 |
21. Проработка события в пространстве мировой политики
|
|
|
|
21. Проработка события в пространстве мировой политики
Одним из принципиальных и самых сложных понятий словаря Джеймса Тилли Мэтьюза является «проработка События» (Event‑ working). Речь о нем заходит к концу книги. Причем начинается обсуждение этого понятия со слов Джона Хаслама о том, что оно настолько сложное, что лучше о нем пусть расскажет сам Джеймс Тилли Мэтьюз. Впрочем, несколько моментов доктор все же отмечает. Во‑ первых, это наука, которая раньше выстраивалась на астрономических или астрологических основаниях. Во‑ вторых, особую сложность для понимания проработки события вызывает то, что его «помнят до того, как оно произошло»[131]. Именно по причине сложности такого временного вывиха, смещения будущего в прошлое Хаслам и передает слово Мэтьюзу.
Джеймс Тилли Мэтьюз начинает рассказывать об одном из дней 1798 года, когда убийцы открылись ему и голоса их поведали, что он для них– «проработка События». Впрочем, понятие оказывается туманным, сокрытым, поскольку оно принадлежит словарю агентов сети. Агенты пользуются этим означающим так, что невозможно понять, идет речь о Событии или нет, а имя того, кто подвергается проработке, остается в тайне. Событие необъяснимо, оно разрывает причины и следствия.
Мистер М. говорит, что для понимания «проработки События» можно подойти к нему со стороны профессии пневматических химиков и магнетистов, которые нанимаются работать шпионами. Этих убийц‑ шпионов можно назвать работниками или разработчиками события (event‑ workers)[132]. Дальше Мэтьюза уносит в воспоминания о заговоре, открывшемся ему во Франции в 1793–1796 годах. Заговор был нацелен на уничтожение британского флота. В конце концов все шпионы, все разработчики события направили свои силы против Джеймса Тилли Мэтьюза. «Проработка События» может читаться и прямо как создание некоего исторического События, например Великой французской революции, разорвавшей жизнь Джеймса Тилли Мэтьюза на до и после.
|
|
|
Если первое Событие затрагивает отношения Франции и Великобритании, то второе – России. Мэтьюз в этом деле – «талисман Бонапарта», и ответственность за Россию лежит на нем. В какой‑ то момент убийцы сообщили: «Вот – жертва». Через несколько дней Мэтьюз понял, о ком речь – о русском графе Палене, том самом графе Петре Алексеевиче Палене, одном из приближенных императора Павла I, возглавившем заговор цареубийц.
Машина влияния. Рисунок Джеймса Тилли Мэтьюза
Машина влияния. Рисунок Джеймса Тилли Мэтьюза
Машина влияния Джеймса Тилли Мэтьюза. Реконструкция. Инсталляция Рода Дикинсона, 2002.
Машина влияния Наталии А. Фрагмент видеоинсталляции Зуи Белофф, 2001
Машина влияния Наталии А. Фрагмент видеоинсталляции Зуи Белофф, 2001
Машина влияния Наталии А. Фрагмент видеоинсталляции Зуи Белофф, 2001
Машина влияния Наталии А. Фрагмент видеоинсталляции Зуи Белофф, 2001
Часть IV
Машина влияния Наталии А. – В. Тауска
22. Ценность сингулярного Случая позволяет Тауску уклониться от психиатрической стены к психоаналитическому окну, в котором он видит механизмы машины влияния, представляющие механику душевной жизни
6 января и 30 января 1918 года на заседаниях Венского психоаналитического общества с докладом, посвященным машине влияния, выступает Виктор Тауск. В 1919 году он публикует статью, которая называется «О возникновении „аппарата влияния“ при шизофрении». Именно эта статья станет его самым значительным вкладом в психоанализ. Электрическая машина влияния навеки связана с именем Виктора Тауска.
|
|
|
В своей статье Тауск анализирует уникальный случай воображаемой машины, под влиянием которой находилась пациентка по имени Наталия А., девица тридцати одного года, бывшая студентка философского факультета. Случай Наталии А. был, конечно, уникальным, однако сама идея машины влияния, как мы знаем, – отнюдь. Понимает это и Тауск, который в самом начале своего текста сообщает, что машина, о которой пойдет речь, – «один вариант, очень редкий вариант типичного аппарата воздействия (Beeinflussungsapparat)[133].
У редкого варианта типичного аппарата встречаются два Тауска, психиатр и психоаналитик. Психиатр Тауск знает, что наука требует «больше казуистического материала»[134], больше казусов, случаев. Психиатр Тауск знает: психиатрия «не ценит значения отдельных симптомов для представления о механике душевной жизни»[135]. Ему хорошо известно и то, что наука психиатрия «не рассматривает происхождение и цель симптома, т. к. она, не намереваясь пользоваться психоаналитическими методами исследования, даже не находит повода поставить эту проблему»[136]. Тауск если и движется к универсальному, то через собрание казуистического, через сингулярность черт. Он уверен: «принципиально допустимо на основе отличающихся типов, вариантов сделать выводы о конструкции общего типа»[137], но предпочитает со средоточиться на одной машине влияния. Психоаналитик Виктор Тауск отстаивает возможность и даже необходимость рассмотрения отдельно взятого случая, что, как ему хорошо известно, в психиатрии делать не принято, поскольку на основании одного примера невозможно прийти ни к каким обобщающим выводам. Психоаналитик настаивает на ценности сингулярного отклонения:
Соразмерность типичных случаев может производить эффект «стены», которая останавливает любой взор, в то время как отклонение от типа становится подобно окну в стене, через которое можно ознакомиться с закрытым механизмом[138].
Типичное стеной скрывает единичное, скрадывает систему различий и, что главное в данном случае, устройство машины Наталии А. Если в стене нет окон, то приходится пробивать стены: «Нам нужны поврежденные здания, через потрескавшиеся стены которых можно бы смотреть, чтобы, по крайней мере, уловить начало мышления»[139]. У истоков мышления обнаруживается машина влияния, даже если ее дискурсивная конструкция и носит паранаучный характер.
|
|
|
|
|
|
