Книга пятая

1. Таким-то образом Юстиниан, возбудив везде смятения и тревоги, и при конце жизни получив достойное этих дел возмездие, перешел в преисподние судилища; а сын его сестры Юстин, которому доверено было хранение дворца и который поэтому на латинском языке называется куропалатом, [1] облекся после него в порфиру. Между тем, ни о смерти Юстиниана, ни об избрании Юстина никто, кроме приближенных его, не знал, пока сам он не явился на конское ристалище, чтобы сделать со своей стороны и принять от других то, что прилично царю. Так как это событие ни в ком не возбудило посягательств; то он возвратился во дворец. Первое его повеление было - отпустить к своим престолам собранных отовсюду иереев, чтобы они проходили обычное служение, не вводя ничего нового в вере. И такое дело его достойно похвалы. Но по жизни своей он был беспорядочен: совершенно утопал в роскоши и постыдных удовольствиях; был страстный любитель чужого имущества, так что все употреблял, как средство для беззаконной корысти, и не боялся Бога даже в раздаче священных степеней, которые продавал кому случалось, открыто полагая их предметом торговли. [2] Будучи же одержим двумя пороками - наглостью и малодушием, он, во-первых, вызывает к себе своего родственника Юстина, [3] который пользовался у всех великой славой, как по своей опытности в делах воинских, так и по другим достоинствам, - и в то время находился на Истре, удерживая от переправы аваров. А авары - племя скифское, жившее в кибитках и кочевавшее на равнинах по ту сторону Кавказа. Убежав от соседей своих турок, которые нападали на них, они пришли к Босфору; потом, оставив берег так называемого Евксинского Понта, где по всему пространству обитают варварское народы (хотя были здесь города, крепости и гавани, построенные римлянами, когда в этих местах поселялись либо неспособные к службе воины, либо получали оседлость высылаемые царями переселенцы), шли вперед, сражаясь на пути со всеми варварами, пока, наконец, достигли берегов Истра и отправили посольство к Юстиниану. [4] Оттуда-то отозван был Юстин, как бы для получения того, что следовало ему по взаимному договору с Юстином самодержцем; ибо, так как оба они по блеску внешней жизни были близки друг к другу, и обоим им, по-видимому, равно могло принадлежать царство, то после многих переговоров было решено между ними, чтобы тот, кто взойдет на царство, отдал второе место другому, и этим вторым местом в царстве отнял право на преимущество у всех прочих.

2. Итак, Юстин принял этого Юстина с великой, по-видимому, благосклонностью, но, спустя немного, выдумывая различные предлоги, отнял у него оруженосцев, копьеносцев и телохранителей, и запретил ему доступ к себе, а сам между тем сидел дома. Затем, по поведению царя, Юстин переехал на жительство в великую Александрию, [5] и там жалким образом умерщвлен был рано ночью, когда еще находился в постели, получив такое воздаяние за благоразумие в государственном правлении и за отличные военные доблести. И не прежде оставили свой гнев и насытились кипящей ненавистью царь и супруга его София, как увидели отрубленную голову Юстина и попрали ее ногами.

3. Немного спустя, василевс, за оскорбление величества, [6] предал также суду Еферия и Аддея, [7] - членов Сената, при Юстиниане занимавших высшие и первые должности. [8] Еферий признался, что он хотел отравить царя ядом, и говорил, что соучастником такого покушения и во всем помощником был у него Аддей. А этот со страшными клятвами утверждал, что ничего подобного не знает. Однако ж оба они были обезглавлены. Аддей, перед самым отнятием у него головы, сказал, что в этом он действительно оклеветан, впрочем, терпит справедливо от всевидящего Судьи; потому что, пользуясь чародейством, убил префекта претории Феодота. [9] Так ли это было на самом деле, - сказать не могу. Довольно, что оба они были преступниками: Аддей был неистовый деторастлитель, а Еферий позволял себе всякую клевету, именем царского дома, который вверен был ему при Юстиниане, и расхищал имущество как живых, так и умерших. И вот как они прекратили жизнь свою.

4. Между тем Юстин пишет ко всем христианам эдикт в следующих выражениях: " Во имя Господа Иисуса Христа Бога нашего, Самодержец Кесарь Флавий Юстин, Верный во Христе, Милостивый, Величайший, Благотворец, Аланский, Готский, Германский, Антский, Франкский, Герульский, Гепидский, Благочестивый, Счастливый, Славный, Победитель и Триумфатор, Всегда досточтимый, Август. Мир мой даю вам, говоритъ Господь Христосъ, истинный Богъ наш (Иоанн. 14, 27). Миръ мой оставляю вамъ, Он же возвещает всем людям (там же). А это означает не иное что, как (заповедь), чтобы верующие в Него соединялись в одну и ту же Церковь, единомудрствуя в правом христианском учении и отвращаясь тех, которые говорят или мыслят противное; ибо для всех людей первым (условием) спасения постановлено исповедание правой веры. Поэтому и мы, последуя Евангельским завещаниям и святому символу, или учению святых отцов, всех увещеваем собраться в одну и ту же Церковь и помысел, веруя во Отца и Сына и Святого Духа - Троицу единосущную, и прославляя единое Божество, или естество и существо словом и делом, и единую силу, власть и действие, в трех ипостасях или лицах, в которые мы крестились, в которые уверовали и которым сочетались; ибо мы покланяемся Единице в Троице, и Троице в Единице, имеющей непостижимое как разделение, так и единение, - Единице по существу или по Божеству, Троице же по частным свойствам, то есть, ипостасям или лицам. Она, так сказать, разделяется, будучи нераздельна, и соединяется, пребывая раздельной; ибо в трех одно Божество, и эти три - одно; так как в них - Божество, или точнее сказать, они - Божество. Исповедуем Богом Отца, Богом Сына, Богом Святого Духа, когда каждое лицо рассматривается само по себе и ум разделяет неразделимое. (Исповедуем) также Богом - трех, мыслимых вместе по тождеству движения и природы; ибо должно и исповедывать единого Бога, и проповедовать три ипостаси или свойства. Исповедуем же и самого единородного Сына Божия, Бога-Слово, прежде веков и безвременно от Отца рожденного, несотворенного, в последние дни нас ради и нашего ради спасения сшедшего с небес, и воплотившегося от Духа Святого и Владычицы нашей святой славной Богородицы и Приснодевы Марии, и рожденного из нее. Он есть Господь наш Иисус Христос, единый от Святой Троицы, спрославляемый Отцу и Святому Духу; ибо к Святой Троице не прибавилось четвертого лица, когда воплотился единый от Святой Троицы, Бог Слово. Господь наш Иисус Христос есть один и тот же, единосущный Богу и Отцу по Божеству, и единосущный нам по человечеству, страстный плотью и бесстрастный Божеством. Мы признаем не другого Бога-Слово чудодействовавшего, а иного страдавшего, но исповедуем одного и того же Господа нашего Иисуса Христа, Слово Божие, воплотившегося и совершенно вочеловечившегося; исповедуем одного и того же с Его чудесами и страданиями, которые Он потерпел плотью добровольно для нашего спасения; ибо не человек какой-нибудь предал себя за нас, но сам Бог Слово, неизменно сделавшись человеком, подъял за нас плотью как добровольное страдание, так и смерть. Итак, исповедуя Его Богом, мы не отвергаем и того, что Он есть человек; а исповедуя Его человеком, не отрицаем и того, что Он есть Бог. Посему исповедуя единого и того же Господа нашего Иисуса Христа, состоящего из той и другой природы - Божества и человечества, мы в это единение не привносим слияния; ибо, став для нас человеком, Он через это не перестает быть Богом. Равным образом, будучи по естеству Бог и в отношении к нам имея непостижимое подобие, Он не отречется быть и человеком. Напротив, как в человечестве Он пребыл Богом, так, и будучи в величии Божества, ничем не менее (пребывает) человеком. Ту и другую природу Он соединяет в одном и том же (существе): Он есть Еммануил, единый Бог и вместе человек. Таким образом, исповедуя одного и того же совершенным в Божестве и совершенным в человечестве, из каковых (естеств) Он и состоит, мы не привносим в единую сложную Его ипостась разделения на части или счета, но означаем неуничтожаемое единением различие естеств, ибо ни Божеское естество не переменилось в человеческое, ни человеческое не превратилось в Божеское, а лучше, - тогда как каждое мыслится и существует в определении и понятии собственного естества, совершилось, говорим, единение по ипостаси. Единение же по ипостаси означает, что Бог-Слово, то есть, единая ипостась из трех ипостасей Божества, не с предсуществовавшим человеком соединился, но в утробе Владычицы нашей святой славной Богородицы и Приснодевы Марии сотворил себе из нее в собственной своей ипостаси плоть единосущную нам, подобострастную по всему, кроме греха, и одушевленную словесной и разумной душой; ибо Он в себе самом имел ипостась, и сделался человеком, и есть единый и тот же Господь наш Иисус Христос, спрославляемый Отцу и Святому Духу. Размышляя о неизреченном Его единении, мы право исповедуем воплотившимся единое естество Бога-Слова, когда плоть одушевлена была душей словесной и разумной. И, с другой стороны, принимая в рассуждение различие естеств, говорим, что их два, не вводя никакого разделения; ибо в Нем находится и то и другое естество. Посему мы исповедуем единого и того же Христа, единого Сына, единое лицо, единую ипостась, Бога и вместе человека. Всех же, не согласно с этим мудрствовавших или мудрствующих, анафематствуем, признавая их чуждыми святой Божией кафолической и апостольской Церкви. Итак, когда возвещаются нам правые догматы, преданные святыми Отцами, мы увещеваем, или лучше - умоляем всех вас стекаться в одну и ту же кафолическую и апостольскую Церковь; ибо, хотя сами находимся и на высоте царства, однако ж, для единомыслия и единения всех христиан, не отказываемся употреблять такие слова, чтобы великому Богу и Спасу нашему Иисусу Христу от всех воссылалось единое славословие, и чтобы впредь никто уже не искал повода вдаваться в словопрения о лицах или слогах; потому что слоги ведут к единой и правой вере и мысли, так как в святой Божьей кафолической и апостольской Церкви и доныне содержится обычай и во всем твердое и не подверженное нововведениям правило, имеющее пробыть во все последующее время". - С этим эдиктом конечно все согласились, говоря, что он изложен правильно; но расторгшееся не совсем соединилось в одно, - хотя царь ясно высказал, чтобы твердость и ненововводность сохранялись в церквах и на будущее время.

5. Юстин низложил с феопольского престола Анастасия, обвиняя его в растрате церковного имущества и говоря, что эта растрата сделана была на излишние и неприличные расходы, и также - в дерзости по отношению к себе. Именно, Анастасий на вопрос, - для чего он в таком множестве разбрасывает церковное имущество, - прямо сказал: для того, чтобы оно не было отнято всеобщей язвой - Юстином. Впрочем, Юстин, говорят, за то вознегодовал на Анастасия, что, когда последний рукополагался в епископа, а тот требовал от него денег, рукополагаемый не согласился дать их. Некоторые, желавшие, думаю, служить видам царя, возводили на Анастасия и кое-что другое.

6. После Анастасия на святительский престол восходит Григорий, которого слава, говоря словами поэтов, была широка. С первого возраста вступив на поприще монашества, он подвизался так мужественно и терпеливо, что скоро, еще в молодости, достиг высших степеней и сделался настоятелем византийского монастыря, в котором положил вести аскетическую жизнь. Потом, по повелению Юстина, он настоятельствовал и над Синайской горой, где подвергался величайшим опасностям, будучи осаждаем кочующими арабами. Доставив, наконец, этому месту превосходный мир, он вызван был оттуда на архиерейство. Умом и добродетелями души превосходил он всех, настойчиво выполнял каждое предполагамое дело, недоступен был для страха и так тверд, что не уступал или не потворствовал (мирской) власти. А раздачу денег производил он в столь большом количестве и употреблял их на все так щедро и не жалея, что, когда выходил, то кроме людей обычных (свиты), за ним следовало множество и народа, - к нему стекались все, которые видели или узнавали, что он выходит. Честь, воздаваемая высшему (мирскому) начальству, была ниже чести, оказываемой этому мужу, потому что все сами собой старались и видеть его вблизи, и слышать, когда он беседовал. Он весьма способен был возбуждать благорасположенность к себе во всех, кто по каким-либо обстоятельствам встречался с ним. По (внешнему) своему виду был он любезен, в разговорах приятно красноречив, в делах, требовавших немедленного мнения, остр более чем кто другой, а в исполнении их чрезвычайно быстр: и подать прекрасный совет, и обсудить как свое, так и чужое дело - являлась в нем всегдашняя готовность. Вот причина, по которой, не откладывая ничего на завтра, он сделал так много хорошего. Григорий возбудил удивление к себе не только в римских, но и в персидских царях, ибо вел себя всегда по вызову нужды и требованию времени, от которого никогда не отставал. - То и другое я объясню в своем месте. Нередко бывал он строг, а часто и гневлив, но не меньше, или лучше сказать, большей частью обнаруживал в излишестве кротость и тихость; так что к нему весьма шло мудрое изречение Григория Богослова: " строгость умеряемая благоприличием", когда первая не вредит последнему, но оба эти чувства благоприятствуют одно другому.

7. В первый год управления его епископией, жители бывшей некогда Великой Армении, впоследствии названной Арменией Персидской, (прежде она вся подвластна была римлянам, а потом, когда преемник Гордиана - Филипп передал ее Сапору, римлянами удержана была так называемая Армения Малая, а вся прочая досталась персам), - исповедуя веру Христову и страдая от персов, особенно по отношению к своему закону, [10] тайно отправили к Юстину послов с просьбой - принять их в подданство римской империи с тем, чтобы им дозволено было свободно, без всякого препятствия, совершать свое богослужение. Юстин согласился на это и, приняв некоторые, изложенные в послании к себе условия, утвердил их страшными клятвами. Тогда армяне перебили своих начальников и с сопредельными жителями - одноплеменными и разноплеменными, принявшими их сторону, присоединились к римской империи, под предводительством Урдана, который славился у них и происхождением, и личным достоинством, и опытностью в делах воинских. Хосров жаловался на это; но Юстин отпустил (его послов), сказав им, что мирным отношениям теперь конец, что невозможно отвергать христиан, во время войны перебегающих к христианам. Так отвечал он, однако ж, к войне не готовился, но предавался обычной роскоши и, для собственных удовольствий, забывал обо всем прочем.

8. Юстин (против персов) посылает полководца восточных войск Маркиана, своего родственника, но не дает ему ни достаточного войска, ни других нужных для войны припасов. Маркиан, к явной опасности и на беду всему, прибыл в Месопотамию весьма с немногими, и притом безоружными воинами, ведя с собой также каких-то землекопов и погонщиков, которые набраны были в соседних странах. Несмотря на то, он, подойдя к Нисибису, вступил в небольшой бой с персами, когда они еще не были готовы (к сражению), и, одержав верх, осадил город. Между тем, персы не удостоили даже затворить ворота, и жестоко смеялись над римским войском. Тогда открывалось много чудесных явлений, предвещавших будущие бедствия: так, при начале войны, мы видели недавно родившегося теленка, у которого из шеи выходили две головы.

9. Между тем Хосров, когда всего достаточно было приготовлено у него для войны, проводил до некоторого места (своего военачальника) Адаармана и, переправив его через Евфрат в своей земле, отпустил во владения римские через так называемый Киркезий. А Киркезий есть очень удобное для римлян местечко, лежащее на границах их государства. Его делают крепким не только стены, возвышающиеся до беспредельной высоты, но и реки Евфрат и Азора, потому что он окружают его и делают как бы островом. [11] Сам же (Хосров) со своими (войсками), перейдя реку Тигр, направился к Нисибису. Все это долго было неизвестно римлянам, так что Юстин, доверяя молве, которая говорила, будто Хосров или умер, или находится при последнем издыхании, был недоволен медлительностью войска, осаждавшего Нисибис, и послав побудить Маркиана, приказал как можно скорее, принести себе ключи от (городских) ворот. Однако ж, от этого дело нисколько не подвигалось; напротив, сам Юстин через это подвергался великому стыду, потому что объявлял бессмысленное требование такому изнуренному войску и по отношению к такому сильному и многолюдному городу. (В этих обстоятельствах) он, прежде всего, сносится с епископом Феополиса Григорием; ибо епископ Нисибиса, будучи отличным другом Григория, от которого он получил много подарков, а с другой стороны, досадуя на оскорбления, которые персы причиняли христианам и которым последние постоянно были подвержены, и желая, чтобы его город находился во владении римлян, доставлял Григорию сведения обо всем, что происходило в земле неприятельской, и обо всем доносил ему в свое время. Эти сведения Григорий тотчас сообщил Юстину, извещая его о весьма быстром походе Хосрова. Но Юстин, предаваясь обычным своим удовольствиям, не обратил никакого внимания на то, что было ему писано, и даже не хотел верить сказаниям, но был убежден в том, чего сам желал. Так обыкновенно бывает с людьми беспечными, что до исхода дела они своенравны и дерзки, а когда случится что-нибудь слышать противное своим желаниям, оказываются недоверчивыми. В самом деле, отвечая Григорию, он вполне отверг сообщенное им известие, как совершенно ложное, если же (говорил) оно и справедливо, то персы не предварят взятия города; а когда бы и предварили, то с бесчестием отступят. Потом он послал к Маркиану Акакия, человека бесстыдного и дерзкого, и приказал ему лишить Маркиана власти, хотя бы этот стоял уже одной ногой в городе. Акакий, хотя вовсе не к пользе, послушался царского повеления и исполнил его в точности. Прибыв в лагерь и ничего не сказав войску, он в неприятельской области лишил Маркиана начальствования. Но центурионы и таксиархи, через ночь узнав, что военачальник их отставлен, больше уже не являлись к войску, но удалились и, разбежавшись в разные стороны, оставили эту смешную осаду. Между тем Адаарман, с многочисленным войском из персов и кочующих варваров, миновав Киркезий, всячески истреблял владения римлян, - жег, умерщвлял и ни в намерениях, ни в делах не соблюдал никакой умеренности, - брал крепости и селения в большом числе и нигде не встречал сопротивления, во-первых, потому, что в них не было начальников, а во-вторых, и потому, что римские войска были заперты Хосровом, в Даре, следовательно, фуражировка и нападения персов могли производиться без всякой опасности. Адаарман подступил даже к Феополису и для этого употребил часть своего войска, а сам не пошел. Но здесь войско его, сверх всякого чаяния, было отражено, хотя в городе тогда никого не оставалось, кроме весьма немногих; так что и епископ, взяв с собой священные сокровища, выехал из него - особенно потому, что большая часть стены была уже разрушена и народ, подняв мятеж, требовал нового порядка дел, как это обыкновенно бывает, и преимущественно в таких обстоятельствах. Потом и эти (крамольники) разбежались и оставили город пустым, вовсе ничего не придумав ни к отражению, ни к поражению неприятеля.

10. Не успевши в этом предприятии, Адаарман выжег древнюю Гераклею, впоследствии названную Гагаликой, и взял Апамею, которая основана была Селевком Никатором и в древности славилась благоденствием и многолюдством, а с течением времени много уменьшилась. Овладев этим городом на некоторых условиях (да и противиться было нельзя, потому что стена от ветхости лежала уже на земле), он, вопреки договору, все выжег и разграбил и, взяв в плен жителей города и близлежащих селений, удалился. С пленниками, в виде живой добычи, увел он и городского епископа, и градоначальника. Страшные свои дела он продолжал совершать и во время отступления, потому что некому было удерживать его или препятствовать ему, кроме самого незначительного войска, посланного Юстином под начальством Магна, который прежде заведовал в столице, казначейством, а потом получил от Юстина в управление один из царских дворцов. Но и эти воины поспешно убежали и едва не попались в плен неприятелю. Совершив такой набег, Адаарман, наконец, присоединился к Хосрову, когда тот еще не успел взять город. Это присоединение Адаармана доставило ему весьма много силы, ибо с одной стороны ободрило его воинов, а с другой распространило страх между противниками. Адаарман нашел город обнесенным стеной, кругом которой поднят был уже огромный земляной вал и на нем поставлены гелепольские машины, особенно же катапульты, посредством которых стреляют с возвышенных мест и которые обыкновенно называются камнеметными. Этими-то машинами пользуясь, Хосров в следующую зиму овладел городом, которым тогда управлял сын Тимострата, Иоанн, и весьма мало о нем заботился, а может быть и предал его (говорят и то и другое). Хосров стоял у города пять месяцев с лишним, тогда как никто не защищал его. Взяв же этот город, он вывел из него всех жителей, - а их было великое множество, - и одних бесчеловечно умертвив, а большую часть захватив в плен живыми, самое место, как пригодное для себя, занял стражей, и потом возвратился в свои владения.

11. Как скоро Юстин услышал об этом, то, не размышляя ни о чем здраво и не умея перенести бедствия по-человечески, от необузданной гордости и надменности перешел прямо к болезни сумасшествия и бешенству, и уже не понимал ничего, что происходило. Тогда управление государством принял на себя Тиберий, [12] родом фракиец, занимавший при Юстине первые должности. Некогда Юстин посылал его с многочисленным войском против аваров; но так как его воины не вынесли даже и взгляда варваров, то он едва не попал в плен, и только промысел Божий, сверх чаяния, спас его и сохранил для римского престола, который от безумных предприятий Юстина подвергался опасности - пасть вместе с целым государством и толикую власть передать варварам.

12. Тиберий возымел намерение благовременное и с положением дел согласное, - такое намерение, которое поправило все прежние бедствия. Он отправил к Хосрову Траяна, мужа мудрого в совете государственном, и как сединами, так и разумом приобретшего уважение всех. Траян назначен был послом не от лица царя и не от государства; он должен был говорить в защиту одной Софии, [13] которая при этом сама писала Хосрову, оплакивая (в письме) и несчастья своего мужа, и безначалие империи, и говорила, что на вдовицу, на умершего царя и на беззащитное государство нападать не должно, что и сам Хосров, во время своей болезни, пользовался не только подобным (снисхождением), но и помощью превосходнейших врачей, которые были посланы к нему от римского двора и излечили его болезнь. [14] Хосров уступил этим убеждениям и, намереваясь со временем опять сделать набег на римские владения, заключил относительно восточных областей перемирие на три года, с тем, однако, чтобы Армения не входила в этот договор, как будто бы, то есть там могли воевать, нисколько не беспокоя прочих частей Востока. [15] Тогда как это происходило на востоке, на западе варвары взяли Сирмию, [16] которая сперва была во владении гепидов, [17] а потом передана ими Юстину.

13. В это время Юстин, по совету Софии, объявил Тиберия кесарем, и при наречении его произнес такую речь, в которой выразилась вся и древняя и новая история. Так-то человеколюбивый Бог дал ему случай и исповедать собственные грехи, и высказать полезное для будущего благосостояния государства. Когда в отдельной зале дворца, где, по древнему обычаю, совершался этот церемониал, собрались - и архиерей Иоанн, о котором мы прежде упоминали, и его сослужители, и высшие сановники, и служащие при дворе, - Юстин, надевая на Тиберия царский хитон и возлагая хламиду, громко сказал: " Да не прельщает тебя блеск этой одежды или пышность видимых тобой предметов; увлекшись ими, я незаметно подвергся тяжким наказаниям. Исправь мои погрешности, управляя государством со всяким усердием". Потом, указывая на начальствующих, сказал, что весьма мало пользы полагаться на них, и присовокупил: " они-то привели меня к тому, что ты видишь". Высказал он много и других подобных мыслей, которые привели всех в изумление и у всех исторгли потоки слез. Тиберий телом был очень высок и, при высоте роста, статен более чем кто другой - не только из царей, но и из всех людей, так что, прежде всего, по виду достоин был владычествовать. При этом, однако ж, душа его была кротка и человеколюбива, - и уже первый взгляд его располагал к нему всех. Он считал богатством иметь достаток для раздачи его другим не на нужды только, но и до избытка; ибо обращал внимание не на то, что должны получить просители, но на то, чего прилично ожидать им от римского царя. То золото, по его мнению, было поддельное, которое приходило от слез. [18] Поэтому и сбор податей приказал он собирателям отложить на целый год, а те области, которые опустошены были Адаарманом, и вовсе освободил от повинностей, не соображая при этом меры (понесенного ими) ущерба, но вознаграждая их гораздо щедрее. Оставил он и незаконные начальствующим лицам подарки, которыми цари прежде покупали подданных, и чтобы обеспечить их на будущее время, издал касательно этого постановления.

14. Неправедно собранные деньги употребив на нужды (государства), Тиберий приготовил все потребное для войны и, сделав правильно набор [19] с народов, живущих как по ту стопу Альп, около Рейна, так и по сю сторону, именно с массагетов и других скифских племен, с паннонцев и мизийцев, с иллирийцев и исавров, он собрал такое войско из этих храбрых людей, что образовал ополчение почти в 150 тысяч отличных всадников, и прогнал Хосрова, который, тотчас после взятия Дары, следующим летом устремился в Армению и оттуда имел покушение на главный город каппадокийцев и первенствующий между тамошними городами - Кесарию. Хосров до того презирал римскую империю, что, когда кесарем отправлены были к нему послы, не удостоил даже допустить их к себе, а приказал им следовать за собой до Кесарии; - там, говорил, подумаю я об их посольстве. Но, увидев против себя римское войско под начальством Юстиниана, брата того Юстина, который бесчеловечно убит был (царем) Юстином, - увидев, что это войско тщательно вооружено, что трубы издают грозные звуки, что знамена подняты для битвы, что каждый воин жаждет сражения и в отличном своем убранстве дышит рвением, что конница - такая и столь многочисленная, о какой ни один царь никогда и не думал, он при этой неожиданности и нечаянности, долго изумлялся, глубоко вздыхал и уже не хотел начинать войны. Но между тем, как Хосров откладывал, медлил и тратил время, притворяясь, будто желает сражения, на него напал предводительствовавший правым крылом скиф Курс, и так как противопоставленные ему персы не могли выдержать его нападения, но открыто оставляли строй, сильно поразил их. Потом устремился он на сторожевой отряд, где Хосров и целое войско имели свои припасы, и овладел всеми царскими сокровищами и всем обозом, на глазах самого Хосрова, который все еще продолжал терпеть, думая, что для него невыносимее собственное отступление, чем нападение Курса. Овладев таким образом великим богатством и добычей и ведя с собой вьючных животных с теми самыми грузами, которые на них были, и в том числе со священным огнем - богом Хосрова, [20] Курс и его воины обскакали персидское войско с веселыми песнями и прибыли к своим около того времени, когда зажигают свечи и когда соратники их оставили уже свои ряды, потому что ни Хосров, ни сами они не начинали сражения, а только происходили легкие перестрелки, или, как обыкновенно бывает, два войска мерялись битвами воинов один на один. Между тем Хосров, зажег ночью множество огней и приготовился к ночной битве, - и так как римское войско стояло двумя лагерями, то он в глухое время ночи напал на ту часть его, которая расположена была севернее, а как это войско от внезапности и нечаянности нападения отступило, обратился на близлежащий город Мелитину, который оставался без стражи и без граждан, и опустошив его огнем, приготовился к переправе через Евфрат. Но римские войска соединились и погнались за ним. В таких обстоятельствах, опасаясь за личное свое спасение, сам он сел на слона и переправился через реку, а находившиеся с ним воины в большом количестве были поглощены рекой. Захватив трупы их, он поспешно удалился. Потерпев это крайнее наказание за дерзость свою в отношении к римлянам, Хосров с остатками своего войска прибыл в восточные области и стал просить перемирия, чтобы никто не нападал на него. Но Юстиниан, со всем своим войском вступив в пределы персидского царства, провел там все зимнее время, и никто не беспокоил его; а при наступлении лета, без всякой потери своих воинов, возвратился домой и благополучно, с великой славой, провел лето на границе (той и другой империй).

15. Между тем овладевшее Хосровом крайнее уныние расстроило его тело и душу; так что, задушенный приливом скорби, он, наконец, бедственно расстался с жизнью и оставил бессмертный памятник своего бегства - закон о том, чтобы персидский царь никогда не воевал против римлян. После него царствует сын его Ормизд, но теперь я не буду говорить о нем, потому что меня призывают и ожидают моего слова дальнейшие события.

16. Когда Иоанн, иначе называемый Катилиной, преставился из здешней жизни, - кормило римской епископии принял Боноз, [21] а после него другой Иоанн, [22] потом Пелагий. [23] В царствующем граде, после Иоанна, (управлял епископией), бывший еще прежде него, Евтихий. [24] Престол Александрии, после Аполлинария, получил Иоанн, [25] а потом - Евлогий. [26] На епископию иерусалимскую, после Макария, взошел Иоанн, [27] подвизавшийся аскетической жизнью в так называемом монастыре Неусыпающих. Новых же постановлений в порядке церковных дел не было никаких.

17. В городе Феополис и в соседней Дафне, на третьем году царствования Тиберия кесаря, в самое жаркое время полудня, случилось сильное колебание земли. Дафна тогда вся сделалась жертвой землетрясения, а в Феополисе многие общественные и частные здания растрескались до самой земли, но не упали на землю. Был и другой достойный рассказа случай, как в самом Феополисе, так и в царствующем городе; он поразил страхом тот и другой город и произвел в них величайшее волнение. Поводом к нему была ревность Божья, а конец его был боголепен; - я расскажу о нем.

18. В городе Феополис имел жительство некто Анатолий, сперва принадлежавший к низшему классу граждан и занимавшийся каретным мастерством, а потом, не знаю, каким образом, пробравшийся до правительственного поста и других общественных должностей. Здесь он исполнял обыкновенные свои дела, и по ним стал весьма близок к предстоятелю этого города Григорию, - часто хаживал к нему, то с тем, чтобы переговорить о делах, то с тем, чтобы через обращение с ним приобрести большую силу. Однажды был он захвачен при (языческих) жертвоприношениях и, позванный к допросу, оказался злодеем, волшебником и человеком, замешанным в бесчисленных преступлениях. Но, подкупив восточного правителя, он едва не был выпущен вместе со своими сообщниками (ибо имел около себя и других, которые были такого же нрава и вмести с ним попались), если бы не восстал народ и, возмутившись, не разрушил умысла. В это время возмущались и против святителя, говоря, что и он участвовал в намерениях Анатолия. Какой-то враждебный и пагубный демон хотел уверить некоторых, будто епископ вместе с Анатолием даже присутствовал при жертвоприношениях. Поэтому Григорий подвергался крайней опасности и должен был выдерживать сильные нападения со стороны народа. Подозрение на него возросло до такой степени, что василевс Тиберий, для открытия истины, захотел лично допросить Анатолия и повелел как его, так и сообщников немедленно препроводить в царствующий город. Узнав об этом, Анатолий прибег к некоторой иконе Богородицы, висевшей в темнице на веревке, и, сложив руки сзади, представлял собой человека умоляющего и просящего. Но она, в негодовании обличая человека негодного и богоненавистного, совершенно обратилась в противоположную сторону: чудо страшное и достойное того, чтобы о нем всегда помнили! Это видели все - как узники, так и те, которым вверена была стража над ним и его сообщниками, и рассказали всем. Являлась она также в истинном видении и некоторым верным, возбуждая их против этого злодея и говоря, что он оскорбил ее Сына. Потом, будучи приведен в царствующий город и подвергнут всем родам пыток, Анатолий вовсе ничего не мог сказать против святителя, а только вместе со своими сообщниками сделался виновником еще больших смятений и всенародного восстания в городе. Так, когда некоторые из его сообщников выслушали приговор ссылки, а не смерти, народ, воспламененный какой-то божественной ревностью, в негодовании и досаде все перевернув вверх дном, схватил осужденных в ссылку и, возведя их на костер, живых предал огню; потому что такой приговор произнесен был народом. Чернь вопияла также против царя и своего епископа Евтихия, как бы против предателей веры, даже намеревалась умертвить Евтихия и тех, кому вверено было исследование этого дела, и для сего всюду ходила, ища их. Только спасающее всех Провидение одним внушило скрыться от преследования, а в других, то есть в этой толпе народа, мало по малу укротило ярость, - и потому не случилось никакого злодейства. Между тем сам Анатолий сперва предан был в амфитеатре зверям и изранен ими, а потом пригвожден ко кресту. Однако же его мучения на земле этим еще не окончились. Волки, стащив (с креста) мерзкое тело его, совершили неслыханный в истории раздел своей добычи. Был у нас один человек, который еще прежде, чем это случилось, говорил, что он видел во сне, как народ произнес приговор против Анатолия и его сообщников. Сказывал также некто главный правитель царских домов, весьма сильно защищавший Анатолия, что ему явилась Богородица и говорила: доколе ты будешь заступаться за Анатолия, который так оскорбляет меня и моего Сына? Так окончилось это происшествие.

19. Так как Юстиниан не пользовался таким же, как прежде, счастьем против варваров, [28] то Тиберий, по смерти Юстина уже возложивший на себя царский венец, лишает его начальства, а военачальником востока поставляет Маврикия, [29] который, по роду и имени, происходил от древнего Рима, а по ближайшим предкам, отечеством своим почитал каппадокийский город Аравин. Это был муж благоразумный и предусмотрительный, всегда и во всем тщательный и постоянный. В образе жизни и нравах твердый и разборчивый, от чревоугодия воздерживался и употреблял пищу только необходимую и самую доступную, вообще, избегал всего, чем украшается жизнь изнеженная. Беседовать с народом простым не любил, да и не распускал ушей, зная, что первое ведет к презрению, а последнее располагает к человекоугодию. Поэтому вход к себе он позволял изредка, и то в случае дел важных, а для речей излишних затыкал свой слух - не воском, как говорит поэт, а лучше разумом, потому что разум для слуха есть превосходнейший ключ, который во время бесед, Благовременно и отпирает его и запирает. От невежества, порождающего дерзости, и трусость, которая отлична от него, хотя и близка к нему, он так отвращался, что осторожность была в нем благоразумием, а медлительность безопасностью. Мужество и разумение шли в нем рука об руку с обстоятельствами и направлялись к тому, чего требовала нужда; самое ослабление и усиление их стремления происходило в какой-то мере и числе. Подробнее о нем сказано будет впоследствии; ибо каков и как велик он был, это надобно сохранить для (истории) его царствования, которое, доставив ему свободу действий, гораздо яснее открыло внутренние его свойства. Итак, сей-то Маврикий, совершив поход в неприятельскую землю, овладел городами и выгоднейшими крепостями персидскими, [30] и получил столь великую добычу, что взятыми им в плен рабами населены целые острова, города и опустевшие с течением времени деревни, а прежде неспособные к земледелию почвы (обработаны или так, что) сделались плодоносными. [31] Из них же составились многочисленные когорты, весьма мужественно и храбро сражавшиеся против других народов. [32] Они же, наконец, и во всяком доме стали о