Мера в правотворчестве

Начальным этапом, точкой отсчета и одновременно генерирующим фактором правовой системы общества выступает правообразование. В процессе правообразования формируется право и проявляется такая его сущностная характеристика, как мера. Одновременно с этим, в правообразовании определяется мера права – его количественно-качественные пределы воздействия на общественную жизнь. Это обуславливает необходимость изучения проявлений категории меры в правообразовании. Мы остановимся здесь исключительно на такой составляющей правообразования, как правотворчество, поскольку именно оно есть мера установления правовой меры на общество.

Исследование проблем проявления меры в правотворчестве необходимо начать с выяснения того, каким образом определяются рамки, границы правотворчества, или, иначе говоря, пределы правового регулирования. Для уяснения смысла конструкции «пределы правового регулирования» рассмотрим смежные термины. С.С. Алексеев использует такую категорию, как «пределы активной роли права в жизни общества»[244]. В.Д. Сорокин, характеризуя метод правового регулирования указывает, что «при всей его важности метод правового регулирования имеет определенные пределы своего применения»[245]. Ю.А. Тихомиров употребляет такое понятие, как «мера регламентации», целую главу своей работы «Правовое регулирование: теория и практика» посвящает границам правового регулирования[246]. Не определяя само понятие «мера регламентации», он подробно анализирует проблему чрезмерной заурегулированности общественных отношений правом и выдвигает ряд требований, которыми необходимо руководствоваться при правовом регулировании общественных отношений на современном этапе развития социума[247]. Можно заключить, что и Ю.А. Тихомиров предполагает понимание правового регулирования во взаимосвязи с категорией меры.

Изучение конструкции «пределы правового регулирования» сопровождалось проведением автором ряда опросов, направленных на выявление мнения респондентов о пределах и возможностях вмешательства права в общественную жизнь. Среди респондентов, не имеющих юридического образования, абсолютное большинство опрошенных (54 %) на вопрос о пределах вмешательства права в общественную жизнь ответило следующим образом: «Право должно быть во многих сферах общественной жизни, но в сфере личной жизни оно должно быть более мягким и лояльным». Вполне объяснимыми становятся в этом случае и до сих пор преобладающая тенденция к юридизации общественной жизни, и правовой романтизм, также не утративший своего значения, и концепция правового государства и господства права в жизни общества[248].

Несколько более разнообразной оказалась картина результатов аналогичного опроса среди практикующих юристов. Относительное большинство респондентов (37,5 %) отметило, что «право в своих пределах действия ограничиваться морально-нравственными постулатами и не должно вмешиваться в сферу личных, частных отношений между людьми». И только 17,5 % аудитории признают необходимость «глубокого регулятивного вмешательства права в общественную жизнь». Результаты этих опросов возвращают нас к проблемам нарушения меры в правосознании, наглядно демонстрируют эти нарушения и показывают зависимость их преодоления от правового воспитания. Полноценное юридическое образование вполне способно снять противоречия, вызванные нарушениями меры в правосознании, а также обеспечить законодателям осознание ограниченных возможностей права и необходимости допущения саморегулирования в обществе.

Значение выявления категории «пределы правового регулирования» и смежных с ней категорий, которые можно обозначить общим конструктом «мера правового воздействия на социум», для настоящего исследования меры в правообразовании заключается в том, что она показывает ограниченность, отмеренность правового вмешательства в общественные отношения, а также говорит о том, что право, в ходе урегулирования общественных отношений, устанавливает пределы своего воздействия на общество. Указанные обстоятельства не должны игнорироваться законодателем во избежание появления неуважения к праву у общества, а также во избежание юридизации общественной жизни, заглушающей всякую инициативу осмысленного социально полезного поведения. Можно также констатировать, что для категории «правовое регулирование» характерна тройственная взаимосвязь с категорией меры: оно само имеет меру, обусловленную объективными возможностями правового регулятивного воздействия на общество; оно само есть мера этого воздействия на общество, и в его рамках выступают меры регулятивного воздействия на общество – компоненты механизма правового регулирования – нормы, правоотношения и т.п.

Ограниченные возможности правового воздействия на социум, существование меры этого воздействия, определяют тесную взаимосвязь категории меры с правообразованием в целом. С одной стороны, такое широкое понятие позволяет учесть все процессы генерации права в обществе, в том числе и формирование права самим обществом в виде обычаев или корпоративных норм. С другой стороны, проблематично говорить о пределах воздействия такого права на общественную жизнь, если оно само исходит из этой жизни. Однако, не стоит забывать, что наряду с правом существуют другие регуляторы – моральные нормы, эстетические нормы, нормы этикета, технические нормы и др., действие которых на общество может быть не менее результативным, действие которых на общество может быть не менее результативным. Выделение из всей этой массы, составляющей социально-нормативную систему, правил поведения, отвечающих признакам «правовых», как раз и выступает одним из аспектов правообразования.

Правообразование сочетает в себе стихийные и целенаправленные процессы формирования правовых норм, последние из которых объединяются термином «правотворчество», который уже в самом себе содержит элемент сознательно-волевой целенаправленной деятельности особых субъектов. В литературе отмечается, что «современная юридическая наука понимает под правотворчеством специальную, целенаправленную деятельность государственных органов по выражению общественной потребности и соответствующих интересов в общеобязательных правилах поведения, которая имеет место на завершающей стадии правообразования»[249]. Помимо того, что правотворчество завершает, оформляет процесс правообразования, объективирует его результаты в виде определенных правовых актов, оно ещё и выступает важным соединительным концептом между правом как мерой общественной жизни и общественной жизнью – объектом, подлежащим измерению, омериванию и примерению. Само по себе правотворчество можно считать выражением измерения социальной действительности и создания особой общественной меры для неё – права. Однако необходимо точнее определить место правотворчества в правообразовании как компоненте правовой системы общества.

Процесс правообразования выступает в качестве сложной системы сопряженных и тесно взаимосвязанных между собой комплексов действий[250]. Мера правотворчества, позволяющая выделить его из правообразования, ограничивается, исходя из рассуждений В.В. Сорокина[251], началом подготовки правового акта. Это, как думается, формальный аспект взаимодействия правотворчества, правообразования и меры. Содержательный аспект их взаимодействия касается категории пределов правового регулирования. Правотворческие действия субъектов правотворчества не могут не учитывать объективных регулятивных возможностей права, и только исходя из них возможно создание правовых норм. «От правотворческого процесса, особенно на стадии выявления потребности в правовом регулировании, определения его характера и содержания, в значительной мере зависит «качество» правовой нормы, её обоснованность, соответствие основным социальным целям, степень ее воздействия на поведение субъектов правового регулирования и эффективность»[252], - отмечается в юридической литературе. Этим подчеркивается необходимость точного установления соразмерности социальной реальности, объективных и действительных общественных отношений, и создаваемой нормы права, кроме того, необходимость в таком измерении общественных отношений с целью установления внешнего нормативного на них воздействия. Объективная потребность социума в правовом регулировании, возможность такого регулирования конкретных отношений, а также точное соответствие регулируемым отношениям самого регулятора определяет содержательный аспект взаимосвязи и взаимодействия меры с правотворчеством и правообразованием.

Таким образом, правотворчество как целенаправленный процесс создания правовых норм имеет меру, которая с формальной точки зрения вычленяет его из сложной системы правообразовательных процессов с помощью момента начала процессуальных правоотношений по поводу формирования правовых норм, а с содержательной точки зрения определяется объективной потребностью общества в регулятивном воздействии на него права, возможностями такого воздействия и точной оценкой в нормах регулируемых отношений. В этой части очень тесна связь правотворчества с правообразованием: чем точнее объективные отношения отразятся в сознании субъекта правотворчества, тем обоснованнее и эффективнее будет регулятивное правовое воздействие на общество.

Есть основания утверждать о наличии у правотворчества ещё одной меры – процедурно-процессуальной формы правотворчества [253]. Под юридической процессуальной формой в литературе понимается «внешнее выражение всех видов юридической деятельности (юридического процесса в целом), осуществляемой в соответствии с требованиями норм процессуального права в рамках процессуальных производств и процессуальных стадий в процессуальном режиме, направленной на достижение позитивного материально-правового результата и решение социально значимых задач»[254]. Применительно к правотворчеству эта мера означает соблюдение процедуры, субъектного состава, стадий, компетенции субъектов правотворческого процесса, строгое следование требований к форме результирующих актов правотворчества и др. Необходимость процессуального аспекта меры правотворчества может быть объяснена ещё и тем, что процедурные требования выступают дополнительной гарантией от принятия и введения в действие не адекватных социальной действительности правовых норм.

Принципы правотворчества, аналогично принципам права, выступают ориентирующим началом, мерилом этого процесса, рамками и границами, в которых он протекает и за которые не может выйти. Принципы правотворчества есть мера этого целенаправленного многосложного процесса, главная задача которых – ориентация его в целесообразных рамках, направленность на эффективность и результативность. Соразмерность правотворчества его принципам – необходимое условие его состоятельности как средства формирования такой общественной меры, как право. В качестве принципов правотворчества в литературе на сегодняшний день принято выделять законность, научность, техническое совершенство, демократизм, гуманизм, профессионализм и гласность[255].

Некоторые авторы выделяют такой принцип правотворчества, как принцип исполнимости[256]. «Этот принцип отражает необходимость при подготовке законопроекта, принятии закона учитывать весь набор финансовых, кадровых, организационных, юридических условий, наличие которых только и позволит закону или иному нормативно-правовому акту действовать, быть реализованным»[257], - утверждает А.Б. Венгеров. На наш взгляд, именно принцип исполнимости можно считать наиболее ярким проявлением меры среди принципов правотворчества. Исполнимость того или иного результата правотворческого процесса как раз и предполагает точную его соразмерность регулируемым общественным отношениям. Кроме того, исполнимость правового акта выступает своеобразной мерой его эффективности, результативности, работоспособности. Исходя из требования исполнимости, принимаемые правовые акты должны рассматриваться на предмет возможности реального упорядочения общественных отношений.

Наличие неисполнимых правовых актов в той или иной сфере общественной жизни не позволяет говорить об осуществлении в этой сфере правового регулирования. Ярким примером неисполнимых норм выступает ст. 54 УК РФ[258], регламентирующая арест как вид уголовного наказания, а также связанный с ней раздел III Уголовно-исполнительного кодекса РФ[259]. Несмотря на то, что как Федеральный закон от 08.01.1997 № 2-ФЗ «О введении в действие Уголовно-исполнительного кодекса Российской Федерации»[260], так и Федеральный закон от 13.06.1996 № 64-ФЗ «О введении в действие Уголовного кодекса Российской Федерации»[261] предусматривают, что данный вид наказания вводится в действие по мере создания необходимых условий для его исполнения, но не позднее 2006 года, арест так до сих пор и не применяется ввиду отсутствия для этого надлежащих средств. Несколько иная формулировка позволила бы уже давно реализовывать позитивный превентивный заряд кратковременной строгой изоляции осужденных. Характерно, что два других вида наказания – ограничение свободы и обязательные работы, введение в действие которых также с момента принятия УК РФ отодвигалось на определенный срок, получили реализацию в российской правовой системе, правда, при этом ограничение свободы кардинально переменило свою сущность и содержание. Указанные примеры подтверждают тезис об исполнимости результатов правотворчества как соразмерности их содержания социальной действительности, а также ярко иллюстрируют высказанную В.В. Сорокиным мысль о нежелательности опережающего правотворчества в переходный период[262]. Опережение правового регулирования, порождаемое правовым романтизмом, на наш взгляд, нарушает и без того хрупкий баланс между позитивным правом и общественными отношениями, и может поставить под угрозу правопорядок в обществе и быть одной из предпосылок правового нигилизма. Отклонения от меры в правотворчестве как ключевом средстве формирования регулятивной правовой материи недопустимы, поскольку они, преломляясь через само позитивное право, превращают правовые нормы на стадии их реализации в конструкции, существенно отличающиеся по содержанию от того смысла, который изначально в них вкладывался законодателем.

Важной проблемой, непосредственно связанной с проявлениями меры в правотворчестве, выступает проблема пространственных, временных и персональных пределов действия правовых актов. Вопросы взаимосвязи и взаимодействия права и силы в свое время исследовал И.А. Ильин[263]. Его подробные рассуждения по обозначенной проблеме можно интерпретировать следующим образом: с психологической, социологической, философской, этической и т.п. точки зрения право может рассматриваться как непосредственно действующая общественная сила во всех её проявлениях, с юридической же точки зрения право имеет силу и в отсутствие реального её приложения как норма, правило, ориентир человеческого поведения[264]. Исходя из этого, мы можем рассматривать юридическую силу правового акта как реально действующее на общественные отношения средство, и, следовательно, ставить вопрос о её пределах.

Право выступает преимущественно как средство упорядочения общественных отношений, как определенный регулятор, как мера человеческого поведения. Оно, ввиду этого, может корректировать, порождать и останавливать поведение людей. Иначе, в отсутствие реальной возможности воздействия на регулируемый объект, существование права в обществе было бы бессмысленным. А наличие у права возможности как конструктивного, так и деструктивного воздействия на общественные отношения, обосновывает постановку вопроса о пределах действия такого права.

Таким образом, мы вновь выходим на проблему пределов правового регулирования. Однако, в этом аспекте регулирование уже осуществлено и нам необходимо определиться с мерой действующего права в пространстве, во времени и по кругу лиц. Юридическая сила права, в этом случае, ограничена в указанных трех измерениях, поскольку существует и другое право[265], действующее в иных временных, пространственных и персональных пределах.

«Действие» правовой нормы имеет свои пределы во времени: обязательность её имеет свое начало и свой конец»[266], - указывал И.А. Ильин. «Действие нормативного юридического акта во времени характеризуется двумя основными моментами: а) вступлением акта в силу, б) утратой им юридической силы»[267], - отмечает С.С. Алексеев. Выделяют также ряд принципов действия правового акта во времени. Так, применительно к уголовному закону выделяют принцип немедленного действия, ультраактивность (переживание) уголовного закона, ретроактивность (обратная сила) уголовного закона, ревизионная обратная сила, действие промежуточного уголовного закона[268]. Подобным образом регламентируется действие во времени законодательства об административных правонарушениях[269]. В гражданском и арбитражном процессе существует правило, согласно которому «производство по делу в судах общей и арбитражной юрисдикции ведется в соответствии с федеральными законами, действующими во время рассмотрения и разрешения дела, совершения отдельных процессуальных действий или исполнения судебных постановлений»[270]. Подобное же правило предусматривает и УПК РФ в ст. 2[271]. Аналогичные правила выделяются и в гражданском праве[272]. В свете общего учения о мере в правовых феноменах данные правоположения, закрепляющие общие правила временного действия правовых актов можно рассматривать как общую меру, а исключения – как особые меры, особые пределы действия во времени, связанные с отраслевой спецификой, которые, в конечном счете определяются той самой силой, тем принудительно-ограничительным инструментарием, наличествующим в той или иной отрасли права. Так, существенные правовые ограничения, предусматриваемые уголовным правом, предполагают и определенные исключения, касающиеся временных пределов действия уголовного закона, уточнения, детализацию, конкретизацию этих пределов. Можно говорить о существовании определенного принципа: чем строже ограничения прав и свобод человека и гражданина предполагает нормативно-правовой акт, тем подробней и точнее мера его временного действия.

«Действие» правовых норм имеет не только временные пределы, но и пространственные границы», - отмечал в свое время И.А. Ильин. Исходя из его точной теоретической характеристики проблемы пространственных пределов действия правовых актов[273], можно констатировать, что категория меры наиболее тесно связанна именно с этим аспектом указанных пределов. Обусловлено это тем, что, с одной стороны, пространственная мера действия права задается внутренним содержанием правового акта, а с другой – определяется внешними факторами, и, в частности, наличием собственных правовых систем на соседних территориях и соприкосновением их пространственных ареалов. Поэтому очень важно, во избежание разнообразных конфликтов, точно определить пространственную меру действия права.

Принцип «чем строже ограничения прав и свобод человека и гражданина предполагает нормативно-правовой акт, тем подробней и точнее мера его действия» имеет место и применительно к действию правового акта в пространстве. Так, на сегодняшний день выделяют целый ряд принципов действия уголовного закона в пространстве: территориальный (который, помимо прочего, предполагает определение меры территории того или иного государства – границ его суверенитета), принцип экстерриториальности (как специальное исключение из территориального принципа), принцип гражданства, реальный принцип, универсальный принцип, оккупационный принцип, покровительственный принцип[274]. В то же время, не ведется речь о подобной детальной регламентации, например, в рамках гражданского права[275].

В связи с темой настоящей работы интересно будет коснуться проблемы действия по кругу лиц, рассматриваемой в науке гражданского процесса. Г.Л. Осокина употребляет такой термин, как «субъективные пределы действия гражданско-процессуальных норм», понимая под ними действие этих норм по кругу лиц[276]. Помимо общих принципов определения субъективных пределов действия, ученый выделяет также некоторые исключения, детализирующие субъективную меру – случаи реторсии, а также судебные иммунитеты[277]. Таким образом, можно говорить лишь о некоторых особенностях уточнения субъективной меры действия правовых актов в отдельных отраслях права.

В целом можно утверждать, что темпоральная, пространственная и субъективная меры действия права, во-первых, вызываются необходимостью установления пределов силового воздействия права на социум, чем, во-вторых, объясняется существование принципа «чем строже содержание правового акта, тем детальнее регламентация пределов его действия», и, наконец, в-третьих, указанные меры действия права выступают важным ориентиром как для дальнейшего правотворчества в той или иной сфере, так и для реализации права.

В связи с исследованием проявлений категории меры в правообразовании необходимо затронуть вопрос о систематизации законодательства[278]. Право как особая общественная мера нуждается во внутреннем уточнении и упорядочении. Причем, в этом случае далеко не всегда количественное накопление правовой массы свидетельствует о её качественном развитии. Именно последнему призвана способствовать систематизация законодательства. С позиций применимости правового эталона к реальным общественным отношениям необходимо утверждать о необходимости его внутренней точности, однозначности, определенности, систематичности. Массивы правовых актов, не соответствующие друг другу, дублирующие друг друга, противоречащие между собой, а также предусматривающие положения, регулирующие не существующие общественные отношения, не могут характеризоваться как адекватная мера свободы и мера ответственности, как полноценный критерий правомерности поведения, как образец деятельности людей и их ассоциаций, как необходимые и достаточные границы этой деятельности, поведения. В этом отношении систематизация законодательства рассматривается как наиболее действенное мероприятие по приведению права-меры в надлежащее мерное состояние. Можно рассматривать саму систематизацию законодательства как меру воздействия на право в целях его мерной точности.

В связи с затронутой проблематикой систематизации, упорядочения законодательства, а также в свете освоения совокупности проявлений категории меры в правообразовании нельзя обойти вниманием вопрос о соблюдении меры в правотворчестве, особенно в такой ответственной его сфере, как законотворчество. В некоторых научных работах дается весьма положительная оценка все возрастающей массы законодательства разного уровня, количественный рост этой массы рассматривается как весьма позитивная тенденция[279]. Думается, однако, что в этом вопросе прав В.Н. Синюков, по мнению которого «каждая правовая система, каждая конкретная историческая ситуация знает меру законов как источников права»[280]. В конечном счете В.Н. Синюков заключает, что «безудержное наращивание количества правового материала, закрывающего все поры общественного организма, через которые «дышат» его не юридические, но не менее ценные нормативные системы, ничего не имеет общего с движением к правовому национальному государству»[281].

Действительно, трудно признать, что эффективность функционирования правовой системы может быть обусловлена исключительно количеством нормативно-правовых актов, и все возрастающими объемами прироста. Так, на сегодняшний день число действующих федеральных законов и федеральных конституционных законов насчитывает более 4000, однако частые их изменения не свидетельствуют ни о стабильности правовой системы, ни о её эффективности. Проблема ещё и в том, что малообоснованной видится надежда на перерастание количества законов в их качество: речь может идти о количественных изменениях в повышении уровня содержания законодательства, которые могут дать толчок к росту общего качественного уровня законодательства. Поэтому вопрос до сих пор стоит о качестве нормативных правовых актов, особенно – законодательного уровня, и об их соответствии в плане содержания и формы характеру регулируемых общественных отношений. Следует согласиться с В.В. Сорокиным, который утверждает, что «закон, в отличие от подзаконных актов, регулирует наиболее значимые, важнейшие общественные отношения, круг которых определяется исключительными предметами ведения законодательных органов государственной власти»[282]. К сожалению, Конституция РФ, хотя и содержит указания на необходимость регулирования той или иной сферы общественной жизни федеральным законом или федеральным конституционным законом, не предусматривает завершенный перечень этих сфер.

Однако, содержащиеся в Основном законе нашей страны указания на необходимость принятия по тому или иному вопросу федерального или федерального конституционного закона вполне может расцениваться как формальная составляющая меры законотворчества[283], из чего следует закрытость конституционного перечня указанных актов. Контраргументом здесь может служить указание на то, что невозможно в Конституции учесть все необходимые случаи законодательного регулирования общественных отношений. Однако, на это можно возразить следующим образом: речь идет не об ограничении правового регулирования в принципе, а об ограничении именно законодательного регулирования – закон, в силу его особых юридических свойств, выступает источником регулирования не всех вообще сфер общественной жизни, а только наиболее важнейших. Следовательно, возможно очертить круг этих сфер, что приводит нас к содержательной составляющей меры законотворчества.

Представляется необходимым согласиться с предлагаемым В.В. Сорокиным перечнем сфер исключительно законодательного регулирования в переходный период существования и развития государства и правовой системы. К таковым он относит основы общественно-политического строя и способы их охраны; правовой статус граждан; принципы организации и деятельности органов государственной власти и общественных объединений; основы налогообложения, формирования и расходования бюджета государства и иные главные вопросы экономической и социальной политики государства; все юрисдикционные вопросы по имеющимся видам правоприменительного процесса; порядок ратификации и денонсации международных договоров[284]. Учитывая то, что и по сей день нет оснований для констатации завершения или окончания переходного периода, этот перечень сфер законодательного регулирования можно считать вполне приемлемым и для современного периода развития нашей страны.

Более удачным видится конституционное решение вопроса о законотворчестве на уровне федеральных конституционных законов. Ч. 1 ст. 108 Конституции РФ указывает: «Федеральные конституционные законы принимаются по вопросам, предусмотренным Конституцией Российской Федерации»[285]. Это означает, что перечень федеральных конституционных законов, принимаемых в Российской Федерации, является закрытым. В этом случае имеется четкая и формально определенная мера законотворчества. Однако, следует констатировать, что наряду с общим перепроизводством законодательства, ряд федеральных конституционных законов, таких как ФКЗ «О Верховном Суде РФ», ФКЗ «О Высшем Арбитражном Суде РФ» (ч. 3 ст. 128 Конституции РФ), ФКЗ «О Конституционном собрании» (ч. 2 ст. 135 Конституции РФ), ФКЗ «Об изменении статуса субъекта РФ» (ч. 5 ст. 56 Конституции РФ)[286]. Подобного рода ситуации могут расцениваться как нарушения правовой меры в целом и меры в правотворчестве, в частности. Существование же в России таких федеральных законов, как «Об отходах производства и потребления»[287], «О погребении и похоронном деле»[288], «О закупках товаров, работ, услуг отдельными видами юридических лиц»[289], «О государственной информационной системе топливно-энергетического комплекса»[290], «О кредитных историях»[291], и ещё целого ряда подобных им актов узконаправленного действия, также рассматривается нами как нарушение меры законотворчества. Ориентироваться в массиве действующего законодательства проблематично даже дипломированному юристу. О какой же эффективности правового регулирования может идти речь, когда подавляющее большинство населения страны чисто физически не может охватить всю эту бесплодную массу законодательства, не то что соблюсти, выполнить.

В этом отношении необходимо согласиться с В.Н. Синюковым, который последовательно настаивает на разумном балансе разных правотворческих процессов, на поиске меры соотношения законодательного и подзаконного правотворчества[292]. Отечественный законодатель, как мы это наглядно увидели, таковую меру не ищет и не соблюдает имеющиеся ориентиры. В целом можно сделать вывод, что в качестве меры законотворчества как важной составляющей правообразования можно рассматривать предусмотренный Конституцией перечень федеральных конституционных законов и федеральных законов, а также предметную специфику областей, требующих законодательного регулирования на данном этапе. Перепроизводство законов, как и их отсутствие в необходимых сферах, есть нарушения правовой меры, ставящие под угрозу весь правопорядок в современном российском обществе. Соблюдение меры – необходимое условие государственного и правового развития нашей страны. Средством преодоления указанного нарушения меры необходимо считать согласование деятельности законодателя с формальными и содержательными критериями законодательного регулирования общественной жизни.

С рассматриваемой проблематикой тесно связан вопрос о мере рецепции в российском праве. «Рецепция, проведенная без учета меры, нарушающая целостность национальной основы права, не ведет к его прогрессу, а, наоборот, влечет упадок национальной правовой культуры, какие бы совершенные образцы не принимались за объекты заимствования»[293], - отмечает В.Н. Синюков. Но особенно верно это положение для гражданского права РФ, которое состоит преимущественно из заимствований, что дает некоторые основания для заявления о том, что в России в сфере гражданского оборота используется не отечественное право, а чужое, и здесь следует согласиться с Р.В. Насыровым, по мнению которого, причиной неработоспособности законов является, в том числе, и их несоответствие реальным общественным условиям[294]. Рассмотрим некоторые примеры, подтверждающие выдвинутые тезисы.

Прежде всего следует обратить внимание на то, что в последовательно и по частям вводимом в действие проекте изменений в ГК РФ, предполагающем значительные изменения действующего гражданского законодательства, устанавливается ряд институтов римского частного права, ранее не выраженных в ГК РФ. Так, в раздел II «Вещное право» предполагается внести подраздел I «Владение», и посвятить указанному институту 12 статей[295]. Владение определяется в указанном законопроекте как «фактическое господство лица над объектом владения и сохраняется до тех пор, пока владелец имеет свободный доступ к объекту владения», там же сказано, что «в целях защиты владения нарушенное владение не считается утраченным, если лицо в установленном порядке воспользовалось защитой владения»[296]. Специалисты же по римскому гражданскому праву отмечают, что в Древнем Риме «владение представляло собой именно фактическое обладание, однако связанное с юридическими последствиями, прежде всего – юридической защитой»[297]. И в Дигестах Юстиниана встречаем положение, согласно которому «мы приобретаем владение физическим соприкосновением и намерением, а не самим по себе намерением или соприкосновением»[298]. В названном законопроекте изменений ГК РФ целая глава посвящена защите владения, и, что характерно, защита владению дается, как в и римском частном праве, «вне зависимости от того, имеет ли данный владелец вещи право собственности на неё или нет»[299].

Этот пример показывает, насколько сильно подвержена иноземному влиянию реформа гражданского законодательства: в качестве самостоятельного вводится полноценный правовой институт, взятый из римского частного права. Особенно интересен изменяемый законопроектом п. 2 ст. 215 ГК РФ – «Право на защиту своего владения имеет любой владелец - как законный, так и незаконный - независимо от того, принадлежит ли ему право на объект владения, включающее правомочие владения», который иллюстрирует выше приведенные выдержки из положений римского частного права. Зато окончательно исчезло «наследие советского периода» - право хозяйственного ведения, о котором остались лишь редкие упоминания в отдельных статьях, хотя в действующей редакции ГК РФ имелась целая глава 19 – «Право хозяйственного ведения, право оперативного управления»[300]. Интересно, что по результатам опроса о полезности использования в российском праве институтов и конструкций римского частного права, мнения разделились примерно поровну – 33,3 % респондентов считают возможным разумную рецепцию и 33,3 % - не допускают рецепции вообще.

Разного рода заимствования чужеземных юридических конструкций и устранения из законодательства ранее (в советский период) существовавших там институтов уже более 20-ти лет выступают доминирующей тенденцией российского права, за исключением отдельных отраслей и институтов. Характерно, что применительно к уголовному праву в литературе, наоборот, констатируется возврат прежних институтов – административной преюдиции, некоторых альтернативных лишению свободы наказаний, конфискации имущества, административного надзора и уголовной ответственности за уклонение от него, посредничества во взяточничестве[301]. Думается, что при общей несистемности и несогласованности отраслей российского права несоблюдение меры рецепции усугубляет ситуацию с эффективностью правового регулирования и пагубно сказывается на обеспечении правопорядка.

В гражданском процессуальном праве существенные изменения претерпел институт обжалования судебных постановлений[302]. Так, апелляционное обжалование стало распространяться на все не вступившие в законную силу судебные постановления, полностью вытеснив «советскую кассацию»[303]. Ч. 1 ст. 320 ГПК РФ теперь гласит: «Решения суда первой инстанции, не вступившие в законную силу, могут быть обжалованы в апелляционном порядке в соответствии с правилами, предусмотренными настоящей главой»[304]. Кроме того, ст. 321 удлиняет сроки подачи апелляционной жалобы с 10-ти дней до 1 месяца[305]. Кассационное производство в полном объеме перекочевало в раздел IV «Пересмотр вступивших в законную силу судебных постановлений», ч. 1 ст. 376 ГПК РФ на сегодняшний день предусматривает, что «вступившие в законную силу судебные постановления, за исключением судебных постановлений Верховного Суда Российской Федерации, могут быть обжалованы в порядке, установленном настоящей главой, в суд кассационной инстанции лицами, участвующими в деле, и другими лицами, если их права и законные интересы нарушены судебными постановлениями», а ч. 2 указанной статьи удлиняет срок кассационного обжалования с все тех же 10-ти дней до 6-ти месяцев[306]. Кассационное производство, таким образом, заняло место ранее существовавшей в ГПК РФ процедуры надзорного производства.

Характерно, что подобную регламентацию форм обжалования судебных постановлений в гражданском процессе мы встречаем в ГПК Франции. Так, ст. 527 указанного Кодекса среди обычных форм обжалования называет апелляционную жалобу, а среди чрезвычайных форм – кассационную[307]. Ст. 538 ГПК Франции устанавливает месячный срок для обычного порядка обжалования[308], в соответствии со ст. 542, «апелляционное обжалование имеет целью изменение или отмену апелляционным судом решения, вынесенного судом первой инстанции», ст. 604 ГПК Франции указывает, что «кассационное обжалование имеет целью отмену Кассационным судом оспариваемого судебного решения ввиду его несоответствия положениям закона», а ст. 605 цитируемого

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: