 |
Экспресс Багдад – Кантон: Азия за 5 дирхемов в день
|
|
|
|
ГЛАВА 4.
ЭКСПРЕСС БАГДАД – КАНТОН: АЗИЯ ЗА 5 ДИРХЕМОВ В ДЕНЬ
Когда XIII век подходил к концу, величайшие морские державы в Средиземном море – Генуя и Венеция – вступили друг с другом в смертельную схватку за торговые пути. В сырой генуэзской тюрьме примерно в 1292 году капитан венецианского флота коротал свои дни и недели, диктуя воспоминания сокамернику, малоизвестному пизанскому писателю по имени Рустикелло.
И что за повесть рассказал этот пленник, захваченный на далматском острове Курцола, своему новому другу! По меньшей мере за столетие до того, как он был пленен, его семья сделала состояние на торговле с Востоком. Ее склады в венецианском квартале Константинополя, великого торгового центра той эпохи, полнились пряностями и шелками. Венеция разбогатела не только на редких азиатских товарах, но также на пилигримах и крестоносцах, держащих путь в Святую землю или оттуда.
Хотя венецианский пленник хорошо знал Восток, он не был первопроходцем. Веками европейские купцы, послы и проповедники путешествовали по Шелковому пути в поисках богатств, власти и последователей. Примерно за 40 лет до того, например, вскоре после рождения пленника, его отец и дядя оставили свой торговый пункт в Константинополе и отправились в глубь Центральной Азии, которой владели монголы, где, вероятно, и укрылись от враждующих племен в торговом городе Бухара (ныне на территории Узбекистана). Там они встретили Хулагу, посла великого хана Центральной Азии. Доверенное лицо хана, завороженный итальянским языком братьев, пригласил их на Восток. Два хитроумных купца не заставили просить себя дважды и отправились на экскурсию в страну шелка и пряностей.
|
|
|
Около 1265 года братья прибыли в Китай ко двору брата Хулагу Кублай‑ хана, где провели добрых 10 лет, прежде чем вернуться в Рим с письмом от Кублай‑ хана папе Клименту IV. Любопытный и экуменически настроенный Кублай просил прислать сотню христианских миссионеров для обучения китайцев могущественной западной вере. Однако, когда венецианцы вернулись домой в 1269 году, Климент уже скончался, и братьям, Маффео и Николо Поло, пришлось ожидать, пока новый понтифик направит им монахов, затребованных Кублаем. Пока они искали свою удачу в Китае, жена Николо умерла и оставила на попечение мужа пятнадцатилетнего сына Марко, уже вполне взрослого. {110}
Оригинальная версия «Путешествий Марко Поло», восстановленная Рустикелло по воспоминаниям Марко Поло и по записям, запрошенным из Венеции, была, вероятно, впервые записана на французском, который тогда был, так сказать, lingua franca Европы. Фантастические истории – о странах, где коровы почитались священными, где вдовы бросались на погребальные костры своих мужей, где юношей похищали и одурманивали гашишем, окружали роскошью и женщинами, а потом обучали убивать (все это происходило в Индии). О местах, где земля была пропитана клейкой горючей субстанцией (нефтяные поля в Месопотамии). О местах, столь северных, что солнце никогда не заходит летом и не восходит зимой. Все эти истории были восприняты европейцами как продукт воспаленного воображения. Точность «Путешествий» была, на самом деле, удивительной, в том числе описания мест, попавшие к Поло через вторые и третьи руки, мест, которые он сам не посещал: Бирма, Сибирь, Ява и даже таинственные Острова Пряностей.
Хотя семья Марко Поло владела известным торговым домом и хотя «Путешествия» включали в себя описания чужеземных нравов, товаров, костюмов и обычаев, потомки не узнают из них о подробностях международной торговли в Средние века. Возможно, недостаток количественных данных – на совести Рустикелло, опытного писателя, который не мог не почувствовать, что средневековый литературный рынок лучше воспримет истории про самосожжения супругов и города протяженностью в многие мили, чем про цены на перец или навигацию в период муссонов. [12]
|
|
|
* * *
Точно так же как стабильность в I–II веках, обеспеченная Римской империей и династией Хань, содействовала международной, со множеством посредников торговле между Римом и Китаем, власть империй ислама и династии Тан в VII‑ XIX веках стимулировала гораздо более прямые сношения между странами халифата и Китаем. Китайские источники предполагают, что ислам появился в Кантоне примерно в 620 году, почти за десять лет до смерти Пророка. {111}
До того как китайцы изобрели магнитный компас около XII века, моряки полагались на небесную навигацию. Туман и облачность часто оказывались не менее смертельными, чем яростные штормы. Хотя со времен греков мореходы знали, как измерять широту, точное определение долготы не было возможным до XVIII века. Постоянным спутником средневекового путешественника в открытом море был страх. Об этом красочно рассказал китайский странник V века, который путешествовал в Индию и обратно:
Великий океан тянется в бескрайние просторы. Нельзя отличить восток от запада. Только наблюдая за солнцем, луной и звездами можно плыть вперед. Если погода пасмурная и дождливая, корабль плывет вперед по ветру, без точного курса. Во тьме ночи только волны видны, бьющие друг о друга, испускающие свет, как от огня.
…Купцы были исполнены страха, не зная, куда плывут. Море было глубоким и бездонным, и не было места, где они могли бросить якорь. {112}
Как и ранее в VII веке, китайцы видели достаточно ближневосточных купцов, чтобы различать мусульман, наводняющих их порты. «По‑ си», или персы, с их давней традицией мореплавания в заливе, намного превосходили числом более сухопутных «таших», или арабов. Китайцы также четко отличали мир ислама от более таинственных земель, лежащих далее на восток: «Фулинь», Византийская империя, известная своими поразительными драгоценными камнями и стеклом. {113} В 758 году в Кантоне было достаточно мусульман, чтобы захватить город, сжечь его и уплыть с добычей. {114}
|
|
|
Мусульмане, особенно персы, знали Китай гораздо лучше, чем китайцы знали их. Поскольку существование до‑ исламской торговли Персии с Китаем не доказано, несомненно, что вскоре после разгрома персидских Сасанидов мусульманскими армиями в битве при Ктесифоне (к югу от современного Багдада) в 636 году арабские и персидские суда заходили напрямую в порты Китая. Вот пример одного из лучших описаний исламской системы мировой торговли во времена халифата, найденное в китайском документе 727 года:
По‑ си по природе склонны к торговле, они привыкли плавать на больших судах по [Средиземному] морю, и они заходят в Индийский океан до Цейлона, где покупают драгоценные камни… Они также ходят в страну Кун‑ лун [вероятно, Африка] за золотом. Они также плавают на больших кораблях в Китай прямо в Кантон за шелком и подобным товаром. Жителям нравится убивать скот. Они служат Небесам (Аллаху) и не знают закона Будды. {115}
«По‑ си» основали торговые диаспоры по всему побережью Китая – большое число мусульманских торговцев, обеспечивавших растущий объем импорта и экспорта. Евреи сопровождали их или следовали по их стопам. Почти одновременно христиане‑ несторианцы, изгнанные за ересь из Византийской империи, но терпимые среди мусульман как «люди Писания», начали прибывать с запада по суше. Легко увидеть, как отколовшееся христианское движение, отторгнутое дикой нетерпимостью католической церкви, распространялось все дальше на более толерантном Востоке.
Контакты между Востоком и Западом усилились с победой Аббасидов над Омейядами в 750 году, которая сместила центр ислама от окруженного сушей Дамаска к прибрежному Багдаду, обладавшему выходом к заливу. Один из правителей Аббасидов объяснил: «Это Тигр. Между нами и Китаем нет препятствий. Все, что в море, может прийти к нам». {116}
Старинные записи содержат мало данных о торговле, а свет истории освещает коммерцию между Китаем и исламским миром только изредка найденными рукописями. Одна из самых известных рукописей – арабская «Акбар аль‑ Син валь‑ Хинд», «Сообщение о Китае и Индии». Предположительно эта компиляция была написана в середине VIII века несколькими арабскими купцами, в частности неким Сулейманом. В ней повествуется о головокружительном путешествии из Багдада в Кантон, обещающем чудеса и приключения, описанные более чем четыре сотни лет спустя в книге Марко Поло.
|
|
|
«Акбар» описывает погрузку на корабли в Басре и Сирафе, глубоководном порту Персидского залива, последующий месячный переход в муссон из Омана от острова Ормуз до Малабарского побережья Индии, где местный правитель взимал налог в 10‑ 30 динаров с одного судна (приблизительно 800‑ 2400 долларов США в современной валюте). Потом персидские корабли плыли еще один месяц через Бенгальский залив, пополнив запасы продовольствия на полпути на Андаманских островах:
Жители каннибалы. Они черные с курчавыми волосами, у них уродливые лица и глаза и длинные ноги. У каждого пенис почти в локоть (45 см) длиной, и они обнажены… Иногда каннибалы хватали матросов, но они убегали. {117}
Купцы бросили якорь в Юго‑ Восточной Азии, на побережье Кедах, к северу от Пенанга современной Малайзии, где они выбирали, отправиться ли на юг вокруг Малаккского пролива или переправиться волоком через узкий перешеек полуострова Малайя. Путешествие из Кедаха через Малакку в Индокитай заняло около 20 дней. Из Индокитая в Кантон еще месяц. Хотя «Ак‑ бар» утверждает, что весь путь от Басры до Кантона длился всего 4 месяца плавания, смена муссонов, а также бюрократические препятствия увеличили время в дороге до более чем года.
Поскольку купцы и капитаны предпочитали плавать в муссоны из своих родных портов и обратно в определенное время в году, отдельные лодки и команды курсировали только по одному участку маршрута год за годом (если им удавалось выжить столь долгий срок). Гуджаратский купец, например, обычно грузил корабль тонким хлопковым платьем и индиго со своей родины, отправлялся с летним муссоном в Малакку, менял товары на шелк, пряности и фарфор и возвращался домой с зимним муссоном. Или он мог отправиться на запад зимой и вернуться летом из Адена с лошадьми и ладаном, или зайти в Малинди на восточно‑ африканском побережье и вернуться с золотом и рабами. Из‑ за направления муссонов, определявших возвращение домой, корабли с товарами, которые везли по всему маршруту Багдад – Кантон, заходили по меньшей мере в три различные точки.
Китайцы получили от арабских и персидских купцов «Акбара» медь, слоновую кость, ладан и черепаховый панцирь, тогда как мусульмане в Кантоне грузили золото, жемчуг и, конечно, шелк и парчу. Процесс обмена был утомительным и осуществлялся через монополию правительства. Китайцы шесть месяцев держали товары, привезенные из Багдада в Кантон, на складах, пока «не прибудет следующая группа моряков». 30% товаров поглощал налог на импорт, а потом «все то, что правительство хотело купить, оно покупало по самой высокой цене, и выплачивало деньги сразу, и не причиняло при обмене несправедливостей». {118}
|
|
|
«Акбар» открыл почетную западную традицию рассказов о странствии в Китай, поддержанную позже Марко Поло, ибн‑ Баттутой и многочисленными последующими путешественниками. В основном безымянные авторы «Акбара» изумлялись размером и утонченностью Поднебесной, в которой было более двух сотен крупных городов, экзотическим образом жизни и развитыми учреждениями: «Все в Китае, будь то бедняки или богачи, молодые или старые, изучают каллиграфию и искусство письма». Тем, кто сейчас имеет отношение к спорам вокруг социального страхования, пригодится описание «Акбаром» китайской системы налогов или пенсий:
Налоги собираются подушно в соответствии с личным имуществом в богатствах и землях. Если у кого‑ то рождается сын, его имя регистрируется у властей. Когда он достигает 80 лет, налоги с него не взимаются. Ему тогда выплачивают пенсию из казны. Они говорят: «Мы берем у него, когда он молод, и платим ему, когда он стар». {119}
Не все в Китае пришлось по вкусу набожным мусульманам. Особенно не могли они примириться с частым наличием свинины в блюдах и с туалетной бумагой, что серьезно нарушало санитарные заповеди Магомета. В конце они перечислили самые удивительные напитки:
Среди важных статей дохода царя… трава, которую они смешивают с горячей водой и пьют. Ее продают в каждом городе по очень высокой цене. Она называется аль‑ сакх. Листьев у нее больше, чем у зеленого клевера, и она немного более душистая, и у нее кислый вкус. Они кипятят воду, а потом кидают туда листья. Этим они лечат все. {120}
Запад только что открыл чай – продукт, который почти тысячу лет назад породил собственную торговую империю и умножил мировую потребность в сахаре, рабах и фарфоре.
Спустя примерно век после написания «Акбара» персидский капитан Бурзуг ибн‑ Шахрияр записал 123 коротких рассказа из первых или вторых рук, от матросов и купцов. Они были названы «Книгой о чудесах Индии» и повествовали о невероятных, ужасающих чудовищах и великанах‑ людоедах, достойных пера южноамериканских писателей. Там был даже остров женщин, нападающих на потерпевших кораблекрушение мужчин:
На каждого мужчину набросилось сразу около тысячи женщин или еще больше; они потащили путешественников в горы и беспрерывно принуждали их к новым наслаждениям… Люди умирали от истощения один за другим. {121}
И все же повсюду в фантастическом повествовании разбросаны виньетки, бросающие свет на природу средневековой торговли в Индийском океане. Книга дает понять, что страх крушения маячил и перед купцом, и перед матросом. Почти все истории включают минимум одно разбитое судно. Путешествие в Китай настолько преисполнено риска, что история о капитане, совершившем семь плаваний, поражает автора:
До него никто не совершал этого плавания без несчастья. Добраться до Китая и не пропасть по пути – это само по себе было значительным достижением; но вернуться назад целым и невредимым – такое было неслыханно. {122}
Только обещание несметных богатств могло заставить людей пойти на риск почти неминуемой гибели. «Чудеса» рассказывают о купце‑ еврее, Исхаке, корабль которого был «нагружен на миллион динаров мускусом, а также шелками и фарфором равной стоимости, и почти столько же в драгоценных камнях и украшениях, не считая целой груды чудесных предметов китайской работы». {123}
* * *
«Чудеса» продолжаются описанием дара, преподнесенного Исхаком своему другу‑ мусульманину, вазы черного фарфора с золотой крышкой. Когда его друг спросил, что в ней, Исхак ответил: «Блюдо из (рыбы) секбаджи, которое я приготовил тебе в Китае». Его друг ответил, что этот деликатес, спустя два года, должен был давно испортиться. Когда они открыли вазу, то обнаружили внутри «золотую рыбу с рубиновыми глазами, с гарниром из мускуса лучшего качества. Содержимое вазы было стоимостью в 50 тысяч динаров». В конце Исхак лишается своего состояния из‑ за лживых соседей‑ мусульман, а затем его убивает губернатор Судана, которому было отказано в положенной взятке. {124}
Самая длинная история в «Чудесах» трогательно описывает две другие черты средневековой торговли в Индийском океане: беззастенчивую, беспринципную, весьма доходную работорговлю и власть ислама, объединяющую китайцев, арабов, персов и индийцев в единую коммерческую систему, чьи обычаи и законы были понятны повсюду от Багдада до Кантона.
Рассказ начинается, как обычно, с кораблекрушения, на сей раз у берегов Восточной Африки. Выжившие купцы, страшась людоедов, были приятно удивлены приемом, оказанным им местным царем, который даже позволил им торговать: «Торговля шла прекрасно – без пошлин и без каких бы то ни было налогов». После завершения торговли правитель и его подданные проводили купцов на отремонтированные корабли. Когда они были готовы отплыть, рассказчик начинает считать стоимость хозяев на невольничьем рынке:
Этого царя можно продать на оманском рынке за тридцать динаров, слуги его стоят не меньше ста шестидесяти динаров да одежда их стоит динаров двадцать. Таким образом, мы, не подвергаясь никакому риску, выручим за них по меньшей мере три тысячи дирхемов. {125}
В обратный путь они отплыли с пленниками. Царь попытался пристыдить купцов, напомнив им о приеме, который им оказали по его приказу, но его мольбы не были услышаны. По пути к живому грузу присоединилось еще более 200 рабов. Все они, включая царя и его свиту, были надлежащим образом проданы в Омане.
Спустя годы судьба вновь привела рассказчика в те же самые воды, и вновь он потерпел крушение у берегов Восточной Африки. Хуже того, его приветствовал тот же самый царь, которого он давным‑ давно продал в рабство. Рассказчик, перед лицом грозного правосудия, был поражен, когда царь спокойно и вежливо описывает, как его хозяин в Омане привез его в Басру и Багдад, где он принял ислам. Вскоре после прибытия в Багдад он сбежал и после ряда невероятных приключений в Каире, на Ниле и в африканском буше нашел дорогу домой, в свое старое царство, которое также приняло ислам в его отсутствие.
Видимо, торговые обычаи и законы ислама награждают нацию купцов. Они утверждают, что царь обошелся с подлым торговцем хорошо. Как говорит царь: «Скажите мусульманам, чтобы они приходили к нам как братья, теперь мы сами стали мусульманами». Царь жалуется на то, что не может возместить своему прежнему хозяину в Багдаде свою стоимость, «в десять раз больше, чем он заплатил за меня, чтобы вознаградить его за напрасное ожидание». К сожалению, это желание так и осталось неисполненным, поскольку это задача для честного человека, а не такого, как рассказчик. {126}
Первый всплеск прямой торговли с центром в Китае, так хорошо описанный в «Акбаре» и «Чудесах», обрушился, когда династия Тан скатилась в нестабильность IX века. По сценарию, печально знакомому современным китайцам в Индонезии, индийцам в Восточной Африке и евреям почти повсеместно, – колонии заграничных торговцев на побережье Китая стали удобными козлами отпущения в те суровые времена.
Уже в 840 году н. э. император Уцзун обвинил в бедах Китая чужеземные учения. В 878 году восстание Хуан Чао опустошило Кантон, погибло 120 тысяч мусульман (в основном персов), евреев и христиан, живших в торговых общинах этого города. {127} Не удовлетворившись избиением купцов, Хуан Чао также пытался уничтожить главный источник экспортного продукта Китая, тутовые рощи на юге страны. {128} После бедствий 878 года в Кантоне международная торговля Китая существенно сдвинулась на север в порт Цюаньчжоу в Тайваньском проливе – в легендарный Зайтем (ныне Цюаньчжоу и Зейтун в средневековой арабской литературе) Марко Поло и ибн‑ Баттуты. Кантон, бывший основным портом для иноземных товаров, смог восстановить свое положение только в наши дни.
Этот более северный перевалочный пункт имел долговременные связи с Кореей и Японией, чьи товары привлекали арабских и персидских купцов. Размер и грузы мусульманских кораблей, некоторые из них требовали для погрузки лестницы в несколько десятков футов длиной, изумляли китайцев VIII–IX веков. Император вскоре назначил инспектора по морской торговле, чья работа состояла в регистрации этих судов, сборе пошлин и предотвращении вывоза «редких и ценных товаров». {129} Один из этих инспекторов был знатным человеком по имени Чжао Жугуа, надзиравшим над иноземной торговлей в Зейтуне в начале XIII века. Он дотошно собирал знания и каталогизировал воспоминания сотен тоскующих по дому моряков и купцов в книге «Чжу Фань Чжи», «Описание всего иноземного». Книга была противоположностью «Путешествиям Марко Поло». Хотя Чжао никогда не покидал Китай, «Чжу Фань Чжи» подробно описывает и далекую Малую Азию, и Александрию, включая детали (иногда точные, иногда нет) ее знаменитого маяка. {130}
Когда в XIII веке монгольское войско с гиканьем, ворвавшись из северных степей, атаковало Китай, персидские и арабские купцы более или менее монополизировали международную торговлю в Китае. У них было две большие и относительно самостоятельные общины в Кантоне и Зейтуне.
В своей бдительной доброте к заморским варварам наше правительство учредило в [Зайтеме] и Кантоне Особые Инспекции [по иноземной торговле], и если кто‑ либо из иноземных купцов сталкивается с трудностями или желает подать жалобу, он должен пойти к Особому Инспектору… Среди всех богатых стран, у которых есть большие запасы ценных и разнообразных товаров, никто не превзойдет царство арабов. {131}
Многие другие средневековые путешественники описывают нам свою точку зрения. В середине XII века испанский раввин, Вениамин Тудельский, странствовал по всей Европе и Среднему Востоку и докладывал о суете и блеске Александрии и Константинополя. Особенно его впечатлила интеллектуальная жизнь Багдада: «Здесь же имеют пребывание ученые по всем отраслям знания: философы, маги и люди, занимающиеся всякого рода чародействами». Почти в то же самое время мусульманский купец аш‑ Шариф ал‑ Идриси, пользуясь покровительством короля Сицилии Рожера II, потомка викингов, пишет географический труд «Отрада страстно желающего пересечь мир», где в подробностях описывает тогдашнюю торговлю на Красном море. Ал‑ Идриси особенно нравился порт Аден, где он увидел китайские джонки, нагруженные «перцем, с сильным запахом и другим, без запаха, деревом алоэ, а также горьким алоэ, черепашьими панцирями и слоновой костью, эбонитом и ротангом, фарфором и кожаными седлами». {132}
Торговый мир этих свидетельств нашел выражение также в ряде анонимных историй, рассказанных Шахерезадой в попытке отсрочить свою смерть от руки супруга в знаменитой «Книге тысячи и одной ночи». Среди них известная сказка про Али‑ Бабу, Аладдина и, конечно, Синдбада‑ морехода, которая была записана, вероятно, примерно в XIV веке. {133}
Приключения Синдбада вовсе не были сказочками для детей. Многие из них очень напоминали рассказы из «Книги о чудесах Индии». Прочитавший обе книги заподозрит, что многие легенды Синдбада если не полностью заимствованы из более раннего источника, то наследуют общую устную традицию.
В каждом из семи торговых путешествий за пряностями или драгоценными сокровищами наш герой попадает в кораблекрушение или каким‑ либо другим способом лишается своего корабля. Затем он сражается с рядом опасных чудовищ или злодеев. В свое третье странствие, например, он и его спутники были схвачены глупым великаном, который сперва изучил потенциальные жертвы, «как мясник щупает убойную овцу». В конце концов страшилище остановил свой выбор на самом упитанном и нежном кусочке, на капитане корабля.
[Людоед] схватил его, как мясник хватает жертву, и бросил его на землю и поставил на его шею ногу и сломал ее. И потом он принес длинный вертел и вставил его капитану в зад, так что вертел вышел у него из маковки, и зажег сильный огонь и повесил над ним этот вертел, на который был надет капитан, и до тех пор ворочал его на угольях, пока его мясо не поспело. И он снял его с огня, и положил перед собой и разнял его, как человек разнимает цыпленка, и стал рвать мясо ногтями и есть, и продолжал это до тех пор, пока не съел мяса и не обглодал костей, ничего не оставив. {134}
Всем спутникам Синдбада был уготован тот же конец за исключением нашего тощего героя, который был признан невкусным и отпущен на свободу. Вдобавок к этим, общим для всех культур побегам, истории о Синдбаде дают картину будней купцов‑ мореплавателей во времена Аббасидов и Фатимидов. Даже поверхностное чтение «Тысячи и одной ночи» позволяет понять, что Синдбад был не простым моряком, а скорее наследником богатого багдадского торгового дома, владевшего дворцами и лавками. Синдбад не владел, не управлял и, насколько нам известно, не нанимал команд на корабли, на которых плавал.
В действительности тонкая грань отделяла купца от моряка в Индийском океане, поскольку мало кто из членов команды получал заранее оговоренный твердый заработок. Скорее большинство из них зарабатывало на жизнь, имея доход с продажи груза. {135} Каким бы ни было точное название должности Синдбада, он излагает образ действия купцов, знакомый читателю по свиткам из генизы.
И тогда я решился и накупил себе товаров, и вещей, и всяких принадлежностей, и кое‑ что из того, что было нужно для путешествия, и собрался совершить путешествие по морю. И я сел на корабль и спустился в город Басру вместе с толпой купцов, и мы ехали морем дни и ночи, и проходили мимо островов, переходя из моря в море и от суши к суше; и везде, где мы ни проходили, мы продавали, и покупали, и выменивали товары. {136}
Как уже было сказано, в Красном море таилось множество опасностей для купцов: пираты, узкие проливы, мели и неблагоприятные ветра, а Шелковый путь был слишком трудоемким, еще более опасным и связан с множеством политических проблем, присущих сухопутному маршруту. Среди трех великих путей между Азией и Европой «дорога Синдбада» через Средиземное море, через Сирийскую пустыню, вниз по Тигру или Ефрату и из Персидского залива в Индийский океан – была явно предпочтительнее.
Каждая экспедиция Синдбада начиналась с закупки на родине, в стране Аббасидов, товаров, в частности, знаменитых тонких тканей Багдада. Оттуда Синдбад плыл на маленьком речном судне до Басры, где пересаживался на большой океанский корабль, чтобы отплыть в Персидский залив и Индийский океан.
Во время плавания наш герой обычно терял, а позже восполнял запасы своих товаров, потом с большой прибылью продавал тюки и товары, которые были с ним, и покупал там же «товары, вещи и припасы», чтобы наполнить лавки своей семьи по возвращении домой. Вскоре после бегства от людоеда Синдбад рассказывает:
И мы продавали и покупали на островах, пока не достигли стран Синда. И там мы тоже продали и купили, и видел я в тамошнем море многие чудеса, которых не счесть и не перечислить… А после мы продолжали ехать, по соизволению Аллаха великого, и вегер, и путешествие было хороши, пока мы не прибыли в Басру. Я провел там немного дней и после этого прибыл в город Багдад, и отправился в свой квартал, и, придя к себе домой, приветствовал своих родных, друзей и приятелей. {137}
Что движет этим легендарным героем? Не больше и не меньше, чем правоверное средневековое исламское толкование склонности к товарообмену по Адаму Смиту: стремление к «общности разных человеческих рас и к торговле и доходам», к которым можно добавить немалую долю романтики и авантюризма, присущие маршруту Багдад – Кантон. {138}
Мифические существа из рассказов Синдбада – гигантские яростные птицы, питающиеся инкрустированной драгоценными камнями падалью (такие же были в «Чудесах»), рыба, настолько большая, что моряки принимали ее за остров, и кровожадные людоеды – просто отражали ограниченный географический горизонт старого мира. Европейцы распускали столь же невероятные слухи о Востоке: земле Гога и Магога, племенах волосатых человекоподобных существ без колен, чья кровь давала ценный краситель, которым китайцы красили ткани, и империя христиан на Дальнем Востоке под властью пресвитера Иоанна. Китайцы рассказывали не менее дикие байки про Запад, о живущих в воде овцах, из шерсти которых делали хлопок. {139}
Эти вымышленные и правдивые свидетельства эпохи средневековой торговли в Индийском океане, какими бы скудными и неполными они ни были, дают понять, что четыре основные статьи экспорта Китая – шелк, сандал, пряности и фарфор – каким‑ то образом меняли на то, что было нужно Востоку от Аравии и Африки: чистокровных лошадей, слоновую кость, благовония, хлопок, золото и медь. Зерно, как всегда, везли практически как балласт: рис, который в некоторых случаях даже становился лучше со временем, был предпочтительнее пшеницы, которая портилась от сырости. {140}
* * *
С древних времен великие цивилизации Востока и Запада были окружены приграничными племенами скотоводов‑ грабителей. Широкой полосой тянутся они с севера Европы до Монголии, на севере Европы германо‑ скандинавские народы, в Азии – тюрки. Эти кочевые народы за тысячу лет развили навыки нападения на оседлых земледельцев. Периодически они брали верх над своими более опытными в агрономии, развитыми социально и культурно соседями, как это случилось в Риме в V веке после Рождества Христова.
Самый впечатляющий их успех, однако, приходится на начало XIII века, когда Чингисхан вышел из степей и захватил всю Азию. Несколько десятилетий его потомки правили империями, территория которых превосходила все известные до или после того династические владения.
В 1255 году один из внуков Великого Хана, Мунке, послал своего брата Хулагу (посол которого приглашал братьев Поло на Восток) захватить мусульманский мир. Хулагу разрушил Багдад в 1258 году и вырезал при этом сотни тысяч людей. Эту трагедию до сих пор оплакивают в мусульманском мире. Монголы несомненно продолжили бы движение к Средиземноморью, если бы Мунке не умер, что заставило Хулагу вернуться в Монголию, чтобы попытаться получить престол своего брата. Он оставил арьергард, который пал от рук египетских мамлюков в 1260 году при Айн‑ Джалуте, в Палестине. Вдобавок к поражению Хулагу был унижен тем, что не получил престола Мунке, который достался третьему брату, Хубилаю, который постепенно отнимал Китай у династии Сун.
Более ста лет, с середины XIII по середину XIV века, сухопутный маршрут из Китая к вратам Европы находился в руках относительно стабильных монгольских государств, которые с энтузиазмом поддерживали торговлю, а также религию и культуру покоренных народов. Три из четырех великих монгольских империй в Азии в конце концов приняли ислам. Не приняла только одна – легендарная китайская династия Хубилая, которую быстро ассимилировала древняя китайская культура. Монголы также восприняли ислам и христианство. Хубилай, не доверявший местной мандаринской бюрократии, нанял на службу много иностранцев, в число которых входили и трое Поло.
Примерно около ста лет, начиная с 1260 года – с завоеваний внуков Чингисхана – и заканчивая распадом монгольских династий от внутренних раздоров и чумы, Шелковый путь был свободен. Множество европейцев и мусульман воспользовались этой непродолжительной возможностью для путешествий из Китая на Запад, но имена двух из них ярче всего горят в истории – Марко Поло и ибн‑ Баттута.
Поло, клан преуспевающих и опытных торговцев, сначала воспользовались окном, открытым внуками Чингисхана. Ибн‑ Баттута, в отличие от них, был не столько торговцем, сколько кади – мусульманским судьей. Родился он в семье ученых в Танжере, Марокко, в 1304 году, он, как и поколения его предков по мужской линии, изучал законы ислама. По завершении обучения он совершил добровольный хадж в Мекку в 1325 году, через год после смерти Марко Поло.
Дорога, должно быть, понравилась ему, ибо за последующие три десятка лет он преодолел примерно 74 000 миль по Азии, Африке и Европе. Средневековый аналог современного парня с гитарой, губной гармошкой и коробкой для подаяний, пытающегося подзаработать для своей семьи, он торговал своим знанием шариата (священного закона), что привлекало к нему непрерывный поток денег, власти и женщин. Когда тоска, суровые обстоятельства или, иногда, чувство самосохранения требовали продолжить путь, он просто покидал любовниц, жен и детей.
Около XIV века сильная династия тюрок‑ мусульман отняла Северную и Центральную Индию у индийских правителей и установила султанат в Дели. Самым известным среди этих ранних мусульманских правителей Индии был султан Мухаммад ибн‑ Туглук, правивший с 1325‑ го по 1351 год. Время его царствования приблизительно совпадало с периодом эпического путешествия ибн‑ Баттуты. Туглук прославился военными, сельскохозяйственными и административными проектами. Среди них была печально известная попытка переноса столицы на сотню миль к югу, в пыльную пустынную равнину Декан в Южной Индии; реформа сельского хозяйства Индии, окончившаяся голодом и восстанием, и формирование огромной армии для войны со среднеазиатскими монголами. (Он по большей части забросил последний проект, за исключением отправки в Кашмир войск, которые были разбиты горными племенами. )
Однако подлинной страстью Туглука был шариат. Вскоре после прихода к власти он начал собирать при дворе именитых ученых мусульманского мира. На затратах он не экономил, предлагал сказочные синекуры, жилища и привилегии желанным гостям – мудрым мужам. К тому времени ибн‑ Баттута находился в горах Гиндукуш на северо‑ западе Индии. Будучи в пути уже примерно 8 лет и привыкнув странствовать со вкусом (что в те века означало караван вьючных мулов, роскошную походную мебель и шатры, а также небольшую армию рабов и женщин), он почти истощил свой семейный бюджет. Когда до него дошел слух о вакансии при дворе в Дели, он принял приглашение.
По пути он пересек долину нижнего Инда, почитаемую мусульманами как первую область субконтинента, принявшую ислам в VIII веке. Там на его отряд напала банда индусов. Вот что он пишет:
Обитатели Индии в основном неверные (индуисты); некоторые из них находятся под защитой мусульман, живут либо в деревнях, либо в городах. Остальные, однако, населяют горы и грабят путников. Мне довелось быть в числе группы из 14 человек, когда двое конных и 80 пеших индусов напали на нас. Мы же сопротивлялись им и с Божьей помощью обратили их в бегство, убив одного всадника и двенадцать пехотинцев. {141}
Такой была повседневная жизнь средневекового путешественника. Ибн‑ Баттута и его спутники повесили головы тринадцати несчастных бандитов на стене ближайшей правительственной крепости. {142} Как и Поло, он стал свидетелем обряда сати:
Женщина нарядилась и шла в сопровождении процессии из неверных индусов и брахманов, с барабанами, трубами и зеваками из числа неверных и мусульман. Огонь уже был разведен и в него бросили мертвое тело мужа. Затем жена бросилась на него и оба полностью сгорели. Женское самосожжение, однако, не считается абсолютно необходимым для них… Но когда она не сжигает себя, она отныне навсегда одевается в грубые одежды и пребывает в заключении среди родственников, чтобы хранить верность своему супругу. {143}
Ибн‑ Баттута прибыл в Дели, где обнаружил один из самых любопытных кредитных рынков в истории финансов. Благосклонность Мухаммада ибн‑ Туглука, от которой зависел успех всего предприятия (и уж точно удача чужеземного кади ибн‑ Баттуты), следовало покупать щедрыми дарами. Эти дары, в свою очередь, вознаграждались гораздо более ценными дарами от Туглука, что создавало цепь финансовой зависимости двора. Поскольку такие дорогие подарки выходили за границы возможностей среднего человека, предприимчивые просители почти всегда брали в долг:
Купцы из Китая и Индии начали ссужать каждого вновь прибывшего тысячей динаров и снабжали его всем, что он только желал преподнести в дар… Они предоставляли все свои деньги и себя самих в его распоряжение и выступали перед ним как его слуги. Когда он добивался приема у султана, он получал от него великолепный дар и отдавал свои долги. Это дело процветало и приносило большую прибыль. {144}
Даже если просителю улыбалась удача, расточительство придворной жизни обычно пускало его по спирали займов и долгов. Хотя ибн‑ Баттута в конце концов стал кади Дели, смотрителем царского мавзолея и сборщиком налогов с нескольких деревень, он накопил долгов на 55 000 серебряных динаров (примерно 4000 золотых динаров).
Ибн‑ Баттута оседлал не только финансового тигра в Дели, но и политического. Даже для своего времени Туглук был исключительно кровожадным пра
|
|
|
