14. Двойной агент Джеймс Тилли Мэтьюз и политически‑параноидный контекст психиатризации

Джеймс Тилли Мэтьюз был валлийским торговцем чаем. При этом он имел доступ к правящим политическими кругам Британии, был хорошо знаком с премьер‑ министром Уильямом Питтом, членом Палаты общин лордом Ливерпулем и другими. С 1792 года начинается его эпопея между Лондоном и Парижем.

В 1793 году Мэтьюз попал в охваченный революцией Париж. Он сам вменил себе дипломатическую миссию. Британия и Франция оказались на пороге войны, и Мэтьюз решил, что он миротворец, призванный примирить державы. Якобинцы обвинили его в шпионаже и контрреволюционной деятельности. Он был задержан Комитетом общественной безопасности в конце 1793 года и помещен на три года под домашний арест. 2 июня 1793 году якобинцы «сместили» жирондистов, Мэтьюза сочли двойным агентом и арестовали[101]. Пока вокруг царил террор, Мэтьюз находился то под домашним арестом, то в специальных лагерях. Революция, «соединившая животный магнетизм с дисциплинарной властью»[102], принесла новые понятия – террора и терроризма. В 1796 году французские власти сочли Джеймса Тилли Мэтьюза лунатиком и освободили.

Революционный террор не мог не сыграть своей роли в развязывании психоза Мэтьюза. Политика того времени была насквозь пропитана заговорами, и «паранойя революционеров – с их повсеместными системами уничтожения – обеспечила его всем необходимым материалом для того, чтобы он стал травмированным автором пневматического станка»[103]. Вполне можно сказать, что паранойя проникала в Джеймса Тилли Мэтьюза извне, пропитывала и подпитывала его разум. В том же 1796 году Мэтьюза как шпиона и «опасного безумца» выслали на родину.

Мэтьюз утверждал, что якобинцы используют месмерические методы в военных целях. Как только Людовик XVI был обезглавлен ранним утром 21 января 1793 года, Джеймс Тилли Мэтьюз тотчас сообщил высокопоставленным представителям британских властей, что, во‑ первых, он выполнял миссию британского агента во Франции и, во‑ вторых, ему известно, как предотвратить войну. Хаслам, кстати, уверен, что бред начал развязываться у Мэтьюза в Париже. Как‑ то, когда Мэтьюз находился в тюрьме, один из заключенных спросил, не знакомы ли ему разговоры между одним мозгом и другим. Мэтьюз ответил отрицательно, и в ответ услышал, что такое вполне возможно, если в мозгах установить магниты. Тогда Мэтьюз и стал всерьез задумываться о таком непосредственном общении, о возможностях того, что он назовет симпатической коммуникацией. О ней речь впереди.

Вернувшись в марте 1796 года в Англию, Мэтьюз понял, что миссия его предана. Первым делом он начал писать письма лорду Ливерпулю. В пространном письме от 6 декабря 1796 года этому видному политическому деятелю Мэтьюз открытым текстом называет его «самым что ни на есть дьявольским Изменником»[104]. Завершает он письмо словами: «Возможно, Вам удастся внушить всему миру, что я безумен, но я буду настаивать на том, что я совершенно здоров, пока не докажу это вам и остальному Миру»[105]. Через несколько недель, 28 января 1797 года, Джеймс Тилли Мэтьюз был помещен в Бедлам. Похоже, он сам подсказал лорду Ливерпулю, что с ним делать.

Оказавшись в Бетлемской королевской больнице, Мэтьюз отказывается контактировать с прочими ее обитателями, поскольку все это – не больные, а подсадные утки, агенты секретарей Питта. Он не ест и не пьет, понимая, что его собираются отравить. Никаких сомнений в заговоре нет. Для чего же еще его упрятали? Задолго до появления Джеймса Тилли Мэтьюза в Бедламе, в 1714 году, в Британии было принято законодательство, согласно которому мнением медицинских экспертов можно было признать человека психически больным и изолировать. Интересно, что не было принято никакого закона, на основании которого можно было бы заключенных выпускать. Между тем жена и друзья Мэтьюза не оставляли попыток его вызволить. Поразительно то, что даже если одна экспертная комиссия признавала его здоровым, то – благодаря лорду Ливерпулю – Мэтьюза тут же называли политически опасным шпионом, место которому в Бедламе. В общем, для докторов «он был политическим заключенным, а для политиков – сумасшедшим»[106] – такая машинерия. И еще: сама идея, с которой он носился, идея мира, была ровным счетом никому не нужна. Правителям Англии и Франции была нужна война. Джеймс Тилли Мэтьюз им нужен не был.

Для Хаслама мысли Мэтьюза идут вразрез с господствующими. Он превратился в отброс дисциплинарной иерархии. Душевнобольной должен быть исправлен, ассимилируем. Фуко говорит:

…дисциплинарная власть обладает двойной особенностью: она и аномизирует, всегда отстраняет ряд индивидов, обозначает аномию, неприводимое, и вместе с тем всегда нормализует, изобретает все новые исправительные системы, раз за разом восстанавливает правило. Дисциплинарные системы характеризуются непрерывной работой нормы в рамках аномии»[107].

В 1809 году была предпринята очередная попытка со стороны друзей и родственников вызволить Мэтьюза из Бедлама. На сей раз два практикующих психиатра из Лондона, Джон Биркбек и Генри Клаттенбак, осматривали его в течение нескольких месяцев и признали в принципе здоровым. Однако Хаслам с Монро заявили, что уже десять лет наблюдают за своим «подопечным» и никаких сомнений в отношении его безумия у них нет. Кроме того, Хаслам заявил, что бред Мэтьюза носит политический характер и его освобождение опасно для правительства и общества.

Джеймс Тилли Мэтьюз – неизлечимый больной. Понятно, ведь он сам называет себя автоматом (automaton), которым управляют агенты машины влияния. Хасламу, похоже, видения Мэтьюза доставляют особое удовольствие, будто бред величия здравомыслящего аптекаря полностью оказывается в тени бреда величия неизлечимого пациента. 10 января 1798 года доктор вносит видение Мэтьюза:

На вершине церкви Блумсбэри стоит человек с Книгой Страшного Суда в руках. В ней записано всё, и единственный, кто способен ее прочитать, – Джеймс Тилли Мэтьюз. Ничего удивительного, ведь уже ощущает себя Императором всего мира[108].

Знание пересекает все границы – такова уж природа заговора. Джеймс Тилли Мэтьюз знает о заговорщиках. Заговорщики, в свою очередь, знают, что он знает о том, что они знают. В конце концов, Большой Другой знает.

Заговор объясняет Мэтьюзу его местонахождение в больнице. Он не считает себя психически больным. Он знает, что он – жертва заговора. Здесь вновь мы вспоминаем Даниэля Пауля Шребера.

Мэтьюз – двойной агент. Ему приходится менять имена. Он – Джеймс, Абсолют, Единственный, Высший, Святой, Всемогущий, Архивеликий, Архивладыка… Машина влияния управляется агентами антиправительственной банды. Мэтьюз не только двойной агент британской дипломатии и шпионажа во времена Французской революции, но он и двойной агент в клинике. Жизнь продолжается. Неудивительно: он покинул Францию, но французы установили в его голове магнит. Магнит, понятное дело, связан с теорией магнетизма. Магнетизм, как все видели в Париже еще до революции, может не только воздействовать на тело, но также влиять на мозг и на речь. Магнетизм – средство контроля.

Безумие Мэтьюза, его машина влияния, разрешило двойное агентство. Пневматический станок, помимо всего прочего, «стал еще и dues ex machine, решением неразрешимой проблемы войны, поглотившей мир»[109]. Станок, разумеется, отражает не только политические реалии, но и научные открытия, буквально сотрясающие XVIII век. Мир вокруг буквально пронизан лучами, волнами и газами. Обратимся для начала к теории газов.