 |
Принятые сокращения 2 страница
|
|
|
|
Мысль о связи Тютчева с традицией XVIII в. быстро вошла в научный обиход — стимулируя дальнейшее обсуждение вопроса, вызывая полемику и коррективы. В. М. Жирмунский, признавая ее в целом верной, замечал " < …> связь Тютчева с Державиным чрезвычайно преувеличивается отнесением Тютчева к литературной группе «архаистов» (Ю. Тынянов): каковы бы ни были личные и литературные отношения Тютчева и «архаистов», в его лирике признаки «архаизма» играют совершенно второстепенную роль" (Жирмунский, стр. 100). Под влиянием Эйхенбаума и Тынянова зависимость раннего Тютчева от Державина отмечал Чулков (Г. Чулков. Отроческое стихотворение Тютчева. — «Феникс». Сб. художественно-литературный, научный и философский, кн. 1. М., 1922, стр. 139–141; его же. Тютчев и Гейне. — «Искусство», 1923, № 1, стр. 364). Одна из наиболее интересных в этой связи работ принадлежит Л. В. Пумпянскому, который, глубоко расходясь с методологией Опояза, в результате своего анализа пришел, однако, к выводам, близким к тыняновским (Л. В. Пумпянский. Поэзия Ф. И. Тютчева. — В кн.: Урания. Тютчевский альманах. Л., 1928).
Концепция Тынянова — Эйхенбаума и в дальнейшем оставалась в центре изучения поэтики Тютчева а. Большинство позднейших исследователей так или иначе отмечали связь Тютчева с архаистической и — уже — державинской традицией. Ср., в частности: В. А. Малаховский. Проблема Тютчева в истории русского литературного языка. — Уч. зап. Куйбышевского пед. и учительского ин-та, вып. 7, 1943; Б. Я. Бухштаб. Вступит. статья в кн.: Ф. И. Тютчев. Полн. собр. стихотворений. Л., 1957; то же: Б. Бухштаб. Русские поэты. Л., 1970, стр. 63–70; Л. Гинзбург. О лирике. М. -Л., 1974, стр. 97, 101. Эту связь признают и те авторы, которые полемизируют с Тыняновым, — см., напр.: Н. В. Королева. Тютчев и Пушкин. — В кн.: Пушкин. Исследования и материалы, т. IV. М. -Л., 1962, стр. 188–190; R. A. Gregg. Fedor Tiutchev. The Evolution of a Poet. New York and London, 1965, pp. 34–35, 40. К. В. Пигарев, полагая, что тыняновские выводы " были явно преувеличенными", тем не менее утверждает: " Образные, стилистические и фразеологические особенности тютчевских стихов не раз заставляют вспомнить о Ломоносове и особенно о Державине" (К. Пигарев. Жизнь и творчество Тютчева. М., 1962, стр. 269, ср. стр. 272, 274–275). Ср. стиховедческие данные об " ориентации метрики Тютчева < …> на традицию XVIII века": Л. Новинская. Роль Тютчева в истории русской метрики XIX — начала XX века. — В сб.: Русская советская поэзия и стиховедение. М., 1969, стр. 221. Вместе с тем высказывались мнения об убывании архаистических элементов в процессе эволюции поэзии Тютчева. См., напр.: Э. Коллер. Архаизмы в рифмах Тютчева. — " Studia Slavica". Academiae scientiarum Hungaricae, t. XX, fasc. 3–4, 1974.
|
|
|
а Как видно из тезисов лекции Эйхенбаума о Тютчеве, прочитанной в Саратовском ун-те 22 мая 1944 г., сам он продолжал придерживаться этой концепции (ЦГАЛИ, ф. 1527, оп. 1, ед. хр. 158).
Если зависимость Тютчева от XVIII века установлена, то вопрос о его отношениях с поэзией 1810-1830-х годов не столь ясен. Эйхенбаум предпочитал говорить о сочетании у Тютчева традиций Жуковского и Державина, осложненном немецким влиянием (ЭП, стр. 395); ср. мнение Н. В. Королевой, согласно которому Тютчев " взял за основу поэтический язык Жуковского" (" История русской поэзии", т. II. Л., 1969, стр. 196). В этом плане указания Тынянова на роль кружка Раича, " итальянской школы", воздействие немецкой романтической традиции в области жанра (обычно обращают внимание на тематическую общность и возможные философские параллели — Шеллинг, Шопенгауэр) — с учетом данного в статье " Пушкин и Тютчев" очерка стилевой «ситуации» в лирической поэзии эпохи — сохраняют значение нетривиальных исследовательских тем. Ср. попытку построения, основанного на идеях Тынянова: В. В. Кожинов. О «тютчевской» школе в русской лирике (1830-1860-е годы). — В кн.: К истории русского романтизма. М., 1973.
|
|
|
[49] В 1923 г. исполнялось 120 лет со дня рождения и 50 лет со дня смерти Тютчева.
[50] Имеются в виду статьи " Тайна Тютчева" (в кн.: Д. С. Мережковский Две тайны русской поэзии. Некрасов и Тютчев. Пг., 1915) и А. И. Тинякова " Великий незнакомец" (" Северные записки", 1913, № 1; то же: Тютчев. Сб. статей. Пг., 1922). Эйхенбаум выступил против книги Мережковского вскоре после ее выхода — см. статьи его и Ю. Никольского " Северные записки", 1915, № 4.
[51] Речь идет о книге Д. С. Дарского " Чудесные вымыслы. О космическом сознании в лирике Тютчева" (М., 1914). Ср.: С. Франк. Космическое чувство в поэзии Тютчева. — " Русская мысль", 1913, кн. XI; S. Frank. Das kosmische Gefuhl in Tjutcev's Dichtung. — " Zeitschrift fur slavische Philologie", 1926, Bd. III, Doppelhelt 1/2, S. 20–58. Ср. также характерные для отрицаемых Тыняновым философско-психологических интерпретаций работы: А. Лаврецкий. Взыскующий благодати. — В сб.: Слово о культуре. М., 1918; Т. Райнов. Духовный путь Тютчева. Пг., 1923 (отрицательная рецензия Г. Б. на эту книгу появилась в том же № 1 " Русского современника", где была помещена рецензия Тынянова на другую книгу Райнова — о Потебене — см. в наст. изд. ). Ср. подход к Тютчеву у раннего Эйхенбаума (со ссылкой на " Предмет знания" Франка) — в статье " Письма Тютчева к жене" (" Русская мысль", 1916, № 3, вошло в его сб. " Сквозь литературу" ).
[52] И. С. Аксаков. Биография Федора Ивановича Тютчева. М., 1886, стр. 107.
[53] Ср. у Тынянова критику " знаменитой аналогии: форма — содержание = стакан — вино" (ПСЯ, стр. 27).
[54] Ср. постановку той же задачи в статье " Пушкин и Тютчев" (ПиЕС).
[55] В журнальном тексте (стр. 25) далее следовал экскурс о борьбе жанров в русской поэзии XVIII — нач. XIX в., не включенный в АиН, видимо потому, что эта проблема была специально рассмотрена в статьях " Архаисты и Пушкин", " Ода как ораторский жанр".
[56] Стихотворение Мерзлякова, повлиявшее на «Уранию» Тютчева, — " Ход и успехи изящных искусств" (1812). Об «Урании» см.: К. Пигарев. Жизнь и творчество Тютчева, стр. 32–34; Поэма Тидге, которую упоминает Тынянов: Urania. Ein Gedicht in 6 Gesangen (1801). — См.: Ch. A. Tiedge's Werke. Hrsg. von A. G. Eberhard. 3. Aufl. Bd. I, Halle, 1832.
|
|
|
[57] К этим примерам следует добавить оду " На новый 1816 год", которая была впервые опубликована в 1922 г. Чулковым (" Феникс", кн. 1. М., 1922, стр. 5–6 и 137–141). Отсутствие указания на это стихотворение, очевидным образом подтверждающее построение Тынянова, говорит в пользу того, что статья была в основном написана до 1922 г.
[58] C. Е. Раич был домашним учителем Тютчева в 1813–1820 гг., о чем рассказал в своей «Автобиографии». — " Русский библиофил", 1913, кн. VIII, стр. 24–25; см. также: И. С. Аксаков. Биография Федора Ивановича Тютчева, стр. 12–13. Биографический очерк о Раиче и подборку его стихотворений см. в изд.: Поэты 1820-1830-х годов, т. 2. Биографические справки, составление, подготовка текста и примечания В. С. Киселева-Сергенина. Л., 1972.
[59] Из стихотворения " 29-ое января 1837". Далее в комментариях источники цитат из Тютчева не указываются в тех случаях, когда цитата начинается первой строкой стихотворения, не имеющего заглавия.
[60] " Утро в горах".
[61] " Сей день, я помню, для меня…"
[62] И. В. Киреевский. Обозрение русской словесности за 1829 год. «Денница». Альманах на 1830 год, изданный М. Максимовичем. М., 1830, стр. XI; то же: И. В. Киреевский. Полн. собр. соч., т. II. М., 1911, стр. 25.
[63] Ср. в связи с этим указание Е. А. Маймина на Веневитинова. — Сб. " Поэтический строй русской лирики". Л., 1973, стр. 103–104.
[64] Из стихотворений «Полдень», " Весенняя гроза" и «Проблеск».
[65] То же в виде предисловия к переводу Раича «Георгик» Вергилия (Виргилиевы Георгики. М., 1821). Ср.: А. Ф. Воейков. Об описательной и дидактической поэме < …> — " Сын отечества", 1821, № 36.
[66] Из незаконченной статьи «Бал» Баратынского".
[67] Н. А. Некрасов. Русские второстепенные поэты. — Полн. собр. соч. т. 9. М., 1950, стр. 206; И. С. Тургенев. Несколько слов о стихотворениях Тютчева. — Полн. собр. соч. и писем. Сочинения, т. V. М. -Л., 1963, стр. 426.
|
|
|
[68] Cм. в монографии " Тютчев и Гейне" (стр. 369 наст. изд. ). Ср. любопытную близость между рассуждением Тынянова и высказыванием Блока, записанным 27 ноября 1919 г. в дневнике К. И. Чуковского (хранится у Е. Ц. Чуковской): " Ну что такое Тютчев? Коротко, мало, все отрывочки. К тому же он немец, отвлеченный".
[69] Ulands gesammelte Werke. Stuttgart, Bd. I, [1892], S. 57; J. Kerner. Samtliche poetische Werke. Bd. I, Leipzig, [1905], S. 223.
[70] Об «отрывках» и «пропусках» у Пушкина см. " О композиции " Евгения Онегина" ", " Литературный факт" (в наст. изд. ), ПСЯ (стр. 43–51). Сходное с развиваемым в данной работе рассуждение о фрагменте у Тютчева Тынянов включил в статью " Пушкин и Тютчев" — в сопоставлении с жанровыми нормами пушкинской эпохи (ПиЕС, стр. 184–190, ср. стр. 399). Позднее он предпринял попытку применить понятие фрагмента (в несколько иной интерпретации) для описания жанровой эволюции Пушкина (статья «Пушкин» — ПиЕС). См. также прим. 131 к монографии " Тютчев и Гейне".
[71] Автор приводит начала стихотворений " Итальянская villa", " И чувства нет в твоих очах…", " Памяти Е. П. Ковалевского", " 19-ое февраля 1864", " И гроб опущен уж в могилу…", " Наполеон. III", " На Неве", " Как летней иногда порою…", " Итак, опять увиделся я с вами…". О непривычности для современного литературного сознания этих зачинов А. Фет писал: " Как-то странно видеть замкнутое стихотворение, начинающееся союзом «и», как бы указывающим на связь с предыдущим и сообщающим пьесе отрывочный характер" (А. Фет. О стихотворениях Ф. Тютчева. — " Русское слово", 1859, № 2, стр. 79).
[72] Из стихотворений «Близнецы», " Лебедь".
[73] В АиН ошибочно: девятистишные. См.: Ulands gesammelte Werke, S. 57.
[74] По-видимому, имеется в виду оценка Фетом стихотворений " Сияет солнце, воды блещут…" и " Итальянская villa". (Указ. соч., стр. 76–80).
[75] " По случаю приезда австрийского эрцгерцога на похороны императора Николая".
[76] Из стихотворений " Ты зрел его в кругу большого света…", " Silentium! "
[77] Из стихотворений " Яркий снег сиял в долине…", " Я лютеран люблю богослуженье…".
[78] " Краткое руководство к красноречию", 226; " Краткое руководство к риторике", 105 (М. В. Ломоносов. Полн. собр. соч., т. 7. М. -Л., 1955, стр. 275, 60).
[79] В современных изданиях стихотворение печатается без этой последней строфы, что, как полагают, отражает авторскую волю (см.: Ф. И. Тютчев. Лирика, т. 1. М., 1966, стр. 424).
[80] Впервые после книги, указ. в прим. 2, к вопросу о Некрасове и Тютчеве обратился Г. А. Гуковский в одной из последних своих работ (Г. А. Гуковский. Некрасов и Тютчев. — Научный бюллетень Ленинградского ун-та, 1947, № 16–17), после которой эта тема обсуждалась неоднократно. См.: Н. Скатов. Некрасов. Современники и продолжатели. Л., 1973, гл. " Еще раз о " двух тайнах русской поэзии" " (там же обзор литературы); с замечанием Тынянова ср. особ. стр. 145–149.
|
|
|
[81] В тексте АиН (и " Книги и революции" ) вместо «Сны» (заглавие стихотворения в журнальной публикации) ошибочно: «Бессонница». О Ламартине как источнике этого стихотворения см.: Б. Эйхенбаум. Лермонтов. Л., 1924, стр. 162; Н. Сурина. Тютчев и Ламартин. — П-III, стр. 153–154. По аналогии с рассуждением Тынянова относительно переводов Тютчева из Гейне (см. статью " Тютчев и Гейне" в наст. изд. ) можно сказать, что стихотворение " Как океан объемлет шар земной…" генетически зависит от Ламартина, но восходит к традиции " монументальных форм" русской поэзии XVIII в.
[82] В современных изданиях печатается под заглавием " Князю Суворову".
[83] " Певучесть есть в морских волнах…".
[84] «Славянам» (" Привет вам задушевный, братья…" ).
[85] Это авторское примечание, где имеются в виду подготовленные Чулковым " Избранные стихотворения" Тютчева (М. -Пг., 1923), заменило ряд примеров искажений тютчевского текста, которые были приведены в конце 5-й главы в журнальной публикации статьи. " До сих пор, — писал Тынянов, — Тютчева подлинного у нас нет" (" Книга и революция", 1923, № 3, стр. 29). Через десять лет после выхода упомянутого Тыняновым издания Чулков подготовил двухтомное " Полное собрание стихотворений" Тютчева (М. -Л., 1933–1934). Новым этапом стала текстологическая работа К. В. Пигарева, начавшаяся в 30-х годах. Им подготовлено издание, являющееся в настоящее время наиболее авторитетным (Ф. И. Тютчев. Лирика, т. I–II. М., 1965).
[86] Из стихотворений «Cache-cache», " Успокоение" (" Гроза прошла — еще курясь, лежал…" ), " День и ночь".
[87] Две последние цитаты — из " Das Siegesfest" Шиллера — «Поминок» Тютчева.
[88] Об эпитете Тютчева ср. современные Тынянову работы: В. А. Малаховский. Эпитеты Тютчева. — «Камены», сб. 1. Чита, 1922; С. Абакумов. Зрительный эпитет у Тютчева. — " Новое дело". Научно-педагогический вестник рабочего факультета Казанского ун-та, II, 1922; Л. В. Пумпянский. Указ. соч., стр. 36–41 и др.
[89] Из стихотворений «Фонтан», " Славянам" (" Привет вам задушевный, братья…" ), " Сегодня, друг, пятнадцать лет минуло…", " Послание к А. В. Шереметеву".
[90] Из стихотворений " Вчера, в мечтах обвороженных…", «Бессонница», " На юбилей кн. А. М. Горчакова".
[91] " Вчера, в мечтах обвороженных…".
[92] Ср. ЭП, стр. 400.
[93] Из стихотворений " Как сладко дремлет сад темно-зеленый…", " Вчера, в мечтах обвороженных…".
[94] Из стихотворения " Тоска души".
[95] Из " Перевода оды Фенелона" и оды " Первые трофеи его величества Иоанна III". О приеме повторения тождественных и однокоренных слов у Ломоносова и Державина см. " Ода как ораторский жанр" (в наст. изд. ).
[96] З. Ц. Сумцов. Пушкин и Тютчев. — В его кн.: А. С. Пушкин. Харьков, 1900, стр. 338–339, 245; Р. Ф. Брандт. Материалы для исследования " Федор Иванович Тютчев и его поэзия". — Изв. ОРЯС, 1911, т. XVI, кн. 3, стр. 31–33.
[97] " Летний вечер".
[98] «Видение».
[99] Из " Послания к женщинам".
[100] «Дарования». Ср. в статье " Валерий Брюсов" (ПСЯ, стр. 268–269).
[101] О КОМПОЗИЦИИ " ЕВГЕНИЯ ОНЕГИНА"
Впервые полностью а — в сб.: Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник. 1974. М., 1975. Печатается по рукописи (АК): разделы 1–3 — по беловой, разделы 4–6 — по черновой.
а Разделы 1–3 этой статьи были опубликованы в итальянском переводе (по не совсем исправной копии) в журнале " Strumenti critici", Torino, Einaudi, 1967, № 2, p. 163–186.
Статья датируется 1921–1922 гг. В одном из тыняновских рабочих блокнотов 1921 г. среди перечня " Opera на год" значится пункт " Конструкция " Евгения Онегина" " (АК). 19 февраля 1922 г. Тынянов делал доклад о " Евгении Онегине" в Вольфиле (" Летопись Дома литераторов", 1922, № 8–9; см. также: Н. И. Гаген-Торн. Воспоминания об Александре Блоке — Блоковский сб., II. Тарту. 1972, стр. 444) — на одном из воскресников, посвященных Пушкину. Многие страницы рукописи написаны на оборотах листов с текстом доклада Тынянова " Ода и элегия", прочитанного в ГИИИ 26 ноября 1922 г. (ГИИИ-1927, стр. 46).
Первоначально Тыняновым была задумана статья под названием «Ленский». Сохранилось пять разных ее начал. Все они, совершенно различные по содержанию, имеют одну общую черту: везде предварительно рассматриваются некоторые теоретические вопросы, связанные с проблемами соотношения поэзии и прозы, жанра, героя и т. п. (в трех вариантах Тынянов так и не приступил к теме, обозначенной в заглавии, а в четвертом только начал ее). Ср., например, начало второго фрагмента: " Пушкин не только завершитель в области художественной литературы: в той же мере он завершает и теоретическую литературную мысль XVIII века; его произведениям предшествуют долгие литературные изучения (" Борис Годунов" ), и всегда они являются разрешением теоретических задач. С концом его деятельности обрывается не только поэтическая, но и теоретическая традиция младшей ветви XVIII века, уступая место традиции русских романтиков 20-х годов, к которой Пушкин относится враждебно и подозрительно.
Принцип, которым Пушкин руководствовался в своей критической и художественной деятельности, — это принцип рода — не столько как совокупности правил, успевших стать традицией, сколько того направления, в котором следуют этой традиции, — род как главный организующий и направляющий фактор, доминирующий над всеми остальными элементами художественного произведения — и видоизменяющий их".
К " проблеме Ленского" Тынянов с самого начала собирался обратиться только после выяснения подобных теоретических и историко-литературных вопросов. Но при всем том статью в целом предполагалось посвятить именно Ленскому. Более общие вопросы поэтики романа Пушкина Тынянов намеревался рассмотреть, как явствует из примечания к одному из набросков, в особой работе.
Такой замысел владел автором еще во время работы над шестым по счету вариантом статьи, продвинувшимся далее всех прочих. План статьи в процессе работы все более расширялся, и в беловом варианте (седьмом по общему счету), первоначально называвшемся, как и прочие, «Ленский», заглавие было заменено.
Можно предполагать, что на этом этапе замысел работы о " Евгении Онегине" соединился с замыслом будущей ПСЯ. Тесное родство книги и статьи очевидно (ср. особенно: ПСЯ, стр. 49–50, 61–76, 103–105, 117–122, 156–167), а общность замысла подтверждается архивными данными. В бумагах Тынянова сохранился следующий план, датируемый 1921–1922 гг.: " " Евгений Онегин". Гл. I. Общие предпосылки: а) Поэтический язык: б) Семантические ряды; в) Стиховой ряд; г) Симультанность практической речи; д) Сукцессивность поэтической; е) Формула Лессинга и формула Т. Мейера; ж) Вопрос об установке; з) Моторное слово в поэзии; и) Моторное слово в прозе [последние два пункта зачеркнуты]; к) Почему поэтическая речь не есть поэтический диалект и не подлежит всецело описательной лингвистике; л) Отличие от практической речи; м) Отличие от прозы. Гл. II. Структура " Евгения Онегина". Гл. III. Вопрос о героях" (ЦГАЛИ, ф. 2224, оп. 1, ед. хр. 58). Как нетрудно заметить, план главы I реализован в ПСЯ. Тема же главы II разрабатывалась в статье о " Евгении Онегине" как применение " общих предпосылок" к анализу одного произведения. Судя по отсутствию узловых для ПСЯ терминов — " единство и теснота стихового ряда", «сукцессивность», " динамизация" — и некоторым другим деталям содержания статьи, она писалась раньше, чем " общие предпосылки" были окончательно сформулированы и полностью осмыслены теоретически. Но такие явления стиха, как семантизация узуально служебных слов, смысловая роль рифмы, были уже ясны автору. В дальнейшем он, по-видимому, сосредоточился именно на " общих предпосылках" и больше не возвращался в этой связи к " Евгению Онегину". Статья осталась незаконченной.
Книга и статья должны читаться в единстве. Основой такого единства является прежде всего тезис о " двух замкнутых конструктивных рядах стиховом и прозаическом" (ПСЯ, стр. 72), структурное различие между которыми сводится не к наличию ритмико-фонической организации в одном случае и отсутствию в другом, а к ее различному в каждом из этих рядов отношению к семантическому фактору. Отправной пункт работы об «Онегине» — невозможность найти границу поэзии и прозы в отношении к звучанию. Для Тынянова противопоставление поэтического и практического языка, исходное в деятельности Опояза (статьи Л. Якубинского, О. Брика, Б. Кушнера в первых выпусках " Сборников по теории поэтического языка" ), недостаточно — он осложняет его другим: " стих — художественная проза", где второй член может усваивать существенные признаки первого (иначе развивал первоначальное противопоставление Якубинский). В ПСЯ Тынянов подчеркивал как подвижность границы между стихом и прозой, так и устойчивость, неразрушаемость двух типов художественной речи (и соответствующего противопоставления, присутствующего в литературном сознании), причем его интересовал феномен внесения элементов одного ряда в другой. В ПСЯ этот эффект рассматривался в его предельном выражении — на примере верлибра (ср.: А. Л. Жовтис, О критериях типологической характеристики свободного стиха. — " Вопросы языкознания", 1970, № 2, стр. 68, 73–74), в статье же о " Евгении Онегине" на сложном и отягченном историко-литературными и ценностными ассоциациями тексте. Следует назвать еще одну раннюю работу, затрагивающую тот же вопрос, — " Стиховые формы Некрасова" (см. в наст. изд. ), из которой, в частности, явствует, что понимание генерального различия стиха и прозы (в сходных с ПСЯ и особенно со статьей о " Евгении Онегине" формулировках) сложилось у Тынянова не позже 1921 г. (Проблема ритма прозы занимала его еще в университете. Как видно из протокола заседания Пушкинского семинария С. А. Венгерова 12 февраля 1915 г., Тынянов поднял эту тему на обсуждении доклада М. О. Лопатто о прозе Пушкина — ИРЛИ, ф. С. А. Венгерова. ) В той же статье 1921 г. сформулировано положение, согласно которому текст идентифицируется как стихи или проза не по заключенным в нем самом признакам, а с помощью ключа, заданного в некоторой литературной системе и регулирующего отношения двух типов художественной речи, в том числе разного рода нарушения границы между ними. Было намечено, таким образом, различение функции и формы, в конце 20-х годов ставшее для Тынянова определяющим (ср. пункт 6 статьи " О литературной эволюции", добавление 1928 г. к " Стиховым формам Некрасова" ).
Особо следует сказать о теме, которой Тынянов только коснулся в конце первого раздела статьи о " Евгении Онегине" и которая должна была быть специально рассмотрена в 3-й главе предположенной большой работы (см. приведенный выше план). В одном из набросков (шестом) «Ленского» Тынянов ставит вопрос следующим образом: " На вопросе о «герое» яснее всего сказывается деформирующая сила художественного произведения — и необычайная податливость деформируемого материала. В динамике произведения герой оказывается столь устойчивой движущейся точкой, что возможно бесконечное разнообразие (вплоть до противоречий) как черт, обведенных кружком его имени, так и действий и речевых обнаружений, приуроченных к нему. Здесь с необычайною силою сказывается закон мотивировки литературных явлений жизненными навыками; наивно-реалистическое отношение к героям литературных произведений как к живым людям далеко не изжито даже в литературной критике.
Особую силу деформации имеет установка на словесный план произведения < …> ".
Термин «деформация» употребляется в работе в том же смысле, что и в ПСЯ. Интересно, что позднее по поводу ПСЯ Тынянов писал о предпочтительности термина " трансформация", — см. прим. 18 к " Литературному факту". Однако на практике он придерживался первоначального словоупотребления, связанного с такими опорными понятиями, как «доминанта», " смещение" и др. См. примеры использования термина «деформация» Тыняновым в словаре некоторых основных понятий формальной школы в кн.: Хрестоматия по теоретическому литературоведению, I. Издание подготовил И. Чернов. Тарту, 1976, по указателю на стр. 294.
В конспективной форме идея Тынянова о герое как динамическом целом и " знаке единства" была изложена на двух страницах ПСЯ (стр. 25–27) и тогда же поддержана Л. С. Выготским в его книге " Психология искусства" (1925). Процитировав замечания Тынянова о категории героя и, очевидно, не зная, что они обобщают наблюдения и над пушкинским романом, Выготский писал: " Ни на чем это положение не оправдывается с такой силой, как на романе Пушкина " Евгений Онегин". Здесь именно легко показать, насколько имя Онегина есть только знак героя и насколько герои здесь динамические, то есть изменяющиеся в зависимости от конструктивного фактора романа. Все исследователи этого романа исходили до сих пор из ложного предположения, что герой произведения статичен, и при этом указывали черты характера Онегина, которые присущи его житейскому прототипу, но упускали из виду специфические явления искусства" (Л. С. Выготский. Психология искусства. М., 1968, стр. 283–284; ср. его определение героя как шахматной фигуры — там же, стр. 140; ср. несколько ранее в " Развертывании сюжета" В. В. Шкловского о типе Дон-Кихота " как результате действия построения романа". — В. Шкловский. О теории прозы. М., 1929, стр. 100–101; о понимании персонажа как точки пересечения функций, представленном в статье Шкловского " Новелла тайн", см.: А. К. Жолковский, Ю. К. Щеглов. Из предыстории советских работ по структурной поэтике. — Труды по знаковым системам, III. Тарту, 1967, стр. 371–372). В конце 20-х годов Тынянов вернулся, опять-таки очень кратко, к вопросу о герое романа Пушкина: " Герои, которые в критике были названы типами, были свободными двупланными амплуа для развертывания разнородного материала" (ПиЕС, стр. 156). Так, в " круг Ленского" Пушкиным был включен злободневный " вопрос об элегиях", а в «абрис» Онегина вносились автобиографические черты (там же). Крайнее выражение этого принципа — изложение двух вариантов судьбы Ленского как равновозможных. Герой, будучи подвержен " закону эмоционального колебания", может нести в себе любой " переменный психологический материал" (там же, стр. 159; ср. также стр. 139, Откуда можно предположить, что идеи Тынянова были спровоцированы в процессе изучения литературы пушкинской эпохи высказыванием А. И. Галича о герое эпопеи как " мнимом средоточии", ср. ссылку на это определение в статье " Сокращение штатов" ). Однако Тынянов предостерегал от " чисто аналитической точки зрения, раздробляющей мир героя на слабо связанные между собою мозаические отрывки (введенные иногда вне ассоциативной связи, данной в романе) я упускающей из виду мощную интегрирующую силу мотивировки единства" (" Ленский" ). В " Евгении Онегине" главной силой, интегрирующей разнородный его материал, является стих. Но в этой функции может выступать не только он. В одном из вариантов у Тынянова есть замечание о сказе, являющемся еще большей интегрирующей силой (" установка на словесный материал произведения" ). И уже Выготский распространил подобное понимание героя в художественной конструкции на драму (указ. соч., стр. 289–295). Этот угол зрения, предполагая отказ от обычного представления о персонаже как прямом аналоге реальности, позволял наметить путь к созданию научной категории литературного героя (задача, выполненная на материале фольклора В. Я. Проппом).
Однако у Тынянова намеченный подход не получил развития. Другие авторы занимались главным образом «характерами» " Евгения Онегина"; были сделаны интересные наблюдения (в частности, над «автором» романа или «противоречиями» в обрисовке героя), но им предлагались объяснения, лежащие вне специфики стиховой конструкции и поэтики романа в целом. См., например: М. А. Рыбникова. Автор в " Евгении Онегине". — В ее кн.: По вопросам композиции. М., 1924; Н. К. Пиксанов. Из анализов «Онегина». К определению образа Евгения. — В сб.: Памяти П. Н. Сакулина. М., " Никитинские субботники", 1931. (Мы оставляем здесь в стороне собственно лингвистические и стиховедческие работы — В. В. Виноградова, Н. С. Поспелова. Б. В. Томашевского. ) Характерно, что, когда Г. О. Винокур вновь сделал поэтику " Евгения Онегина" предметом исследования, он обратился и к ПСЯ (Г. Винокур. Слово и стих в " Евгении Онегине". — В сб.: Пушкин. М., 1941, стр. 160–162), столь тесно, как было показано, связанной со статьей об " Евгении Онегине". В последнее время появился ряд работ, рассматривающих структуру пушкинского романа: Л. Н. Штильман. Проблемы литературных жанров и традиций в " Евгении Онегине" Пушкина. — American Contributions to the Fourth Intern. Congress of Slavicists. 'S-Gravenhage, 1958; M. Бахтин. Слово в романе. — В его кн.: Вопросы литературы и эстетики. М., 1975; Ю. М. Лотман. Художественная структура " Евгения Онегина". — Уч. зап. Тартуского ун-та, вып. 184. Труды по русской и славянской филологии, IX, 1966; его же. Роман в стихах Пушкина " Евгений Онегин". Тарту, 1975 (в двух последних работах идет речь и о структуре персонажей, в частности в связи с идеями Тынянова); В. В. Виноградов. О " Евгении Онегине". — " Русский язык в школе", 1966, № 4; С. Бочаров. " Форма плана". — В его кн.: Поэтика Пушкина. Очерки. М., 1974; Ю. Н. Чумаков. Состав художественного текста " Евгения Онегина". — В кн.: Пушкин и его современники. Псков, 1970.
|
|
|
