МЕДВЕДЬ (БЕЛЫЙ) умкы

Еще задолго до зимней утренней зари я обходил яранги нашего селения и приглашал гостей. Приглашения удостаивались прежде всего старики, убеленные сединой морские охотники. Каждый раз я повторял хорошо заученную формулу: «Дядя Кмоль приглашает на встречу с могущественным морским владыкой – умкой». Всем хорошо было известно, что это значило. Приглашались не только старики, но и другие видные уэленские жители. Например, наш первый чукотский учитель Татро. При мерцающем свете полярного сияния и блеске звезд в нашу ярангу тянулись люди. Почему именно в этакую рань, мне было непонятно. Но так уж повелось, таков был древний обычай. А тем временем над всеми тремя жирниками в меховом пологе варилось мелко нарезанное мясо умки – белого медведя. Мясной аромат щекотал ноздри и обещал наслаждение вкусной едой. А чуть в стороне, наполовину завернутые в медвежью шкуру, темнели кровавые куски сырого мяса, и красные пятна покрывали часть белого медвежьего волоса. Старики степенно вползали в полог, снимали верхние кухлянки и рассаживались вокруг кэмэны – длинного деревянного блюда, на которое тетя выкладывала сварившееся мясо. Пахучий пар поднимался вверх и клубился под низким меховым потолком. Старики брали мясо руками и медленно жевали, порой закрывая глаза от переживаемого удовольствия. Трапеза проходила в полном молчании, нарушаемого лишь громким чавканьем и тихим стоном наслаждения. Эти звуковые сопровождения во время еды считались обязательными и значили для хозяев высшую степень одобрения и благодарности. Когда гости утолили голод и насытились свежим медвежьим мясом, наступило время чаепития и рассказа удачливого охотника. Дядя Кмоль занимал в пологе самое почетное место, у задней стены, под большим портретом маршала Климента Ворошилова. За портретом прятались домашние охранители, изображения каких‑ то неведомых животных и птиц то ли из дерева, то ли из кости. Именно там таился и Тот, кто способствовал сегодняшней удачной охоте. Дядя Кмоль выследил зверя, когда тот охотился на нерпу. Дело в том, что в это время года, в пору самых сильных морозов, разводья во льдах становились большой редкостью, и если они и возникали, то быстро затягивались новым молодым льдом. Нерпам приходилось подолгу находиться в воде, не имея возможности вынырнуть и глотнуть свежего воздуха. Для дыхания нерпы «продували» отверстия во льду. Несколько животных собирались вместе и совместным теплым дыханием проделывали во льду лунку. Чтобы она всегда была в рабочем состоянии и не замерзала, сверху ее припорашивали мягким снегом. Снежный холмик не только защищал отверстие от замерзания, но и в какой‑ то степени маскировал его. Для того чтобы загарпунить на несколько секунд всплывающую нерпы, надо было обладать величайшей ловкостью и приблизиться к лунке так, чтобы животное ничего не заподозрило. Кроме человека на нерпу в лунке охотился и белый медведь, который чаще всего оказывался ловчее человека. Я внимательно слушал рассказ дяди Кмоля. Молча внимали ему и собравшиеся старики. – Когда я увидел умку, – продолжал рассказ дядя Кмоль, – я сразу понял, что он учуял нерпичью лунку. Я стал обходить зверя, чтобы встать так, чтобы ветер дул на меня. Но умка, похоже, был очень занят. И видно это было по нему. Наверное, несколько дней не ел. Он полз к лунке, распластавшись по льду и рыл носом снег. На расстоянии одного прыжка до лунки медведь остановился и замер. Он чуял и слышал движение нерп под толстым льдом. К его удаче, пошел легкий снежок. Вы знаете, что у медведя есть только одна попытка. Если он потерпит неудачу, ему придется покинуть это место и искать другую лунку – нерпы уже не вернутся к старой. Это было даже быстрее мгновения. Нерпа, истекающая кровью, оказалась в лапах умки. Медведь даже не стал отходить далеко от воды. Он тут же принялся терзать и рвать зубами добычу. А тут я подоспел. Мне хватило двух патронов, чтобы уложить умку. Рассказ дяди Кмоля все слушали с большим вниманием, хотя для них этот способ охоты на умку не был новостью. Многие присутствующие на торжественной трапезе сами не раз добывали белого медведя именно таким образом. Самое трудное – это преследовать убегающего зверя. Однажды дядя встретился с хозяином ледовых просторов буквально лицом к лицу. Умка не проявлял агрессивных намерений и явно уклонялся от сближения с охотником. Дело осложнялось тем, что у дяди в винтовке оставался лишь один патрон. И дядя Кмоль погнал медведя прямо в селение, отрезая собой его отступление в открытый океан. Умка вышел на уэленскую косу за ветровой электростанцией. Тут зверя учуяли собаки и с лаем погнались за ним по лагуне. За собаками помчались охотники, заряжая на ходу оружие. Впереди всех мчался местный пекарь дядя Коля в перепачканном мукой и тестом фартуке. Он и уложил умку посередине лагуны и по праву получил в собственность великолепную шкуру. Хорошо выделанная, с большими блестящими ногтями и черным носом, она легла в его комнате у супружеской кровати. Ранним утром следующего дня, еще до рассвета, дядя Кмоль разбудил меня и послал, как это водилось, «посмотреть погоду». Вернувшись с мороза в теплый полог, я устроился у срединного, самого большого жирника, однако задремать мне больше не удалось. Дядя Кмоль сказал, что я пойду с ним. Сначала я подумал, что отправлюсь за ним на морскую охоту. Оказалось, нет. После обычного скудного завтрака и чаепития дядя Кмоль осторожно снял со стены портрет маршала Ворошилова, открыв Сонм Богов. Вытащив оттуда нужного и подходящего для данного случая деревянного идола, дядя завернул его в кусок пыжика. Кроме идола в пыжике и небольшого кожаного мешочка со священным угощением, в руках дяди ничего не было. Мы спустились на морской лед и взяли направления на отдельно стоящую скалу Сенлун. На востоке только начала обозначаться красная полоска утренней зари. Она будет долго и медленно разгораться, занимая все большую часть горизонта. Лишь в полдень на короткое время покажется половина большого красного солнечного диска, на белый снег лягут длинные тени, и светило снова скроется за алой полосой, переместившейся на западную сторону горизонта. Отойдя на приличное расстояние от черных скал, дядя остановился и встал лицом к востоку. Поместил на небольшой торос деревянного идола. В сумерках трудно было различить его очертания – то ли человек, то ли какой‑ то зверь, вставший на задние лапы. Поставив меня рядом, дядя Кмоль запел. Он пел совсем негромко, как бы про себя: О, хозяин ледяных просторов, Сильнейший среди сильных, Быстрейший среди быстрых! Осчастливил ты своим посещением Мою ярангу! Благодарность тебе возглашаю И в знак отдаю тебе Священные дары! С этими словами дядя Кмоль вытряхнул из кожаного мешочка куски вяленого оленьего мяса, желтого сала. Потом достал из кисета папиросу, раскрошил табак и развеял в сторону восседавшего на торосе идола. – Смотри и запоминай, – сказал мне дядя. Дядя Кмоль мечтал сделать из меня настоящего морского охотника. Когда я подрос, он стал брать меня на охоту во льды, летом я занимал место у кормы вельбота, в ногах у дяди, который правил промысловым суденышком. Я откачивал воду с помощью ручной помпы, надувал пыхпыхи, укладывал ремни. Правда, гарпун и ружье мне доверили, когда я уже учился в седьмом классе. Несколько раз я сопровождал дядю Кмоля на охоту на умку – белого медведя. Но чаще мы возвращались домой в лучшем случае с нерпой. И только раз мне повезло. Мы увидели умку издали. Он шел с подветренной от нас стороны, медленно, вальяжно, и часто останавливался. Он явно искал нерпичью дыхательную лунку. Шкура у белого медведя чуть желтоватая, и надо иметь острое зрение, чтобы разглядеть его среди торосов, ропаков и обломков айсбергов. Мы преследовали медведя долго. Точнее, подкрадывались к нему. Расстояние между зверем и нами медленно, но все же сокращалось. Наконец мы оказались на расстоянии верного выстрела. – Теперь будем брать его, – тихо сказал дядя Кмоль и примостил свой карабин на край торчащего ропака. Выстрел прогремел неестественно громко. Я хорошо видел медведя. Мне показалось, что он удивленно оглянулся, а потом стал медленно оседать на лед. Дядя Кмоль вскочил и побежал вперед, досылая в ствол еще один патрон. Я трусил сзади, стараясь не отставать. Когда мы приблизились, медведь еще шевелился и пытался встать. Последним выстрелом прямо в голову дядя Кмоль окончательно добил умку. Пока тушу не прихватил мороз, надо было освежевать добычу, снять шкуру, распластать на снегу, а потом уже на него положить самые лакомые куски – всего медведя просто невозможно унести. Дядя Кмоль сделал и для меня небольшой сверток, который я потащил на ремне. Мы пришли почти на рассвете следующего дня. И хотя я чувствовал страшную усталость, она была приятная. Весь обряд «встречи желанного гостя» был совершен, а на следующий день мы с дядей Кмолем, достав из‑ за портрета маршала Ворошилова идола, отправились на морской лед. На этот раз я сам возносил хвалу хозяину ледяных просторов. Многие заклинания, увещевания, моления сохранились в моей памяти. И даже сейчас, когда у меня не ладится с какой‑ нибудь рукописью, я мысленно повторяю священные слова. Не могу утверждать, но, возможно, что они иногда мне помогают.