Сталин в Батуме

 

В конце 1901 года Иосиф был направлен в Батум. Тифлисский комитет поручил ему формирование батумской организации. В Батуме были наши товарищи, но они действовали разобщенно и, как выяснилось позже, имели плохое представление о конспирации. Тон задавали националисты-меньшевики.

На Кавказе националисты пользовались определенной популярностью. Отсталым массам национализм представлялся борьбой за свободу, даже борьбой с царизмом, хотя на самом деле он представляет собой борьбу против имперской буржуазии за интересы буржуазии национальной. Национализм не отменяет эксплуатации. Какая радость в том, что тебя теперь эксплуатирует не русский или немецкий капиталист, а соотечественник? Сущность эксплуатации остается той же самой. Зачастую соотечественник эксплуатирует соотечественника еще сильнее. Но для незрелых умов национализм имеет определенную привлекательность. Красивые слова, игра на национальных чувствах и тому подобное дают свои плоды. Цари прекрасно это понимали и потому искусно разжигали межнациональную рознь, следуя римскому принципу «разделяй и властвуй». В отличие от нас, марксистов, националисты пользовались расположением буржуазии, которая всячески их поддерживала, причем не по принуждению, а по доброй воле. Приведу только один пример, чтобы не отвлекаться от своего рассказа. В 1904 году миллионщик Манташев дал дашнакам[60] ни много ни мало, а целый миллион рублей. И таких примеров было много.

Батум, как крупный порт, был очень важен для нашего дела. Для капиталистов порт тоже было очень важен, так как через него шла за границу бакинская нефть[61]. Помимо формирования батумской организации, Иосиф должен был создать крепкую, надежную ячейку в порту. Порт был первоочередной целью. Работа в порту осложнялась тем, что там было огромное количество соглядатаев всех мастей. Доверенные от владельцев грузов присматривали за тем, чтобы грузы не расхищались со складов, таможенники следили за тем, чтобы никто не провозил контрабанду, жандармское управление совало свой длинный нос повсюду, но наибольшее внимание уделялось тому, чтобы никто не мог бежать за границу на одном из кораблей или же нелегально попасть в Россию из-за границы. Кроме того, в порту промышляли несколько крупных воровских шаек, а среди уголовных каждый второй был полицейским агентом. Уголовные знали, что за помощь в борьбе с политическими можно купить себе у полиции отпущение грехов. Вот яркий пример – во время торжеств, сопровождаемых приездом высокопоставленных особ из Петербурга, тифлисский полицмейстер заключал с главарями карманников негласное соглашение. Он позволял ворам безнаказанно шарить по карманам во время торжеств, а воры взамен выполняли роль шпиков, следили за всеми, кто казался им подозрительным – вдруг он бомбу хочет бросить или прокламации. Очень показательный пример, который историкам надо будет включить в учебники, чтобы будущие поколения хорошо понимали, что представляла собой царская буржуазная полиция. Работать в порту было очень сложно, помощников в Батуме было мало, но Иосиф не только создал в порту крепкую ячейку, но и добился того, чтобы портовых рабочих не заставляли работать по воскресеньям[62]. В мусульманской Аджарии[63] хозяева очень ловко манипулировали законом 97-го года в своих интересах. На деле же рабочим в порту приходилось работать без выходных.

Я в тот период был связным между Тифлисом и Батумом и часто встречался с Иосифом. Я видел, как ему тяжело приходится. Он похудел, глаза вечно были красными от недосыпания, но держался он бодро и в каждый мой приезд интересовался: не нужна ли тифлисским товарищам какая-нибудь помощь?

Партия в то время еще не разделилась на две части – настоящую, боевую, коммунистическую, большевистскую и соглашательскую, предательскую, меньшевистскую[64]. В Батуме среди рабочих активно вели разлагающую работу такие «социалисты», как Чхеидзе («Карло»)[65] и Рамишвили[66], которые только на словах назывались «социалистами», а на деле являлись пособниками буржуазии. Чхеидзе показал свое лицо в 1917 году, когда начал сотрудничать с буржуазным Временным правительством, а потом открыто выступил против большевиков[67]. Я сильно жалею о том, что Чхеидзе удалось бежать за границу. Его надо было судить большевистским судом, чтобы показать на его примере народу всю гнилую буржуазную сущность меньшевизма. Меньшевики умели складно говорить, но не умели делать ничего полезного для народа.

Приехав в Батум, Иосиф сразу обозначил, с кем он собирается иметь дело. Он устроился конторщиком на склад керосинового завода Ротшильда и поселился в рабочем районе на квартире нашего тифлисского товарища Коции Канделаки[68], которого за революционную деятельность выслали из Тифлиса в Батум.

Сталин сказал однажды:

– Самодержавие подобно глупцу, который дует на горящий костер, чтобы его потушить. На самом деле от этого только искры кругом разносятся и горит уже во многих местах, а не в одном. Высылая революционеров в глухие уголки империи, власти способствуют распространению революционного пожара.

За высылку в Батум такого товарища, как Коция, полиции можно было только спасибо сказать. Коция стал правой рукой Иосифа, его верным помощником. О Канделаки я непременно должен сказать, чтобы люди знали правду о нем. Теперь, после того как революция победила, уже можно говорить правду о наших товарищах, которые работали во вражеском стане. Канделаки считали меньшевиком, он избирался в буржуазную Государственную думу, но на самом деле он оставался и остается большевиком. Партия поручила ему работу в меньшевистской среде, и Канделаки добросовестно исполнял это поручение. Настолько добросовестно исполнял, что некоторые чересчур горячие наши товарищи собирались его застрелить.

До приезда Иосифа в Батуме не было ни одного рабочего кружка. С помощью Коции Иосиф за два месяца создал одиннадцать кружков. Одиннадцать кружков, товарищи! Если кому-то из вас эта цифра покажется небольшой, учтите, что дело делалось в очень сложных условиях. Новое место, незнакомый город, отсутствие поддержки местных товарищей (их самих для начала следовало поддержать, то есть организовать в сплоченную организацию), разгул полицейского террора, незрелые рабочие массы. Не прошло четверти века, как Батум присоединился к России, рабочие массы в большинстве своем были отсталыми. Чхеидзе однажды сказал: «Как можно работать с таким несознательным народом? » – и тут же получил ответ от Сталина: «С несознательным народом нужно работать! Нужно просвещать народ, способствовать росту его революционного сознания! »

«К нам из Тифлиса приехал Учитель», – радовались рабочие. Они так и звали Иосифа – Масцавлебели[69]. Рабочие сразу к нему потянулись, поверили ему, потому что увидели в нем своего, увидели товарища, который полностью разделяет их чаяния и надежды. Меньшевики говорили: «Не бунтуйте, не злите своих хозяев, помните, что рабочих много, а рабочих мест мало. Хозяева выбросят вас вон и наймут других, покладистых, покорных. Поэтому вам надо договариваться с хозяевами миром, по-хорошему». Как «по-хорошему» можно договориться с капиталистом? Рабочие просят увеличить плату, капиталист говорит «нет», вот и весь разговор. Чтобы капиталист пошел на уступки себе в убыток, его надо взять за горло, так взять, чтобы он вздохнуть не мог. Этому учит партия, этому учил рабочих Сталин.

В конце декабря 1901 года на складе керосинового завода произошел пожар. Ротшильд мог за час лишиться своего завода. Представьте пожар там, где кругом горючее – нефть, керосин. Но рабочие самоотверженно потушили пожар, спасли завод. «Проявили себя зачатки революционного сознания, – сказал об этом Иосиф. – Они не Ротшильда завод спасали, а свой. В глубине души каждый рабочий понимает, что заводы должны принадлежать тем, кто на них работает. Надо укрепить это сознание, сделать его определяющим».

Рабочие закономерно ожидали, что участие в тушении пожара на складе будет им оплачено дополнительно. Никто же из них не нанимался тушить пожары, для этого существовала особая пожарная команда, которая со своей задачей не справилась. Но заводская администрация отказалась платить. Ответ был такой: «Вы не нанимались тушить пожар, а мы не обязывались оплачивать вам это». Если бы на заводе не было Иосифа, на том бы дело и закончилось. Но Иосиф придал рабочему протесту организованный характер. Когда администрация поняла, что вот-вот завод встанет, то выплатила по 2 рубля каждому, кто тушил пожар. Это была не просто победа, это была первая победа батумского рабочего класса, победа, которая окрылила рабочих, придала им уверенности, показала, как нужно бороться за свои права.

Когда в январе 1902 года на жестяночном заводе Манташева администрация попробовала уволить нескольких рабочих, недовольных условиями труда (если бы ад существовал, то в аду было бы лучше, чем на этом заводе), сразу же началась забастовка, первая настоящая забастовка в Батуме. Она длилась три недели и закончилась победой рабочих. Пускай их требования были выполнены не полностью, но все же администрация пошла на уступки. Забастовку организовал Иосиф, и он же организовал помощь бастующим рабочим. Заодно была подготовлена первая в Батуме боевая рабочая дружина. Мне в те дни приходилось бывать в Батуме по два раза на неделе – то деньги привозил, то оружие, то литературу. Нелегальная типография в Батуме заработала в середине февраля[70], а до тех пор прокламации и газеты приходилось возить из Тифлиса. Газеты и после возили, потому что в Батуме печатались только листовки. Сталин мечтал о том, чтобы иметь в Батуме большую подпольную типографию, которая печатала бы прокламации не только на русском, армянском и грузинском, но и на французском, турецком, английском языках. Сталину присущ широкий взгляд на дело. Он видит перспективу, учитывает все имеющиеся возможности. Организуя рабочих в порту, Сталин сразу же оценил возможности порта в деле революционной агитации иностранных моряков, которых в Батуме было много.

Кутаисский[71] военный губернатор генерал Смагин действовал весьма умно. Одной рукой он натравливал на наших товарищей полицию, а другой пытался заигрывать с рабочими. Когда в конце февраля на керосиновом заводе Ротшильда началась забастовка, вызванная тем, что администрация собралась уволить половину рабочих, Смагин прислал в Батум своего представителя – полковника Дрягина. Этим Смагин хотел обмануть рабочих, хотел показать им, что якобы придает значение их протесту и хочет лично разобраться в происходящем, чтобы восстановить справедливость. Несознательные рабочие, подстрекаемые, с одной стороны, полицейскими провокаторами, а с другой – такими «социалистами», как Чхеидзе, говорили: «Мы добились своего, губернатор обратил на нас свое внимание, теперь нас не уволят». Иосиф и верные нашему делу товарищи объясняли, что приезд представителя губернатора всего лишь ловкий ход, при помощи которого власти и администрация хотят обмануть бастующих. Иосиф не раз выступал перед бастующими, я присутствовал на одном из его выступлений.

Он говорил:

– Вы – люди, граждане! У вас есть права! Нельзя позволять обращаться с собой, как с овцами! Захотел управляющий – принял четыреста человек, захотел – выгнал. Управляющий и его прихвостни не бедствуют, их семьи не голодают, а до того, что будете есть вы и ваши дети, им дела нет! Они не хотят оплачивать вам время простоя, которое возникает не по вашей вине, вот и делают так – то увольняют, то нанимают обратно. Не сдавайтесь, товарищи! Раз начали, так идите до конца! Требуйте вернуть на завод всех уволенных, полностью заплатить им за те дни, когда они не работали, и заплатить вам за все дни забастовки как за рабочие! Сегодня заводские лошади не работают, но их же кормят! Неужели вы, люди, не заслуживаете того же отношения, что и лошади? Требуйте оплаты, товарищи! Начальство боится вас, и потому оно вам заплатит!

Полковник Дрягин пытался устроить встречу представителей рабочих с фабричным инспектором, но Иосиф объяснил, что встреча эта ни к чему хорошему не приведет. В лучшем случае рабочих в очередной раз будут пытаться обмануть, а в худшем – арестуют и отправят в тюрьму. Когда же в Батум приехал сам губернатор, на встречу с ним явилось не несколько представителей, а четыре сотни бастующих рабочих. Такую толпу не то чтобы арестовать, полиция близко к ней подойти боялась. Полицейские столпились вокруг губернатора, окружили его плотным кольцом.

– Смотрите! – крикнул кто-то из рабочих. – Полиция губернатора арестовала!

Все засмеялись. Губернатор побагровел от ярости.

Как и следовало ожидать, выслушав требования бастующих, губернатор нашел их противозаконными и потребовал немедленного возобновления работы. Все иллюзии несознательной части рабочих, все их надежды на «доброго» и «справедливого» губернатора тут же исчезли. На примере губернатора Иосиф объяснял рабочим, что никто из угнетателей, начиная с управляющего и заканчивая царем, не может быть «добрым» и «справедливым».

На следующий день после встречи с губернатором на Иосифа было совершено покушение. Вечером на улице кто-то дважды выстрелил ему в спину и убежал. Стрелком покушавшийся был неудачным. Обе пули пролетели мимо. Товарищи настаивали на том, чтобы выделить Иосифу охрану из членов боевой дружины, но Иосиф наотрез отказался.

– Я не царь и не князь, чтобы ходить со свитой, – сказал он. – Лишние люди будут только привлекать ко мне внимание. Я сделал выводы и буду осторожнее.

Много позже, в январе 1906 года, в Метехах я случайно узнал, что покушение на Иосифа организовал жандармский ротмистр Джакели. Желая поскорее «навести порядок», как того требовал губернатор, он решил избавиться от Иосифа и поручил одному из своих негласных агентов по фамилии Чхиквадзе это черное дело. Но, к счастью, Чхиквадзе оказался кокаинистом. Перед тем как идти убивать Иосифа, он нанюхался кокаина, и оттого у него сильно тряслись руки, когда он стрелял. Об этом мне рассказал двоюродный брат Чхиквадзе, эсер. Сев писать, я не смог вспомнить фамилию брата, помню только имя – Георгий. Память у меня хорошая, но она подобна рачительному хозяину – нужное хранит, а ненужное выбрасывает, чтобы хлам не занимал места.

Все мы, кроме Иосифа, опасались повторных покушений, но, к счастью, их больше не было. Видимо, Джакели решил изменить тактику. Убить человека – означает сделать из него героя. Все преклоняются перед памятью павших в борьбе за правое дело, рассказывают о них легенды, стараются подражать им. Джакели захотел арестовать и сломить Иосифа, чтобы он не был героем в глазах народа. Гнида-ротмистр плохо понимал, с кем он имеет дело. Он мерил всех людей по своей гнилой мерке.

Полиция не знала, где живет Иосиф. Покушавшийся поджидал его возле завода. На время забастовки завод служил для рабочих местом сбора, где они обменивались новостями и слушали агитаторов. Передвигаясь по городу, Иосиф соблюдал множество предосторожностей. Я иногда сопровождал его, когда бывал в Батуме, и могу сказать, что выследить его было невозможно.

Для того чтобы сплотить батумский пролетариат и привлечь внимание всего Батума к забастовке на заводе Ротшильда, Иосиф организовал демонстрацию. Благодаря хорошей конспирации шествие рабочих по городу оказалось неожиданностью для полиции. Демонстрацию не разогнали, но уже ночью начались аресты. Полиция схватила тридцать человек, которых сочла зачинщиками беспорядков. Среди них были как активисты, так и просто бастующие рабочие. Утром следующего дня Иосиф повел бастующих рабочих к полицейскому управлению. Часть рабочих проявила трусость, но около пятисот человек пошло за Иосифом.

– Мы не уйдем, пока не отпустят наших товарищей! – кричали люди.

Прибывшая рота солдат окружила рабочих и отвела их в казармы пересыльного пункта, потому что в тюрьме для такого количества арестованных просто не было бы места. Для того чтобы одурачить народ, полиция пошла на «уступку». Тех, кто сидел в тюрьме, тоже отправили на пересыльный пункт. Для дураков это выглядело бы так, будто их «освободили». Только вот дураков к тому времени среди бастующих рабочих уже не оставалось.

Произошло то, что происходило не раз – действия властей лили воду на мельницу революции, разжигали народный протест все сильнее.

Вечером Сталин собрал всю созданную им батумскую организацию и предложил, чтобы завтра на улицу с требованием освобождения всех арестованных вышли не только рабочие завода Ротшильда, но и остальной батумский пролетариат. Предложение было горячо поддержано всеми. Я в эти дни был в Батуме, присутствовал на этом собрании и был очевидцем всех событий.

Утром следующего дня к пересыльному пункту пришли несколько тысяч человек. Арестованные охранялись большим количеством солдат (около роты), но, увидев, сколько народу явилось их освобождать, полковник Дрягин, бывший за главного как посланец губернатора, вызвал подкрепление. Когда подошла еще одна рота солдат, рабочие поняли, что их требования не будут выполнены, и встретили солдат булыжниками. В ответ солдаты начали стрелять и убили около двадцати человек[72]. На помощь солдатам пришли казаки. Демонстрация была разогнана. Арестованных не отпустили, напротив, к ним еще добавили многих.

Тут же, пользуясь случаем, подняли голову меньшевики. То, что рабочий класс поверил Иосифу и пошел за ним, для Чхеидзе и Рамишвили было как кинжал в глотке. Они снова заговорили о том, что политическая борьба приводит к жертвам, а вот экономическая – к выгоде. Им активно помогал одурачивать народ тифлисский «социалист» Дато Хартишвили, который приехал помогать своим дружкам. Хартишвили был артист, каких мало. Язык у него был прекрасно подвешен, и врал он больше, чем все тифлисские свахи вместе взятые. Я слышал его выступления несколько раз. Если не разбираться в политике, если не понимать, что к чему, то, послушав Хартишвили, можно было поверить в то, что полицмейстер и начальник жандармского управления – это лучшие друзья рабочих. Очень опасный в смысле демагогии был человек, но разве мог он бороться с железной революционной логикой Иосифа?

Вот слова из речи Иосифа, сказанной им на похоронах погибших:

– Пролилась рабочая кровь, погибли наши товарищи, многие из них арестованы, но это не поражение. В политическом смысле мы одержали победу. Многие годы рабочие были слепыми, но теперь они прозрели и увидели, кто им друг, а кто враг! Теперь народ знает, с кем ему надо бороться, и понимает, что борьба эта должна быть решительной и беспощадной!

Борьба ушла в подполье, но не остановилась, а продолжалась. Завод Ротшильда по-прежнему бастовал. Иосиф готовил ответ властям, собирался отомстить им за смерть рабочих. В Батуме готовились к первомайской демонстрации. Тифлисская организация помогала батумской организации деньгами и оружием. В случае стрельбы по демонстрантам члены боевой дружины должны были стрелять в ответ.

– Не стреляйте в солдат! – говорил Иосиф. – Солдат – такой же рабочий или крестьянин, обманутый офицерами. В Российской империи нет никого бесправнее и угнетеннее солдата. Стреляйте в офицеров. Когда перебьете их всех, солдаты бросят оружие или же присоединятся к нам. Солдаты не враги вам, они ваши обманутые братья, они – часть народа. Ваши враги – офицеры и казаки.

В начале апреля Иосиф и Коция были арестованы после того, как у них на квартире состоялось собрание с представителями разных батумских заводов. Полиция нагрянула слишком поздно, все собравшиеся уже разошлись. В квартире кроме Иосифа и Коции были хозяин квартиры Дариспан Дарахвелидзе, преданный нашему делу человек, участник собрания, рабочий манташевского завода, и двоюродный брат Исидора Рамишвили Вано, гимназист 6-го класса, пришедший к Иосифу перед самым приходом полиции. Вано часто заходил к Иосифу, брал у него литературу, слушал его объяснения. То, что брат Вано был одним из главных батумских меньшевиков, для Иосифа значения не имело. Он оценивал человека по его делам, а не по его родственникам. Вано всерьез интересовался марксизмом, а Иосиф всегда старался найти время для работы с молодежью.

Считаю своей обязанностью сказать следующее. Приход Вано Рамишвили и то, что на следующий день после ареста он был отпущен полицией, многие товарищи истолковывали неверно. «Вано – предатель, это он выдал Иосифа и Коцию, – говорили они. – Привел полицию и зашел проверить – на месте ли они. Не был бы он предателем, его бы не отпустили».

Те, кто так думает, не правы. Разобью их доводы по порядку.

Первое – я хорошо знаю, как работала полиция. Если уж пришли, так сразу ворвутся. Зачем запускать Вано для «проверки», если в окнах горит свет и видно, что дома есть люди? Нет, полиция зашла бы в дом сразу же, схватила бы всех, устроила бы обыск и оставила засаду. Такая проверка не была нужна.

Второе – от Дариспана я знаю, что пристав, который возглавлял полицейских, несколько раз громко выругался: «Ах, опоздали мы, опоздали». Не доверять Дариспану я не могу, это проверенный человек. Если бы он был полицейским агентом, то выдал бы своих квартирантов полиции еще в декабре 1902 года, в самом начале их работы. Полиция хотела арестовать всех, кто был на собрании.

Третье – Вано отпустили, потому что его не в чем было обвинить. Он сказал, что зашел к Дариспану, чтобы купить у него немного контрабандного табака. С целью конспирации, для того чтобы объяснить соседям и вообще всем, почему к нему домой часто приходят разные мужчины, Дариспан притворялся, будто он торгует контрабандным табаком, который привозили из Турции. В Батуме контрабанда продавалась повсюду, и полиция закрывала на это глаза, потому что каждый контрабандист платил полиции дань. Платил и Дариспан. Покупка полфунта контрабандного табака – это не преступление. То, что Вано вместо мундира был в обычном костюме, тоже не преступление, а обычное дело. В Грузии почти никто из гимназистов старших классов вне стен гимназий мундиров не носил[73]. В том, что Вано и Дариспана на следующий день отпустили, нет ничего подозрительного. Дариспана за торговлю табаком пристав, прекрасно знавший об этом, «оштрафовал» на 50 рублей.

Повторю еще раз: то, что Вано является двоюродным братом Исидора Рамишвили, ни о чем не говорит. Я, например, сын купца Аршака Тер-Петросова, но у меня с моим отцом совершенно разные взгляды.

Арест Сталина был серьезным ударом по нашему делу. Серьезным, но несмертельным. Мы продолжали работать и работали еще активнее, чем раньше.

До своего ареста Сталин успел сделать самое важное. Он создал революционную организацию в Батуме, открыл рабочие кружки, сплотил рабочих и поднял их на борьбу. Начало было положено. Батум присоединился к революционному движению, охватившему весь Кавказ.

 

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: