 |
I. Из дорожного дневника. II. Солнечные пятна, или Пятна на солнце
|
|
|
|
I. Из дорожного дневника
Ожидание длилось,
а проводы были недолги —
Пожелали друзья:
«В добрый путь! Чтобы – всё без помех! »
И четыре страны
предо мной расстелили дороги,
И четыре границы
шлагбаумы подняли вверх.
Тени голых берез
добровольно легли под колеса,
Залоснилось шоссе
и штыком заострилось вдали.
Вечный смертник – комар
разбивался у самого носа,
Превращая стекло
лобовое
в картину Дали.
Сколько смелых мазков
на причудливом мертвом покрове,
Сколько серых мозгов
и комарьих раздавленных плевр!
Вот взорвался один,
до отвала напившийся крови,
Ярко-красным пятном
завершая дорожный шедевр.
И сумбурные мысли,
лениво стучавшие в темя,
Устремились в пробой —
ну попробуй-ка останови!
И в машину ко мне
постучало просительно время, —
Я впустил это время,
замешенное на крови.
И сейчас же в кабину
глаза из бинтов заглянули
И спросили: «Куда ты?
На запад?
Вертайся назад!.. »
Я ответить не смог —
по обшивке царапнули пули
Я услышал: «Ложись! Берегись!
Проскочили!
Бомбят! »
Этот первый налет
оказался не так чтобы очень:
Схоронили кого-то,
прикрыв его кипой газет,
Вышли чьи-то фигуры —
назад, на шоссе – из обочин,
Как лет тридцать спустя,
на машину мою поглазеть.
И исчезло шоссе —
мой единственно верный фарватер,
Только – елей стволы
без обрубленных минами крон.
Бестелесный поток
обтекал не спеша радиатор.
Я за сутки пути
не продвинулся ни на микрон.
Я уснул за рулем —
я давно разомлел до зевоты, —
Ущипнуть себя зá ухо
или глаза протереть?!
В кресле рядом с собой
я увидел сержанта пехоты:
«Ишь, трофейная пакость, – сказал он, —
|
|
|
удобно сидеть!.. »
Мы поели с сержантом
домашних котлет и редиски,
Он опять удивился:
откуда такое в войну?!
«Я, браток, – говорит, —
восемь дней как позавтракал в Минске.
Ну, спасибо! Езжай!
Будет время – опять загляну…»
Он ушел на восток
со своим поредевшим отрядом,
Снова мирное время
в кабину вошло сквозь броню.
Это время глядело
единственной женщиной рядом,
И она мне сказала:
«Устал! Отдохни – я сменю! »
Всё в порядке, на месте, —
мы едем к границе, нас двое.
Тридцать лет отделяет
от только что виденных встреч.
Вот забегали щетки,
отмыли стекло лобовое, —
Мы увидели знаки,
что призваны предостеречь.
Кроме редких ухабов,
ничто на войну не похоже, —
Только лес – молодой,
да сквозь снова налипшую грязь
Два огромных штыка
полоснули морозом по коже,
Остриями – по-мирному —
кверху,
а не накренясь.
Здесь, на трассе прямой,
мне, не знавшему пуль,
показалось,
Что и я где-то здесь
довоевывал невдалеке, —
Потому для меня
и шоссе словно штык заострялось,
И лохмотия свастик
болтались на этом штыке.
II. Солнечные пятна, или Пятна на солнце
Шар огненный всё просквозил,
Всё перепек, перепалил,
И как груженый лимузин
За полдень он перевалил, —
Но где-то там – в зените был
(Он для того и плыл туда),
Другие головы кружил,
Сжигал другие города.
Еще асфальт не растопило
И не позолотило крыш,
Еще светило солнце лишь
В одну худую светосилу,
Еще стыдились нищеты
Поля без всходов, лес без тени,
Еще тумана лоскуты
Ложились сыростью в колени, —
Но диск на тонкую черту
От горизонта отделило, —
Меня же фраза посетила:
«Не ясен свет, когда светило
Лишь набирает высоту».
Пока гигант еще на взлете,
Пока лишь начат марафон,
Пока он только устремлен
К зениту, к пику, к верхней ноте,
|
|
|
И вряд ли астроном-старик
Определит: на Солнце – буря, —
Мы можем всласть глазеть на лик,
Разинув рты и глаз не щуря.
И нам, разиням, на потребу
Уверенно восходит он, —
Зачем спешить к зениту Фебу?
Ведь он один бежит по небу —
Без конкурентов – марафон!
Но вот – зенит. Глядеть противно
И больно, и нельзя без слез,
Но мы – очки себе на нос
И смотрим, смотрим неотрывно,
Задравши головы, как псы,
Всё больше жмурясь, скаля зубы, —
И нам мерещатся усы —
И мы пугаемся, – грозу бы!
Должно быть, древний гунн Аттила
Был тоже солнышком палим, —
И вот при взгляде на светило
Его внезапно осенило —
И он избрал похожий грим.
Всем нам известные уроды
(Уродам имя легион)
С доисторических времен
Уроки брали у природы, —
Им апогеи не претили
И, глядя вверх до слепоты,
Они искали на светиле
Себе подобные черты.
И если б ведало светило,
Кому в пример встает оно, —
Оно б затмилось и застыло,
Оно бы бег остановило
Внезапно, как стоп-кадр в кино.
Вон, наблюдая втихомолку
Сквозь закопченное стекло —
Когда особо припекло, —
Один узрел на лике челку.
А там – другой пустился в пляс,
На солнечном кровоподтеке
Увидев щели узких глаз
И никотиновые щеки…
Взошла Луна, – вы крепко спите.
Для вас – светило тоже спит, —
Но где-нибудь оно в зените
(Круговорот, как ни пляшите) —
И там палит, и там слепит!..
III. Дороги… Дороги…
Ах, дороги узкие —
Вкось, наперерез, —
Версты белорусские —
С ухабами и без!
Как орехи грецкие
Щелкаю я их, —
Говорят, немецкие —
Гладко, напрямик…
Там, говорят, дороги – ряда пó три
И нет дощечек с «Ахтунг! » или «Хальт! ».
Ну что же – мы прокатимся, посмотрим,
Понюхаем – не порох, а асфальт.
Горочки пологие —
Я их щелк да щелк!
Но в душе, как в логове,
Затаился волк.
Ату, колеса гончие!
Целюсь под обрез —
С волком этим кончу я
На отметке «Брест».
Я там напьюсь водички из колодца
И покажу отметки в паспортах.
Потом мне пограничник улыбнется,
Узнав, должно быть, или – просто так…
После всякой зауми
Вроде «кто таков? » —
Как взвились шлагбаумы
Вверх, до облаков!
Взял товарищ в кителе
Снимок для жены —
И… только нас и видели
|
|
|
С нашей стороны!
Я попаду в Париж, в Варшаву, в Ниццу!
Они – рукой подать – наискосок…
Так я впервые пересек границу
И чьи-то там сомнения пресёк.
Ах, дороги скользкие —
Вот и ваш черед, —
Деревеньки польские —
Стрелочки вперед;
Телеги под навесами,
Булыжник-чешуя…
По-польски ни бельмеса мы —
Ни жена, ни я!
Потосковав о ломте, о стакане,
Остановились где-то наугад, —
И я сказал по-русски: «Прошу, пани! »
И получилось точно и впопад!
Ах, еда дорожная
Из немногих блюд!
Ем неосторожно я
Всё, что подают.
Напоследок – сладкое,
Стало быть – кончай!
И на их хербатку я
Дую, как на чай.
А панночка пощелкала на счетах
(Всё как у нас – зачем туристы врут!
И я, прикинув разницу валют,
Ей отсчитал не помню сколько злотых
И проворчал: «По-божески дерут»…
Где же песни-здравицы, —
Ну-ка, подавай! —
Польские красавицы,
Для туристов – рай?
Рядом на поляночке
Души нараспах —
Веселились панночки
С граблями в руках.
«Да, побывала Польша в самом пекле, —
Сказал старик – и лошадей распряг… —
Красавицы-полячки не поблекли —
А сгинули в немецких лагерях…»
Лемеха въедаются
В землю, как каблук,
Пеплы попадаются
До сих пор под плуг.
Память вдруг разрытая —
Неживой укор:
Жизни недожитые —
Для колосьев корм.
В мозгу моем, который вдруг сдавило
Как обручем, – но так его, дави! —
Варшавское восстание кровило,
Захлебываясь в собственной крови…
Дрались – худо-бедно ли,
А наши корпуса —
В пригороде медлили
Целых два часа.
В марш-бросок, в атаку ли —
Рвались как один, —
И танкисты плакали
На броню машин…
Военный эпизод – давно преданье,
В историю ушел, порос быльем —
Но не забыто это опозданье,
Коль скоро мы заспорили о нем.
Почему же медлили
Наши корпуса?
Почему обедали
Эти два часа?
Потому что танками,
Мокрыми от слез,
Англичанам с янками
Мы утерли нос!
А может быть, разведка оплошала —
Не доложила? … Что теперь гадать!
Но вот сейчас читаю я: «Варшава» —
|
|
|
И еду, и хочу не опоздать!
1973
* * *
Лес ушел, и обзор расширяется,
Вот и здания проявляются,
Тени их под колеса кидаются
И остаться в живых ухитряются.
Перекресточки – скорость сбрасывайте!
Паны, здравствуйте! Пани, здравствуйте!
И такие, кому не до братства, те —
Тоже здравствуйте, тоже здравствуйте!
Я клоню свою голову шалую
Пред Варшавою, пред Варшавою.
К центру – «просто» – стремлюсь, поспешаю я,
Понимаю, дивлюсь, что в Варшаве я.
Вот она – многопослевоенная,
Несравненная, несравненная!
Не сровняли с землей, оглашенные,
Потому она и несравненная.
И порядочек здесь караулится:
Указатели – скоро улица.
Пред старушкой пришлось мне ссутулиться:
Выясняю, чтоб не обмишулиться.
А по-польски – познания хилые,
А старушка мне: «Прямо, милые! » —
И по-нашему засеменила, и
Повторяла опять: «Прямо, милые…»
…Хитрованская Речь Посполитая,
Польша панская, Польша битая,
Не единожды кровью умытая,
На Восток и на Запад сердитая,
Не ушедшая в область предания,
До свидания, до свидания!
И Варшава – мечта моя давняя,
‹До свидания, до свидания! ›
‹1973›
* * *
Когда я отпою и отыграю,
Где кончу я, на чем – не угадать?
Но лишь одно наверное я знаю:
Мне будет не хотеться умирать!
Посажен на литую цепь почета,
И звенья славы мне не по зубам…
Эй, кто стучит в дубовые ворота
Костяшками по кованым скобам!..
Ответа нет, – но там стоят, я знаю,
Кому не так страшны цепные псы.
Но вот над изгородью замечаю
Знакомый серп отточенной косы…
Я перетру серебряный ошейник
И золотую цепь перегрызу.
Перемахну забор, ворвусь в репейник,
Порву бока – и выбегу в грозу!
1973
* * *
Вот в плащах, подобных плащ-палаткам, —
Кто решил ‹в› такое одевать! —
Чтоб не стать останками, остатком —
Люди начинают колдовать.
Девушка под поезд – все бывает, —
Тут уж – истери не истери, —
И реаниматор причитает:
«Милая, хорошая, умри!
Что ты будешь делать, век больная,
Если б даже я чего и смог?!
И нужна ли ты кому такая —
Без всего, и без обеих ног! »
Выглядел он жутко и космато,
Он старался – за нее дышать, —
Потому что врач-реаниматор —
Это значит: должен оживлять!
… Мне не спится и не может спаться —
Не затем, что в мире столько бед:
Просто очень трудно оклематься —
Трудно, так сказать, реаниматься,
Чтоб писать поэмы, а не бред.
Я – из хирургических отсеков,
Из полузапретных катакомб,
Там, где оживляют человеков, —
Если вы слыхали о таком.
|
|
|
Нет подобных боен на корриде —
Фору дам, да даже сотню фор…
Только постарайтесь в странном виде
Не ходить на красный светофор!
1973
* * *
Мы без этих машин – словно птицы без крыл, —
Пуще зелья нас приворожила
Пара сот лошадиных сил
И, должно быть, нечистая сила.
Нас обходит по трассе легко мелкота —
Нам обгоны, конечно, обидны, —
Но на них мы глядим свысока – суета
У подножия нашей кабины.
И нам, трехосным,
Тяжелым на подъем
И в переносном
Смысле, и в прямом,
Обычно надо позарез,
И вечно времени в обрез, —
Оно понятно – это дальний рейс.
В этих рейсах сиденье – то стол, то лежак,
А напарник приходится братом.
Просыпаемся на виражах —
На том свете почти
правым скатом.
Говорят – все конечные пункты земли
Нам маячат большими деньгами,
Говорят – километры длиною в рубли
Расстилаются следом за нами.
Не часто с душем
Конечный этот пункт, —
Моторы глушим —
И плашмя на грунт.
Пусть говорят – мы за рулем
За длинным гонимся рублем, —
Да, это тоже! Только суть не в нем.
На равнинах поем, на подъемах – ревем, —
Шоферов нам еще, шоферов нам!
Потому что – кто только за длинным рублем,
Тот сойдет на участке неровном.
Полным баком клянусь, если он не пробит, —
Тех, кто сядет на нашу галеру,
Приведем мы и в божеский вид,
И, конечно, в шоферскую веру.
Земля нам пухом,
Когда на ней лежим
Полдня под брюхом —
Что-то ворожим.
Мы не шагаем по росе —
Все наши оси, тонны все
В дугу сгибают мокрое шоссе.
На колесах наш дом, стол и кров – за рулем,
Это надо учитывать в сметах.
Мы друг с другом расчеты ведем
Кратким сном в придорожных кюветах.
Чехарда длинных дней – то лучей, то теней…
А в ночные часы перехода
Перед нами бежит без сигнальных огней
Шоферская лихая свобода.
Сиди и грейся —
Болтает, как в седле…
Без дальних рейсов —
Нет жизни на земле!
Кто на себе поставил крест,
Кто сел за руль как под арест —
Тот не способен на далекий рейс.
1973
* * *
Я скачу позади на полслова,
На нерезвом коне, без щита, —
Я похож не на ратника злого,
А скорее – на злого шута.
Бывало, вырывался я на корпус,
Уверенно, как сам великий князь,
Клонясь вперед – не падая, не горбясь,
А именно намеренно клонясь.
Но из седла меня однажды выбили —
Копьем поддели, сбоку подскакав, —
И надо мной, лежащим, лошадь вздыбили,
И надругались, плетью приласкав.
Рядом всадники с гиканьем диким
Копья целили в месиво тел.
Ах дурак я, что с князем великим
Поравняться в осанке хотел!
Меня на поле битвы не ищите —
Я отстранен от всяких ратных дел, —
Кольчугу унесли – я беззащитен
Для зуботычин, дротиков и стрел.
Зазубрен мой топор, и руки скручены,
Ложусь на сбитый наскоро настил,
Пожизненно до битвы недопущенный
За то, что раз бестактность допустил.
Назван я перед ратью двуликим —
И топтать меня можно, и сечь.
Но взойдет и над князем великим
Окровавленный кованый меч!..
Встаю я, отряхаюсь от навоза,
Худые руки сторожу кручу,
Беру коня плохого из обоза,
Кромсаю ребра – и вперед скачу.
Влечу я в битву звонкую да манкую —
Я не могу, чтоб это без меня, —
И поступлюсь я княжеской осанкою,
И если надо – то сойду с коня!
1973
|
|
|
