 |
Эрих Мария Ремарк из Нью‑Йорка (31.10.1942)
|
|
|
|
Эрих Мария Ремарк из Нью‑ Йорка (31. 10. 1942)
Марлен Дитрих в Беверли‑ Хиллз, отель «Беверли‑ Хиллз» и бунгало
[Штамп на бумаге: «The Sherry‑ Netherland»] MDC 601–604
Преломляющая свет, отражающая свет, пожирающая свет, – волшебная призма, где он либо тускнеет, либо светлеет и распространяется, – белый луч Равика направлен в сторону радуги и северного сияния, а слабым язычком газовых горелок не осветить даже серого любовного быта мелких буржуа; ты, приносящая дары, послала нам на прощанье отблески пестрых бабочек, и воспоминания вспорхнули, как птицы…
Я торчу в драгсторе, передо мной стакан молока, утешение огорченных, а в руке бутерброд с ливерной колбасой; и я вспоминаю о бунгало № 10, об автомате с мороженым, о роме в рюмках, о начальнике уголовной комиссии Твардовски, о постеленных на полу шкурах, об «I've been in love before, it's true…»[67]
…телеграмма, полученная в поезде, влетевшая туда в один из тех дней, когда за окном все исполнено мягкой снежной белизны; а сколько было разных других телеграмм и звонков из Порто‑ Ронко за океан, когда любимый голос вдруг переносился из Беверли‑ Хилс в дом у озера Лаго‑ Маджоре; а телеграммы в Антиб, в «Ланкастер», в «Пренс де Галль»; и те, из Антиба, к нынешнему лейтенанту военно‑ морского флота Фербенксу, когда ты на меня сердилась. (И сейчас, о неуемная Цирцея Времени, я все тот же! )
Ах, наши разлуки! На набережной в Шербуре, когда огромный океанский лайнер выходил в море и несколько горящих спичек подрагивали на ветру (сам я, скромный, не великий, светился только в кабаках); в Париже, где я всякий раз заболевал и лежал с температурой, и в Антибе, где мы объехали вокруг мальчишки; ах, эти разлуки, когда не знаешь наперед, встретимся ли мы когда‑ нибудь в этом распадающемся мире, – но потом мы встречались, вплоть до этой, последней разлуки…
|
|
|
Сестра Елены, возлюбленная Сафо, соратница Пентесилеи, ты, которая была моей радостью и моим сердцем: мы были сумерками, полными лета и полета ласточек, и ночами, полными тайн и доверия; какой быстрой и летящей была сама жизнь, и даже когда мы поднимали друг на друга когтистые лапы, как все сверкало, как все звенело, как дивно мы разрывали друг друга на куски!
Ты была ночным ветром над лагунами, ты была серой «Ланчией», на которой мы мчались из Антиба в Париж, ты была аллеей каштанов, цветущих дважды в году, ты была серебрящимся за Аркой светом, ты была юной королевой между «Клош д'Ор» и Шехерезадой, ты была дочерью портье Минной Брезике, ты была Никой Парижа. Ты была молодостью.
Воспрянь, сердце, корасон, кинжал, лесничий и загадочный цветок, именуемый башмачками! Снаружи ворчит и содрогается большой город, по радио незнакомый женский голос поет: be careful, it's my heart[68], – уже поздно; я прошел мимо парка, мимо солдат, девушек, матросов, негров‑ педерастов, слышал львиный рык, доносившийся из клеток, утки крякали спросонья, автомобили катили с ближним светом, луч прожектора косой ходил по темному небу, я шел мимо небоскребов в городские джунгли, где запах бензина смешивался со стонами влюбленных, а Альфред – тому совсем не хотелось домой…
…благодарю тебя, небесное Adieu[69]! И тебя, разлука, полная виноградной сладости, тебя, вино и вас, все листья кроны, примите наш привет! То, что ты ушла, – как нам было этого не понять? Ведь мы никогда не могли понять вполне, как ты среди нас очутилась. Можно ли запереть ветер? Если кто попытается, он ничего, кроме спертого воздуха, не получит. Не позволяй запирать себя – вот о чем говорят тебе сидящие за каменным столом, – ты оселок Божий, на тебе проверяют, какой металл ломкий, а какой высшего качества. Оставайся оселком, призмой, светлым мгновением и тем самым, от чего перехватывает дыхание!
|
|
|
Сонный Альфред забрался с босыми ногами в кресло и читает вслух знаменитые стихи: «На моем костюме налипло с полкило шпината. Как это случилось? »
Да, как это все случилось, Юсуф?
Эрих Мария Ремарк из Нью‑ Йорка (31. 10. 1942)
Марлен Дитрих
MDC 7а
Любимая и нерушимая мечта…
Эрих Мария Ремарк из Нью‑ Йорка (после 31. 10. 1942)
Марлен Дитрих
MDC 7b
Незабвенно умирающий… с любовным вскриком обрушивающийся в смерть… спасибо тебе за вчера…
Эрих Мария Ремарк из Нью‑ Йорка (после 31. 10. 1942)
Марлен Дитрих
MDC 7с
Кое‑ что, чтобы хоть час не думать о войне…
Извини за повторную поездку за вазой – но она до того красивая, что и тебе надо иметь такую…
Эрих Мария Ремарк из Нью‑ Йорка (после 31. 10. 1942)
Марлен Дитрих
MDC 7d
Адье, волшебство! И большое спасибо за все – за сердце и за мешочек.
Когда же ты будешь в Берлине? Всех благ.
Равик
Эрих Мария Ремарк из Нью‑ Йорка (после 31. 10. 1942)
Марлен Дитрих
MDC 7e
Бледный, как бессонная ночь…
в Париже…
lives at 410 Park[70]
Марлен Дитрих из Парижа (01. 12. 1945)
Эриху Мария Ремарку в Нью‑ Йорк
R‑ C 3B‑ 51/002
Не знаю, как к тебе обращаться, – Равик теперь общее достояние[71]… Я пишу тебе, потому что у меня вдруг острый приступ тоски – но не такой, какой она у меня обычно бывает. Может быть, мне не хватает бутербродов с ливерной колбасой, утешения обиженных, – и душевных бутербродов с ливерной. Париж в сером тумане, я едва различаю Елисейские поля. Я в растерянности, я опустошена, впереди нет цели. Незачем больше бегать за продуктами и за летчиками, летающими в Берлин, – мне незачем больше заботиться о моей матери, чтобы прокормить ее зимой. Не знаю, куда девать себя… Вчера вечером нашла за портретом дочки три письма от тебя, в них ты даешь такие хорошие советы[72]. Письма не датированы, но я помню время, когда ты писал их мне. Это воспоминания о наших годах, и ты еще негодуешь на меня за то, что я впадаю в «мелкобуржуазность». «Счастье и ревность в доме велосипедистов», и «Тщетные усилия мелкого буржуа завладеть недвижимостью», и «ты живешь лишь однажды», и «ты пребываешь в покое, вышивая крестом», и «оставайся оселком», и «ты мужественная соратница Пентесилеи»…[73]
|
|
|
У меня никого нет, я больше не знаю покоя с вышиванием крестом! Я воспряла, и я дралась с одними и другими (не всегда с помощью самых честных приемов), я выбила для себя свободу и теперь сижу с этой свободой наедине, одна, брошенная в чужом городе… И тут я нахожу твои письма! Я пишу тебе безо всякого повода, не сердись на меня. Я тоскую по Альфреду, который написал: «Я думал, что любовь это чудо и что двум людям вместе намного легче, чем одному – как аэроплану». Я тоже так думала.
Твоя растерзанная пума
|
|
|
