 |
Птицы под окнами свили гнездо и в облюбованной нише утром поют своё до-ре-ми-до и копошатся как мыши
|
|
|
|
Птицы под окнами свили гнездо и в облюбованной нише утром поют своё до-ре-ми-до и копошатся как мыши
**
Что это? Дождь разразился внезапно? - Нет, это ветер заставил рябину стучать по подоконнику нервными пальцами длинных и голых ветвей
**
Речь потеряв не слышу ни фига я лишь дятел изнутри стучит по лбу тупые звуки клювов извлекая невнятное бубу-бубу-бубу
**
короткое замыкание
так иногда и во мне промелькнёт образ стишка озаряющим светом вот же оно — себе скажешь — приход! Эй, не зевай и бери в оборот...
... где там…
снова темно
***
Как говорил Лукич: «в финале нужен свет оставь в конце ты место для мажора» но как же быть, коль слов мажорных нет а есть лишь - «рыбий жир», «буржуй», «обжора»
Но майский жук мне в ухо прожужжит... ... и жужелиц оживших вереницы... И воробей, по кличке Вечный Жид в моё окошко утром постучится
Читатель! Ты не понял до сих пор
что это - ожидаемый мажор?
2
Немолодой лысеющий чувак
встал у окна и щурясь близоруко
глядит на парк, кусты, деревья, пруд
понять он хочет, что же с ним не так
но нет в ответ ни звука, ни ползвука
и здесь сейчас совсем ему не тут.
Напрасный труд глядеть на эту даль
на дальние и ближние предметы
искать ответы, не задав вопрос
Сядь на велосипед. Нажми педаль
прикатишь в ослепительное лето
сжигая прошлое, как та комета — хвост
ремейк
Добуду денег, рвану на море забуду-буду тоску и горе куплю " Массандру", бананы, фрукты в уединенном кафе у бухты. Под тентом сидя в плетеном кресле глядишь на женщин, закат и если печаль подкатит, - то, разве, сдуру; гони плутовку - прими микстуру прими микстуру, скажи «да ладно»! Под солнцем юга цветёт лаванда шумят платаны и кипарисы и ветер гонит дурные мысли как облачка, что над морем вьются подобно редким смешным барашкам. Жизнь преподносит дары на блюдце и помирать ни фига не страшно
|
|
|
(1990-2019)
Кофе из Стамбула
Константинополь он же — Византий
он же — Стамбул
в запахах моря,
зелени, кофе
весь утонул Медленно звуки
плыли и волны, и облака словно фелюки.
Городу море
лижет бока. Что там и кто там
движется мимо
в этот момент? - Хлудов, Чарнота
св. Серафима,
приват -доцент в роли Баталова
в том, незабвенном
старом кино? солнце устало
тонет вдали
и ложится на дно
***
Светало и ночь отступала
кругом ни людей ни машин
с вокзала под утро устало
я шёл совершенно один
но путь оглашали мой птицы
безумным скворчаньем во тьме
и что им в июне не спится
совсем как не спится и мне?
Ещё - появившись из мрака
что зеленью буйной зарос
за мной увязалась собака
большой и одышливый пёс
собака с тяжёлой одышкой
печальный доверчивый зверь
сказала «как вышло так вышло
что лаять-кусаться теперь»?
И шли мы по городу, шли мы
болтая с собакой вдвоём
о том, как мы Богом хранимы
прекрасно и грустно живём
Тарковщина
в сумерках вечера
желтые фонари
вспыхивают внезапно
вдоль притихшей реки
и мерцают кострами
в зарослях тёмных деревьев
птицы поют
и играют свирели вдали
про сейчас
Лета не бывает без жары так же, впрочем, как без дубака доступ к солнцу наглухо закрыв выпали в осадок облака поначалу только кап-кап-кап постепенно дождь пошёл в разгон из пещеры крадучись как краб выхожу один я на балкон предо мной туман, туман, туман пение сирен на берегу я стою как в рубке капитан плыть куда? — врубиться не могу. Ветра нет. Упали паруса. Странное предчувствие беды. Стрелки замирают на часах а в ушах один лишь шум воды
|
|
|
Выгорание
Как вологодский сыч живу
хожу во сне по краю
и там - во снах, и — наяву
я выгораю
и ливень за окном шурша
последний уголь гасит
и нет ни мыслей — ни шиша
ни нужных слов в запасе.
струится из меня дымок
когда ветрюга свищет
любить и радоваться мог
потом сгорел, потом - промок
теперь копаюсь между строк
на мокром пепелище
Жизнь как корку хлеба гложет
быстрый времени поток
слышен бег крысиных ножек
бойкий, шустрый топоток
где-то в стенах и под полом
справа, слева, ночью, днём
в небе мутном, в парке голом
в сердце, в разуме моём
Письма Ганса
Моя дорогая Марта! Мы идём на Восток
от гордости за Отчизну - кружится голова
все преграды сметает наш железный поток
скоро уже — Смоленск, ну а за ним — Москва
Месяца через два, в крайнем случае — три мы прикончим медведя, загнавши его в нору... Если прикажет Родина: «Ганс! За меня - умри» Германия ü ber alles — я конечно умру.
Впрочем, уверен, Марта — раньше, чем ляжет снег целым и невредимым я возвращусь назад Часто тебя и дом наш вижу теперь во сне… Вижу костел и речку. Лес и вишнёвый сад.
Впрочем, сентиментальности — к чёрту. Молчу, молчу Все мы должны быть сильными. Слабость сегодня - грех Мы здесь творим Историю. Строим - плечо к плечу Рейха Великого здание — дома для нас для всех
Ты понимаешь, милая, этот масштаб задач всю грандиозность планов наших, их глубину? Жди меня, Марта, осенью. И не грусти, не плач Благословит нас нация за выигранную войну
Грязь — непролазная. Осень. Наш отряд поредел. Дизентерия косит - хуже, чем артобстрел Я пропустил свой завтрак, бегать устав на двор Что если хуже завтра будет, чем до сих пор?
Нет, совершенно не так я представлял войну
Кто-то нас всех подставил. Кто-то нас всех втянул
В эту машину смерти, холода и тоски
Деревенеют пальцы, души, сердца, мозги
3
Нет, никто из вас нас не поймёт
И никто всей правды не расскажет:
Я писал что очень холодно? Так вот:
Это был совсем не холод, даже
|
|
|
