 |
Аммиан марцеллин. История. 31 глава
|
|
|
|
На этом я закончу свой обзор состояния города Рима и возвращусь теперь к повествованию о событиях, совершавшихся разнообразной чередой в провинциях.
5. Саксы в Галлии, после заключения перемирия, завлечены римлянами в засаду. Валентиниан, дав формальное обещание бургундам соединить с ними свои войска, навел их на Аламаннию; будучи обмануты, они перебили всех пленных и вернулись домой.
В третье консульство обоих Августов962 саксы, уже не раз промышлявшие грабежом и убийствами наших, поднялись большими полчищами и, преодолев трудности переправы через океан, быстро направились к нашему рубежу. Первую бурю этого вторжения выдержал комит Нанниен, начальствовавший в тех пределах, полководец, испытанный продолжительным бранным трудом. Но теперь он встретил врага, который хотел победить или умереть, и понесенные им потери в людях и собственная рана заставили его понять, что ему не по силам выдержать предстоящую борьбу. На запрос к императору, что ему делать, он получил ответ, что ему на выручку идет магистр пехоты Север963 Когда он прибыл на место с достаточными силами, самою расстановкой своих войск так устрашил варваров еще до битвы, что они и не думали о сопротивлении, но, испуганные блеском знамен и орлов, стали просить прощения и мира. После продолжительного рассмотрения дела со всех сторон, признано было выгодным для государства предоставить перемирие и разрешено было варварам беспрепятственно вернуться туда – откуда они пришли, после того как они отдали много своей молодежи, пригодной для военной службы.
С чувством полной безопасности саксы готовились идти назад. Но с нашей стороны тайно был послан отряд пехоты, чтобы устроить засаду в удаленной долине, откуда можно было без затруднений напасть на проходящих мимо. Дело однако вышло совсем иначе, чем предполагали.
|
|
|
Заслышав шум шагов, некоторые солдаты выскочили преждевременно. Как только варвары их увидели, они подняли свой зловещий боевой клич, не дали нашим времени приготовиться к бою, и те побежали, однако тотчас же остановились и встали в тесном строю; отчаянность положения вынуждала их напрягать все силы, хотя уже и ослабленные. В кровавой резне они все погибли бы до одного, если бы, услышав их жалобные крики, не прискакал быстро на помощь отряд катафрактов, который был также помещен с другой стороны у перекрестка пути. Тогда началась более ожесточенная сеча; с той и другой стороны стали решительно напирать римляне и избивать мечами окруженного неприятеля. И никому из них не дано было увидать опять родной дом, никому не дали пережить избиение земляков. Какой-нибудь строгий судья осудит это дело, как вероломное и нечестное; но, взвесив все обстоятельства, не станет негодовать, что вредоносная шайка разбойников при удобном случае была уничтожена.
Столь благополучно покончив с саксами, Валентиниан обдумывал разные планы и чувствовал себя весьма тревожно, всячески придумывая, каким образом сокрушить ему надменность царя Макриана и аламаннов, которые своими постоянными вторжениями непрерывно наносили неисчислимый вред римскому государству. Хотя этот дикий народ терпел с тех пор, как существовал, тяжелый урон в людях от различных несчастий, но он возрождался в своей силе так быстро, как будто оставался в течение долгих веков в неприкосновенности. Император останавливался то на одном плане, то на другом и, наконец, принял решение вызвать на погибель им бургундов, народ воинственный и чрезвычайно многочисленный, а потому и страшный для всех соседей. Через верных и умевших молчать людей он несколько раз посылал собственноручные письма к их царям, побуждая их напасть на аламаннов в условленное время и со своей стороны обещая перейти через Рейн с римскими войсками и потеснить аламаннов в ту пору, когда они в страхе будут пытаться уйти от тяжелой и неожиданной войны.
|
|
|
Письма императора были дружелюбно приняты по двум причинам: во-первых, потому что уже с давних времен бургунды верят в свое римское происхождение, во-вторых – они часто бывали в ссоре с аламаннами из-за соляных варниц и границ. Они выслали отборные дружины и, прежде чем римские войска успели собраться в одном месте, прошли до берегов Рейна. Император был в тот момент занят сооружением укреплений, и появление бургундов вызвало большой страх. Некоторое время они выжидали, но так как Валентиниан не явился в условленный день и не исполнил ни одного обещания, они отправили послов на главную квартиру с просьбой прислать им подкрепление, чтобы при возвращении назад иметь прикрытие с тыла. Когда послы поняли по отговоркам и затягиванию дела, что им в этом отказывают, они ушли с огорчением и негодованием. Узнав об этом, цари их пришли в ярость, считая себя обманутыми, и, перебив всех пленных, вернулись в свои земли.
Цари носят у них одно общее имя «гендинос» и по старинному обычаю теряют свою власть, если случится неудача на войне под их командованием, или постигнет их землю неурожай. Точно так же и египтяне обычно возлагают вину за такие несчастья на своих правителей. Главный жрец у бургундов называется синист и сохраняет свое звание пожизненно, не подвергаясь никаким случайностям, как цари.
Чтобы не упустить этого удобного случая, Феодосий, в ту пору магистр конницы, сделал через Рэцию нападение на аламаннов, разбежавшихся в страхе перед бургундами. Много народу он перебил, некоторых взял в плен и послал их, согласно приказанию императора, в Италию, где они получили плодородные земли и живут теперь, как податное население, на реке По.
6. Несчастья, причиненные австорианами провинции Триполис, лептинцам и эиензам. Комит Роман скрыл их от Валентиниана обманом и они остались неотмщенными.
|
|
|
Теперь, как бы перенесясь на другой конец мира, перейдем к рассказу о бедствиях провинции Триполис в Африке, над которыми, думаю я, плакала сама богиня Справедливости. С чего начались они, как разгоревшееся пламя, это я объясню в последовательном рассказе. Граничащее с этими пределами варварское племя австорианов, всегда готовое к быстрым набегам и привычное жить грабежом и разбоем, сохранило некоторое время спокойствие, но в силу врожденного своего характера, начало вновь беспорядки, выставляя как серьезное основание следующее обстоятельство. Один соплеменник этих людей, по имени Стахаон, пользуясь миром, свободно ездил по нашей территории и позволял себе какие-то незаконные дела; серьезнее других его проступков один, а именно: он всяческими хитростями старался вызвать измену в провинции, и это было подтверждено несомненными данными. За это он был предан казни огнем.
Под предлогом мести за несправедливую, как они утверждали, казнь своего соплеменника они ринулись, как остервеневшие звери, из своих обиталищ еще в правление Иовиана, но так как они опасались подходить к Лептису, городу многолюдному и защищенному сильными стенами, то засели на три дня в подгородных местностях, изобиловавших всяким добром. Они истребили много крестьян, которых внезапный страх привел в оцепенение или заставил искать спасения в пещерах, и, предав огню много всякого домашнего имущества, которое нельзя было увезти, вернулись к себе с огромной добычей и увели с собой взятого ими в плен одного из вельмож города, которого случайно застали в деревне вместе с семьей. Устрашенные этим внезапным набегом, лептинцы, в ужасе перед бóльшими бедствиями, которыми еще грозили им в своей наглости варвары, просили защиты у Романа, назначенного недавно комитом Африки. Когда он подошел с военными силами и его просили помочь в трудном положении, он заявил, что тронется вперед не раньше, чем будет доставлен провиант в достаточном количестве и приготовлены 4000 верблюдов. Несчастные горожане, изумленные этим ответом, заявили, что после опустошений и пожаров они не в состоянии искупать такими огромными жертвами грозящие им жестокие беды, и комит, пробыв там для вида сорок дней, ушел назад, не предприняв никаких военных действий. Обманувшись в надежде на комита и опасаясь больших несчастий, триполитанцы, когда пришел установленный у них день собрания, которое бывает каждый год, избрали Севера и Флакциана депутатами для вручения Валентиниану золотых статуй богини Победы по случаю начала его правления и поручили им поведать ему с полной откровенностью о тяжких бедствиях провинции. Узнав об этом. Роман послал курьера на быстром коне к магистру оффиций Ремигию964 – он приходился ему родственником и был участником его грабежей, – прося его устроить дело так, чтобы следствие было поручено викарию и ему. Депутаты явились на главную квартиру и на аудиенции у императора изложили на словах, какие бедствия постигли их, а также представили письменный документ, в котором последовательно было изложено все дело. Император прочитал письмо, и так как он не доверял ни докладу магистра оффиций, покровительствовавшего Роману в его преступлениях, ни противоречащим показаниям послов, то обещал произвести полное расследование дела; но поскольку верховная власть обычно оказывается игрушкой в руках приближенных, следствие это откладывалось со дня на день. Пока триполитанцы в тревоге и волнении ждали помощи от двора, шайки варваров явились опять, проявляя еще большую наглость вследствие безнаказанности в прошлом. Они прошли область Лептиса и Эи, подвергли их страшному опустошению и ушли с огромной добычей. При этом убито было много декурионов, из которых наиболее известными были Рустициан, бывший жрец провинции, и эдил Никазий. Этому вторжению не был дан отпор, потому что, хотя по просьбе депутатов военная власть была передана правителю провинции Рурицию, но вскоре перешла к Роману. Известие о новом несчастье было отправлено императору в Галлию и привело его в сильное раздражение. Поэтому отправлен был трибун и нотарий Палладий с поручением выдать расположенным в Африке солдатам задержанное жалованье, а также точно расследовать события в Триполисе.
|
|
|
Пока происходили эти проволочки и ожидание ответа от императора, австорианы, набравшись еще больше храбрости после повторной удачи, устремились, как хищные птицы, которых остервенил возбуждающий вкус крови. Они избивали всех, кому не удавалось бежать от опасности, грабили все, что еще оставалось после прежних набегов, рубили плодовые деревья и виноградные лозы. В эту пору некто Михон, знатный и влиятельный горожанин, был захвачен поблизости от города; он упал на землю и больные ноги не дали ему никакой возможности уйти, но прежде, чем его успели связать, он бросился в сухой колодец. При падении он сломал себе ребро. Варвары вытащили его из колодца и привели к городским воротам. Жена просила позволить ей выкупить его. Михон был поднят на канате на зубцы стен и через два дня умер. Становясь все более наглыми, свирепые разбойники начали штурмовать стены Лептиса, и город, никогда раньше не испытывавший ужасов осады, оглашался жалобными стонами женщин. Восемь дней осаждали они город, и так как понесенные ими при этом потери в людях оказались совершенно напрасными, то они в огорчении вернулись в свою землю. В тревоге за само свое существование и испытывая последнее средство, лептинцы, хотя еще не вернулись посланные ими ко двору депутаты, отправили Иовина и Панкратия с поручением представить императору точный доклад обо всем, что они видели и что сами перенесли. В Карфагене эти новые послы встретили Севера и Флакциана, прежних депутатов, и на расспросы о том, что им удалось сделать, узнали, что им приказано было доложить о своем деле викарию и комиту. Север тут и умер от тяжелой болезни. Тем не менее названные выше послы поспешили в больших переездах ко двору.
|
|
|
Когда затем Палладий прибыл в Африку, Роман, заранее осведомленный965 о возложенных на него поручениях и желая обеспечить свою безопасность, посоветовал офицерам легионов через тайных посредников предоставить ему, как человеку влиятельному и близкому к самым высоким чинам, бóльшую часть жалованья, которое он привез. Так и было сделано. Обогатившись таким образом, он направился в Лептис и, чтобы разузнать о делах доподлинно, взял с собою Эрехтия и Аристомена, двух видных и красноречивых граждан, которые ему рассказали о бедствиях своих личных, своих сограждан и соседей, и отправился с ними на подвергшиеся опустошению места. Они показали ему все, ничего не скрывая, и, осмотрев печальную картину опустошения провинции, он вернулся назад. Порицая Романа за его бездействие, он грозился доложить императору всю правду о том, что видел. Тот в гневе и печали заявил, что и он со своей стороны сделает доклад о том, что тот, будучи послан как честный нотарий, обратил в свою пользу весь донатив солдат. Сознавая за собой это преступление. Палладий в дальнейшем ладил с Романом и, вернувшись ко двору, бесчестной ложью обманул Валентиниана, заявив, что триполитанцы жалуются понапрасну. Поэтому он был послан назад в Африку с Иовином, последним депутатом – Панкратий умер в Тревирах, – чтобы совместно с викарием рассмотреть заявления второго посольства. Кроме того император приказал отрезать языки Эрехтию и Аристомену, так как Палладий заявил, будто они сделали клеветнические заявления.
Согласно приказанию, нотарий следом за викарием прибыл в Триполис. Узнав об этом, Роман спешно отправил туда своего доместика966 и происходившего из этой провинции члена своего совета Цецилия. Они сумели так настроить триполитанцев – обманом ли, или подкупом – это неизвестно, – что те стали обвинять Иовина и настойчиво заявляли, что не возлагали на него поручения сообщить государю о том, что он ему доложил. Дело так позорно запуталось, что сам Иовин на свою собственную погибель сознался, что он солгал государю. Когда Палладий вернулся ко двору и Валентиниан узнал об этом от него, то, будучи вообще склонен к жестокости, приказал предать смертной казни Иовина как зачинщика, а Целестина, Конкордия и Луция как злостных соучастников обмана. Он велел также казнить правителя провинции Руриция за ложное известие, а кроме того и за то, что в его докладе, как полагали, были дерзкие выражения. Руриций был казнен в Ситифисе, над остальными произнес приговор викарий Кресцент в Утике. Флакциан еще до смерти депутатов был подвергнут допросу перед викарием и комитом. Когда он смело держал свою защитительную речь, его чуть не закололи раздраженные солдаты, нападавшие на него с криком и бранью: они утверждали, что триполитанцев нельзя было защищать, потому что сами они отказались доставить необходимые для похода припасы. Поэтому его заточили в тюрьму до того времени, пока не решит, что с ним делать, сам император, к которому обратились с запросом. Подкупив, как можно было предположить, стражу, он бежал в город Рим и там скрывался, пока не умер своей смертью.
После этого запоминающегося окончания внешних и внутренних несчастий замолк измученный Триполис; но он не остался беззащитным, так как бодрствовало вечное око правды и возымели действие предсмертные проклятия депутатов и правителя провинции. Много времени спустя случилось следующее. Палладий получил отставку и, убавив спеси, которой он был надут, ушел на покой. Когда славный полководец Феодосий прибыл в Африку с поручением раздавить опасные начинания Фирма и, согласно приказу, совершал обыск частного имущества вышеназванного Романа, среди его бумаг оказалось письмо некоего Метерия, которое начиналось с обращения: «Господину патрону Роману Метерий» и заключало в себе помимо многого, не относящегося к делу, следующее: «Тебя приветствует разжалованный Палладий, который думает, что разжалование постигло его за то, что он в деле триполитанцев солгал священной особе императора». Когда это письмо было послано ко двору и там прочитано, Метерий был арестован по приказу Валентиниана и признал письмо своим. Вследствие этого Палладий был привлечен к ответственности; но, понимая, какую дьявольскую кашу преступлений он заварил, воспользовался отсутствием в начале ночи на гауптвахте стражи, которая в христианский праздник была на всенощной в церкви, и повесился.
Когда стал известен этот счастливый поворот судьбы и погиб главный виновник этих тяжких злодейств, появились на свет божий Эрехтий и Аристомен, которые скрывались в далеких потайных местах с того времени, как узнали, что приказано отрезать им языки за излишнюю болтливость. Смело сообщили они о преступном обмане императору Грациану – Валентиниан тогда уже умер – и были отосланы к проконсулу Гесперию и викарию Флавиану на допрос. Эти последние действовали с полным беспристрастием и справедливостью; Цецилий был подвергнут пытке и сознался в том, что он сам посоветовал согражданам обвинить депутатов во лжи перед императором. В результате этого следствия был представлен доклад, в котором была открыта вся правда. Ответа на него не последовало.
В полное завершение этой страшной трагедии присоединилась еще следующая сцена. Роман отправился ко двору и привез с собой Цецилия, чтобы тот обвинил следователей в пристрастии в интересах провинциалов. Будучи благосклонно принят Меробавдом, он просил вызвать много нужных ему людей. Когда они явились в Медиолан и доказали, что были вызваны под пустым предлогом, их освободили и отправили домой. Еще при жизни Валентиниана после тех событий, о которых я рассказывал выше, Ремигий получил отставку и повесился, и я расскажу об этом в соответствующем месте.
КНИГА XXIX
1 2 3 4 5 6
(годы 371—373)
1. Нотарий Феодор покушается на верховную власть. Обвиненный перед Валентом в Антиохии в преступлении оскорбления величества и уличенный, он казнен вместе со многими соучастниками.
По окончании зимы персидский царь Сапор, страшно возгордившийся из-за успехов своих прежних побед, пополнил свои войска и, значительно усилив их, направил для вторжения в наши пределы катафрактов, стрелков и наемное войско. Против этих полчищ выступил комит Траян и бывший царь аламаннов Вадомарий с очень сильной армией, собираясь, согласно приказанию императора, действовать против персов скорее оборонительным, нежели наступательным образом. Когда они прибыли в Вагабанту, представлявшую большие удобства для расположения войск, им пришлось выдержать сильный натиск вражеских конных отрядов. Не желая принимать бой, они сначала намеренно отступили, чтобы не оказалось, что они первыми нанесли ущерб неприятелю и явились виновниками расторжения мирного договора; только вследствие крайней необходимости они вступили в бой и вышли победителями, причинив неприятелю значительный ущерб. Обе армии воздерживались от решительных действий, но несколько раз затевались с той и с другой стороны стычки с различными исходами. Затем было заключено по взаимному соглашению перемирие, и по окончании лета верховные командиры обеих сторон отступили в разных направлениях, сохранив взаимную вражду. Парфянский (персидский) царь вернулся в Ктесифон, чтобы провести там зиму, а римский император вступил в Антиохию. Пребывая там в безопасности от внешнего врага, он едва не пал жертвой внутренней измены, как покажет это дальнейшее изложение событий.
Некто Прокопий, неспокойный и всегда страстно преданный интригам человек, сделал донос на придворных Анатолия и Спудасия, которые были осуждены на возмещение растраченных ими казенных денег, как будто они покушаются на жизнь комита Фортунациана, проявлявшего большую настойчивость во взысканиях. Император вследствие жестокости своего нрава тотчас воспылал страшным гневом и, в силу высокого авторитета своей власти, отдал под суд префекта претория некоего Палладия, человека низкого происхождения, как нанятого вышеназванными лицами колдуна, и Гелиодора, толкователя судеб по гороскопу, чтобы заставить их выдать, что они знали по этому делу. Когда производился строгий допрос об этом деянии или попытке, Палладий дерзко закричал, что дело, разбирательство которого происходит, пустое и не стоящее внимания; а что он, если позволено будет дать показания, разоблачит другое дело поважнее и пострашнее, для которого сделаны уже приготовления в широких размерах и которое может привести в смятение весь мир, если не будут приняты предупредительные меры. Получив приказание говорить свободно то, что он знает, он стал распутывать бесконечный клубок и утверждал, что бывший правитель провинции Фидустий с Иринеем и Пергамием тайно выведали имя того, кто будет императором после Валента. Немедленно был схвачен Фидустий, находившийся случайно поблизости, и незаметно приведен в суд. Увидев доносчика, он не попытался скрыть уже разоблаченную тайну каким-либо запирательством и открыл всю горестную цель этого дела, откровенно сознавшись, что он обращался с вопросом о будущем государе вместе с опытным в деле прорицания Гилариеми и Патрицием, из которых Гиларий состоял на на дворцовой службе, и что полученный тайными способами ответ предсказал возвышение превосходного государя, а самим вопрошавшим – горестный конец. Когда задумались, кто в ту пору превосходил всех силой духа, пришли к мысли, что превосходит других Феодор, достигший уже второго ранга среди нотариев. И он был в действительности таков, как о нем думали. Происходивший из древнего знатного рода в Галлии, с детских лет прекрасно воспитанный соответственно своему благородному происхождению, он отличался скромностью, рассудительностью, образованностью, располагающими манерами обращения, научными познаниями; он всегда казался выше того ранга и должности, которые занимал, и пользовался расположением, как у высших, так и у низших. Он был почти единственный в то время человек, чей язык не сковывал страх перед опасностью, так как он не давал воли языку, и всегда обдумывал то, что говорил.
Фидустий, замученный пыткой до полусмерти, добавил к своим показаниям, что при его посредстве об этом предсказании узнал Феодор через Евсерия, человека известного своей ученостью и пользовавшегося большим уважением, который незадолго до этого управлял Азией в звании вице-префекта. Немедленно был арестован Евсерий, и все дело было, согласно обычаю, прочитано императору. Дикий гнев, словно пылающий факел, разгорелся в душе Валента, и многие еще разжигали его позорной лестью, а больше всех – тогдашний префект претория Модест. Так как он со дня на день все больше опасался быть замененным, то и старался разными способами расположить к себе Валента, человека простоватого, обволакивая скрытой и изукрашенной туманными словами лестью; простые и грубоватые речи Валента он называл цицероновскими цветами красноречия и для возбуждения его тщеславия вызывался предоставить в его распоряжение даже звезды, если он велит.
И вот отдан был приказ немедленно доставить Феодора из Константинополя, куда он отбыл по личным делам. А пока он был в пути, на основании разных предварительных распоряжений, которые выходили днем и ночью, пригоняли в Антиохию из различных областей множество людей, занимавших видное положение своим саном и знатностью. Ни тюрьмы, ни частные дома не могли уже вместить толпу заключенных, задыхавшихся в страшной тесноте, так как бóльшая часть их содержалась в оковах, и всех обуял ужас за себя и своих близких. Наконец прибыл и сам Феодор, полумертвый и в траурной одежде. Его разместили в глухом закоулке городской территории; было подготовлено все, чего требовало предстоящее следствие, и прозвучал сигнал к гражданскому кровопролитию.
И так как историк, сознательно умалчивающий о событиях, совершает, очевидно, не меньший обман, чем тот, кто сочиняет никогда не случавшееся, то я не отрицаю, – да в этом и нет сомнения, – что жизнь Валента была в крайней опасности, как и прежде нередко из-за тайных заговоров, так и тогда, и что меч, почти занесенный над ним военными людьми, отклонила судьба, предопределением которой он был обречен на горестный конец во Фракии967 Так, когда он однажды после полудня уснул в лесной местности между Антиохией и Селевкией, на него покушался Саллюстий, бывший тогда скутарием. Не раз были в дальнейшем такие же случаи, но он благополучно спасался от этих покушений, так как определенный ему при самом рождении срок кончины не позволял свершиться этим жестоким дерзновениям. То же самое происходило при государях Коммоде и Севере, на жизнь которых бывали не раз самые дерзкие покушения, но первый после того как он благополучно избежал многих различных опасностей в самом дворце, получил почти смертельный удар кинжалом в амфитеатре, когда входил туда на представление, от сенатора Квинциана968 человека преступного честолюбия, а второй, уже в преклонном возрасте, когда он лежал однажды в спальне, подвергся неожиданному нападению со стороны центуриона Сатурнина969 по наущению префекта Плавциана и был бы заколот, если бы не оказал ему помощи его уже взрослый сын. Поэтому простительно было, что Валент со всяческой предусмотрительностью защищал свою жизнь, на которую покушались изменники. Но непростительно было то, что он с царским высокомерием совершенно одинаково, не делая различия между заслугами, со злобой и натиском обрушивался на виновных и невиновных; под сомнением была еще сама виновность, а император уже не имел сомнения относительно кары, так что некоторые раньше узнавали о своем осуждении, чем о том, что на них пало подозрение. Эта его упорная предвзятость усиливалась корыстолюбием как его собственным, так и придворных; последние держали открытой свою пасть, и если изредка произносилось слово «милосердие», то называли это слабостью; они развращали человека, носившего смерть на конце своего языка; как свирепый ураган обрушивались они на все и спешили до основания разрушить самые богатые дома. Император открыл доступ к себе всем интриганам и кроме того был подвержен двум недостаткам: первый – что он впадал в страшный гнев именно тогда, когда он сам стыдился своего гнева, и второй – что он считал ниже своего царского достоинства проверять справедливость того, что выслушивал, с равнодушием частного человека как неопределенные слухи и принимал это за вполне достоверное. Следствием этого было то, что многие под видом милости к ним, были совершенно беспричинно изгнаны из родного дома и отправлены в ссылку; их конфискованное в казну имущество превращалось отчасти в личные доходы императора, так что осужденные были обречены на жизнь за счет подаяния, угнетаемые ужасной нищетой, в страхе перед которой древний поэт, мудрый Феогнид,970 советует нам даже бросаться в море971 Если даже признать, что они это заслужили, то все-таки само отсутствие надлежащей меры было ненавистно. Поэтому справедливо отмечено, что нет более жестокого приговора, чем тот, который под видом пощады оказывается слишком строгим.
И вот, собрались с префектом претория во главе высшие чины, на которых возложено было производство следствия, расставлены были орудия пытки, заготовлены кнуты со свинцом и бичи; все оглашалось ужас наводящими дикими криками, и среди звона цепей слышались возгласы палачей: «держи, запирай, надави, накрой его»! И так как на моих глазах многих после жестоких мук приговорили к казни, и все слилось теперь для меня в одну картину, как в покрытой туманом перспективе, то я в общих чертах изложу, что могу в точности восстановить в памяти, которая не удержала все множество отдельных фактов.
Прежде всего вызван был на суд Пергамий, против которого, как я сказал, Палладий показал, что он выведывал будущее нечестивыми средствами. Ему предложено было несколько малозначимых вопросов. Как человек, владевший словом и склонный вообще давать волю языку во вред другим, Пергамий, пока судьи размышляли в какой последовательности производить им следствие, дерзко заговорил сам и без конца сыпал тысячами имен, требуя доставить великих преступников чуть ли не из самых отдаленных краев Атласа. После того как он был казнен как зачинщик слишком дерзких обвинений и вслед за ним казнены были другие целой толпой, подошли к делу самого Феодора, словно к состязанию за честь победы на Олимпийских играх. В тот же день помимо множества других горестных событий случилось и следующее: Салия, незадолго до этого бывший комитом казначейства во фракийских областях, когда его собирались вывести на допрос из тюрьмы и он стал надевать сапоги, пораженный величиной обрушившегося на него ужаса, скончался на руках у поддерживавших его людей.
Так как на составленном для разбора этого дела судилище судьи, хотя и приводили предписания законов, но направляли дело по воле владыки, то всех обуял ужас. Совершенно отклонившись от пути справедливости и поднаторев уже в искусстве причинять вред, император доходил до крайнего бешенства, как зверь в амфитеатре, если от него ускользает приблизившийся к клетке человек.
Когда приведены были на допрос Патриций и Гиларий и было им предложено изложить ход дела, их показания с самого начала разошлись; их подвергли пытке; доставлен был также треножник, которым они пользовались; доведенные до крайности, они открыли полную истину с начала и до конца. Сначала давал показания Гиларий. Он сказал:
«Под дурными знамениями устроили мы, почтенные судьи, по образцу Дельфийского треножника этот злосчастный столик, который вы видите, из лавровых прутьев, произнесли над ним таинственные заклинания, долго и много волхвовали и привели, наконец, в движение. Сам же способ приведения в движение, когда обращаются с вопросом о таинственных вещах, был таков.
В середине дома, который предварительно был повсюду очищен арабскими благовониями,972 устанавливался столик, а на него ставилось совершенно круглое блюдо, изготовленное из различных металлов. По окружности блюда искусно были вырезаны двадцать четыре буквы алфавита на точно отмеренных расстояниях. Один человек, одетый в льняное платье и обутый в такие же льняные сандалии с повязкой на голове и ветвями счастливого дерева в руках, произнеся по определенной формуле сложенную молитву божеству, от которого исходит откровение будущего, с точным соблюдением установленного обряда становится над треножником и держит на весу укрепленное на очень тонкой льняной нитке легкое кольцо, освященное магическими формулами. Оно останавливается скачками на отдельных буквах, проходя определенные промежутки, и образует эпические стихи, соответствующие вопросам и сложенные в ритме и размере, сходных с Пифийскими или получаемыми из прорицалища Бранхиадов.973 Когда мы вопрошали, кто будет преемником нынешнего императора, то, так как ходили слухи, что он будет во всех отношениях превосходный человек и подскакивавшее кольцо захватило два слога: ФЕО, прибавив и последнюю буку алфавита; один из присутствующих воскликнул, что судьба указывает на Феодора. Дальше мы не вели нашего исследования, так как мы были уверены, что это тот, о котором мы спрашивали».
|
|
|
