Сталин в тюрьме и ссылке

Я попал в батумскую тюрьму в конце ноября 1903 года. Меня арестовал на Батумском вокзале жандармский унтер. Надо было сразу дать ему в морду и бежать, но я сделал ошибку – попытался его подкупить. Предложил ему денег, набавил, а тем временем к нам подошел ротмистр с другим унтером. Время было потеряно. В чемодане и корзине, что были при мне, лежала тысяча прокламаций. Еще при мне было важное письмо, которое мне удалось съесть во время первого допроса.

Я говорил, что приехал в Батум из Гори в поисках места. О том, что я последние годы жил в Тифлисе, мне упоминать не хотелось. Это могло побудить жандармов к поискам среди моих тифлисских знакомых. То, что багаж принадлежит мне, я отрицал. Сочинил историю о том, что в одном вагоне со мной ехал армянин по имени Овсеп, с которым мы в пути разговорились. Перед самым прибытием поезда в Батум Овсеп куда-то исчез. Я подумал, что он ушел к знакомым в другой вагон, и прихватил, выходя из вагона, его вещи, чтобы отдать Овсепу на перроне. Я играл свою роль весьма убедительно, настолько, что жандармы мне почти поверили. Они сообщили в Гори, чтобы тамошние жандармы навели справки у моего отца. Я надеялся, что отец подтвердит мои слова. Что бы там между нами ни было, но он все же был моим отцом. Но отец ответил, что три года уже не видел меня. Меня посадили в тюрьму и начали каждый день таскать на допросы.

В тюрьмах наши с Иосифом пути не пересекались. Его выслали из Батума в Сибирь незадолго до того, как я попал в батумскую пересыльную тюрьму. Но многие из арестантов в батумской тюрьме рассказывали мне о Иосифе Джугашвили. Я попытаюсь обобщить их рассказы в один, чтобы дать представление о том, как много полезного и нужного делал Иосиф в тюрьме, в невероятно суровых условиях.

О царской тюрьме кое-кто уже успел написать, и я уверен, что о ней еще многие напишут, так что не буду долго расписывать «прелести» этого проклятого места. Скажу только самое главное. Царская тюрьма и каторга служили одним из главных орудий угнетения. Отвратительные, пагубные для здоровья условия содержания, постоянные унижения и издевательства, полное бесправие заключенных – вот что это было такое. Жаловаться на произвол было бесполезно. Все начальство связано круговой порукой, стоят друг за друга. Тюремный надзиратель – царь и бог, от его воли зависит положение арестанта. Спасало только одно, что все тюремные служители, снизу доверху, были продажными. За деньги можно было купить какие-то поблажки, обмениваться письмами с волей, получать с воли нелегальную литературу для работы в камере и даже устраивать побеги.

В тюрьме все было нелегко, но особенно трудно приходилось тем, кто попадал туда впервые. Это я говорю как опытный арестант. Нигде и никогда больше, даже в суровой Моабитской тюрьме, не было мне так тяжко, как в батумской тюрьме в декабре 1903 года. В небольшой камере, рассчитанной на шестнадцать человек, сидели сорок. Непонятно, кто друг, а кто враг, в каждом, кто со мной заговаривал, я подозревал провокатора. Бесконечные допросы. Тюремная еда, от которой меня с непривычки выворачивало. Неженкой я никогда не был, но я жил в человеческих условиях и ел простую, обычную пищу, а не щи из протухшей капусты с жилами вместо мяса.

У Иосифа до времени батумского ареста тоже не было опыта. Но уже спустя четыре дня после его ареста батумские товарищи получили от него первую весточку. И то было не простое сообщение «я жив-здоров», а деловое письмо, касающееся того, как надо уберечь организацию от полного разгрома. Письма Иосиф шифровал при помощи Евангелия. Это был старый революционный прием, которому он заранее научился. Евангелие было единственной книгой, которую в любой тюрьме мог получить любой заключенный. Тюремщики даже радовались, когда политические просили дать им в камеру Евангелие, они считали, что чтение божественной книги поспособствует излечению от «заблуждений».

Будучи на воле, Иосиф научился не только шифровке писем, но и многому другому, что могло пригодиться в тюрьме. Я, например, этого не сделал, все никак руки не доходили. Так – кое-что слышал, кое-что знал. Кое-что. Главные премудрости тюремной науки мне пришлось осваивать в заключении. Иосиф же с первого дня своего пребывания в тюрьме начал действовать. Наладил связь с волей и другими камерами, в которых содержались политические, организовал других заключенных для борьбы за свои права, устроил в камере кружок, писал статьи и подавал всем пример того, как надо вести себя в тюрьме.

– Спокойный он был, никогда не буянил, но надзиратели боялись его больше, чем беспокойных, – рассказывали мне арестанты. – Он на них так умел посмотреть, что самые наглые начинали вести себя смирно. Он прекрасно знал, что нам положено, и требовал этого от тюремной администрации. Они его боялись. Когда его увезли, у всех надзирателей были радостные лица.

В батумской тюрьме Иосиф организовал два побега политических во время свиданий. Разрешение давало начальство, а надзиратели, ведавшие свиданиями, просто пересчитывали посетителей на входе и на выходе. Сначала в большую комнату, предназначенную для свиданий, заводили арестантов, затем пускали посетителей. Посетителей выпускали первыми. Дважды кто-то из посетителей задерживался в комнате, давая возможность уйти кому-то из арестантов. На все вопросы они растерянно отвечали:

– Мы заговорились и не услышали, что пора выходить.

После второго побега, устроенного таким образом, правила свиданий ужесточились, и бежать таким образом стало невозможным. Но вскоре двое товарищей бежали из тюремного лазарета, и этот побег тоже организовал Иосиф. Товарищи с воли подкупили тюремного врача, чтобы тот уложил в лазарет арестантов по ложным диагнозам и в нужный момент отвлек бы охрану. Врач, который был азартным игроком, пошел на это, потому что ему очень нужны были деньги.

В апреле 1903 года, после года пребывания в батумской тюрьме, Иосифа перевели в кутаисскую тюрьму.

Причин для перевода Иосифа в кутаисскую тюрьму было три.

Первое – нужно было помешать ему продолжать руководство батумской социал-демократической организацией. Исидор Рамишвили надеялся, что арест Иосифа позволит ему возглавить организацию, но ошибся. Это была уже не та организация, что до приезда Иосифа в Батум. На деле до приезда Иосифа никакой реальной организации не существовало. Была кучка болтунов-демагогов, называвших себя «батумской организацией РСДРП» без всякого на то права, а Рамишвили был в ней секретарем. Иосиф и из тюрьмы продолжал руководить организацией, а Рамишвили к тому времени полностью утратил свой ложный, незаслуженный авторитет, потому что рабочие увидели его подлинную сущность соглашателя и предателя.

Второе – Иосиф доставлял тюремному начальству столько беспокойства, что оно всячески пыталось от него избавиться. Совпали желания жандармского управления и тюремщиков.

Третье – кутаисская тюрьма считалась «спокойной», политических арестантов там было гораздо меньше, чем в батумской тюрьме после всех революционных событий, о которых я рассказывал. Кроме того, партийная организация в Кутаисе была в то время слабой и находилась не столько на марксистских, сколько на «умеренных» позициях. Власти надеялись, что Иосиф окажется в Кутаисе без поддержки.

Власти плохо понимали, с кем они имеют дело. В Кутаисе Иосиф вел себя точно так же, как и в Батуме. Он продолжал работать, организовал кружок, писал статьи, установил связь с кутаисскими товарищами. Условия в кутаисской тюрьме были еще хуже, чем в батумской. Здесь в камерах не было нар и арестантам приходилось спать на сыром и холодном каменном полу. Деньги, предназначавшиеся на устройство нар, тюремное начальство положило себе в карман. Были и другие причины для бунта, много причин. В конце июля под руководством Иосифа арестанты предъявили тюремной администрации свои требования, которые, как и следовало ожидать, удовлетворены не были. Тогда во время прогулки арестанты начали стучать чем попало в железные тюремные ворота. Весь город услышал этот шум. Губернатор решил, что в тюрьме началось восстание, и прислал солдат. Начальнику тюрьмы сильно досталось от губернатора за отсутствие нар и за сам бунт. Нары сделали, другие требования тоже выполнили, а Иосифа от греха подальше вернули в батумскую тюрьму.

В батумской тюрьме Иосиф организовал еще один «бунт», который закончился улучшением условий содержания арестантов. В отместку тюремное начальство осенью 1903 года отправило его по этапу в Сибирь в легком пальто, без шапки, валенок и рукавиц. Негодяи надеялись на то, что неугодный арестант простудится по дороге и умрет или тяжело заболеет. Они и подумать не могли, что уже в январе Иосиф вернется в Тифлис и возглавит работу Кавказского комитета[84].

Я бежал из батумской тюрьмы в ноябре 1904 года. Мне смешно сейчас вспоминать мой первый побег. Я называю его «репетицией». Дело в том, что за тюремной стеной ходила пограничная стража, и в первую попытку мне пришлось вернуться обратно в тюрьму, чтобы не попасть ей в руки. Стражники не утруждали себя погоней, они предпочитали стрелять. Так погибли наши батумские товарищи Отар Гонгадзе и Анзор Джаиани. Ночью они должны были принять винтовки, которые по морю доставили из Трапезунда[85], но не смогли этого сделать, потому что были убиты стражниками. В пограничную стражу набирались отъявленные мерзавцы, такие, что родную мать и то бы не пожалели. Смешно вспомнить, как я, крадучись, пробирался обратно к себе в камеру, но «репетиция» пошла мне на пользу. После того как я дважды перелез через мокрую стену в проливной дождь, мне было очень легко перелезть через нее сухую в солнечный день. Не успел часовой отвлечься, как я уже был на той стороне. Я вспомнил добрым словом Иосифа, который посоветовал мне заниматься гимнастикой. Если бы я был не так крепок физически, то не смог бы перемахнуть через стену, которую тюремщики считали «неприступной».

– Здравствуй, Камо! – просто, так, будто мы не виделись один или два дня, сказал Сталин, когда мы встретились с ним в Тифлисе после моего побега. – Хорошо, что ты приехал. Дел много.

Дел и впрямь было много. Близился революционный 1905 год.