 |
Дорогой смерти в Семей (Семипалатинск) 3 глава
|
|
|
|
«Откуда ты знаешь, как там, в Монголии? — спросил я. — Мы же там еще не были. Да и по-любому, ничего подобного».
«Ну ладно, тогда на Казахстан».
«Ну уж нет. На Казахстан совершенно не похоже. С чего ты взял — Казахстан? Здесь вообще по-другому».
«Ну… да, типа того… Зеленее тут, но местность-то все равно плоская».
«Она совершенно другая».
«Другая, — согласился Чарли. — Но все равно плоская». «Не знаю, как ты, а я как пересек границу, так из Казахстана и выехал. На карте есть линия, и это такой барьер: ты въезжаешь в Россию, и на Казахстан здесь больше ничего не похоже. Это же сразу в глаза бросается. Тебе что, так не показалось, Чарли?»
«Ну… то есть… нет… да, деревьев больше стало, и русских здесь больше, чем в Казахстане, но оно и понятно — мы же в России».
«Но здесь же и трава другая, и вообще все другое! Смотри — и поля зеленее, потому что воды хватает».
«Ну хорошо, здесь все другое, — сказал Чарли. — Ты прав, прав, прав. Всё совсем другое». Я повернулся к Клаудио. «Как тут тебе?» «Дорога ровнее, — ответил Клаудио. — Ям нет». «Тебе не нравится? Скучаешь по ямам?» «Ага, когда они есть — находится, чем заняться. Нужно концентрировать внимание, — ответил Клаудио. — Мне в жизни всегда нужно на чем-то фокусироваться».
Чарли стоял на обочине, сняв майку, и играл животом. По его мнению, единственное, чем Россия отличалась от Казахстана — это тем, как тряслось его брюхо в пути. «Это Казахстан», — сказал он и затрясся изо всех сил. «Это Россия». Он слегка побарабанил по животу. «А это будет Америка». Стоит, не шелохнувшись.
Снова очутиться в России было здорово, после Казахстана здесь все казалось таким простым и цивилизованным. В середине дня мы уже были в Барнауле — безумное место, напоминающее городки времен золотой лихорадки начала века. Здесь полно лихачей на машинах с правым рулем (близко Китай и Япония), и по пути к центру города мы проехали несколько аварий. Хотя под дорожными куртками и штанами у нас ничего не было, жара казалась невыносимой, пот лил градом, а ботинки, если их снять, превращались в оружие массового поражения. Мы сходили в душ, причесались и отправились в ресторан под названием «Рок-н-ролл» с надеждой на нескучный вечерок. После стольких долгих и трудных дней в седле хотелось развеяться. Мы решили пуститься во все тяжкие и веселиться всю ночь. Барнаул — город, полный жизни и энергии, в том числе сексуальной: из-за жары почти все местные женщины были одеты ну о-о-очень откровенно.
|
|
|
«Блин… ты только посмотри на нее! — сказал Чарли в сторону молодой русской девушки, не спеша продефилировавшей мимо. — Да здесь встань в любое время суток — и мимо тебя за три минуты пройдут двадцать красоток, все в мини-юбках и с длиннющими ногами. Зашибись!»
Барнаул — классное место. Впервые за неделю встретившись с командой, мы уселись на террасе в ресторане под развешанными везде китайскими фонариками, ели мексиканскую еду, болтали и отлично проводили время. Мы с Чарли давно уже так не общались — просто веселясь и откалывая глупые шуточки.
«Дикая природа свое дело сделала, — сказал он, — там, конечно, хорошо, но только тогда я понял, как сильно люблю города».
К несчастью для Чарли, уже завтра нас снова ждало лоно природы. Весь день, что мы ехали в Горно-Алтайск, он вел себя очень тихо, держался сзади. «По моим ощущениям, все идет не так, как я хочу, и мне нужно время, чтобы к этому привыкнуть», — сказал он; но может, дело было в нашем споре на выезде из города. Мы тогда поспорили, кто поедет впереди. Чарли всегда рвется вперед, и чаще всего меня это устраивает. Только я тоже иногда устаю болтаться в хвосте. «Мне не хочется все путешествие проехать, будто у кого-то на привязи, — сказал я. — Не об этом я мечтал». Но стоило мне обогнать остальных, как мы терялись, Чарли тут же отправлялся на ближайшую заправку, узнавал дорогу и выходил вперед, не давая мне возможности разобраться во всем самостоятельно. Тем не менее, было здорово ехать через солнечные равнины и прохладные сосновые леса, в которых время от времени попадались озера. Так, в конце дня и приехали в Горно-Алтайск. На ночь нас устроили на четырехэтажной даче. Она была похожа на альпийское шале, и, наверное, когда-то здесь был штаб секретной службы. Было не очень понятно, где и с кем мы находимся, но мне такое положение вещей стало даже нравиться: ты приезжаешь, тебе говорят, куда поставить мотоциклы и где ложиться спать. Никаких предварительных переговоров, никакой возни.
|
|
|
На следующий день мы поднялись выше в горы; дорога вилась по густым лесам и плодородным полям, вдоль извилистых речек, через горные долины, словно выстланные ковром из алого вереска. Этому отрезку маршрута мы в подготовительный период особого внимания не уделяли, но тот день казался на данный момент самым лучшим. «Мы проскочим кусочек России между Казахстаном и Монголией», — думали мы раньше и даже не подозревали, что Алтайские горы станут одним из самых ярких впечатлений за всю поездку. Я словно попал в рай и никак не мог налюбоваться пейзажем, меняющимся с каждым поворотом дороги. Красота здесь поразительная, на берегу рек часто попадаются маленькие поселения с деревянными домиками. Дети и старушки с ведрами ходят на реку за водой для полива огородов, а неподалеку лесорубы валят лес.
Как и накануне, стояла жара. Хотя под курткой и штанами у меня ничего не было, по спине текли ручейки пота. У одной горной речки мы остановились, разделись и решили искупаться голышом.
«А-а-а-а! Куда подевался мой пенис?!» — закричал я, зайдя в реку и тут же выскочив из нее. Река эта текла сверху, с горы, где таял снег, и вода в ней была ледяная. Ну, на гениталиях моих это и отразилось соответственно.
«Черт, я туда не полезу, — закричал Чарли с берега. — Слишком уж холодно».
Но я заставил себя растянуться под водой, чтобы смыть весь пот и остыть. «А-а-а-а! Ноги замерзли! И член совсем пропал!» — кричал я.
|
|
|
Клаудио спокойно зашел в воду, слегка поморщившись от холода, но без особого шума. «Холоднее всего ногам, — сказал он, поплескав водой на грудь. — Наверное, потому что в ботинках им жарче всего». Чарли, наконец, тоже набрался храбрости. Осторожно ступая по камням, он вдруг спрыгнул в воду и тут же выскочил, вопя от холода.
«Это так освобождает! — кричал я, пока бежал голышом по берегу к мотоциклу. — Три голых мужика на лоне природы. Нам бы еще барабаны и луки со стрелами».
Лучшим в этом внезапном купании было то, что мы избавились от одержимости графиком. Всего неделю назад нам бы даже в голову не пришло тут остановиться — перевешивало стремление все время ехать вперед, несмотря ни на что и не отвлекаясь. Мы, наконец, поняли: если постоянно думать только о милях, ничего не получится увидеть на пути. Мы на три с половиной дня отставали от графика, но это больше не имело значения.
Дни сливались один с другим. Интересного было много, но мы уже не так увлеченно смотрели по сторонам. Я стал меньше фотографировать, меньше говорить об увиденном и сделанном за день — я больше не чувствовал себя туристом или путешественником. Путешествие стало образом жизни.
В конце дня мы поняли, что извилистые дороги, ведущие к монгольской границе, которая закрывалась в семь, не позволят нам успеть вовремя, и решили разбить лагерь еще у одной реки. Мы связались с остальными по спутниковой связи и в первый раз за всю поездку договорились ночевать все вместе. Дэвид, еще ни разу не изведавший радостей ночевки под тентом, любил говорить: «Ценители домашнего уюта не спят в палатках». Но вот он приехал, и выяснилось: у него есть абсолютно все для того, чтобы сделать ночь под открытым небом максимально комфортной. Похоже, любители домашнего уюта в палатках все-таки спят. Там были два больших складных стула для Расса и Дэвида, продюсеров, и по одному поменьше для всех остальных, очень стильный металлический столик с рифленым верхом и две двухконфорочные газовые плитки. Это все сильно отличалось от «кемпинга по минимуму», к которому мы привыкли.
|
|
|
Пока другие собирали хворост для костра и готовили ужин из тунца и кукурузных макарон, я впервые за всю поездку достал удочку. Забрасывал ее несколько раз, но так ничего и не поймал. Потом мы все вместе ужинали, сидя вокруг большого костра, смотрели на огонь, рассказывали страшилки про привидения и болтали до самого утра. Еще мы по очереди пели: сначала Василий спел народную сибирскую песню, потом Джим спел что-то на чешском, и потом я исполнил шотландский гимн «Цветок Шотландии». Это была отличная ночь — именно так я и представлял себе общение с командой: встречаемся каждые пять-шесть дней для обмена впечатлениями и историями, приключившимися за время пути, а остальное время проводим отдельно. Все получилось прекрасно. Мы многое пережили вместе, так что Дэйв, Расс, Джим, Василий и Сергей стали для нас родными, почти как лучшие друзья.
Весь следующий день мы поднимались выше в горы по дорогам, окруженным снежными пиками. С вершины была видна наша дорога: она расстилалась впереди — прямая как стрела, узкая лента асфальта, разрезающая широкую равнину, бегущая вниз по склону, через долину и вверх по другому холму, и не было у нее, насколько хватало глаз, ни единого изгиба. А дальше простиралась Монголия. Ехать было легко и приятно, но после долгого ночного бдения у костра на прямой и ровной дороге ужасно клонило в сон. Когда мы добрались до границы, у меня закрывались глаза, поэтому я свернулся клубком на бетонном полу и оставил Чарли и Клаудио разбираться с пограничниками.
Через два часа мы были на нейтральной территории. За нами — российский пограничный пост, новенькая, свежая бетонная дорога и стальные здания. Мы съехали с холма и направились к кучке покосившихся деревянных хибарок, которые последний раз красили, кажется, лет пятьдесят назад. Очень скоро асфальт под колесами кончился, и начался гравий. Впереди ждала монгольская граница, которая, как нам говорили, была закрыта для людей с Запада. Этот пропускной пункт предназначался строго для граждан России и для монгольского грузового транспорта и казался не очень часто используемым. Но наш штаб на Шепердс-Буш отлично потрудился и добыл специальное разрешение на въезд в Монголию с запада. Еще можно было проехать на восток страны до Улан-Батора по трассе, которую туристы посещают совсем не часто. Мы быстро разделались с формальностями и въехали на территорию Монголии, где, едва повернув за угол, оказались посреди стада яков. Штук пятнадцать-двадцать здоровых волосатых монстров. Мы кое-как оттуда выбрались и встретились с нашим местным связным, девушкой Кариной, которая ждала нас здесь уже четыре дня. Она была ужасно рада встрече и повязала на мотоциклы голубые ленточки — по монгольской шаманской традиции они должны приносить удачу младенцам и повозкам. Я был решительно настроен ехать дальше самостоятельно, так что мы быстренько попили чая и отправились в путь, договорившись встретиться с командой у Белого озера через пять или шесть дней. Стоило нам отъехать, как на связь вышел Чарли: «Ну что это за дороги, а? — пожаловался он. — Будто в каменный век вернулись. Во что мы опять вляпались?» Нам говорили, что дороги будут плохие, но чтоб настолько…
|
|
|
«Уж лучше бы песок был, чем этот гравий», — сказал я.
«А я бы даже на грязь не пожаловался, — ответил Чарли. — Сухая грязь была бы еще ничего, а то эта каменистая гравийная фигня — ужас просто».
Дороги там чудовищные. Они едва обозначены на ландшафте, и мы пробирались по ним с огромным трудом; ничего подобного до этого не встречалось. Это даже не дороги, а, скорее, тропы, проложенные повозками кочевников и стадами животных. Мы ехали параллельно равнинам цвета грязи, а бескрайнее небо оттеняло крутые холмы и горы миллионами оттенков коричневого; степь пересекали одновременно пять или шесть дорожек, и было трудно понять, какая куда ведет. В паре сотен ярдов от меня ехал Клаудио, поднимая за собой облако каменистой пыли. Чарли возглавлял наш маленький отряд и ехал посередине, как бы на острие стрелы, а я держался на приличном расстоянии слева. Я надеялся, что в Монголии мы сможем нагнать упущенное время, но сейчас стало понятно: даже сто шестьдесят километров в день — трудная задача. Монголия обещала стать настоящей проверкой для нас и для мотоциклов.
На скорости 30 км/ч и по разбитой дороге мы въехали в наш первый монгольский город. «Только бедность, — сказал Чарли, — больше здесь ничего нет».
Все дома были в трещинах. Появился человек с ребенком. Они оба выглядели ужасно, ребенок весь грязный, босой, сопливый, с исцарапанными руками и лицом. «О, господи», — воскликнул я, заранее представляя грядущие впечатления. Мы думали, что Монголия станет нашим земным раем, нашей Шангри-лой, а тут вдруг появился риск оказаться в некоем подобии ада.
Мы двинулись дальше и доехали до реки с зелеными берегами. Шел уже десятый час вечера, небо темнело, и, похоже, приближалась гроза, поэтому мы решили разбить лагерь. Только мы поставили палатку, как поблизости остановился грузовик. Из него выскочили двое рабочих-строителей в синих тканевых куртках и шапках и побежали под горку к нам. Они внимательно рассмотрели мотоциклы, завороженно оглядели все приборы и переключатели. На карте, вставленной в крышку кофра, мы показали им наш маршрут, от Лондона до Нью-Йорка. Потом они сбегали в кабину своего грузовика и принесли бутылку водки.
«Спасибо большое, — сказал я, тряся головой, — но я не буду». Они явно хотели распить ее с нами, но после первого шока от прибытия в Монголию и долгого дня в седле такого желания не было ни у кого из нас. Я достал из кармана клочок бумажки и стал искать подходящие фразы на монгольском.
«Sain baina uu? — сказал я. — Как поживаете?»
Один из рабочих, тот, что поменьше, покачал головой: «Kazakh».
«Sain baina uu?» — повторил я. «Kazakh».
«А, вы из Казахстана?»
«La, Kazakh», — ответил он. Да, он из Казахстана.
«Rakhmet», — сказал я. К сожалению, единственное казахское слово, которое я запомнил, это слово «прощай».
Казахи засмеялись. «Rakhmet, la, Kazakh». Они все пытались всучить нам эту бутылку монгольской водки, давая понять, что отказ не принимается. Если уж мы не хотим ее пить, то должны хотя бы оставить себе. Я чувствовал: надо дать им что-то взамен, поэтому достал из сумки пару маленьких бутылочек «Джонни Уокера», которые возил с собой специально для таких случаев.
«Это из моей страны, — сказал я. — Шотландское виски». Брови у них полезли на лоб от удивления, пока они разглядывали бутылочки у себя в руках. Надеюсь, удивлял их золотистый цвет виски, а не размер бутылочек, полученных взамен литровой бутылки водки. После рукопожатий они укатили, а мы принялись готовить ужин. Вода как раз начала закипать, когда я оторвал взгляд от котелка и увидел темную фигуру всадника, нарисовавшуюся в треугольнике предгрозового неба между двумя горами. Паренек лет четырнадцати, не больше, остановился в метрах двадцати и внимательно нас разглядывал.
«Чего это он ближе не подходит?» — спросил Чарли.
«Может, мы сами должны к нему подойти», — ответил я.
Мы подошли к мальчику. Лошадь у него была маленькая, гнедая, с пышной черной челкой и белой звездой на вздернутом носу. Я погладил ее. «Привет. Хорошая лошадка», — сказал я. Парень поглядел на меня, в руке у него был прут, которым он правил лошадью. У него были темные глаза, которые смотрели очень пристально. Может, мальчик нас побаивался. Мы по очереди пожали ему руку. Он еще немного постоял, посмотрел и потом развернул лошадь.
«Ну что ж, тогда до свиданья», — сказал я. Парень прищелкнул языком и пустил лошадь легким галопом, выдав нам на прощание широченную белозубую улыбку. Мы снова занялись варящейся в котелке едой. И тут появился еще один всадник. В синей куртке на молнии и в зеленой шапке цвета хаки, он был постарше и повыше своего предшественника, но его белая лошадь была такая же маленькая. И снова он остановился метрах в двадцати и стал наблюдать.
Я подошел к нему. «Я Эван. Это Чарли. А как вас зовут?» Переложив поводья в одну руку, он похлопал себя по груди «Лимбеник», — представился он. По крайней мере, я именно так расслышал. Он спрыгнул с лошади, продемонстрировал нам ее во всей красе, будто бы собираясь продать, и показал мне знаками, что я должен на нее сесть. Я забрался в седло и взял хлыст — шнур на деревянной рукоятке. Я просидел на лошади пару минут, пока Чарли пел нашу традиционную песню — «…из Лондона в Нью-Йорк на мотоциклах…» — а Лимбеник кивал и улыбался. Потом я спрыгнул с лошади, а Лимбеник забрался на нее, развернулся и ускакал прочь. Нам осталось только размышлять о своем первом контакте с местными жителями.
Чарли на Белом озере в Монголии.
Эван в окружении толпы любопытных.
Чарующая красота Монголии.
Въезжаем в Улан-Батор с Тедом Саймоном (на переднем плане слева). Именно классическое произведение Теда «Путешествия Юпитера» вдохновило меня на это путешествие, так что встретиться с ним сейчас было очень здорово.
В Улан-Баторе множество детей-сирот живет в подвалах в ужасающей нищете. Мы познакомились с некоторыми из них и посетили местный сиротский приют Unicef.
На границе между Монголией и Россией.
На берегу озера Байкал, которое содержит пятую часть запасов пресной воды на земле.
Авария на дороге в Сибири; водитель все еще в грузовике, дремлет. Когда мы спросили, живой ли он там, он просто пожал плечами, сказал 'Normalya' и снова заснул.
В Сибири многие дороги оказались затопленными. Ехать по ним — изматывающий, непрестанный труд.
Еще один день, еще один мост.
Чарли готовит еду во время одной из наших многочисленных переправ.
Отдых в конце Дороги Костей. После стольких тяжелых дней она, наконец, почти позади.
Одна из наших последних рек на Дальнем Востоке России. На пути к Магадану мы пересекли десятки рек.
Без наших партнеров Дэвида (крайний слева) и Расса (крайний справа) у нас бы ничего не получилось…
…но, в конце концов, остались только мы вдвоем и два наших BMW 1150GS Adventure.
ЧАРЛИ: Спали мы долго, лагерь свернули поздно и уехали тоже поздно, но выспались очень хорошо. Решив доехать до Улаангома, торгового города в 200 км к востоку, мы поехали по местности, словно созданной для великанов. Солнце палило, нигде не было ни травинки, ни кустика — так что земля и горы блестели как золотые. От такой красоты дух захватывало. Мы поехали по дороге, ведущей в ущелье, на выходе из которого стоит Бооморон. Городок небольшой, но при отсутствии дорожных указателей и таком состоянии дорог было совершенно невозможно понять, как из него выехать. Мы спросили дорогу у прохожих, но они нас не понимали, так что пришлось вернуться на заправку.
Там за считанные минуты вокруг собралась толпа людей, желающих посмотреть на мотоциклы. Они были невероятно дружелюбны, но дорогу подсказать никто не мог. Потом появился парень в костюме, который ехал на мотоцикле с приятелем на заднем сиденье. Мне показалось, что он сможет нам помочь. «Улаангом?» — спросил я, показав на карту в руке. Он помотал головой и рукой изобразил волну — там была река. Потом, указав на мой байк, он показал, что река эта слишком глубокая, и на мотоцикле через нее не переправиться.
«Улаангом?» — спросил я еще раз. Он скрестил руки в виде «X» — всем понятный знак, что дорога закрыта.
Я пожал плечами. Парень похлопал по моему мотоциклу, отобрал у меня карту и пальцем провел линию вокруг большого озера.
«Кажется, он хочет сказать, что уровень воды в реке слишком высокий, и нам придется ехать вокруг озера Ачит, чтобы перебраться на другой берег», — сказал я Эвану. «Черт. И как теперь? — спросил он. — Это большой крюк. Километров 250, как пить дать. Знаешь, Чарли, он весь такой в костюме и, похоже, знает, о чем говорит. Если он говорит, что реку не перейти, мы должны поверить».
Мы и поверили. Парень сел на мотоцикл, они с другом проводили нас на несколько километров от города, потом остановились и показали, что надо ехать вперед, по дороге вокруг той большой горы. Я был почти в отчаянии. Мы только что выехали из города, который оказался кучкой лачуг, и теперь должны были ехать по дороге, которой, кажется, вообще никто не пользуется. Я чувствовал приближение истерики и никак не мог с этим справиться. Главные дороги, на карте обозначенные толстыми красными линиями, в лучшем случае оказывались разбитыми проселками. Эта дорога, которой пользовались даже меньше, чем всякими второстепенными трассами, в какой-то момент грозила вообще исчезнуть, оставив нас где-то посреди монгольской глуши. Других машин нигде не было, мы могли рассчитывать только на системы GPS — без них совсем бы пропали.
Как я и думал, дорога скоро исчезла, и нам пришлось ехать по широким равнинам из камня и гравия, одним глазом поглядывая на экран GPS, чтобы не отклониться от верного направления. Мы прибыли в селение с ярко окрашенными глинобитными лачугами. Из них тут же высыпали дети, стали нас разглядывать, смеяться и щупать мотоциклы. Они показали нам, куда ехать, и мы двинулись дальше. Иногда даже попадалась дорога, и мы ехали по ней несколько километров, воспрянув духом, но потом она разделялась на две или три другие — одна вела вверх, на холм, другая вокруг него, а третья — через степь, и мы снова терялись в догадках, куда ехать. Такой тяжелой езды у нас еще не случалось, было гораздо хуже, чем даже в те три дня на Дороге Смерти в Казахстане, потому что здесь дороги вообще не было и ехать приходилось то по камням, то по глубокому песку, то по грязи. И никаких передышек, никаких хотя бы коротких участков утрамбованной почвы или асфальта. Очень тяжело. Я постоянно думал: что я здесь делаю, черт возьми? Зачем я тут? Кто предложил нам сюда поехать? Ужасно хотелось домой. В первый раз я совсем пал духом, настроение было плохим еще и потому, что я ничего не ел с утра.
Мы подъехали к реке, которая текла прямо через степь. На берегах этой неширокой речки лежало по 5–7 метров грязи. Я настроился решительно и пересек ее с первого захода. Эван упал, и его пришлось вытаскивать из грязи. Клаудио, как обычно, пошел своим путем и тоже без особых усилий переправился. Еще через несколько километров нам попался исключительно грязный участок, и мотоцикл Эвана утонул в грязи по самую ось. И вот, пока мы с Клаудио вытаскивали его, подъехал синий грузовичок. Словно перенесенный сюда из пустынь американского запада тридцатых годов, он был весь загружен всяким домашним скарбом, включая цыплят в клетке и козла, все это добро было накрыто ярким брезентом. Мы решили, что это перевозили юрту — такую круглую палатку из белого войлока и холста, в Монголии до сих пор многие в них живут. Где-то в глубине кузова лаяла собака. Из кабины грузовика и из-под брезента высунулись с десяток мужчин и несколько мальчишек. Они подошли к нам и помогли вытащить мотоцикл Эвана из грязи. Эван завел мотор и забрызгал наших монгольских помощников грязью, вылетевшей из-под колеса. Он сразу же испугался. «Извините ради бога, простите», — заговорил он, когда самый заляпанный грязью парень выразительно на него посмотрел.
Я через грязь ехал осторожно, поэтому не упал. Клаудио, как обычно, гнал по полной, умудряясь удерживать мотоцикл, когда тот совсем уж готов выскользнуть из-под него. «И как он это делает? — сказал Эван. — Аж зло берет».
До конца дня мы мало кого видели. У тех немногих, кто все-таки попадался на пути, мы спрашивали дорогу. Монголы — кочевой народ, они отлично ориентируются в своей стране без всяких карт и дорог. А когда уточнить направление было не у кого, мы спокойненько ехали дальше и надеялись не потеряться. В конце дня мы приехали в Хотгор, шахтерский городок, где надеялись заночевать. Но так как все местные оказались в дым пьяными, пришлось ехать дальше. В конце концов мы добрались до высохшего русла реки метров 400 шириной, где и разбили лагерь. Над головой кружил орел, надвигалась грозовая туча, а мы принялись фильтровать воду, всей душой желая оказаться в каком-нибудь более приятном месте.
День получился очень изматывающим. Объезд вокруг озера означал, что мы совсем не продвинемся на восток. «Это все как пересекать Трафальгарскую площадь, делая крюк через Уэльс», — сказал Эван.
Наверстать отставание от графика нам тоже не удалось. Мы потеряли уже как минимум четыре дня, и оставалось объехать еще половину озера. Езда была тяжелой, дорога скользкой, и мы могли смотреть вперед максимум на 10 метров от переднего колеса. Это высасывало всю энергию, деморализовало, и конец этого мучения не предвиделся.
«Все, я без сил», — сказал я. Последний выходной у нас был в Алма-Ате, и ежедневная езда начала давать о себе знать.
«Скучаю сегодня по дому как никогда, — ответил Эван. — Как же хочется прийти домой и залезть в постель вместе с Ив».
ЭВАН: На следующее утро, быстро позавтракав, мы начали складывать вещи и обнаружили, что у Клаудио на мотоцикле треснула рама, сбоку слева, под одним из кофров. Это была первая серьезная поломка у наших BMW. Мы поехали дальше, решив не думать пока о трудностях и сосредоточиться на безумном мероприятии — езде по стране, где выход реки из берегов может отправить вас в 250-километровый объезд. Мы вернулись в Хотгор, чтобы пополнить запас воды из местной цистерны, предварительно почистив ее специальными таблетками, и потом начали первый подъем к горным перевалам — всего нам предстояло три таких «восхождения». На тяжелогруженых мотоциклах это было нелегко, но мы не сдавались — хотелось доехать до Улаангома уже сегодня вечером. Мы чувствовали себя героями приключенческой книжки. Дорога нам попалась очень коварная, местами подтопленная, каменистая и грязная, очень широкая и самая ужасная из всех, по каким мне когда-либо приходилось ездить. Еще тяжело было знать, что у мотоцикла Клаудио треснула рама и может окончательно сломаться в любой момент. На вершине первого перевала мы встретили кочевника верхом на лошади с тремя верблюдами и парой собак. Это был человек с очень яркой внешностью, с тонкими чертами лица, очень красивый, с гордой осанкой. Одетый в традиционную одежду — высокие кожаные пастушьи ботинки, монгольскую шапку и тяжелый шерстяной многослойный балахон — он пас своих верблюдов в горах. Идеальный пастух, как с картинки, он так точно вписывался в пейзаж, что можно было принять его за видение. Мы проехали мимо, потом остановились и оглянулись. Он медленно подъехал ближе, спустился с лошади и встал на расстоянии, наблюдая за нами. Похоже, в Монголии все так делают: стоят и не спеша разглядывают незнакомцев. Потом так же медленно человек подошел к нам, и мы пожали друг другу руки. Он обошел мотоциклы, рассмотрел их внимательно, что-то говоря себе под нос красивым, мелодичным голосом. Пастух был очень загорелым, сразу видно: вся его жизнь проходит на открытом воздухе. Пока мы разговаривали, не очень-то понимая друг друга, но все же как-то общаясь, мне пришла в голову идея. Утром я крепил к мотоциклу палатку, наткнулся на свой бинокль и понял, что в пути он мне, скорее всего, не понадобится. И вот сейчас я придумал, как с ним поступить. За спиной у пастуха висело ружье, ему, наверное, все время приходилось высматривать волков. Я протянул ему этот бинокль, и пастух стал смотреть в него на горы. Медленно поворачиваясь, он произнес названия всех гор вокруг, какие только смог увидеть. Указав на одну из гор вдалеке, он дал понять, что эта гора на другой стороне озера, и когда мы до нее доберемся, то снова окажемся на главной дороге. До горы еще было очень далеко, но зато мы увидели конечную цель, и я поблагодарил пастуха. Он положил бинокль в футляр и передал его мне.
«Нет, — сказал я. — Я дарю его вам». Обеими руками я оттолкнул бинокль от себя. «Вам он гораздо нужнее, чем мне».
Было видно, что пастух сомневается. Но потом он широко улыбнулся и взял подарок, знаком благословив и поблагодарив меня. Это был чудесный момент, совершенно спонтанный. Меня поразило, как прекрасна жизнь этого пастуха, и было очень приятно сделать подарок человеку, живущему на вершине горы, ездящему на лошади, следящему за пасущимися верблюдами и знающему названия всех гор вокруг. Он так органично здесь смотрелся и был с нами так любезен, что в тот момент я прямо-таки влюбился и в него, и во все эти горы, и в Монголию.
Мы попрощались с пастухом и поехали вниз с горы. Спуск тоже был тяжелым, мотоциклы постоянно скользили на песке и грязи, но у нас все получалось. Чарли ехал чуть впереди, и мы быстро продвигались, ведь душу грела приятная мысль: скоро опять появится дорога.
«Я упал. Сильно». Это был Клаудио по радио. Он так спокойно говорил, что сразу стало ясно: дело серьезное. «Ну все, кирдык, — подумал я, — дело плохо».
«На какую сторону? На какую сторону байк упал? — спросил Чарли и тут же поправился: — То есть, ты цел?»
«Ну конечно, Чарли, молодец, ты хотел сказать: «Ты сначала сам упал и только потом мотоцикл уронил», да?» — сказал я, злясь, что Чарли, похоже, больше волновало состояние мотоцикла, а не Клаудио.
Мы развернулись и поехали наверх, где и нашли Клаудио: его мотоцикл лежал на боку, а сам он стоял рядом с озабоченным выражением лица. Мотоцикл зацепился за скалу правым кофром, от этого его развернуло, и он упал на левый бок, где уже была трещина. Чарли соскочил с мотоцикла.
«Ну блин, ну как же так можно-то! Поосторожнее надо было… Это же совсем… — набросился он на Клаудио. — Мы же тебе все время говорили — не надо лихачить».
|
|
|
