Недостаточность финансовых воздействий в условиях глобализации

Ключевое отличие межцивилизационной конкуренции от внутрицивилизационной, как показано в предыдущем параграфе, - отсутствие у ее участников общего языка и общей системы ценностей. Важным следствием этого с точки зрения видоизменения самой конкуренции является утрата ее «всеобщего эквивалента» - универсального, общего для всех ее участников критерия успеха.
Это создает определенные удобства, - так, каждый участник борьбы может объявлять себя победителем. Вместе с тем он не может не понимать, что удобства такого рода хороши исключительно «для внешнего употребления», для саморекламы и пропаганды.
В то же время каждый участник конкуренции нуждается в «гамбургском счете» - универсальном критерии, позволяющем отличать поражение от победы. В идеальном мире сотрудничества, существующем в теоретических представлениях об «игре с положительной суммой», разные цивилизации, скользя мимо друг друга в непересекающихся плоскостях, могут одновременно достигать каждая своих целей, не создавая помех друг другу.
Однако реальный мир, как было показано выше (см. параграфы …), является миром жесткой конкуренции за ресурсы, ведущейся на уничтожение и, таким образом, служащий классическим примером «игры с отрицательной суммой». Человеческие цивилизации, действуя каждая своим собственным образом и в присущей только каждой из них сфере представлений, ежеминутно сталкиваются в реальном мире, конкурируя за ресурсы своего развития, которые различаются для них лишь частично.
Поэтому цивилизационные экспансии, хотя и развиваются в различных плоскостях, неминуемо сталкиваются в прямых противостояниях. Это делает невозможным поддержание иллюзий «всеобщей победы», особенно активно насаждавшееся Западом после победы над СССР: все участники глобальной цивилизационной конкуренции могут достигать своих целей одновременно, но кто-то из них будет победителем, а кто-то - обязательно - побежденным.
В полноценной рыночной экономике, существовавшей до начала глобализации, роль «всеобщего эквивалента», в том числе критерия победы, выполняли деньги: если вы, достигнув своей цели, становились финансово сильнее конкурентов, вы побеждали. Если же, достигнув своей цели, вы относительно слабели в финансовом плане (то есть, может, и крепли, но при этом отставая от конкурентов), это доказывало ложность вашей цели и ваше поражение.
В условиях глобальной цивилизационной конкуренции однозначность указанного критерия размывается, ибо для части цивилизаций значимость финансов относительно невелика. С одной стороны, цели этих цивилизаций носят внеэкономический характер, что обуславливает незначимость денег для их представителей. С другой стороны, меньшая относительная ценность денег позволяет им снижать издержки и достигать тех же (а зачастую и вообще недоступных для конкурентов - примером могут служить военные технологии СССР) результатов меньшими затратами.
Значительная часть представителей незападных цивилизаций вовлечена в глобальную конкуренцию как люди, лишенные перспективы, люди без будущего. Это ослабляет указанные цивилизации в финансовом и технологическом плане, не говоря уже об их ослаблении из-за повышения воздействия на них финансовых возможностей конкурентов (включая возможность дешево купить самого высокопоставленного чиновника; российских, насколько можно понять, покупали простым обещанием «гринкарты» и возможности чтения лекций в западных университетах).
Однако важна и неоспоримая моральная правота бедных людей, лишаемых самого права на существование, - правота, признаваемая и по официальным критериям западных цивилизаций. Невозможность исправить их положение служит могучим мобилизующим и воодушевляющим фактором. Многие представители «маргинализованного большинства» современного человечества готовы воевать и даже умирать не то что за небольшие деньги, но вообще даром - не из корысти или надежды, но из простой мести, в том числе даже не за себя, а «за того парня».
Кроме того, представители незападных цивилизаций в целом бедны - и поэтому их труд, в том числе относительно квалифицированный, стоит относительно дешево.
Наконец, их нечем пугать. Любой житель развитой страны сделает почти все, что угодно под угрозой разрушения благосостояния и ввержения в нищету. Однако одной третьей части человечества - двум миллиардам систематически голодающих людей - грозить нищетой не имеет смысла, потому что они и не знают иного состояния. Осуществленная угроза исчезает и требует замены.
А чем можно грозить людям, лишенным благосостояния и самой надежды? Только угрозой смерти.
Таким образом, сталкивая участников с разнородными системами ценностей, цивилизационная конкуренция заставляет их опуститься на уровень наиболее простых, базовых, фундаментальных понятий, общих для всех людей в силу их даже не социальной, но биологической природы.
Укрупнение субъектов глобальной конкуренции до цивилизационного уровня ведет к перерастанию ими единого культурно-коммуникативного поля и к выходу из него - к своего рода «вавилонскому смешению языков», потере единой системы ценностей и взаимопонимания и, соответственно, к примитивизации коммуникаций. На смену финансам - этому отражению реального мира в сфере рыночной экономики - приходит наиболее грубая, доступная восприятию вне зависимости от культурной принадлежности и потому универсальная физическая сила.
Глобальная конкуренция цивилизаций носит все менее финансовый и все более биологический характер. Это борьба не капиталов, но экспансий единых цивилизационных организмов в их наиболее обнаженном, первичном виде, в котором экономическая конкуренция становится уже не главным, но лишь одним из многих направлений борьбы.
Снижение значения рыночных факторов глобальной конкуренции сопровождается усилением нерыночных, связанных с технологиями (вне привязки к цивилизационному характеру глобальной конкуренции данный вопрос был рассмотрен в параграфе …). Но вне сферы финансов единственным «всеобщим эквивалентом», равно понятным и равно эффективным по отношению ко всем участникам цивилизационной конкуренции, остаются не тонкие, сложные и зачастую просто непонятные технологии, но исключительно прямое и грубое применение силы.
В результате глобальная конкуренция, приобретая цивилизационный характер, ослабляет значение относительно сложного и безопасного «всеобщего эквивалента» - денег - выдвигая на первое место простое насилие. Универсальным языком современного мира является уже не эсперанто и даже не доллар, но прямая угроза удара кулаком в лоб.
Эволюция конкуренции прослеживается на протяжении 90-х годов: сначала цели оставались финансовыми, экономическими, - изменялись лишь средства их достижения. Так, укрепление американской экономики достигалось за счет финансовых ударов по стратегическим конкурентам:
в 1991 году - по Японии, где был «проколот спекулятивный пузырь», в результате чего страна погрузилась в депрессию, конца которой не видно;
в 1992 году - по Европе, где спекулятивная атака на фунт стерлингов эффективно сорвала попытку создания первой общеевропейской валюты - ЭКЮ;
в 1997-1999 годах - по Юго-Восточной Азии и Латинской Америке, из которых были успешно выдавлены конкурирующие капиталы (соответственно, из Юго-Восточной Азии - преимущественно национальные, а из Латинской Америки - испанские).
Однако параллельно с этим нарастало и внеэкономическое давление на европейских конкурентов при помощи отработанной против СССР технологии эскалации «конфликтов малой интенсивности». Она эффективно и с нарастающим размахом применялась против Европы на протяжении всех 90-х годов на территории Югославии, погрузившейся в хаос гражданской войны уже в 1991 году.
Кризис 1997-1998 годов стал переломом: американцы прочувствовали, что им удалось достичь лишь заведомо второстепенной цели - подрыва потенциальных конкурентов и расширения своего экономического влияния в части успешных неразвитых стран. В то же время главная задача - дестабилизация Гонконга и через это подрыв экономики Китая как главного, стратегического конкурента - осталась нерешенной. Более того: Китай именно в результате кризиса расширил влияние в Юго-Восточной Азии и усилил свою привлекательность, став ключевой региональной державой.
При этом США были напуганы собственной силой - масштабами дезорганизации мировой экономики в результате кризиса 1997-1999 годов, которые продемонстрировали им пределы использования геофинансовых инструментов.
И, наконец, кризис сам по себе подорвал дальнейшие возможности применения этих инструментов: вызвав ограничение движения спекулятивных капиталов, он снизил их роль в мировой экономике. В результате уменьшились возможности как использования этих капиталов для проведения финансовых войн, так и самих финансовых войн как орудия глобальной конкуренции.
Таким образом, в кризисе 1997-1999 годов финансовые инструменты глобальной конкуренции наглядно доказали одновременно свою недостаточность и свою исчерпанность.
Невозможность противодействовать финансовыми средствами укреплению Китая и валютной интеграции Европы обратили США к менее изощренным и более грубым - военным методам. Интенсификация вооруженного конфликта в Югославии и вовлечение в него европейских государств - членов НАТО, причем вовлечение в качестве агрессора, подорвало евро и закрепило европейскую экономику на второй роли.
Этот успех, тем не менее, не смог отодвинуть структурный кризис самой американской экономики, проявившийся уже в апреле 2000 года. Вкупе с террористическими актами 11 сентября 2001 года он выявил недостаточность самого финансового целеполагания: оказалось, что достижение финансовых целей в условиях глобализации:
не только не защищает от возникновения структурных кризисов, но и не позволяет справиться с ними;
заведомо недостаточно в условиях «ресурсного противодействия» со стороны арабских стран, выразившегося в поддержании высоких мировых цен на нефть;
оказывается безнадежно неадекватным перед лицом грубой силы, например, в терракте.
Все это привело к приведению характера наиболее осознанной и потому наиболее инерционной сферы деятельности идущего в авангарде развития современного человечества американского общества - целеполагания - в соответствие с инструментами его участия в глобальной цивилизационной конкуренции и ее общим характером.
Нападение на Ирак - качественно новая для последней четверти века война за прямой, силовой контроль за ресурсами. И по нефинансовому (и не информационному) характеру действия, и по его нефинансовой (и не информационной) же направленности это нападение возвращает нас к реалиям доглобализационной эры.
Возможно, как англо-бурская и Первая Мировая войны, агрессия США и Великобритании против Ирака остановит процессы глобальной интеграции. Возможно, она приведет к четкому, даже юридическому оформлению нового, уже произошедшего (см. параграф …) разделения мира - на сей раз уже не между державами с несогласуемыми интересами национальных капиталов, но между человеческими цивилизациями со столь же несогласуемыми интересами.
Правда, цивилизационное разделение мира, в отличие от его привычного разделения между тем или иным набором «великих держав», принадлежащих в целом к одной и той же цивилизации, в силу разноплоскостности цивилизационных экспансий окажется неустойчивым. Ведь цивилизационное разделение будет носить не административно-географический, но функциональный характер, при котором различные сферы жизни одного и того же общества могут оказаться принадлежащими к различным цивилизациям.
Можно сколь угодно красочно рисовать себе буколические картинки такого сосуществования - например, китайцев в Сибири, ходящих в мечеть и работающих при этом на американских предприятиях. Однако цивилизационная конкуренция за ресурсы - в первую очередь за человеческие - будет вестись в каждой точке подобного сообщества, превращая его в «кипящий социум», каждый элемент которого перманентно генерирует внутри себя самого внутренние конфликты высокой и постоянно нарастающей напряженности. Такой социум может быть стабилен лишь недолго; со стороны его развитие без внешних сдерживающих факторов будет напоминать взрыв бомбы.
Эти процессы развернутся уже после выхода данной книги; они известны ее читателю, но не автору. Последнему остается лишь зафиксировать приобретение нефинансового характера сначала методами глобальной конкуренции (как это было в Югославии и особенно Косово), а затем и ее целями (как это было в Ираке).

12.2. Разрушение Югославии:
военное достижение финансовых целей

12.2.1. Региональная валюта - вызов глобальному доминированию США

Если в долгосрочном плане экономическое доминирования США основано на технологическом лидерстве, то в краткосрочном плане его источник - положение доллара как мировой резервной валюты. Благодаря этому каждая страна, предприятие и человек, страхующиеся от валютного риска покупкой доллара, волей-неволей кредитует американское государство, а в конечном счете - и общество. Благодаря этому в масштабах мира США стали почти абсолютным монополистом по страхованию валютных рисков.
При этом, призывая развивающиеся страны к предельно жесткой финансовой политике, США проводят прямо противоположную - сверхмягкую финансовую политику. «В последние годы (после мексиканского кризиса) темпы роста денежной массы увеличились и достигли уровня начала 80-х годов, периода высокой инфляции. Темп роста денежной базы в 1998 г. составил 9%». (Б.Бахтерев "Рынок ценных бумаг", 7 августа 2000 года).
В этих условиях инструментом сдерживания инфляции (менее 2,5% в год) является не только постоянное создание новой товарной массы, «связывающей» эмитируемые деньги, но и постоянное «сбрасывание» излишков долларовой денежной массы за пределы США. В результате американская экономика получает все преимущества мягкой финансовой политики, перекладывая ее издержки, в первую очередь инфляцию (через передвижение спекулятивных капиталов, провоцирующее разрушительные кризисы), на плечи неразвитых стран - акцепторов долларовой массы.
Таким образом, импорт капитала в США не просто дополняется экспортом ими инфляции и экономической нестабильности, но базируется на этих процессах.
Постоянная угроза, дамокловым мечом висящая над США, заключается в снижении привлекательности доллара как мировой валюты и его массовому обмену на национальные валюты стран - держателей наиболее значимых сумм. Тогда американская экономика начнет захлебываться в сотнях миллиардов «евро-» и «чайна-» долларов, и долларовая масса, обслуживающая потребности всего мира, станет избыточной по сравнению с потребностями собственно США.
Несмотря на понимание угрозы и естественные превентивные меры (в целом соответствующие описанной в параграфе … стратегии «экспорта нестабильности»), в 90-е годы она из потенциальной становилась реальной по крайней мере дважды. Оба раза это было связано с угрозой возникновения привлекательной региональной валюты.
В самом деле: ни одна национальная экономика не является достаточно большой, чтобы вытеснение из нее долларов создало бы значимые проблемы для американской экономики. С другой стороны, ни одна отдельно взятая экономика и не сможет решить эту задачу, ибо доллары, обращающиеся за пределами США, обслуживают в первую очередь международные, а не внутринациональные операции.
Возникновение же привлекательных региональных валют несет доллару двоякую угрозу. С одной стороны, большее количество стран обеспечивает возникающей конструкции большую устойчивость (из-за эффекта масштаба). С другой, больший масштаб экономик, охватываемых вытесняющей доллар валютой, означает и больший объем вытесняемых долларов.
Первая попытка создания региональной валюты была совершена в Европе в начале 90-х годов. Однако первый блин оказался комом: валютный союз был разрушен в сентябре 1992 года спекулятивной атакой Дж.Сороса, который приобрел всемирную известность именно после удара по английскому фунту стерлингов, похоронившего в сентябре 1992 года первую единую валюту Европы - ЭКЮ.
Эффективность и своевременность удара вызвали подозрения в том, что, помимо личных спекулятивных, Дж.Сорос отстаивал и более фундаментальные интересы, выступив в роли орудия американского государства по реализации деликатной части его долгосрочных интересов.
Однако бесспорно, что Дж.Сорос (хотя, возможно, и существенно большими средствами, чем он мог располагать сам по себе) использовал реально существовавшие слабости тогдашнего европейского валютного союза.
И в целом преподанный им урок прошел впрок.
Последующие годы европейцы потратили на расширение и углубление интеграции и с 1999 года перешли-таки на единую валюту - евро. Этот переход представляется важнейшим событием новейшей истории, способным не просто качественно изменить геополитическое и геофинансовое соотношение мировых сил, но и вернуть в экономическое, политическое и интеллектуальное развитие человечества конкуренцию, близкую к равноправной.
До введения евро мир не имел альтернатив развития. Единственной мыслимой перспективой была глобализация, взламывающая межстрановые барьеры и формирующая единый рынок, в первую очередь финансов и информации.
Возникновение же европейского валютного союза, венчающее длительный и противоречивый процесс европейской интеграции, является, несмотря на сохраняющуюся неуверенность в его перспективах, самым решительным и дерзким актом международной политики ХХ века.
Европейская валютная интеграция стала первой после возникновения в начале 90-х общемирового финансового рынка имеющей шансы на успех попыткой углубления региональной интеграции до уровня, превосходящего интеграцию глобальную. Такое углубление региональной интеграции - единственный ответ национальных экономик деструктивному воздействию перманентной нестабильности финансовых рынков, вызванной глобализацией последних.
В этом отношении евро выступает символом и наиболее чистым воплощением идеи региональной интеграции.
Введение евро завершило начатый в 1971 году (когда в ходе мирового валютного кризиса администрация Никсона отменила золотодевизный стандарт, прекратив регулярный обмен долларов на золото) переход мировой экономики от одновалютной (Бреттон-Вудской) системы, основанной на долларе в качестве единственной мировой резервной валюты, к многовалютной системе региональных валют, на первом этапе опирающейся не только на доллар, но и на евро.
До полномасштабного введения в обращение наличных банкнот и монет, номинированных в евро, оно оставалось не вполне полноценной и поэтому не вполне стабильной по сравнению со своим потенциалом валютой. Однако с 2002 года этот недостаток был устранен, что проявилось в том числе и самым непосредственным образом - в росте курса евро по отношению к доллару более чем на четверть.
Создание не просто первой в истории региональной валюты, но и региональной валюты наиболее развитого после США региона порождало предпосылки вытеснения доллара из валютных резервов и международных расчетов как из-за наибольшей распространенности последнего, так и в силу причин, связанных с глобальной конкуренцией.
Среди этих причин следует назвать глубокую и стойкую, хотя и скрываемую в силу дипломатической вежливости, а также финансовой, экономической и технологической зависимости, враждебности к США во многих странах не только Юго-Восточной Азии, но и Европы. Ее причиной представляется подрыв конкурентоспособности этих стран, вызванный прежде всего их собственными недостатками и ошибками, но осуществленный, по укорененному в элитах этих стран представлению, руками Дж.Сороса (в Европе - в 1992 году, в Юго-Восточной Азии - в 1997-98 годах). Нет нужды подробно оставаться на том, что это представление подогревается естественным и не всегда осознаваемым стремлением свалить на Дж.Сороса, а в его лице - и на «проклятого старшего брата» вину за собственные ошибки (более подробно о них см. параграф ….).
. Другой причиной первоочередного вытеснения именно доллара является заведомо локальный характер всех остальных резервных и потенциально резервных валют (японской иены, швейцарского франка, английского фунта стерлингов и так далее), использование которых, как правило, обусловлено теснотой региональных экономических связей и слабо зависит поэтому от внешних факторов.
Евро, как вполне обоснованно предполагалось накануне его введения, должен был вытеснять доллар по следующим основным направлениям:
из государственных и банковских резервов стран еврозоны в результате как снижения доли доллара в них, так и сокращения абсолютной величины этих резервов в результате снижения валютных рисков (относительно небольшое по масштабам);
из международных расчетов субъектов экономики стран еврозоны, в первую очередь друг с другом (прогресс в этом направлении невелик; в 2003 году рынок энергоносителей еврозоны продолжает обслуживаться долларами, общая сумма которых, по оценкам, превышает 100 млрд.долл.);
из государственных и банковских резервов стран, не входящих в еврозону (что наблюдалось в несколько этапов - после введения евро, после введения его в наличный оборот и после роста его курса по отношению к доллару на 23% в конце 2002 - начале 2003 года);
из наличного оборота из-за удобства крупных расчетов, так как покупательная способность максимальной купюры в евро, - 500 евро - не менее чем в 4 раза превышает покупательную способность максимальной купюры в долларах (этот процесс ограничен тем, что эмиссия наличных евро шла без учета потребности наличного оборота за пределами еврозоны и теневого оборота и, следовательно, масштабы эмиссии наличных евро недостаточны для подобного вытеснения).

Пример 37.

Китай: аккуратная демонстрация силы

Одним из первых на планы введения евро отреагировал Китай. Уже в апреле 1998 года ЦК КПК оформил решение, по которому за 6-8 месяцев после введения евро (то есть к июлю-сентябрю 1999 года) соотношение между американским долларом и валютами стран еврозоны в государственных валютных резервах должно было быть решительно изменено в пользу евро. В более отдаленной перспективе намечалось поэтапное осуществление перехода от тогдашней пропорции 4:1 в пользу доллара к противоположному соотношению 1:4 в пользу евро, что представлялось подлинно революционным изменением.
По оценкам, даже только начало указанного изменения структуры валютных резервов Китая означало залповый обмен на евро (и в конечном счете возврат в США) более 40 млрд.долл. в течение первого же года после введения евро. Столь убедительному примеру Китая в той или иной степени последовали бы центральные банки ряда стран мира - просто чтобы не потерпеть убытки из-за неминуемого снижения курса доллара.
Эти планы были расценены большинством наблюдателей как подарок еврозоне за счет США, однако подарок этот носил как минимум несколько эгоистичный характер. Китай страховал себя от обесценения доллара способом, существенно повышавшим вероятность самого этого обесценения.
Так как чем выше объем долларовых ресурсов еврозоны, тем сложнее избавиться от них без обесценения доллара, «китайский подарок» приобретал черты профилактического и упреждающего удара по нынешним и будущим глобальным конкурентам: он ставил под угрозу долларовые активы как США, так и самой еврозоны.
Выходом стали прямые переговоры руководства США в ходе специального визита Клинтона (КОГДА???) с руководством Китая. В ходе этих переговоров Китай в обмен на поддержку США его присоединения к ВТО и по некоторым другим позициям согласился замедлить изменение структуры своих валютных активов.
Для характеристики эффективности современного Китая показательно, что эта уступка была организована таким образом, что в итоге принесла ему выигрыш. Облегчив США нанесение удара по евро (правда, под удар при этом попало и его посольство), Китай избежал значительных потерь в ходе длительного и глубокого падения евро.

12.2.2. Защита США: ограниченность финансовых инструментов

Руководство еврозоны, сосредоточившись на технических и тактических вопросах валютной интеграции Европы, упустило из виду стратегические и политические проблемы, создаваемые этой интеграцией (то есть своими собственными действиями) для США. Вызванное этим отсутствие у руководства еврозоны озабоченности дальнейшей судьбой «евро-» и «чайна-» долларов дает нам пример едва ли не самой разрушительной беспечности в истории.
Пассивность стран еврозоны в жизненно важном для них же вопросе может быть объяснена только непропорционально низкой по сравнению с уровнем их экономического развития эффективностью их анализирующих и особенно управляющих структур. Непонимание европейскими руководителями масштабы угрозы, создаваемой ими для США, фактически вынудило последних сосредоточить свои ресурсы, превосходящие возможности всего остального мира, на разрушительном направлении - на усилиях по дополнительной дестабилизации мировой финансовой системы.
Ведь, чтобы «евро-» и «чайна-» доллары не дестабилизировали США, они должны либо быть «впитаны» экономиками других стран, либо вернуться в США так, чтобы пойти на благо их экономике.
Последнее требовало энергичной «накачки» фондового рынка (и других инвестиционных рынков, например, недвижимости) США для «впитывания» высвобождающихся долларов. Бесспорное технологическое лидерство США и ощущаемая субъектами мировой экономики, включая инвесторов, эффективность принадлежащих в основном американским компаниям метатехнологий (и, соответственно, прибыльность вложений в эти компании) вкупе с наиболее полно используемыми именно США технологиями формирования сознания (в том числе и в масштабах мирового сообщества) позволили реализовать этот сценарий: за год после введения евро индекс Доу-Джонса вырос в … раза, а NASDAQ - на …%.
Однако данный подход был паллиативом. Прежде всего, «накачка» фондового рынка США за счет возвращающихся в страну «евро-» и «чайна-» долларов на порядок менее выгодна, чем его же «накачка» за счет только что эмитированных долларов. Если в первом случае проводится стерилизация эмитированной и уже давным-давно «отработавшей» денежной массы, во втором имеет место эмиссия новых денег, которые только начинают «работать на Америку». В первом случае мы имеем дело с переходом к стратегической обороне, во втором - с продолжением наступления.
Кроме того, авральная «накачка» фондового рынка, даже с применением технологий формирования сознания, могла быть лишь кратковременной - в соответствии со швейковским «попробуйте надуть поросенка славой - обязательно лопнет». После спекулятивного prosperity по образцу второй половины 20-х годов ХХ века она могла привести лишь если и не к общемировому аналогу Великой Депрессии, то по крайней мере к длительной и болезненной корректировке американского фондового рынка, которая, снизив доверие к доллару и усилив распространение евро, лишь усугубит первоначальную проблему «впитывания» «евро-» и «чайна-» долларов.
Собственно, именно это и произошло в несколько этапов после апреля 2000 года.
Но вытеснение долларов в результате введения и распространения евро было лишь второстепенной причиной коррекции американского фондового рынка (об основной причине см. параграф …). Доказательство - значительно большая глубина проблем в еврозоне, чем в США: если в 2002 году экономический рост в США составил 2.4%, то в «локомотиве европейской интеграции» - Германии - лишь 0,2%. Если бы проблемы США были вызваны успехами евро в соревновании с долларом, соотношение было бы противоположным.
Даже успешный в целом для фондового рынка США исход - прекращение бурного роста и стабилизация - означает исчерпание «фондового» механизма стерилизации долларов, высвобождаемых из оборота за их пределами.
Реализация этого механизма позволила американцам лишь выиграть время - от одного до трех (??) лет, в зависимости от избираемых критериев. Надежды, что за эти годы еврозона могла осознать возникающий конфликт с США и попытаться решить его переговорами, если и были, то не оправдались. Глубина затрагиваемых с обеих сторон интересов, динамика соответствующих институтов еврозоны и накопленный человечеством опыт решения глобальных конфликтов с самого начала делал романтические надежды подобного рода предметом ненаучной фантастики.
Человечество не доросло - и вряд ли когда-нибудь дорастет - до сознательного разрешения конфликтов между своими частями, находящимися на разных уровнях развития. А уровни развития США и еврозоны, несмотря на всю сходность технологий и уровня жизни, действительно различны: первые уже шагнули в информационное общество, вторые нет - возможно, «еще», возможно, «уже». Кроме того, как было показано выше (см. параграф ….), США, разрабатывая новые технологические принципы и владея метатехнологиями, поднялись на самый верх мировой технологической пирамиды, в то время как еврозона находится существенно ниже.
В этих условиях единственным приемлемым для США вариантом развития становится организация долговременного «впитывания» долларов экономиками третьих стран.
Прочитав эту идеологически и эмоционально нейтральную формулировку, читатель должен знать, что это - такое же «терминологическое прикрытие», как и называние убийства «нейтрализацией», а смертей на войне - «необратимыми потерями в живой силе».
Ведь «впитывание» мировой резервной валюты в масштабах, сопоставимых с ее высвобождением в ходе введения евро, может происходить только в условиях глубокой и долгосрочной экономической дестабилизации.
Таким образом, бездумное равнодушие европейцев к благополучию их конкурента - США - объективно принуждает последнего к масштабным деструктивным шагам.
Однако стерилизация долларов при помощи дезорганизаций национальных экономик является не решением проблемы, пусть даже и чрезмерно дорогим для человечества путем, но лишь способом отсрочить это решение. Его окончательных и притом реальных вариантов существует лишь два.
Первый - согласованные долгосрочные вложения высвобождающихся долларов в крупные проекты в зонах потенциально совместного влияния США и Европы (например, создание трансъевразийской магистрали реконструкцией российского Транссиба или строительства железнодорожного пути в обход раздираемой неэффективной бюрократией России, через Среднюю Азию).
Причины его нереалистичности, как и других вариантов разрешения стратегических противоречий между находящимися на различных уровнях развития обществами, названы выше.
Надежды же, связанные с вложением высвобождающихся средств в Россию, безосновательны еще и потому, что наша страна, политически оставаясь в зоне влияния США, экономически по-прежнему тяготеет к Европе. В результате стерилизация избыточных долларов именно на ее территории (при неминуемом управленческом доминировании еврозоны, которое автоматически станет и политическим) будет для США обменом части геополитического влияния на кратко- и среднесрочную экономическую безопасность.
В стратегическом плане реализация этого сценария будет для США обменом кратко- и среднесрочной угрозы (возврата в страну «евро-» и «чайна-» долларов) не просто на утрату доминирования в одном из регионов мира (хотя США не способны соглашаться на столь унизительные и невыгодные размены), но на угрозу долгосрочную, связанную с возникновением глобального евразийского экономического пространства и, соответственно, возрастания конкурентоспособности и устойчивости расположенных на нем экономик, объективно противостоящих США.
Таким образом, с точки зрения глобальной конкуренции этот вариант будет для США чистым проигрышем.
Учитывая приоритетность для США именно геополитического господства, а также выраженный стратегический, и глобальный характер мышления их элиты и склонность ее к наступательным, а не оборонительным нормам поведения, этот вариант невозможен.
Поэтому реален второй вариант: использование передышки, получаемой за счет временного оттока долларов в дестабилизирующиеся «периферийные» экономики мира (как это происходило в ходе кризиса 1997-1999 годов), для организации на лучших для себя условиях «лобового» конкурентного столкновения с еврозоной.
Вариант «атаки на еврозону» особенно убедителен в свете осознания того самоочевидного факта, что введение евро резко повысило зависимость курса доллара и состояния американской экономики в целом от политики стран еврозоны, а не США.
Введение евро означало глобальный перехват стратегической финансовой инициативы в масштабах всего мира. Он не был осознан странами и тем более органами управления еврозоны, бюрократия которой отличается низкими эффективностью и интеллектом. США же осознали возникающие угрозы и отреагировали на них. Как минимум с 1999 года они руководствуются четким пониманием того, что всестороннее - финансовое, политическое, технологическое и идеологическое ослабление еврозоны стало категорическим условием выживания США как геополитического лидера.
В этих условиях их руководство окончательно склонилось к стратегии «экспорта нестабильности». Принципиальный характер выбора, сделанного демократической администрацией Клинтона, подчеркивает приверженность ему и республиканской администрации Буша-младшего. Это был в вынужденный и, возможно, даже не осознанный шаг: США просто не имели приемлемых альтернатив.
Эта концепция позволяет им захватить стратегическую инициативу и самим выбирать время, сферу и характер столкновений с еврозоной, что предоставит им решающее преимущество.
При статичном рассмотрении перспектив такого столкновения преимущественными представляются шансы Евросоюза, емкость рынка которого выше американского.
Однако сопоставление двух конкурентов в динамике требует учета как растущей роли современных технологий и сложившейся (после уничтожения СССР) монополии США на обладание ими и развитие их, так и кардинальных отличий американской бюрократии от европейской (первая творит, вторая существует). Это заставляет сделать решительный вывод уже в пользу США.
О влиянии «динамических» факторов качества технологий и бюрократии на глобальную конкуренцию свидетельствует сопоставление потерь европейских и американских капиталов в Юго-Восточной Азии и России в 1997-1998 годах: в обоих случаях при любых способах оценки убытки европейцев на порядок превышали потери американцев. При этом если в США потери несли в основном высокорисковые структуры, находящиеся на периферии национальной финансовой системы, то в Европе страдали в основном банки, образующие ее сердцевину.
Нет оснований ждать изменения соотношения эффективности двух финансово-управленческих систем в ближайшие годы.

Пример 38.

Откажутся ли США от наличных долларов?

Важным конкурентным ресурсом США является возможность осуществить в той или иной форме дискриминацию по крайней мере наличной части долларов, находящихся за пределами их территории - по хорошо известному принципу «кому я должен, всем прощаю».
Это может быть сделано, например, под видом борьбы с международной организованной преступностью. С одной стороны, ее использование в качестве жупела становится стандартным приемом США в глобальной конкуренции, с другой - это соответствует действительности. Ведь обращение значительной части долларов за пределами США действительно связано с нарушением законов и, таким образом, прогресс США во многом основан на поощрении преступности за их пределами. Более того: перед введением евро, в конце 1998 года, их представители намекали на возможность частичного отказа от наличных евродолларов в случае роста курса евро относительно доллара.
Конечно, такая дискриминация резко ограничит ключевую составляющую финансовую составляющую могущества США - использование их национальной валюты в качестве мировой резервной - и потому сегодня не может быть осуществлена в превентивном порядке.
Однако эта идея может быть реализована при кардинальном изменении ситуации: как негативном, когда <