за 11 лет (1932–1942) было завезено 356 тысяч заключенных, то есть примерно по 32, 3 тысячи в год. Совершенно очевидно, что эти данные заметно расходятся с преобладавшими представлениями о лагерях Колымы. Тем не менее даже такие цифры остаются убедительным свидетельством использования рабского труда в широких размерах.
Первым начальником Дальстроя был Э. П. Берзин, а его заместителем по лагерю Филиппов. Во многих воспоминаниях Берзин представляется уравновешенным и снисходительным руководителем, при котором обращение лагерной администрации с заключенными оставалось достаточно гуманным. Но в конце 1937 года Берзина вызвали в Москву, якобы для доклада на заседании правительства, и на одной из станций недалеко от столицы его арестовали вместе с подчиненными{247}. Новым начальником Дальстроя назначается К. А. Павлов, занимавший до этого пост главы управления НКВД Крымской АССР.
Период правления Павлова и его помощника С. Т. Гаранина отмечен был резким ужесточением лагерных порядков. Даже мелкие нарушения режима карались расстрелами заключенных. «Начали выдавать гаранинские довески — дополнительные сроки, просто так. Распишись — и будь здоров, получай еще десять лет… Помощник начальника Дальстроя полковник Гаранин знает за что…». Специальным приказом в декабре 1937 года все лагерные льготы были отменены.
«Устанавливается 12-часовая рабочая смена, восстанавливаются ночные работы, зарплата и пользование лавкой предоставляются только уголовникам и «стахановцам» из числа «врагов народа», перевыполняющим нормы. Таких, однако, практически не было. И потому большая часть зэков была переведена во вторую категорию питания с уменьшением пайка (триста граммов хлеба и один раз в день горячая болтушка из муки)»{248}.
Первые заключенные, завезенные на Колыму в 1932 году, использовались в геологической разведке и на пробной добыче. С 1933 их стали завозить тысячами. Они создали Нагаевскую базу, как опорный перевалочный и временный административный пункт, и поселок Магадан, в двух с половиной километрах от бухты Нагаево. Одновременно с базой велось строительство автомобильной дороги от бухты в глубь материка, к районам открывавшихся золотых приисков.
Местность, куда высаживали каторжные этапы, представляла собой бескрайние дикие пространства с редкой приполярной растительностью и почти полным отсутствием условий для земледелия. Суровый климат, вечная мерзлота, уходящая на глубину до 300 метров, бездорожье и топи создавали колоссальные препятствия для освоения этого края.
Уже в первый год работы из-за нехватки продуктов питания в лагерях и поселениях Дальстроя вспыхнула сильная эпидемия цинги. В самом Магадане болело практически все население{249}, а в глубинных пунктах вымерла, по-видимому, основная часть заключенных. Бороться с эпидемией пытались подручными средствами: заболевшим раздавали настойку, приготовленную из хвои местного растения — стланника. Но только с доставкой продуктов и медикаментов массовая гибель людей постепенно прекратилась.
По некоторым сведениям, требующим уточнения, лагерная смертность установилась на уровне 10 % в год{250}.
Несмотря на постоянные человеческие потери, НКВД очень быстро вывел Дальстрой в число крупнейших золотодобывающих предприятий Советского Союза. В 1932 году заключенные добыли здесь 511 кг химически чистого золота, в 1933–1937 гг. — 105, 6 тонны, а за 1938–1942 гг. добыча утроилась{251}.
С 1937 года начинается промышленная добыча олова. Каторжники построили три оловообогатительные фабрики, и общая поставка металла увеличилась в 1940 году до 1917 тонн.
Ценой дарового труда и жизни тысяч заключенных в короткий срок был создан огромный производственный и социальный комплекс. За десять лет построены более 3100 километров дорог, десятки рудников и шахт, создано речное пароходство по водным путям Колымы и Индигирки, которое связало промышленные районы с Северным морским путем.
Северо-восточная окраина России, совсем недавно представлявшая собой безбрежную пустыню, была освоена и превращена ГУЛАГом в самый большой по площади лагерь в мире.
|
|
|
