Цена глобального регулирования

Таким образом, стихийное развитие технологий, приводя (как было показано в параграфе …) к глобальной монополизации, само тормозит себя, создавая неразрешимые при помощи стихийного саморазвития проблемы и, следовательно, объективную потребность в осознанном вмешательстве человечества в процессы собственного развития. Развитие технологий достигло уровня, создающего категорическую необходимость распространения сферы действия общественных систем саморегулирования (какими в настоящее время являются национальные государства) с национального на наднациональный уровень.
Уже сегодня мы видим в действии как минимум четыре модели такого расширения сферы национального регулирования - по числу моделей осуществляемых в наше время цивилизационных экспансий:
американский, основанный на навязывании своих интересов при помощи энергичного применения информационной, военной и финансовой силы;
европейский, заключающийся в объединении, балансировании и гармонизации разнородных интересов на основе единой системы разумных гуманистичсеких принципов с выносом управляющих систем на беспристрастный, наднациональный уровень;
китайский, опирающийся на этническую экспансию с последующим установлением государственного контроля за общинами, в целом самостоятельно добившимися влияния в иных обществах;
арабский, предполагающий религиозное управление при ощутимом государственном влиянии на наиболее активные и потому доминирующие религиозные организации.
Естественно, даже сколь угодно постепенный перенос управляющих центров с национального на наднациональные уровни принципиально изменит содержание таких казавшихся незыблемыми понятий, как суверенитет, государство и Родина.
Естественно, это в корне изменит - и уже меняет - всю модель взаимодействия национального государства с региональными и общемировыми международными организациями.
Естественно, все эти процессы будут чрезвычайно (и еще боле, чем сейчас) болезненными, сопровождающимися ломкой сознания и разнообразными кризисами.
Однако для человечества самого по себе, в нашем традиционном его понимании проблемы его собственного развития уже сегодня становятся слишком тяжелыми. Национальные государства сталкиваются с тем, что «среду их обитания» стихийно образуют наднациональные структуры (в том числе наднациональные структуры, владеющие метатехнологиями и технологиями формирования сознания), которые, таким образом, во многом предопределяют их действия и в силу эгоистичных побуждений невольно подталкивают человечество к серьезным катаклизмам и резкому замедлению развития.
Чтобы не допустить описанного выше катастрофического исхода событий, необходимо международное экономическое регулирование: своего рода «экономическая ООН», отличающаяся от действующей политической качественно меньшим уровнем бюрократизации, так как финансовые и тем более информационные процессы отличаются качественно более высокой скоростью и, соответственно, требуют для своего регулирования качественно большего быстродействия и вообще эффективности, чем политические.
Существующие интеллектуальные и консультационные «площадки» глобальных финансовых групп, несмотря на доминирование в них влияния США, также с легкостью могут стать зародышем подобной организации. Ее главной особенностью, обеспечивающей, как и в случае ООН, дееспособность, должно быть общее осознание реальности взаимного уничтожения, принуждающее сильнейших к поиску компромисса с относительно более слабыми и даже признание за ними права «вето» по стратегическим и наиболее болезненным вопросам.
Промедление с обузданием роста влияния наднациональных монополий (включая США как ключевую и наиболее мощную из монополий такого плана, при всей уникальности этого сплава ТНК с национальным государством) может, как представляется, воспроизвести уже в ближайшем десятилетии в высшей степени трагическую ситуацию рубежа 20-х и 30-х годов нашего века.
В то время господство частных монополий в экономиках наиболее развитых тогда стран (включая, с некоторыми оговорками, и тогдашний Советский Союз) привело к их загниванию и охватившей мир Великой депрессии. В ходе борьбы с последней на национальных уровнях были сформированы механизмы государственного контроля за монополиями, но в полной мере преодолена она была лишь в ходе непосредственной подготовки ко Второй Мировой войне.
Вероятно, столь шокирующая и ужасающая современного наблюдателя «воля к катастрофе», проявленная ведущими странами мира в 30-х годах, в значительной степени объясняется подсознательным стремлением национальных экономических организмов к широкомасштабному военному столкновению как к радикальному и пугающему, но единственному средству, способному преодолеть депрессию и обеспечить долгосрочное оздоровление мировой экономической конъюнктуры.
Рассматривая же события, приведшие к началу Великой Депрессии в США, уже тогда бывшей наиболее развитой страной мира, с точки зрения решения вопроса о власти, нельзя не обратить внимания на весьма существенные изъяны чисто экономического подхода. Так, непосредственной причиной обрушения США (а с ними и всего мира) в Великую депрессию принято считать одну-единственную, хотя и весьма существенную ошибку, допущенную американским государством. Эта ошибка заключалась в том, что в поистине критический момент, когда с экономической точки зрения надо было радикально смягчать финансовую политику, она, наоборот, была кардинально ужесточена, что привело к биржевому краху и подлинной хозяйственной катастрофе.
Однако нельзя и впредь продолжать закрывать глаза на то, что указанные действия руководства США, с экономической точки зрения представлявшие собой грубый и непростительный просчет, с политической точки зрения были практически единственным выходом из стихийно сложившегося к тому времени положения. Ведь в те дни перед Америкой стоял не вопрос об экономическом благополучии, второстепенный для любого практического политика, но главный и, строго говоря, единственный для всякого государства вопрос о власти.
В дни угрожающего ухудшения экономической конъюнктуры решалось, кто будет править страной. Вариантов было только два: либо государство - в условиях сколь угодно потрясенной и несовершенной демократии и в целом все же в интересах общества, либо ничтожная кучка частных монополий («олигархия» - в терминах современной российской политики и журналистики) - в своих собственных интересах, заведомо не соответствующих общественным.
И ради восстановления своего господства, частично утраченного после бурного расцвета в 20-е годы частных монополий и спекулятивного капитала, американское государство без раздумий и колебаний, с безоглядной и чудовищной, поистине чубайсовской решимостью ввергло свою страну в беспрецедентные в истории человечества бедствия, уничтожившие почти половину национальной экономики и оставившие свой шрам в душе каждого пережившего катастрофу американца.
Подчеркну два важных для понимания сегодняшней ситуации аспекта этих событий почти 70-летней давности.
Прежде всего, это чудовищное решение было исторически оправданным, так как частные монополии по вполне объективным причинам не могли выполнять необходимые функции государства, а их господство грозило обществу еще большими бедами, хотя и несколько позже (что хорошо видно на примере России 1995-98 и последующих годов).
Кроме того, указанное решение, скорее всего, принималось стихийно, на уровне коллективного сознания (или даже «коллективного бессознательного») государства и общества. Не существует никаких свидетельств тому, что политический аспект решения сознавался какими-либо отдельными, пусть даже самыми высокопоставленными, участниками его принятия, - хотя понятно, что люди, отдававшие себе отчет в политическом аспекте описываемых событий, никогда и никому не захотели бы признаться в этом.
Вероятно, что в случае дальнейшего промедления с сознательными действиями через подобное стихийное и не осознаваемое отдельными современниками решение некоего подобного вопроса о власти придется пройти в ближайшем (учитывая ускоряющийся ход прогресса) будущем и современному человечеству - на уровне уже мировой экономики и мировой политики. Вероятно, оно будет не менее трагичным и трудным для развитых экономик, чем для промышленных и финансовых центров США конца 20-х годов (что косвенно подтверждает наш прогноз о возможности общего замедления технологического развития человечества), и не менее разрушительным для менее развитых стран, чем для американских сельскохозяйственных захолустий того же времени.
Вероятно также, что «экономическая ООН», о которой говорилось выше, возникнет (если возникнет) в конце концов именно как механизм контроля за наднациональными корпорациями и особенно - за глобальными финансовыми группами, то есть в конечном счете - как действующий механизм непосредственно мировой власти, чем-то напоминающий раннюю администрацию Франклина Рузвельта.
Что же до внешнего по отношению к мировой экономической системе событию, которое выведет ее из неминуемой в этом случае Величайшей посткризисной депрессии, - что же до этого события, которое так же не оставит места для промедления и компромисса и столь же мобилизует человечество, как и Вторая Мировая война, - то предвидеть его с хоть сколько-нибудь удовлетворительной степенью точности нам пока не дано.
Попытки скоропалительно «назначать» на «должность» глобального катаклизма каждую переживаемую нами трагедию - то 11 сентября 2001 года, то войну в Афганистане, то агрессию США в Ираке - представляются не оправданными. Глобальный кризис еще не созрел, он еще только разворачивается, и мы, находясь в его начале, в принципе не имеем возможности предвидеть пути и тем более конкретные механизмы его разрешения.
Сегодня можно лишь предполагать, что, как и 70 лет назад, гроза с наибольшей вероятностью придет из наиболее развитой технологически страны мира - Соединенных Штатов. Возможно, она, как это было показано выше, окажется связана с развернувшейся после весны 2000 года корректировкой их фондового рынка после некоего подобия эры prosperity конца 20-х годов ХХ века.
Точные прогнозы все еще неуместны.
Нам остается лишь надеяться, что лидеры человечества (к которым больше уже не относится наша страна), как и 70 лет назад, увидят надвигающийся кризис первыми и сообщат о нем остальным устами своих стратегов и городских сумасшедших.

* * *

Принципиально важно, что этот кризис, каким бы болезненным он ни был, и в целом описанное выше развитие событий позволит лишь ослабить остроту проблемы глобального монополизма, но отнюдь не решить ее окончательно. Ведь склонность производства к монополизации и, затем, к загниванию является проблемой всего развития человечества.
Вспомним: монополизация на национальном уровне была одной из причин не только Великой депрессии рубежа 20-х и 30-х годов, но и жесточайшего структурного кризиса рубежа 70-х и 80-х годов ХХ века. Национальные правительства в принципе не смогли ограничить национальные монополии при помощи непосредственного воздействия на них. Вероятно, это общее правило: в долгосрочном плане государство в принципе не может эффективно регулировать монополии, действующие на соответствующем его возможностям национальном уровне.
И подлинное историческое величие Рейгана и Тэтчер заключалось не в сногсшибательном и неожиданном для них самих успехе объявленного ими «крестовом походе против коммунизма», но в том, что они первыми нашли выход из «ловушки монополизма». Они ограничили национальные монополии за счет международной конкуренции, открыв ей национальные экономики, как бы «открыв форточку» в мир.
Тем самым они не только дали миру сильнейший импульс к принудительной интеграции и глобализации, но и качественно ускорили развитие своих собственных стран, «уведя их в отрыв» от человечества в целом и превратив их из просто развитых в качественно отличающиеся от остальных «наиболее развитые» страны.
Однако к настоящему времени, как было показано выше, вновь сложилась жесткая система монополий - уже не национальных, но транснациональных - которые снова начинают загнивать (современная мировая финансовая нестабильность может быть расценена как признак именно такого загнивания).
При этом источников внешней конкуренции нет. Более того: если на национальном уровне государства не могли контролировать монополии, находящиеся с ним «на одном уровне», то сейчас уровень монополий выше уровня государств - они носят наднациональный характер. Поэтому создание необходимых международных систем регулирования, о котором говорилось в данном параграфе, не решило бы проблему окончательно, ибо, подобно событиям рубежа 20-х и 30-х годов, подняло бы регулирующие механизмы лишь «на уровень» самих монополий. История ХХ века показывает, что это достаточно лишь в среднесрочном, но не в долгосрочном плане.
Недостаточность такого регулирования для национального развития в окончательной форме проявилась через 50 лет после начала Великой депрессии. Учитывая колоссальное ускорение темпов как технологического, так и общественного прогресса, можно быть уверенными в том, что аналогичная недостаточность подобного регулирования для глобального развития проявится в на порядок более сжатые сроки.
Возможно даже, что кризисы национального и глобального регулирования глобальных монополий совпадут во времени или по крайней мере перейдут один в другой: кризис, сначала охватив системы национального регулирования, прямо по мере формирования наднациональных регулирующих систем распространится и на них.
Представляется, что единственно возможным ограничением глобальных монополий в условиях невозможности дальнейшего расширения масштабов регулирования могут стать метатехнологии, которые уже приобретают характер жестких объективных рамок развития (возможно, ограничивающих даже тех, кто создает их). В этом случае совокупность господствующих технологий - «вторая природа» - станет для человечества, как было показано в конце первого параграфа второй главы, столь же жестким ограничителем и стимулом, с точки зрения организации развития частично заменяющим рынок (с его мотором развития - конкуренции), каким была для первобытного человечества «первая природа».
Однако конкретные формы развития и самоорганизации человечества в рамках этой совокупности господствующих технологий в настоящее время не только не понятны, но и в принципе не поддаются прогнозированию.
Представляется, впрочем, что их можно предугадать, анализируя различные пути, которыми развитые страны пытаются выйти из сегодняшнего структурного кризиса или по крайней мере смягчить его негативные последствия.