Глава 8 магеллан, которого мы не знаем

 

Каждому школьнику, который имеет “отлично” по географии, известно, что первое кругосветное плавание совершила экспедиция Магеллана, но не каждый знает, что после его гибели на Филиппинских островах только одно из пяти судов экспедиции (“Виктория”) вернулось в Испанию, завершив кругосветное путешествие. Капитаном этого судна был тридцатидвухлетний Себастьян Эль‑ Кано – действительный первый “кругосветчик” Земли. В этой главе, используя записи биографа и почитателя Магеллана ученого Антонио Пигафетта и материалы книги английской писательницы Мейрин Митчелл (смотри список литературы), пойдет рассказ об обстоятельствах гибели знаменитого адмирала, а также, что всего важнее, о некоторых интересных подробностях этой экспедиции.

Начнем с дневника Пигафетта – прямого свидетеля гибели Магеллана.

“В пятницу, 26 апреля 1521 г., Зула, начальник острова Маган (Мактан), прислал к капитан генералу одного из своих сыновей с козами. Он сообщил, что мог бы послать ему все, что было ему ранее обещано, но не мог сделать этого по той причине, что другой начальник, Силапулапу, отказался подчиниться королю Испании. Он просил капитана снарядить одну шлюпку со своими людьми и отправить их той же ночью, чтобы помочь ему сражаться с этим начальником. Капитан‑ генерал решил отправиться сам с тремя шлюпками. Мы настойчиво просили его не ездить туда, однако он, как добрый пастырь, отказывался покинуть свое стадо. В полночь шестьдесят человек в нагрудниках и касках вместе с властителем‑ христианином, наследником и некоторыми именитыми туземцами двинулись в путь на двадцати или тридцати “балангах”. Мы добрались до Матана за три часа до рассвета. Капитан не хотел начинать битву в это время ночи и отправил в качестве посла к туземцам мавра, поручив ему передать им, что если они будут оказывать повиновение королю Испании и признают христианского государя как своего суверена и уплатят нам дань, то он станет их другом, если же они желают другого, то пускай убедятся, какие раны наносят наши копья. Они сказали в ответ, что если у него имеются копья, то копья имеются и у них, хотя и из бамбука, а также колья, закаленные на огне. Они просили нас не начинать наступления теперь, а выждать утра, чтобы они могли набрать побольше людей. Эта просьба объяснялась их намерением побудить нас направиться на поиски их, они же выкопали меж домов ямы, в которые мы должны были попадать. Как только наступило утро, сорок девять человек наших бросились в воду, которая доходила им до бедер. Пришлось проплыть расстояние свыше двух выстрелов из самострела прежде чем добраться до берега. Из‑ за подводных скал лодки не могли подойти к берегу ближе. Когда мы добрались до берега, туземцы, числом свыше 1500 человек, выстроились в три отряда. Увидав нас, они кинулись на нас с невероятными криками, два отряда обрушились на наши фланги, а один – с фронта.

Тогда капитан построил нас в два отряда, и началось сражение. Мушкетеры и лучники стреляли издали около получаса, однако без всякой пользы, так как пули и стрелы пробивали только их щиты, сделанные из тонких деревянных дощечек, и руки. Капитан кричал: “Прекратите стрельбу! Прекратите стрельбу! ” – но никто не обращал внимания на его крики. Когда туземцы убедились, что наша стрельба не достигает цели, они начали кричать, что будут стойко держаться, и возобновили крик с еще большей силой. Во время нашей стрельбы туземцы не оставались на одном месте, а бегали то туда, то сюда, прикрываясь щитами. Они осыпали нас таким количеством стрел и бросали такое множество копий в сторону капитана (некоторые копья были с железными наконечниками), да еще закаленные на огне колья, да камни и землю, что мы едва были в состоянии защищаться. Видя это, капитан отрядил несколько человек с приказом сжечь их дома, дабы подействовать на них страхом. Вид сжигаемых домов привел их в еще большую ярость.

Двое из наших были убиты у домов, мы же сожгли от двадцати до тридцати домов. На нас накинулось такое множество туземцев, что им удалось ранить капитана в ногу отравленной стрелой.

Вследствие этого он дал приказ медленно отступать, но наши, за исключением шести или восьми человек, оставшихся при капитане, немедленно обратились в бегство. Туземцы стреляли нам только в ноги, потому что мы не были обуты. И так велико было число копий и камней, которые они метали в нас, что мы не в состоянии были оказывать сопротивление. Пушки с наших судов не могли оказать нам помощи, так как они находились слишком далеко. Мы продолжали отступать и, находясь на расстоянии выстрела от “берега, продолжали сражаться, стоя по колени в воде. Туземцы продолжали преследование, и поднимая с земли по четыре‑ шесть раз одно и то же копье, метали их в нас вновь и вновь. Узнав капитана, на него накинулось такое множество людей, что дважды с его головы сбили каску, но все же он продолжал стойко держаться, как и подобает славному рыцарю, вместе с другими, рядом с ним стоящими. Так мы бились больше часа, отказываясь отступать дальше. Один индеец метнул бамбуковое копье прямо в лицо капитана, но последний тут же убил его своим копьем, застрявшим в теле индейца. Затем, пытаясь вытащить меч, он обнажил его только до половины, так как был ранен в руку бамбуковым копьем. При виде этого на него накинулись все туземцы. Один из них ранил его в левую ногу большим тесаком, похожим на турецкий палаш, но еще более широким. Капитан упал лицом вниз, и тут же его закидали железными и бамбуковыми копьями и начали наносить удары тесаками до тех пор, пока не погубили наше зерцало, наш свет, нашу отраду и нашего истинного вождя. Он все время оборачивался назад, чтобы посмотреть, успели ли мы все погрузиться на лодку. Полагая, что он умер, мы, раненые, отступили, как только было возможно, к лодкам, которые сразу же двинулись в путь.

Властитель‑ христианин хотел оказать нам помощь, но перед тем, как мы отправились на берег, капитан настоял на том, чтобы он не покидал своей “баланги”, а оставался на ней и наблюдал, как мы будем сражаться. Узнав, что капитан убит, он залился слезами. Если бы не злосчастный капитан, то ни один из наших не спасся бы на лодках, так как, пока он бился, другие успели отступить к лодкам. Возлагаю упование на ваше сиятельство, что слава о столь благородном капитане не изгладится из памяти в наши дни. В числе других добродетелей он отличался такой стойкостью в величайших превратностях, какой никто никогда не обладал. Он переносил голод лучше, чем другие, безошибочнее, чем кто бы то ни было в мире, умел он разбираться в навигационных картах. И то, что это так и есть на самом деле, очевидно для всех, ибо никто другой не владел таким даром и такой вдумчивостью при исследовании того, как должно совершать кругосветное плавание, каковое он почти и совершил.

Бой этот происходил в субботу, 27 апреля 1521 года. Капитан не хотел принять бой в четверг, ибо это был особенно чтимый им день. В этом бою было убито вместе с ним восемь наших людей и четверо индейцев, обращенных в христианство, которые поспешили нам на помощь, другие погибли от выстрелов из орудий на наших лодках. Неприятель потерял убитыми пятнадцать человек, а среди наших раненых было много.

Перед вечером властитель‑ христианин послал с нашего согласия сказать жителям Мактана, что если они отдадут нам тело капитана и других убитых, то мы дадим им столько товара, сколько они пожелают. В ответ они заявили, что мы напрасно воображаем, будто они возвратят нам такого человека, и что они не отдадут его ни за какие сокровища мира, так как они намерены сохранить его у себя как память [о своей победе]”.

Трудно сказать, что сделали жители Мактана с останками мореплавателя. Об обычаях, исчезнувших после крещения висайя (местное племя), не так много сведений. Неизвестно, можно ли отнести висайя тех времен к “охотникам за черепами”. К ним долгое время принадлежали калинга – жители глубинных районов острова Лусон. Многие калинга делали из основания черепа убитых неприятелей ручки, на которых подвешивали гонг. У других племен отрезанные головы передавались местному сторожу, помогая ему охранять деревню от теней усопших и от здравствующих недругов.

Итак, после нелепой гибели адмирала‑ португальца, главным кормчим флотилии и ее командиром становится баскский дворянин и штурман флотилии Хуан‑ Себастьян Эль‑ Кано. Именно он завершает первое в истории человечества кругосветное плавание и приводит свою “Викторию” (один из пяти кораблей) в Испанию, доказав, что земной шар можно обойти за одно плавание.

“Виктория” под командованием Эль‑ Кано прибыла в Испанию 6 сентября 1522 года, через три года после начала экспедиции. Из 265 человек вернулось 17.

Но мало кто знает, что еще при жизни Магеллана в экспедиции чуть было не вспыхнул мятеж. Однако решительность Магеллана и его смелая тактика помогли ему подавить его. “Викторию”, большинство экипажа которой оставалось ему верным, Магеллан захватил так же легко, как мятежники – “Сан‑ Антонио”. Капитан “Виктории” был одним из главарей заговора, и ему вместе с капитаном “Консепсьона” пришлось поплатиться жизнью за свой поступок.

Флагманский корабль “Тринидад” и маленький “Сантьяго” остались верны адмиралу, что после захвата “Виктории” обеспечило ему победу.

Во время схватки на “Виктории” ее капитан был убит. На следующий день по приказу адмирала его труп повесили на рее за ноги. Затем Магеллан данной ему “властью веревки и ножа” приговорил мятежного капитана, словно тот был еще жив, к четвертованию, как изменника. Его голова, ноги и руки были насажены на колья, чтобы все могли видеть, что ждет мятежников.

Вслед за “Сан‑ Антонио” сдался “Консепсьон”, и его капитан Кесада был обезглавлен собственным слугой, которому Магеллан пообещал помилование, если он согласится стать палачом своего господина. Капитана Картахену и священника, который попытался поднять мятеж, Магеллан решил оставить на диком берегу Патагонии, когда флотилия будет покидать негостеприимную бухту Сан‑ Хулиан. Такое наказание, означавшее по сути медленную смерть, сочли еще более суровым, чем кару, постигшую Кесаду. Эти подробности важны, потому что два года спустя в своих показаниях Эль‑ Кано утверждал, что Магеллан проделал все это для того, чтобы назначить капитанами своих кораблей португальцев (что в общем‑ то и соответствовало действительности).

Эль‑ Кано и еще сорок человек также были приговорены к смертной казни, но затем казнь им заменили каторжными работами на время стоянки в бухте Сан‑ Хулиан. Магеллан не мог позволить себе лишиться стольких людей. Поэтому пребывание Эль‑ Кано на посту капитана “Сан‑ Антонио” оказалось более чем кратким.

Для баска свобода не только элементарное право, но и кумир, и нетрудно себе представить, какое унижение испытывал Эль‑ Кано, когда, скованный с простыми матросами одной цепью, он с лязганьем волочил ее по палубе, выполняя самую черную работу – откачивая воду из трюма давшего сильную течь “Консепсьона”. (Если верить рассказу двух членов экспедиции, дезертировавших на Борнео, Магеллан приказал приводить к нему мятежников по одному и каждого ударял по голове. )

После мятежа Магеллан назначил капитаном “Консепсьона” своего соотечественника Жуана Серрана, а позже, когда флотилия покинула бухту Сан‑ Хулиан, Эль‑ Кано был восстановлен в должности штурмана.

Опустим подробности окончания великого путешествия. Лучше с помощью той же М. Митчелл проанализируем некоторые противоречия, возникшие в ходе экспедиции и откроем тем самым интересные факты. Во‑ первых, поскольку Антонио Пифагетта, человек высокообразованный, отправился к императору самостоятельно, чтобы отдельно представить ему свой собственный отчет о плавании, можно заключить, что он относился к Эль‑ Кано очень неприязненно.

Во‑ вторых, приехав ко двору, Эль‑ Кано узнал, что до императора дошли всяческие слухи, в частности, что Магеллан был убит на Мактане не туземцами, а кем‑ то из своих подчиненных. Противоречивы были и сведения, которые получил Карл V о мятеже в бухте Сан‑ Хулиан: некоторые называли виновниками испанцев, другие – португальцев. Это объяснялось прежде всего необъективностью показаний, которые давали моряки с дезертировавшего корабля “СанАнтонио”: одни на допросе высказывались в пользу Магеллана, другие, сторонники его главного врага, кормчего Иштевана Гомиша, возводили на адмирала серьезные обвинения.

Для разрешения всех этих противоречий император приказал следственной комиссии допросить Эль‑ Кано и двух его людей. Дознание началось 18 октября. Допрашивали их раздельно, и сходство их ответов доказывает, что Эль‑ Кано и оба его товарища были на удивление правдивы. Ведь предугадать заранее, какие вопросы им будут заданы (этих вопросов было тринадцать), они, конечно, не могли. Показания Эль‑ Кано наиболее подробны.

На первый вопрос: “В чем была причина разногласий между Магелланом и Картахеной, а также другими офицерами флотилии? ” – Эль‑ Кано ответил, что королевским приказом Картахена был назначен инспектором флотилии и, следовательно, Магеллан должен был советоваться с ним перед принятием какого‑ либо решения. Но Магеллан этого не делал и заявил, будто ничего не знает о приказе. Эль‑ Кано показал, что другие капитаны и члены экипажа опасались, как бы Магеллан не арестовал их, воспользовавшись тем, что на кораблях было много португальцев.

Далее Эль‑ Кано заявил, что капитан Картахена и капитан Кесада просили его помочь им добиться выполнения королевских приказов и что он обещал им свою помощь.

Затем последовало крайне важное показание.

Эль‑ Кано заявил, что Картахена и Кесада приказали послать шлюпку на “Сан‑ Антонио” и захватить его капитана, “чтобы во флотилии не начался мятеж”. Если Эль‑ Кано сказал правду, то недовольные офицеры вовсе не хотели поднимать мятеж, а пытались только принудить Магеллана советоваться с ними. Как уже говорилось ранее, испанские офицеры рассчитывали, что, захватив самый большой корабль флотилии и арестовав его капитана‑ португальца, родственника Магеллана, они тем самым вынудят адмирала пойти на уступки.

На третий вопрос, касавшийся того, почему были убиты два испанских капитана, а третий оставлен на патагонском берегу, Эль‑ Кано ответил, как и ранее: потому что Магеллан не желал согласиться с их требованием советоваться с ними. И добавил, что к тому же адмирал хотел передать командование кораблями португальцам. То же самое Эль‑ Кано отвечает и на четвертый и пятый вопросы, хотя подобное объяснение как будто не может служить ответом на пятый вопрос: “Почему Магеллан провел так много времени в патагонских бухтах, напрасно расходуя провиант и теряя время? ”

Такое повторение обвинения, выдвинутого им против Магеллана, показывает насколько искренне Эль‑ Кано верил, что адмирал сознательно подготавливал замену испанских капитанов португальскими. Как мы знаем, такая замена действительно произошла, однако Эль‑ Кано умолчал о том, что у Магеллана были для этого достаточно веские причины.

Девятый вопрос был таков: “Каким образом велись торговые сделки и все ли точно заносилось в корабельные книги? ”

Ответ Эль‑ Кано тут очень важен. Эль‑ Кано показал, что с того времени, как его избрали капитаном “Виктории”, все до единой торговые сделки заносились к книгу конкистадора. И изъявил полную готовность отчитаться в них. Но что происходило раньше, он не знает, так как и Магеллан, и Карвалью делали все, что хотели.

Это обвинение против Магеллана остается недоказанным, так как не сохранилось никаких его записей. Все документы, находившиеся на флагманском корабле (“Тринидаде”), попали в руки португальцев, когда “Тринидад” сдался им в сентябре 1522 года после неудачной попытки пересечь Тихий океан и достичь Панамы.

Мы не можем судить, справедливы ли были обвинения Эль‑ Кано в той части, в какой они касались Магеллана. Зато мы знаем, что о Карвалью Хуан‑ Себастьян говорил правду, так как сообщения других участников плавания подтверждают это его свидетельство.

Одно из заявлений Эль‑ Кано, сделанных комиссии, крайне интересно. Он указывает, что и Магеллан, и Карвалью, командуя флотилией, не желали сообщать дальнейший ее путь, когда он, Эль‑ Кано, просил их об этом как кормчий своего корабля.

Десятый и одиннадцатый вопросы касались груза пряностей. “Каким образом, даже учитывая ущерб, нанесенный морской водой, гвоздики по прибытии оказалось отнюдь не шестьсот кинталов, занесенных в корабельные книги в момент ее приобретения, а намного меньше? Какое количество гвоздики они скрыли на островах Зеленого Мыса или где‑ нибудь еще в пути, или в СанЛукаре, или поднимаясь вверх по реке? ”

Такие вопросы при подобных обстоятельствах кажутся поразительно меркантильными. Сто восемьдесят пять человек погибли во время плавания ради того, чтобы корона могла получить”этот груз, который принес ей около трехсот пятидесяти тысяч мараведи чистой прибыли; Эль‑ Кано сумел доставить его в Испанию только потому, что совершил подвиг, не имеющий себе равного в истории мореходства, но все это не помешало комиссии его величества не только предъявить Хуану‑ Себастьяну претензии за недовес, но и намекнуть, что он, возможно, припрятал несколько кинталов на берегу в Сан‑ Лукаре (а ведь его единственным желанием было привести свой корабль в Севилью как можно скорее).

В заключение Эль‑ Кано было предложено перечислить все случаи на протяжении плавания, когда делалось что‑ либо противное интересам его величества и в ущерб королевской казне. Ответы Хуана‑ Себастьяна содержат несколько обвинений против Магеллана, которые остались недоказанными, причем одно из них выглядит никак не обоснованным. Он заявляет, что “Магеллан бросил армаду на произвол судьбы”. Это слишком общее обвинение, но, возможно, он имел в виду, что адмирал задержался на Филиппинах, а не отправился немедленно к Молуккским островам*, как требовали королевские инструкции. Он также противоречит всем широко известным фактам, касающимся того, как Магеллан вел флотилию.

Далее Эль‑ Кано заявил, что Магеллан “раздавал штуки материи, собственность вашего величества”, и что он, Эль‑ Кано, “не знает, заносилось ли это в корабельные книги”. Как говорилось выше, у нас нет возможности узнать, что происходило. Выдвигалось предположение, что Магеллан задержался на Филиппинских островах, намереваясь устроить там базы для будущих плаваний к Островам Пряностей. Однако так ли это – неизвестно, поскольку адмирал всегда держал свои намерения в тайне. О том, что ему было известно положение Молукк, показывает записка, которую он подал королю перед отплытием. ходило на самом деле: захватив “Тринидад”, португальцы забрали все документы, находившиеся на флагманском корабле.

Эль‑ Кано добавляет, что при жизни Магеллана сам он ничего не записывал, “потому что не осмеливался”. Это заявление просто непонятно – ведь по крайней мере шесть членов экспедиции вели дневники плавания, и четверо из них находились на корабле Магеллана. Из этого мы можем сделать только один вывод: Хуан‑ Себастьян, как и в предыдущих своих показаниях, старается создать впечатление, что крутой нрав Магеллана внушал страх всем его подчиненным. В заключение он заявляет, что с тех пор, как он сам стал капитаном и казначеем, все до единой сделки заносились в корабельные книги. И что он “готов отчитаться во всем, что им было сделано”.

Теперь, исходя из вышесказанного, по своему усмотрению, вы можете делать свои, надеемся, не окончательные выводы о некоторых обстоятельствах первого кругосветного путешествия.

 

 

⇐ Предыдущая827828829830831832833834835836Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: