 |
Глава 10. . Трансплантации
|
|
|
|
ГЛАВА 10.
ТРАНСПЛАНТАЦИИ
Трудно припомнить более знаменитый сюжет из американской истории, чем «Бостонское чаепитие». Самые первые американские патриоты, переодетые индейцами, с покрывалами на головах и замазанными сажей лицами 16 декабря 1773 года в Бостонской гавани бросают в воду чай, заявляя: «Нет налогообложения без представительства». Этот навязчивый девиз отражал больше нужды революционной пропаганды, чем факты.
Когда Артур Шлезингер старший – отец заслуженного гарвардовского историка, помощника Джона Кеннеди – опубликовал в 1917 году свое эссе, он озаглавил его «Восстание против Ост‑ Индской компании». {399} Сегодня исторический труд о тех событиях запросто можно было бы назвать «Первое американское движение антиглобалистов».
К концу XVIII века британцы повсеместно пристрастились к чаю, и колонисты в Новом Свете исключением не были. Перед самой Американской революцией губернатор Массачусетса Томас Хатчинсон, который к тому же был торговцем, подсчитал, что американцы каждый год употребляют около 6, 5 миллионов фунтов чая – по 2, 5 фунта на человека. На самом деле, один только налог на чай составлял 10%, по законам Тауншенда, еще за шесть лет до «Бостонского чаепития». Колонисты легко избегали этих скромных издержек, контрабандой ввозя чайный лист через Голландию или Францию. Только с пяти процентов чая корона получала доход. Но тогда почему жители Бостона, так разъярившиеся в 1773 году, ждали целых шесть лет? Очень просто. Они вывалили чай в воду, потому что боялись, как бы Английская Ост‑ Индская компания ни вывалила его на них.
Глобальный упадок последовал за Семилетней войной – разорительным столкновением между Англией и Францией в 1756‑ 1763 годах. В ходе этого конфликта Великобритания испытывала недостаток денег и решила поправить финансы за счет колоний. Закон о гербовом сборе обложил налогом все официальные документы, газеты, брошюры и даже игральные карты Британской Северной Америки. Повсюду начались протесты. На следующий год они только усилились. Это случилось через год после более умеренного закона Тауншенда, который положил начало налогообложению без представительства.
|
|
|
Война жестоко поразила и Ост‑ Индскую компанию, и к началу 1770‑ х она была вынуждена просить помощи у правительства. Закон Тауншенда запрещал компании продавать товары колонистам напрямую. Вместо этого ей приходилось устраивать торги с посредниками, которые доставляли товары американским мелким торговцам, а те наконец продавали их владельцам лавок. В мае 1773 года парламент по требованию компании принял Чайный закон. Он не вводил новых налогов, но позволял компании импортировать чай напрямую из Азии в Америку. Из‑ за закона цены на чай упали наполовину, а значит, потребителям в колониях он шел на пользу. {400}
Зато этот закон сделал ненужными посредников. Местные контрабандисты и торговцы тоже были от него не в восторге. Когда в сентябре 1773 года новое распоряжение прибыло в Бостон, эти группы населения устроили протесты против «несправедливой внешней конкуренции» со стороны Ост‑ Индской компании. Не замечая того неудобного факта, что закон сбережет немало денег их соотечественникам, торговцы и контрабандисты представили свои аргументы, прикрываясь идеей национальных интересов. Один прогрессивный журналист, который подписывался «Стойкий Патриот», указывал, что новый закон отнимет у честного американского труженика‑ торговца его хлеб, «чтобы дать дорогу продавцам из Ост‑ Индии, возможно британским, покушаясь на честные прибыли наших купцов». {401} Другие корреспонденты, полагаясь на невнимательность и бунтарские настроения читателей, потрясали лозунгами о недопустимости налогообложения без представительства и невнятно стращали тем, что британцы приберут к рукам всю американскую торговлю. И только один представитель городского совета смотрел на вещи более трезво и заключал, что против этого закона выступают «из‑ за того, что способ торговли компании в этой стране затрагивает частные интересы многих, связанных с перекупкой чая». {402}
|
|
|
В ноябре 1773 года корабли из Ост‑ Индии «Дартмут», «Бивер» и «Элинор» вошли в гавань Бостона с грузом чая от Английской Ост‑ Индской компании. Заговорщики под предводительством, вероятно, Сэмюела Адамса хорошо подготовились и соблюдали строгую дисциплину. Когда с чаем расправились, они покинули палубу и не взяли чая ни для себя, ни на продажу.
К началу американской революции уже были заметны обычные проявления глобализации. Международные корпорации перевозили свою продукцию через всю планету и потакали вкусам потребителя настолько, что горячий напиток, завариваемый из сухих листьев, был назван необходимым для жизни товаром. В колониях собирались группы, которые оказывали давление, отстаивая интересы большинства и выступая против крупных компаний, запятнавших себя как носители чуждой культуры.
До 1700 года мировая коммерция состояла в торговле с оружием в руках, борясь за сохранение монополий на сказочные товары из дальних краев. И только однажды, в XVII веке, голландцы действительно достигли идеала, когда захватили рынок пряностей Молуккских островов и Шри‑ Ланки.
После 1700 года методы совершенно изменились. Новые товары – кофе, сахар, чай и хлопок, малоизвестные на Западе раньше – заняли доминирующее положение в мировой торговле. Производство можно было перенести на другой континент. Перевозка нескольких тонн пряностей, шелка или благовоний в порты Антверпена, Лондона, Лиссабона, Амстердама или Венеции больше не приносила огромных прибылей. Теперь компаниям приходилось стимулировать спрос на продукты широкого потребления.
Рис. 10‑ 1. Импорт Голландской Ост‑ Индской компании в Амстердаме
|
|
|
График на рисунке 10‑ 1 иллюстрирует хронологическое изменение импорта товаров Голландской Ост‑ Индской компании в Амстердам, на нем ясно видно преобладание этих новых товаров. (На графике их значение для Европы занижено, потому что Английская компания контролировала львиную долю тканей и напитков, но очень мало внимания уделяла пряностям. ) Нельзя обрести монополию на товары, которые легко вырастить и изготовить, поэтому Англия – страна, наиболее преуспевшая в торговле этими товарами массового спроса, постепенно приходила к мысли, что мирная свободная торговля больше отвечает ее интересам.
* * *
История подъема рынка интернациональных товаров массового потребления началась с другого напитка – кофе, – который уже более половины тысячелетия считается не просто напитком. Мускат, гвоздика, корица и перец, которые некогда притягивали богатых и знатных, теперь вышли из моды. Зато темная жидкость, сваренная из обжаренных бобов с куста Coffea arabica, до сих пор является пристрастием председателей корпораций, премьер‑ министров и все большей части населения мира. За те пять веков, что прошли со времени его появления в мусульманском мире, этот горячий ароматный напиток становился поводом к социальным потрясениям, финансовым сделкам, а порой и к революциям.
Легенда гласит, что около 700 года какой‑ то пастух в Эфиопии обратил внимание, что после одного горного пастбища его верблюды и козы не знали покоя и без устали скакали всю ночь. Он стал выяснять, в чем дело, и обнаружил, что животные объедают с кустов красные ягоды. Пастух сжевал сам несколько ягод и почувствовал себя очень бодрым. {403} Хотя эта история почти наверняка является апокрифом, большинство источников сходится на том, что впервые кофе начали выращивать в Эфиопии где‑ то вскоре после 1000 года, а затем перевезли через Красное море, в Счастливую Аравию, современный Йемен. Там суфии – адепты мистического мусульманского течения – стали употреблять его регулярно.
Суфии редко посвящали себя только молитвам. Как большинство верующих, они занимались повседневной работой. Свои задачи они решали проводя поздно вечером обряды, во время которых впадали в особое состояние транса, возносясь над миром. Примерно в середине XV века суфии начали употреблять кофе. Он помогал им бодрствовать и заменял традиционный для Йемена стимулятор – листья кустарника кат.
|
|
|
Суфии были не монахами‑ отшельниками, скорее обычными людьми, поэтому из религиозной сферы кофе скоро распространился в мирскую. Одним из первых после суфиев целительное воздействие кофе заметил муфтий Адена, когда заболел, он «принял немного кофе, в надежде, что это ему поможет. Но муфтий не просто восстановил здоровье при помощи кофе, скоро он заметил и другие его свойства. В частности, исчезла тяжесть в голове, улучшилось настроение и без следа исчезла сонливость». {404}
* * *
В конце XV века кофе уже приобрел ту двоякую роль, которую играет и сегодня: «социальной смазки» и помощника при выполнении тяжелой ежедневной работы. {405} Один европейский современник, удивленный тем, как быстро кофе занимает позиции в сфере межличностных контактов и деловых отношений, писал:
Ничто так не способствует общественным связям человека и исполнению его прямых обязанностей, как кофе… Его заявления становятся гораздо более искренними, чем когда его разум затуманен дымом. Он не так забывчив, как часто случается под воздействием вина. {406}
Спрос на кофе возрастал, и скоро его начали выращивать в горах, к северу от йеменского порта Мокка, расположенного в Баб‑ эль‑ мандебском проливе. Оттуда, из кофейных рощ зерна везли по торговым путям на север от Красного моря. Около 1500 года кофе попал в Джидду, перевалочный пункт, куда приходили большие торговые суда из Индийского океана и маленькие корабли, курсировавшие в северной части Красного моря. Там кофе произвел настоящий фурор. Как писал европейский автор из Джидды:
Употребление кофе стало таким обычным, что его продают в публичных кофейнях, где люди собираются, чтобы провести время. Там играют в шахматы и в кости, в том числе на деньги. Люди развлекаются, играют на музыкальных инструментах и танцуют. Наиболее строгие из мусульман такого не терпят, чтобы не навлечь на себя беду в конце жизни. {407}
Беда и в самом деле приходит, когда кофейни полны, а мечети пусты. В Мекке посланником беды стал наместник Мамлюков, Каир‑ бек аль‑ Мимар, типичный брюзгливый бюрократ, которому вечно не по нраву, когда кто‑ то где‑ то веселится. В 1511 году, при содействии двух персидских врачей, он запретил этот напиток по медицинским и этическим причинам. Жители Мекки пренебрегли запретом. Тогда этот чиновник, который раньше заправлял в Каире, благоразумно разрешил пить кофе у себя дома. Через несколько лет Каир‑ бека и обоих врачей постигла ужасная смерть, хотя ее причиной, вероятно, стало османское завоевание, а не чашка кофе. {408}
|
|
|
Те же игры вокруг этики и кофе сопровождали распространение кофе на север и восток мусульманского мира. Чашечка крепкой неподслащенной жидкости, благоухавшей гвоздикой, анисом или кардамоном, появилась в гареме. Женщины стали рассматривать постоянное снабжение обжаренными зернами кофе как одну из супружеских обязанностей мужа, и несоблюдение ее считалось основанием для развода. {409}
В 1555 году сирийский делец по имени Шамс привез кофейные зерна, а с ними и сенсацию, в Константинополь, где за несколько десятилетий выросло несколько десятков кофеен. «Днем и ночью они были полны. Бедняки выпрашивали деньги на улице, лишь бы пойти и купить кофе». {410} Вскоре на Босфоре развернулась семейная драма. Злобный необразованный визирь Магомет Кольпили, стоявший за спиной султана Мурата IV, закрыл кофейни, опасаясь, что они могут стать рассадником бунта. Почти в то же время в Персии жена шаха Аббаса I оказалась более политически подкованной. Она не стала закрывать эти заведения, но внедрила в них своих агентов, которые вели разговоры на политические темы с наиболее подозрительными клиентами. {411}
До начала XVII века путешественники из Европы не могли как следует описать такое явление, как кофейня. Один из европейцев считал, что в Каире процветает от двух до трех тысяч кофеен. Путешественник Пьетро делла Балле наблюдал в богатых домах Каира:
В большом очаге поддерживается огонь (чтобы напиток не остывал), у очага всегда наготове маленькие фарфоровые чашки. Когда напиток достаточно горяч, три человека, которым доверена эта работа, не занимаются более ничем, только наполняют для всего общества чашки, а также выдают каждому понемногу дынных семян, чтобы жевать их между делом. Так они проводят время за семечками и напитком, который называют «кафу», по 7‑ 8 часов. {412}
Всякий товар, популярный в Константинополе, вскоре проникал в Европу через Венецию, восстановившую отношения с Османской империей. [42] Богословы католической Италии, как и их мусульманские оппоненты, исполнились подозрительности по поводу влияния нового напитка на духовный облик человека. Но папа Климент VIII избавил Европу от кофеиновых раздоров. Приблизительно в 1600 году он попробовал чашку кофе и благословил его как христианский напиток. Французский врач Пьер де ла Рок в 1644 году привез кофе в Марсель, а его сын Жан сочинил популярную книгу «Путешествие в Счастливую Аравию», где описал отцовские приключения как путешествие торговца и поведал историю кофе.
В 1669 году в Версаль прибыл турецкий посол Сулейман‑ ага. Неуважительно явившись к блистающему драгоценностями Людовику XIV в простой шерстяной одежде и отказавшись ему поклониться, он обратился к Королю‑ Солнцу как равный, и тут же был выслан из Парижа. Его посольская миссия провалилась, но кофе он все‑ таки привез. В Париже он снимал большой дом и был окружен знатью. Аристократки, которых манили слухи об экзотической резиденции и ее благоуханный воздух, всеми силами старались попасть на прием, где рабы‑ нубийцы подавали кофе в восхитительных чашечках из позолоченного фарфора толщиной с яичную скорлупку. Кофеин развязывал им языки, и они проболтались Сулейману, что Людовик пригласил в Париж турецкого посла с единственной целью – попугать австрийцев тем, что может и не поддержать их во время осады Вены, которая ожидалась в скором будущем. Это и испортило отношения между Версалем и турками.
Вскоре новая мода разошлась по всему Парижу, и армяне, изображавшие турок в тюрбанах и кафтанах, носили по улицам подносы с кастрюльками и чашками, продавая кофе. Вслед за этими торговцами вразнос появились лавки, из которых потом образовались кофейни. Одно из самых известных кафе под названием «Прокоп» было основано в 1686 году и названо в честь итальянского официанта одного из первых армянских хозяев кофейных лавок. А столетие спустя заговорщики Робеспьер и Марат собирались у «Прокопа». Кафе работает до сих пор, как и еще более известное и безумно дорогое венецианское «Кафе Флориан», основанное примерно в то же время.
В Вену кофе пришел из Константинополя, но продавали его не торговцы, а солдаты. В 1683 году турки окружили Вену и осаждали ее два месяца, затем их отбросила австрийская армия, состоявшая, главным образом, из поляков, среди которых служил Ежи Франтишек Кульчицкий (в германских источниках Франц‑ Георг Кольшицки). До этого ему приходилось служить толмачом, переводить с турецкого, поэтому он идеально подошел на роль курьера между осажденным городом и польскими союзниками, ожидавшими неподалеку. Несколько раз Кульчицкий играл со смертью, пробираясь через расположения врага в турецкой форме, положившись на свое знание языка.
Когда поляки наконец освободили город, оказалось, что турки, уходя, оставили не только надежды покорить Европу, но и много всякого добра. Быки, верблюды, палатки и золото поделили войска победителей. Кроме этого обнаружились тюки с кофе, но их никто не взял. Узнав об этом, Кульчицкий сказал: «Раз никто не хочет, я возьму эти мешки». {413} Пожив среди турок, он знал, что делать с зернами. Повторив парижскую историю кофе, он сперва начал продавать напиток на улицах. Позже он снял домик, где возникло первое в Вене кафе.
К 1700 году больше всего в Европе кофе продавали не в Венеции, не в Париже и не в Вене, а на берегах Темзы. Теперь британцы потребляли львиную долю этого роскошного товара, и это указывало, что первенство в коммерции перешло отныне к Лондону. Больше всего расхваливал кофе как лекарство для ума и тела новый класс английских торговцев. Где бы кофе не появился, его называли «напитком торговли». {414}
Быстрый подъем коммерции последовал за Славной революцией 1688 года, когда голландский протестант и штатгальтер Биллем III вместе с царственной женой, англичанкой Марией, сбросил последнего католического короля Британии, Якова II. Биллем стал королем Вильгельмом и использовал корону, чтобы объединить Англию и Голландию в протестантский союз против Людовика XIV. Он легко расстался с древними королевскими правами и отдал полномочия управления парламенту. Взамен парламент дал Вильгельму прочную налоговую базу в виде акцизных сборов (особенно на такие предметы роскоши, как кофе), собранные таким образом средства шли на войну с Францией.
Эта великая сделка – Революционное соглашение 1689 года – имела далеко идущие последствия. Во‑ первых, переход власти от абсолютного монарха к представительному законодательному органу, подкрепленный силой закона, – естественная почва для экономического роста страны. {415} Во‑ вторых, установление королевского акциза упростило выплату королевских долгов, что снизило кредитные риски. И в придачу, кредиторы поняли, что если законодательная власть повернулась в сторону богатых держателей облигаций, то дефолт менее вероятен. С 1690 по 1727 год проценты по ссудам в Англии упали с десяти процентов до четырех. [43] В‑ третьих, после событий 1688‑ 1689 годов голландские финансисты решили, что ветер сменился, и массово устремились в Лондон. Среди этих эмигрантов был и Абрахам Рикардо, отец экономиста Давида Рикардо, о котором мы расскажем позже.
Революционное соглашение разбудило английскую экономику. Оно же сделало британцев самыми активными в Европе потребителями кофе, потому что в кофейнях Лондона собирались торговцы, финансисты и брокеры. В этих заведениях, расположенных неподалеку от городских пристаней, быстро распространялись новости с иностранных рынков, здесь собирались воротилы и сотрясатели устоев английской экономики, их разум не замутняло ни вино, ни пиво, как в прежние времена, но обострял эликсир предпринимательства.
Пока зерна выращивались только в Йемене, кофе оставалось редким и дорогим. В первые десятилетия XVIII века в Йемен стало приезжать все больше европейских торговцев, сперва в Мокку, затем в пыльный горный городок Бейт‑ эль‑ Факих, в новый район к северу от порта. Агенты Английской и Голландской Ост‑ Индских компаний заключали сделки с представителями французских, фламандских и немецких торговых компаний и даже с большим количеством мусульманских купцов.
Европейцы явились на этот рынок к шапочному разбору. В середине XVIII века большая часть кофе традиционно поступала на рынки Египта, Турции и Междуречья или на Восток, в Персию и Индию. Например, в 1720‑ х годах Йемен экспортировал в мусульманский мир около 16 000 000 фунтов (40 000 бахаров, то есть нагруженных верблюдов) кофе в год. В Европу, для сравнения, поставлялось только 6 000 000 фунтов кофе, и большая часть этого уходила в Англию.
Агенты Английской компании, как правило, обходили голландских конкурентов, оставляя им дорогие и подпорченные зерна. Неудачи голландцев объясняются коррупцией и ленью. Например, голландские торговцы неохотно выезжали из относительно комфортной Мокки в Бейт‑ эль‑ Факих, как делали их предприимчивые конкуренты. [44]
После того как Европа свихнулась на кофе в 1700 году, все больше кораблей заходило в Мокку, а также в Ходейду и Лохайю, два маленьких порта около Бейт‑ эль‑ Факиха. Европейские агенты впадали в ужас, когда в гавань входило новое судно, пусть даже их собственной компании, потому что вслед за этим неизбежно росли цены. В то время йеменские кофейные зерна закупались по 0, 8 гульдена или $ 12 на современные деньги за фунт. При таких расценках только самые богатые могли позволить себе часто посещать европейские кофейни. [45]
Примерно к 1725 году жесткая конкуренция между европейскими компаниями, поставляющими кофе, породила доход, не связанный с этим делом напрямую. Самый замечательный аспект торговли йеменским кофе связан с тем, чего не произошло. Хотя британские, голландские, французские, фламандские и немецкие компании яростно состязались друг с другом, на этот раз они обходились без войны. Йеменцы, со своей стороны, подливали масла в грызню между европейцами. Когда парламент приказал Английской компании арестовать всех британских подданных в Мокке, не работавших на компанию, местный правитель посоветовал этого не делать, потому что это может рассердить султана, «который, как нам известно, вмешается, чтобы защитить любого человека с корабля, приставшего в этом порту, поскольку все они пользуются равным уважением, и различия между европейцами мы не делаем». {416}
Если голландцам и не удалось обойти британских и французских соперников, то они смогли опередить их, посадив йеменские кофейные кусты в Суринаме, на Шри‑ Ланке и на Малабарском побережье. После нескольких неудач кусты, перевезенные из Йемена на Малабарское побережье, прижились в яванских горах, возле Батавии. К 1732 году Индонезия уже выращивала около 1, 2 миллиона фунтов кофе в год, и мешки с зерном с Суринама и Бразилии соединялись на пристанях Амстердама с теми, что привозились из Йемена. Новые поставщики разрушили монополию Йемена и наконец сбили цены. На новых плантациях могли выращивать более дешевый кофе, хватало и на прибыль голландцам. {417}
Падение цен привело к тому, что в Индонезии и Новом Свете, где возникли новые плантации, население стало перенимать европейскую привычку к кофе. Вдруг оказалось, что позволить себе выпить лишнюю чашечку может каждый. В 1726 году голландский священник жаловался, {418} что швеи по утрам не могут вдеть нитку в иголку до тех пор, пока не выпьют чашку кофе, а в 1782 году уже французский аристократ посмеивался:
Теперь не найдется в городе дома, где вам не предложили бы кофе. Без кофе с молоком не обходится завтрак ни лавочника, ни повара, ни горничной… У лавки или магазина обычно стоит деревянная скамья. Внезапно, к вашему удивлению, вы видите женщину из квартала Ле‑ Аль или носильщика, которые пришли спросить кофе… Эти элегантные люди пьют кофе стоя, с корзиной на спине, хотя утонченность чувств требует положить ношу на скамью и присесть.
Качество яванских зерен уступало кофе из Мокки. И если европейцы не могли почувствовать разницу (за тем исключением, что пересаженный кофе содержал на 50% больше кофеина, чем йеменский), то более разборчивые мусульманские покупатели могли и не пили дешевого индонезийского напитка. Ничто так не демонстрирует упрямого самодовольства Голландской компании в XVIII веке, как ответ ее директоров – Совета семнадцати – на сообщение о том, что мусульмане пренебрежительно относятся к яванскому кофе. Эти августейшие господа гордо ответили, что у них есть образцы зерен с Явы и из Мокки, и они не могут найти между ними разницы. Они не могли поверить, что шайка неотесанных турок и персов может иметь более тонкий вкус, чем у таких господ, как они. {419}
* * *
То, что англичане сумели добиться превосходства в торговле кофе (а позже и чаем), еще не определяло результатов европейской конкуренции. Конечно, эти товары происходили из Йемена и Китая – стран, в которых голландцы и французы развили деятельность задолго до англичан. Но хуже всего для соперников Англии было то, что появились новые товары, которые выращивались во многих местах, а спрос на них был повсюду.
Именно таким товаром стал хлопок. Ткани из хлопка так заполонили современный мир, что легко забыть об уникальных биологических и географических свойствах этого растения. Во‑ первых, Gossipium hirsutum – растение, которому обязано более 90% производства хлопковых тканей – содержит 4 полных набора хромосом, а не 2, как большинство растений и животных. (Говоря по‑ научному, это тетраплоидный организм, тогда как обычно встречается диплоидная конфигурация. ) Многие сорта содержат одну пару хромосом азиатского происхождения, а другую – американского.
Интересно, что недавние исследования «молекулярных часов» ДНК приводят к выводам, что гибридизация между штаммами из Старого и Нового Света произошла около 10 миллионов лет назад, задолго до появления человека. Последние несколько миллионов лет эти растения росли в таких разных местах, как Перу, Индия, Восточная и Южная Африка, Египет, Новая Гвинея, Аравия, острова Зеленого Мыса, Австралия, Галапагосские и Гавайские острова.
Как сумел хлопок распространиться по всей Земле без помощи человека? Ответ кроется в особенностях его семян. Во‑ первых, они не гибнут в соленой воде, сохраняя живучесть по нескольку лет. Во‑ вторых, им свойственна плавучесть и способность прилипать ко всему, что плавает по воде.
Древний хлопок имел волокна длиной всего лишь в дюйм. Современные сорта дают волокна длиной в несколько дюймов. Большинство коммерчески важных видов растений и животных были приручены однажды, но с хлопком земледельцы Старого и Нового Света проделали эту штуку, по крайней мере, четырежды: дважды в Америках (G. hirsutum и G. barbadense), один раз в Азии (G. arboreum) и один раз в Африке (G. herbaceum). {420}
Весьма отличающиеся между собой почвы Индии давали большое разнообразие сортов хлопка для индийской текстильной промышленности. Выпускались такие ткани, как тонкий муслин из Дакки, в Восточной Бенгалии, сатины и печатный чинц из Гуджарата. Как сегодняшние автомобильная, кино‑ и компьютерная индустрия сосредоточены вокруг технических экспертов в Детройте, Голливуде и Кремниевой долине соответственно, так в XVI веке прядильщики, ткачи и вышивальщицы, чьи изделия знал весь мир, сконцентрировались в индийских городах Касимбазар и Ахмадабад. Из четырех главных центров ткачества – Бенгалии, Пенджаба, Коромандельского (юго‑ восточного) берега и Гуджарата – последний был важнее всех. Из Гуджарата поступала через Красное море и Персидский залив в мусульманские страны Среднего Востока обычная ткань и роскошные тончайшие материалы.
Вплоть до современной эпохи ткани занимали место среди важнейших мануфактурных товаров мира. Их расшивали серебром, золотом и шелком, они также служили формой хранения богатства для зажиточных людей и для бедняков. Многие семьи носили свое состояние на себе и вывешивали его на стенах и окнах. Многие наследовали тканые сокровища от родителей. В течение многих столетий мода оставалась относительно постоянной, и все, кроме самых богатых, могли позволить себе иметь лишь несколько предметов одежды. {421} Стиль за это время менялся, но был строго привязан к общественному классу. Жесткая структура общества, поддерживаемая законами, регулировавшими расходы, определяла, кто что мог носить. В середине XVII века Английская Ост‑ Индская компания разрушила старый уклад, и английские промышленность, мода, торговля и система социальных рангов за несколько десятков лет была основательно нарушена. Инструментом компании для совершения коммерческой революции стал хлопок.
История о том, как ткань стала главным товаром, напоминает такую же историю с сахаром. В 1600 году, когда Английская компания родилась, хлопок, как и шелк, уже были высокотехнологичными товарами. И то что их вообще можно было купить, зависело только от дешевизны труда в Индии. Хлопок, как и сахар, легко вырастить, но он требует огромного труда при переработке. На заре промышленного века, чтобы вырастить сотню фунтов неочищенного хлопка, требовалось около двух человеко‑ дней. Очистка семян от коробочек, прочес волокон в одном направлении и упаковка требовали уже 70 человеко‑ дней, а в результате получалось только 8 фунтов хлопка‑ сырца. [46] Работа прядильщиц, превращавших сырье в нить, составляла еще 35 человеко‑ дней. В итоге требовалось около 13 дней труда на производство каждого фунта ниток. Для сравнения, обработка фунта шерсти занимала от одного до двух дней, льна – от двух до пяти, а шелка – шесть дней. {422}, [47]
Индия отличалась не только многочисленной и дешевой рабочей силой, но и вековыми традициями в производстве тканей. Спрясть миллионы коротких нежных хлопковых волокон в длинную нить – великое мастерство. До 1750 года английские пряхи не умели делать хлопковую нить настолько крепкой, чтобы она годилась для основы, поэтому в домашнем ткачестве обычно использовалась льняная или шерстяная основа и хлопковый уток. Только искусные пряхи Индии умели изготовить нить, подходящую для изготовления чистой хлопковой ткани. Таким образом, до изобретения прядильных машин в XVIII веке почти вся хлопковая ткань Европы производилась в Индии.
В начале 1600‑ х годов на долю Английской компании приходилась лишь небольшая часть торговли всем необходимыми пряностями. Основным ее бизнесом были персидские шелка, доставляемые на верблюдах через Сирийскую пустыню в турецкие порты. Вскоре компания начала наступление и на рынки индийских тканей. Тогда, на ранней стадии, никто не мог себе представить, что торговля этими тканями зажжет пламя промышленной революции, уничтожит индийскую ткацкую промышленность, зародит искру противоречия в британской свободной торговле (как можно видеть по современной глобализированной экономике, эти противоречия не разрешены до сих пор) и тем не менее породит Британскую империю.
После нескольких десятков лет работы компании по фрахту Елизаветы I последний день XVI столетия Англия встретила среди такого многоцветья красок и узоров тканей, какого в Европе еще не видали. Традиционные для Англии тяжелые одноцветные шерстяные одежды не шли ни в какое сравнение с легкими и яркими индийскими полотнами. И вовсе не зазорно было, что одна из самых успешных торговых организаций в мире переключилась на торговлю тканями.
Английская компания не собиралась позволять рыночному спросу управлять ее закупками и продажами. В середине XVII века она начала активно манипулировать вкусами потребителей и по ходу дела изобрела индустрию моды и общество потребителей, которое так знакомо нам сегодня.
Компания объявила, что если законодатели мод носят индийский чинц и вешают ситцевые занавески, то все остальные должны незамедлительно брать с них пример. В условиях продажного и зашоренного классовыми предрассудками общества таких законодателей было довольно легко найти и соблазнить – это было королевское семейство. Если они принимали данный стиль, за ними следовала аристократия. Аристократам подражало мелкое дворянство. Его, в свою очередь, рабски копировала коммерческая элита, и так далее, вплоть до беднейших крестьян, которые едва могли потратить несколько шиллингов.
К концу XVII века индийский чинц полюбился английскому среднему классу, поскольку он имитировал более дорогие шелка, атлас и тафту, которые носили аристократы. Однако особы королевской крови остерегались новых имитаций субконтинента, предпочитая «настоящее». Компания в 1660 году уже сделала Карлу II «подарок» в виде сервиза столового серебра стоимостью £ 3000, но директора решили, что не стоит размениваться по мелочам. В 1684 году они принесли монарху «добровольное пожертвование» на сумму £ 324 250, да еще король и герцог Йоркский получили долю в компании. Рождение конституционной монархии в 1689 году не остановило эти любезности. В том же 1689 году один придворный заметил, что комната королевы «вся изукрашена индийской вышивкой по белому атласу, подаренной ей Компанией». {423} Других дворян тоже не забыли. Им выдали не только ситец и долю в компании, но и членство в комитетах и право свободно провозить груз на кораблях компании. {424}
К началу XVIII века хлопковая ткань потеснила шелковую и шерстяную. Даниель Дефо писал:
Наши изящные шелка и наши тонкие ткани подвергаются этой благородной узурпации печатным ситцем. Полосатый муслин очень вежливо был потеснен вашей продукцией с кружевной отделкой, продающейся порой по огромной цене. {425}
Английская компания открыла секрет благотворного влияния на дела ежегодной смены мод. Дефо посмеивался: «Невероятно, какую одежду выбрасывают в Англии, не потому что ее нельзя носить, а только потому, что она вышла из моды. Едва ли это можно сравнить с расходами на одежду в других странах». {426} Компания даже набралась смелости и разработала концепцию нижнего белья – того, что сегодня называется неглиже – легких платьев и сорочек, которые носили дома, в приватной обстановке. {427}
* * *
Пока в кабинетах Английской компании обсуждали высокую и низкую моду, Джосайя Чайлд не забывал о статусе индийских баз. Прошло менее десяти лет со дня основания компании, когда она открыла свою первую базу в Сурате (к северу от Бомбея). Этот порт стал главным в Могольской Индии, переняв этот статус от Камбея, когда тот зарос илом. К тому времени Чайлд уже стал директором (в 1677 году), а компания открыла «представительства» или торговые базы в Мадрасе (на юго‑ восточном побережье Индии) и в Бомбее. (Название «Бомбей» происходит от португальского «бом байя», то есть «хороший залив». ) В 1661 году Карл II получил его в приданое за португальской невестой, Екатериной Брагансской, а порт скоро частично занял и соседний Сурат. {428} В 1690 году под управлением Чайлда открылось третье представительство, в Калькутте. Эти базы, главной задачей которых была закупка тканей, стали основой Британской империи.
Убежденный сторонник голландской системы укрепленных торговых баз, Чайлд быстро организовал на всех трех базах военное присутствие Ост‑ Индской компании. Эта политика оправдала себя во время конфликта между Моголами и маратхами в период 1681‑ 1707 годов. Кроме того, Чайлд утвердил комплекс правил торговли, обусловленных двухлетним циклом между первоначальной отправкой груза серебра и обменных товаров из Англии и прибытием домой груза ситца.
К концу XVII столетия компания привозила ежегодно более 1, 5 миллионов рулонов хлопковых тканей и предметов одежды, что составляло 83% всего импорта. {429} Пряности умерли, да здравствует новый король Хлопок!
Нужно ли говорить, что конкуренты Английской компании громко протестовали? Например, Левантийская компания требовала в 1681 году запретить импорт высококачественных тканей из Индии. {430} Ее аргументы ограничивались обычными ханжескими рассуждениями о том, что закупки компании топят Британию в золотом бульоне, поскольку, если закупают «ситец, перец, дорогие шелка и подделку под шелк‑ сырец, индийский ситец и дорогой шелк наносят очевидный вред бедной английской стране, а подделка под шелк разрушает торговые отношения с Турцией». {431}
Это еще не все. Ост‑ Индскую компанию обвиняли еще и в экспорте в Индию передовых английских технологий, говоря, что она отправляет «в Индию шелкокрутильщиков, ткачей и красильщиков, совершенствуя там производство шелка… Закупки готовых и окрашенных шелковых тканей невероятно разоряет рабочий класс нашего королевства, который иначе был бы занят на этих работах. Из‑ за этого здесь разрушено множество семей». {432}
Джосайя Чайлд, который дорос уже до управления Ост‑ Индской компанией, как всегда, воспользовался моментом.
* * *
Правда кроется вот в чем. Импорт хорошего и дешевого шелка сырца из Индии может лишить прибыли каких‑ нибудь турецких торговцев, но он служит на пользу нашего королевства… Что же еще? Нужно ли прекратить торговлю, если она работает на другого? В таком случ
|
|
|
