 |
Пейзаж души после исповеди 9 глава
|
|
|
|
Родился какой-то миф о моей недоступности и непонятности. Единственная картина на студии сегодня, о которой можно говорить серьезно,-- это "Калина красная" Шукшина. В остальных ничего не понятно -- с точки зрения искусства. Утвердить себя личностью своеобразной невозможно без дифференциации зрителя".
Дифференциация началась еще до зрителя. Коллеги режиссера по объединению, где он сделал до этого три фильма, высказали столько недовольства на обсуждении, что после "Зеркала" Тарковский из объединения ушел.
Отзвуки внутри- и внестудийных споров тогда же нашли официальное выражение на совместном заседании коллегии Госкино и секретариата правления Союза кинематографистов, которое в сокращенном виде было опубликовано в журнале "Искусство кино" (1975, No3, с. 1--18). Обсуждались четыре фильма: "Самый жаркий месяц" Ю. Карасика, "Романс о влюбленных" А. Михалкова-Кончаловского, "Осень" А. Смирнова (картина легла на полку) и "Зеркало" А. Тарковского. В обсуждении участвовали:
Ф. Ермаш, Н. Сизов, С. Герасимов, Г. Капралов, А. Караганов, В. Наумов, Б. Метальников, В. Баскаков, В. Соловьев, Д. Орлов, М. Хуциев, Г. Чухрай, С. Ростоцкий, Ю. Райзман, Л. Кулиджанов. Отсылая читателей к публикации, отмечу лишь одну печальную закономерность: при всех оттенках и нюансах относительно частностей фильма "Зеркало" -- единодушие в главном, наиболее программно сформулированное тогдашним первым заместителем председателя Госкино В. Баскаковым ("Фильм поднимает интерес -
ные морально-этические проблемы, но разобраться в нем трудно. Это фильм для узкого круга зрителей, он элитарен. А кино по самой сути своей не может быть элитарным искусством") и одним из секретарей Союза кинематографистов Г. Чухраем ("...эта картина у Тарковского -- неудавшаяся. Человек хотел рассказать о времени и о себе. О себе, может быть, получилось. Но не о времени").
|
|
|
Что касается критических статей, то это предмет особой истории. Наша с В. Деминым полемика о "Зеркале" под рубрикой "Два мнения об
одном фильме" была снята со страниц "Литературной газеты" уже в верстке. (Советский критик, как прежде, так и теперь, практически отделен от печати и располагает лишь одним правом: писать или не писать то, что
он думает.
Долгие годы критика зрелищных искусств была "кулуарной" по преимуществу, лишь спорадически попадая на страницы печати,-- это надо иметь в виду будущему историку.)
И за пределами студии "дифференциация зрителя", обычно сопутствующая лентам Тарковского, никогда еще не была столь полярна. Я очень хорошо помню первый просмотр "Зеркала" в Доме кино, потому что мною -- в буквальном смысле этого слова -- вышибли стеклянную дверь: не было кинематографиста, который не хотел бы увидеть фильм. Сам Тарковский говорит, что не было в его жизни фильма, который его коллеги-режиссеры приняли бы так по-разному: с возмущением и восхищением.
Может быть, сама откровенность, обнаженность личной исповеди, которая не в традициях отечественного кино, тому виной. Ведь недаром же ушел, познакомившись со сценарием, постоянный оператор Тарковского Вадим Юсов!
Мнение публики раскололось так же резко, но любопытство к фильму было не меньше, чем в Доме кино.
Отношение коллег Тарковский переживал настолько болезненно, что чуть было не решил вообще бросить кино. Но -- странное дело -- никогда еще этот режиссер, признанный "элитарным", не получал такого количества личных писем от зрителей. Письма эти разные -- раздраженные,
|
|
|
восторженные, критические,-- может быть, впервые в жизни дали ему то реальное ощущение человеческого отклика, по которому этот замкнутый, себе довлеющий художник втайне всегда тосковал. С этим фильмом он нашел "своего" зрителя.
А. Тарковский -- о фильме " Зеркало "
1. "Зеркало" монтировалось с огромным трудом: существовало около двадцати с лишним вариантов монтажа картины. Я говорю не об изменении отдельных склеек, но о кардинальных переменах в конструкции, в самом чередовании эпизодов. Картина не держалась, не желала вставать на ноги, рассыпалась на глазах, в ней не было никакой целостности, никакой внутренней связи, обязательности, никакой логики. И вдруг, в один прекрасный день, когда мы нашли возможность сделать еще одну, последнюю отчаянную перестановку, картина возникла.
Я еще долго не мог поверить, что чудо совершилось...".
2. "В "Зеркале" всего около двухсот кадров. Это очень немного, учитывая, что в картине такого же метража их содержится обычно около пятисот. В "Зеркале" малое количество кадров определяется их длиной...".
3. "Вот когда кино уйдет из-под власти денег (в смысле производственных затрат), когда будет изобретен способ фиксировать реальность для автора художественного произведения (бумага и перо, холст и краска, мрамор и резец, икс и автор фильма), тогда посмотрим. Тогда кино станет первым искусством, а его муза -- царицей всех других".
4. "Когда отец это увидел, он сказал матери: "Видишь, как он с нами расправился". Он сказал это с улыбкой, но, наверное, его что-то задело там. Они только не заметили, как я сам с собой расправился -- только как я с ними расправился".
М. С. Чугунова
ассистент режиссера на фильмах "Солярис", "Зеркало", "Сталкер"
-- Маша, на каком фильме вы начали работать с Андреем Арсеньевичем?
-- Ну, официально на "Солярисе", в качестве ассистента; на самом деле помогала еще на "Рублеве", но просто так, на общественных началах.
-- Вот сейчас, к счастью, обнаружен самый первый вариант "Андрея Рублева" -- какой из вариантов вы посчитали бы самым "авторским"?
|
|
|
-- Ну, это трудно установить. Помню, перезаписывали "Рублева" ночью, колокол туда-сюда качался, все не выходили из тонстудии сутками -- фактически Андрей Арсеньевич увидел сложенную картину в первый раз только на сдаче. Никулина (роль Патрикея) даже забыли в титры поставить. Наверное, какие-то поправки Андрею Арсеньевичу самому хотелось сделать. Начало эпизода "Уход из Троицкого монастыря" он, видимо, сам потом выкинул. Во втором варианте он тоже, может быть, сам что-то сократил, но наверняка были и такие вещи, которые он не хотел сокращать. В конце концов он и "Солярис" на 600м сократил во Франции для французского проката -- это не значит, что он этого хотел, он и "Рублева" в 1973 году сокращал для американцев по тому списку, который они прислали. Может быть, так: Андрею Арсеньевичу были даны какие-то конкретные поправки, одну-две он выполнил, но большую часть не выполнил, из-за чего вся история с "Рублевым" дальше и продолжалась. Но если что-то он сокращал, не имеющее отношения к предписанному начальством, то, видимо, по своей инициативе. Если серьезно, то все это надо сравнивать...
-- После "Рублева" начались простои, долгие промежутки между картинами. Но ведь он писал сценарии?
-- Был сценарий "Светлый ветер"...
-- Он же "Ариэль", с Горенштейном?..
--...который он приносил, но каждый раз запускали что-то другое. Из-за философской концепции, наверное...
-- Но это ведь экранизация А. Беляева.
-- Ну, от Беляева там ничего не осталось. В любом случае, запустили "Зеркало", а "Светлый ветер" так и остался. Он его писал.на заказ, а когда написал, он ему понравился, решил делать сам. Даже уже роли распределил. Очень я любила этот сценарий, потому что, слава богу, ни одной женщины, а с актерами проблем нет, искать не надо. Главного героя, летающего человека, должен был играть Кайдановский, одного из пары ученых -- Мишарин, другого -- Ярвет, Солоницын -- монаха-фанатика, хозяина трактира, по-моему,-- Леонов, дальше не помню. На Кайдановского он глаз положил, грубо говоря, в "Певцах" еще: в "Солярисе" собирался его снять в эпизодике, который выпал, и вот, значит, эту роль для него готовил...
|
|
|
-- А "Гофманиана"? Он ее для себя писал?
-- С "Гофманианой" сложный вариант. Мой однокурсник Реккор,-- он был главным редактором "Таллинфильма" и все время пытался под-
нять литературный уровень студии,-- вот он заказал эту "Гофманиану", а потом сказал, что у них нет режиссера на такой сценарий. Потом шли долгие переговоры по поводу "Императорского безумца" Яна Кросса, но сценарий так и не был написан.
Сначала "Гофманиану" Андрей Арсеньевич не хотел сам снимать, но потом какие-то сомнения все-таки начались, он решил, что если совместная постановка будет с немцами, то, может быть, он бы ее и снял.
Это к той истории, когда он отказался делать "Идиота" с итальянцами, сказавши, что русских людей должны играть русские актеры, а там единственное условие было, чтобы итальянка играла Настасью Филипповну. А как раз "Гофманиану", он считал, должны играть западные актеры, а западные могли быть только в совместной постановке. По-моему, даже такие планы были: Дастина Хоффмана пригласить на роль Гофмана. Во всяком случае, когда уже в Париже был, там шли разговоры, что после "Ностальгии" один из вариантов -- "Гофманиана". Но тут же возник и "Гамлет"...
-- Когда я прочитала "Гофманиану", у меня было ощущение не сюжетной, конечно, но его творческой автобиографичности.
-- Андрей Арсеньевич замечательно знал произведения Гофмана, но биографических данных у него никаких не было. Я каждый день ходила в Библиотеку Ленина и переписывала ему -- такая книжка есть Жана Мистлера, "Жизнь Гофмана" -- и посылала письма ему в деревню, в неделю два-три письма. Других источников не было, остальное придумал. Это единственный сценарий, который он здесь один написал.
Сценария "Идиота" не было, была заявка расширенная, с темпланом, это они хотели делать с Мишариным, но как с исполнителями быть, он еще не знал, и, по-моему, в этом было дело. Хотел молодых, а молодых никого подходящего не было.
Он вообще считал, что Мышкина должен играть непрофессионал, так что Сашу Кайдановского он готовил на роль Рогожина.
Вообще-то, Андрей Арсеньевич считал, что он может и Мышкина в определенной концепции сыграть. Но поскольку он хотел такого уж
совсем непрофессионального Мышкина -- может быть, даже из сумасшедшего дома,-- то Саша мог быть Рогожиным. Конечно, если нормальный профессиональный советский актер -- Мышкин, то полярность ему создать трудно. Но это из давних планов, я не знаю, что он в последние годы об этом думал...
|
|
|
-- Но, кажется, у него было и что-то приключенческое?
-- У него были две заявки. Одна того типа, что потом сделал Чухрай, история дезертира; там должны были играть Назаров и Лапиков. А вторая -- такой приключенческий "истерн", про фактории. Сценария, по-моему, тоже не было, только заявка, но очень подробная, сюжетная, было даже уже распределение ролей. Аринбасарова должна была играть местную девушку, Гринько старого охотника. Там были какие-то "плохие" американцы, "хорошие" наши, кажется, приход революции в эти дальневосточные фактории. Это он делал для заработка.
То же потом было с "Сардором", но уже на среднеазиатском материале. Тоже канун революции, приход советской власти -- он писал его для Хамраева.
Помню, в сценарии был человечек, накурившийся гашиша,-- Кузнечик -- его Андрей Арсеньевич сам собирался играть. А герой вроде супермена. Его селение вывезли на Барса-Кельмес, потому что началась проказа. Он дал слово купить этот остров и устроить человеческие условия для родных и отца, и вот он добывает миллионные мешки с золотом -- там еще был гашиш, азартные игры, русские рулетки какие-то, перестрелки страшные; в общем, кончалось это тем, что к Барса-Кельмесу идут люди с красными флагами. Лихой сценарий, вроде "Белого солнца пустыни".
Хамраев кочевал тогда с одной студии на другую, и у Андрея Арсеньевича была идея: каждые три года продавать сценарий следующей студии (права действуют три года). Так Хамраев его и не поставил.
Сценарий был написан с Мишариным. А в 1967 году они принесли заявку на будущее "Зеркало" -- еще в Экспериментальную студию Чухрая и Познера. Объединение их поддержало, потом что-то не вышло, и в 1968--1969 году Андрей Арсеньевич уже вовсю работал с Лемом.
Они с Горенштейном задумали картину на две трети о том, почему Хари покончила самоубийством, и только на одну треть -- что там потом происходит на Солярисе, двадцать лет спустя. Вся история была связана с женой, Марией. Лем не согласился, год наверняка заняли переговоры. Но в апреле 1970-го картину запустили. Поскольку Лем был категорически против, то история на Земле переродилась в прощание с отцом.
-- Не может ли быть, что так как замысел "Исповеди" (будущего "Зеркала") уже существовал, то в "Солярис" впиталось многое из него? Дом, отец, детские воспоминания...
-- Вполне возможно. Зато потом мотив сна, где он с чужим лицом, возник в "Ностальгии". Это из литературного сценария "Зеркала" -- сон, где он подходит к зеркалу и видит, что у него чужое лицо, а у двери стоит человек с его лицом -- забрал у него лицо; и вот, пожалуйста, он меняется лицом с Йозефсоном...
"Зеркало" -- это вообще бесконечные варианты, хотя возможен был только один, правильный.
-- Андрей Арсеньевич пишет о многих перемонтировках фильма, но я спросила Люсю Фейгинову, она считает, что в принципе монтаж мало менялся.
-- Да, переставлялись мелочи: мальчик достает книгу или хроника с аэростатом. Но блоки большие, сюжетные -- они примерно в том же порядке и шли. Финал всегда был финалом, а начало с уходом отца -- началом. Ну, может быть, типография была чуть раньше или чуть позже:
сюжет оставался, а несюжетные эпизоды переставлялись. Был вариант на две серии, но Андрей Арсеньевич сам от него отказался. Кстати, "Зеркало" -- единственный фильм, где ничего не вырезали, а только добавляли. Например, из военной хроники сначала был только длинный проход через Сиваш.
Сам Андрей Арсеньевич вырезал, это да. Например, эпизод, когда они идут за сережками, был очень длинный и красивый,--..он весь вылетел. Когда очень красиво, Андрей Арсеньевич тоже не любил. Был такой совершенно саврасовский план подхода отца к Переделкину;
кто-то сказал: "О, как красиво!" -- и он сразу "чик" -- и вырезал.
-- А где вообще снимали "Зеркало"?
-- Ну, зимнюю натуру в Коломенском. Гречишное поле сами засевали. Административная группа выезжала всю осень на сельхозработы:
гречиху сеяли, картошку сажали, огороды копали, чтобы все вокруг уже выросло к съемкам. У директора нашего, Вайсберга, целая бригада была;
может быть, и с колхозом договаривались, но поле засеяли. А потом говорят, что под Москвой гречиха не растет: пожалуйста, прекрасно выросла! Два дома купили на слом и построили все из старых бревен.
-- Семейные фотографии вам много помогли?
-- Все костюмы по ним делали, детей искали: мы все были вооружены этими фотографиями.
Было ощущение, когда Андрей Арсеньевич сделал окончательный вариант "Зеркала", что больше ничего нельзя трогать.
-- Мне кажется, что "Зеркалом" он закончил какой-то период. И даже от всех своих талисманов, "фирменных" кадров отказался.
-- Он в "Сталкере" решил их все разрушить. Он не снял Огородникову -- она его талисман была,-- он не снял яблоко и не снял лошадь. Отказался от всех трех своих привычек. Он сказал: яблока не будет, положите апельсин, гнилой, около кровати; ну а лошадь собакой заменил.
-- Почему?
-- Он таких вещей не объяснял. Когда я спрашивала: "Почему?" -- он отвечал: "По кочану".
-- А где снимали "Сталкера"?
-- В Таллинне и под Таллинном, в двух местах. Там были две электростанции: одна обычная, а другая гидроэлектростанция, заброшенная, плотина взорвана -- это одно место, а другое,-- это вообще потрясающе, никто не поверит,-- на фабрике макаронных изделий. В самом Таллинне, где гостиница "Виру", на углу теперь почтамт стоит, шикарный, а за ним эта фабричка. Тогда почтамта не было еще, были два-три домика, развалюхи. Вот рядом с "Виру" и снято все начало, в основном на территории этой фабрики. Интерьер--комната Сталкера или кафе--это в павильоне, естественно. Там фактуры такие замечательные. Ну и поскольку Андрей Арсеньевич сам был художником фильма...
-- А первый вариант "Сталкера", который в брак пошел, сильно отличался? Ведь там был оператор Рерберг, а здесь Княжинский.
-- В принципе нет, не слишком; с Георгием Ивановичем они по личным причинам расстались, не по операторским. Ну, конечно, в последнем варианте что-то уже не так снималось -- не могут же два оператора все время ставить камеру на одну и ту же точку. Один и тот же разговор Гринько по телефону в первом варианте снимался в интерьере, а в последнем -- в павильоне. И хотя построен был павильон один к одному к интерьеру, все же что-то менялось: освещение, мизансцена. В последнем варианте эпизод был снят одним кадром. Два дня репетировали, зарядили пленку и всю часть одним кадром сняли. Но отдельные кадры Рерберга -- два, по-моему--вошли в картину: той пены химической, которую мы снимали, уже не было, переснять было невозможно.
-- Может быть, потому, что книжку я написала в первый раз после "Зеркала", для меня "Сталкер" уже другой фильм.
-- "Зеркалом", может быть, от каких-то вещей, которые мучили его всю жизнь, Андрей Арсеньевич освободился, но они имели отношение, скорее, не к творческой манере, а к чему-то другому -- не знаю... Он же вообще хотел какое-то совершенно другое кино делать. Чтобы не было ни рамки экрана, ни двухмерного изображения (он голографией очень интересовался), ни сюжета, вообще ничего. К сожалению, если шли разговоры, то в застолье. А какие записи в этот момент...
-- Легкая видеокамера, мне кажется, была бы ближе к тому, что он хотел.
-- У него была такая мечта: надеваешь специальный шлем -- и все, что ты в этот момент представляешь себе, отпечатывается на пленке. Ему ужасно мешало, что кто-то делает что-то за него: стоит, например, за камерой. Или что-то еще. Некоторые операторы считали, что он не доверял оператору, ездил на тележке за него. Ну что он, Нюквисту. не доверял, что ли? Но тоже ездил на тележке. Будь у него возможность, он бы все делал сам. В идеале он хотел бы быть один на один с пленкой. И даже без пленки, честно говоря...
-- А музыка?
-- Музыку он, по-моему, тоже писал бы сам, если бы мог. И если бы не было высоких классичесих образцов.
-- А работа с Артемьевым?
-- Андрей Арсеньевич ему объяснял, что нужно, и, как человек музыкальный, по-моему, объяснял очень точно -- и этого было достаточно. Даже если они делали обработку Баха, он все объяснял. Подбирал все тоже сам.
-- А идея звуковой среды?
-- Вот он и нашел Алешу Артемьева* с его синтезатором: он мог изобразить шумы, которые переходят в музыку, и наоборот. Андрей Арсеньевич и шумам уделял невероятное внимание. Их так долго всегда писали -- почти как реплики. Они могли с Алешей, чтобы найти какой-то скрип, переломать все виды дерева. Каждую фактурку искали.
А актеры? Он никогда не показывал, но интонацию заставлял точно повторять. Он не всегда вникал, как они говорят на съемке, но зато на озвучивании вынимал душу: попробуй поведи голос наверх, а ему надо вниз -- часами... Особенно бедного Толю Солоницына донимал. С Наташей Бондарчук целая трагедия была. У нее оказался высокий голос, и какие фильтры звукооператоры ни ставили -- несколько смен бились-хотели уже ее другой актрисой озвучивать. Но она сумела все же заговорить ниже, оператор что-то сделал на пульте, и она озвучила прекрасно.
-- А в постановочном смысле?
-- Ну! Требовательность невероятная. На картине "Сталкер" я выдрала все желтые цветочки, которые попадали в кадр. Всю громадную поляну -- она вся была в желтых цветах -- я их выдрала. Остальная группа тоже помогала. Ни одного цветочка не осталось. Даже если это был очень далекий план. На следующий год, когда мы снимали следующий вариант, желтые не выросли, мы хорошо поработали; зато выросли голубые. Их тоже выдрали. Нужно было, чтобы все это пространство, где они бросают свои гаечки, было зеленое,-- и все было выдрано.
Когда я увидела "В четверг и больше никогда" -- полянку с одуванчиками -- боже, какой ужас! У нас ни одного цветочка не осталось. По-моему, даже Куросаве такое не снилось!
______________
* Настоящее имя Артемьева Эдуард, но друзья зовут его Алеша.
Если у дерева десять веточек, то Андрей Арсеньевич каждую проверял, как она по кадру смотрится: может быть, надо ее отрезать или добавить, серебряночкой там, или бронзовочкой, или сажей пройтись по стволу, чтобы был интенсивно-черный,-- все было всегда доведено до того состояния, которое ему нужно.
Ну а что касается режиссерских вещей -- мизансцен,-- естественно, все было выверено, высчитано, если надо, поднято на четыре кирпича; правее, левее, по колышкам, по отметинкам все двигались. Он ничего случайного не терпел, что могло оказаться в кадре.
-- А как это соотносилось с его теорией наблюдения жизни?
-- Сейчас один из ребят взял у меня почитать его лекции и сказал:
"Ну, потрясающе, человек, который пишет в теории, что надо снимать жизнь врасплох, делает совершенно противоположное". По большому счету любая съемка -- наблюдение, но за тем, что он выстроил для себя в кадре. А снимать из окна кухни то, что на улице,-- в жизни он этого не делал. Я не знаю, как в Швеции, но судя по тому, как он кричал:
"правее", "левее", а человек на общем плане, его и вообще не видать -- и там то же самое.
А как он любил эти свои панорамки по предметикам: рыбку пустить, здесь ветку, коробочку из-под шприца -- это он сам всегда выкладывал, никому не доверял.
Первый раз в "Солярисе" сделал, в доме отца. (Потом весь советский кинематограф стал елозить по предметам.) Вот он выложил там какие-то предметики -- камушки, какие-то коробочки; очень любил коробочки из-под шприцев (в "Солярисе" Крис в ней землю привозил)...
Это потом, в западных интервью, он начал объяснять словами, а нам просто говорил: "надо".
Конечно, многие вещи подбирались заранее. Он очень любил всякие бутылочки, говорил: "Эту бутылочку оставим, потом мы ее где-нибудь снимем". Зелененькие, разные... Ему по цвету нужны были для оператора какие-то вещи, чтобы где-то блеснуло. И букеты, между прочим, сам собирал и сушил -- те, которые в "Зеркале" потом в квартире автора были.
-- А какие отношения у него были с операторами?
-- Он был в замечательных отношениях, но... не знаю. Он очень хорошо знал, что хочет, и ему нужен был оператор, который именно это сможет сделать. Ему нужно было изображение, с одной стороны, вроде бы цветное, а с другой -- не цветное. Или он хотел изображение с одной цветной деталью: например, все черно-белое, а лицо естественное, не комбинированно сделать, а так снять. Конечно, наша техника еще до этого не дошла. Один такой крупный план спящего Гринько в "Сталкере" есть. Такой примерно, как все "Жертвоприношение": землистый; Нюквист гениально это снял.
Во всяком случае, я думаю, операторы делали с ним максимум того, что могли. Понимаете, он от всех -- не только от операторов -- хотел того, что ему нужно было, и иногда это вообще было невозможно:
тогда он обижался, возмущался иногда, требовал. И на него обиды возникали. У меня, например, вечно мука была с поисками детей.
-- А вообще актерский состав трудно было для него собрать?
Нy, мужчин он всегда знал заранее; с женщинами было гораздо хуже, с детьми просто ужас. Актеры у него всегда были те же самые.
Ну, вы знаете: Толя Солоницын, Гринько, Янковский, Кайдановский. Ярвет замечательно играл.
Он объяснял это тем, что в каждом актере такое неограниченное количество возможностей, что ему интереснее раскрывать новые пласты, чем, предположим, пробовать новых. Кайдановский, например, с самого
начала его актер был, хоть поначалу совместная работа не складывалась. 'Потом у него была теория, что актеру ничего не надо знать, даже сценарий, и делать все со слов режиссера.
Но на самом деле ему, наверное, было проще иметь дело с человеком, который уже его понимал, как Толя или Гринько. Какая-то у него была родительская к ним привязанность. Это на словах он про пласты объяснял, а вообще-то это что-то подсознательное -- не объяснишь же, почему любишь.
С Толей у него вообще были необыкновенные отношения. И он даже заболел тем же самым. У Толи Солоницына были очень больные легкие. Андрей Арсеньевич в детстве перенес туберкулез. Толя заболел на "Сталкере", Андрей Арсеньевич, наверное, в 1976 году -- так шведы ему сказали.
-- Мне кажется, он не мыслил картины без Солоницына, и если роли не было, то она придумывалась специально -- например, в "Зеркале".
-- Думаю, что этот персонаж еще какое-то значение имеет, эмоциональное, например, потому что можно было Толе и другую роль дать. Но без него никогда не обходилось. А вот с женщинами гораздо труднее было. Как все мы его уговаривали снять Наташу Бондарчук в "Солярисе"! И в этой картине она идеальна!
-- Люся Фейгинова говорит, что очень долго мучились с ее внешностью.
-- Да, Вера Федоровна Рудина тратила не меньше часа на грим, хотя как будто она ничего особенного не делала, грима как бы нет. И Юсов возился с ней, долго свет на нее ставил. Зато больше никто так ее не снял...
Но самое трудное было с детьми. Хотя иногда сразу попадало в точку: на "Сталкер" я просто моментально девочку нашла -- один раз пошла в театр.
Меня опытные ассистенты научили, что детей надо в театре искать. Понимаете, в школе они все очень одинаковые. Я как-то приехала в школу за нашим Игнатом из "Зеркала" -- мы его возили на съемки в Тучково -- и не увидела его, такие они в форме похожие. А когда они в театр на спектакль приходят, то, во-первых, в своем платье, а во-вторых, ведут себя совсем по-другому.
Вот Юра Свентиков, который в "Зеркале" блокадника играет, я его сразу записала. Дети носятся, гоняются, бегут покупать мороженое, а он сел и сидел. Оказалось, он из Обнинска, и мы о нем забыли. А потом выехали на съемки уже, а мальчика нету. Тогда мы за ним поехали, привезли, поселили в гостинице "Будапешт". А там такие ванные шикарные, и он все свободное от съемок время проводил в ванной: и читал там, и ел. Оказывается, он ванны никогда не видел. У него мать уборщица, куча детей, жили в какой-то развалюхе. И на съемочной площадке он был не такой, как все: все дети носились, катались с гор, кидались снежками, калечили друг друга и все окружающее, а он не бегал, не играл, не двигался. Такой был мальчик.
-- А маленькие детишки?
-- Девочку нашли по объявлению, а мальчика долго не могли отыскать, пока кто-то не принес фотографию Янковского с сыном. Мы на него напали: что же не сказали, Олег, что у вас сын того же возраста? Ну и сняли его: так что это сын Янковского. А Игната притащили мои сестры из своей школы, поскольку все ходили с фотографиями Андрея Арсеньевича маленького.
|
|
|
