О судьбе и доблести Александра 8 глава
21. «Так думали мы, Фидолай, и при жизни Сократа и продолжаем думать теперь о его демоне, пренебрегая мнением тех, кто говорит о голосах, чиханиях и тому подобном. А о тех мыслях, которые развивал нам по этому поводу Тимарх из Херонеи, скорее мифах, чем рассуждениях, лучше, полагаю я, умолчать». — «Никоим образом, — возразил Феокрит, — расскажи нам и это: ведь и миф, если и не вполне ясно, все же каким-то образом соприкасается с истиной. Но прежде всего скажи, кто был этот Тимарх: ведь я его не знаю». — «Понятно, Феокрит, — сказал Симмий, — он скончался совсем молодым. Перед смертью он попросил Сократа похоронить его рядом с его другом и ровесником Лампроклом, умершим за несколько дней до того сыном Сократа. Так вот, Тимарх, юноша одаренный и недавно приобщившийся к философии, пожелал узнать, какую силу скрывает в себе демон Сократа. Не сообщая об этом никому, кроме меня и Кебета, он опустился в пещеру Трофония,1151 совершив все установленные в этом святилище обряды. Две ночи и один день он провел под землей. Многие считали его уже погибшим и близкие оплакивали его, но вот он утром вернулся очень радостный. Поклонившись богу и едва пробившись сквозь окружившую его толпу любопытствующих, он рассказал нам много такого, что вызывает удивление не только у зрителя, но и у слушателя. (22.) Опустившись в подземелье, он оказался, так рассказывал он, сначала в полном мраке. Произнеся молитву, он долго лежал без ясного сознания, бодрствует ли он или сон видит: ему показалось, что на его голову обрушился шумный удар, черепные швы разошлись и дали выход душе. Когда она, вознесясь, радостно смешивалась с прозрачным и чистым воздухом, ему сначала казалось, что она отдыхает после долгого напряженного стеснения, увеличиваясь в размере, подобно наполняющемуся ветром парусу; затем послышался ему невнятный шум чего-то пролетающего над головой, а вслед за тем и приятный голос. Оглянувшись вокруг, он нигде не увидел земли, а только острова, сияющие мягким светом и переливающиеся разными красками наподобие закаливаемой стали. Число их казалось бесконечным, а величина огромной, но не одинаковой, очертания же у всех были округлые. Слышалось, как на их круговое движение эфир отзывается мелодическим звучанием: благозвучие этого голоса, возникающего изо всех отдельных звучаний, соответствовало плавности порождающего их движения. Посредине же между ними простиралось море или озеро, которое светилось красками, переливавшимися сквозь прозрачное сияние. Некоторые из островов перемещались по поверхности, имея самостоятельное движение, но большинство из них плыли, увлекаемые общим круговым течением воды. Глубина же моря была кое-где значительная, особенно в южном направлении, а кое-где виднелись мели и броды. Во многих местах вода выходила из берегов и отступала обратно, но большого прилива нигде не было. Цвет воды местами был чистый морской, местами же замутненный, напоминавший болото. Кружась вместе с течением, острова не возвращались на прежнее место, а шли параллельно, несколько отклоняясь, так что при каждом обороте описывали спираль. Море, заключенное между островов, составляло немного меньше восьмой части целого — так казалось Тимарху; и было у него два устья, из которых било пламя навстречу водным токам, так что синева на большом пространстве бурлила и пенилась. Все это ему было радостно созерцать. Обратив же взгляд вниз, он увидел огромное круглое зияние, как бы полость разрезанного шара, устрашающе глубокое и полное мрака, но не спокойного, а волнуемого и готового выплеснуться. Оттуда слышались стенания и вой тысяч живых существ, плач детей, перемежающиеся жалобы мужчин и женщин, разнообразные невнятно доносившиеся из глубины шумы, и все это его поразило немалым страхом. По прошествии некоторого времени кто-то невидимый обратился к нему со словами: «О Тимарх, о чем ты хочешь спросить?» Он ответил: «Обо всем, разве не все удивительно?» — «Но от земных дел, — возразил тот же голос, — мы далеки, это область других богов; а удел Персефоны, к которому мы причастны, один из тех четырех, которые обтекает Стикс, тебе, если хочешь, позволено рассмотреть». Когда же он спросил, что это Стикс, то получил ответ: «Это путь в область Аида, он в своем обходе касается и света и отграничивает последнюю часть целого от остального. Есть четыре начала всего: первое — жизни, второе — движения, третье — рождения, последнее — гибели. Связывает же первое со вторым Монада соответственно невидимому, второе с третьим — Разум соответственно солнцу, третье с четвертым — Природа соответственно с луной. На каждом соединении восседает как его хранительница дочь Ананки1152 Мойра: на первом Атропа, на втором — Клото и на обращенном к луне — Лахеса, от которой зависит жизненный путь всякого рождения. Все прочие острова несут богов, луна же, несущая земных демонов, избегает Стикса, несколько возвышаясь над ним, но настигается при каждой сто семьдесят седьмой мере. И когда приближается Стикс, души в страхе подъемлют стенание, ибо многие из них похищает Аид, стоит им только поскользнуться. Прочие же подплывают снизу к луне, которая уносит их вверх, если им выпал срок окончания рождений; но тем, которые не очистились от скверны, она не дает приблизиться, устрашая их сверкающими молниями и грозным мычанием, так что они, горько жалуясь на свою участь, несутся снова вниз для другого рождения, как ты и видишь». — «Но я вижу только множество звезд, — сказал Тимарх, — которые колеблются вокруг зияющей пропасти, и одни в ней тонут, другие оттуда выскакивают». — «Не понимаешь ты, — вещал голос, — что видишь самих демонов. Вот как это обстоит. Всякая душа причастна к разуму, и нет ни одной неразумной и бессмысленной, но та часть ее, которая смешается с плотью и страстями, изменяясь под воздействием наслаждений и страданий, утрачивает разумное. Но смешение с плотью не у всех душ одинаково: одни полностью погружаются в тело и, придя в смятение до самой глубины, всю жизнь терзаемы страстями; иные же, частично смешавшись, самую чистую часть оставляют вне смешения; она не дает себя увлечь, а как бы плавает сверху, только касаясь головы человека, и руководит жизнью души, поскольку та ей повинуется, не подчиняясь страстям. И вот часть, погруженная в тело и содержащаяся в нем, носит название души, а часть, сохраненную от порчи, люди называют умом и считают, что он находится у них внутри, как будто бы то, что отражено в зеркале, действительно там существовало; но те, что понимают правильнее, говорят о демоне, находящемся вне человека. Узнай, Тимарх, — слышалось ему далее, — что звезды, которые кажутся угасающими, — это души, полностью погружающиеся в тело, а те, которые вновь загораются, показываясь снизу и как бы сбрасывая какое-то загрязнение мрака и тумана, — это души, выплывающие из тел после смерти; а те, которые витают выше, — это демоны умудренных людей. Попытайся же рассмотреть связь, соединяющую каждого с его душой». Услыхав это, он внимательно вгляделся в колеблющиеся, одни слабее, другие сильнее, звезды, напоминавшие в своем движении те пробки, которые, плавая на поверхности моря, показывают расположение рыболовных сетей; иные же уподоблялись веретенам с неправильно намотанной пряжей, которые не могут сохранить прямолинейное направление, а отклоняются от оси вращения туда и сюда. Голос же объяснил: «Звезды, имеющие прямое и упорядоченное движение, принадлежат душам, хорошо воспринявшим воспитание и образование, у которых и неразумная часть свободна от чрезмерной грубости и дикости; а те, которые смятенно отклоняются то вверх, то вниз, словно стараясь освободиться от связывающих их пут, борются со строптивым и не поддающимся воспитанию нравом и то одолевают его и направляют в здоровую сторону, то склоняются под бременем страстей и впадают в порочность, но снова восстают и продолжают борьбу. Ибо связь с разумом подобно узде, направляющей неразумную часть, вызывает в ней раскаяние в совершенных проступках и стыд за противонравственные и неумеренные наслаждения: обузданная присутствующим в ней самой властвующим началом, душа испытывает боль, пока она не станет послушной и не будет без боли и ударов воспринимать каждый знак подобно прирученному зверю. Такие души лишь медленно и с трудом обращаются к должному состоянию. А от тех душ, которые от самого рождения охотно покорствуют своему демону, происходит род боговдохновенных и прорицателей. Ты, конечно, слыхал о Гермодоре из Клазомен, душа которого совсем покидала тело и посещала как ночью, так и днем много различных мест, а затем возвращалась, многое повидав и многого наслушавшись, пока жена не выдала его тайну и враги, захватив бездушное тело Гермодора, не сожгли его вместе с домом. Но это неверно: душа его не выступала из тела, а, ослабляя свою связь с демоном, предоставляла ему свободный выход и странствование, так что он мог ей поведать обо всем виденном и слышанном. Уничтожившие же тело покоившегося Гермодора несут наказание в Тартаре еще и поныне. Все это, — продолжал голос, — ты узнаешь точнее, о юноша, через три месяца. Теперь же удались». Когда голос умолк, Тимарх захотел обернуться, чтобы увидеть, кто был говоривший, но тут он снова почувствовал сильную боль, как будто его голову крепко сдавили, и он на краткое время потерял сознание того, что с ним происходит, а затем, очнувшись, увидел себя лежащим в пещере Трофония недалеко от входа — там же, где он ранее лег. (23.) Таков рассказ Тимарха. Вернувшись в Афины, он на третий месяц, как предсказал ему явленный голос, скончался. Когда мы рассказали об этом удивительном случае Сократу, он упрекнул нас, что мы не сделали это ранее, еще при жизни Тимарха: он хотел бы услышать все от него самого и расспросить его подробнее.
Вот тебе, дорогой Феокрит, вместе с рассуждением и миф. Но не думаешь ли ты, что нам следует приобщить к нему и нашего гостя? Ведь предмет исследования как нельзя более близок боговдохновенным мужам». — «А что же, — отозвался тот, — Эпаминонд не выскажет нам свое мнение? Ведь он отправляется от тех самых начал, что и мы». Тут наш отец с улыбкой заметил: «Такой уж у него характер, дорогой гость: он молчалив и сдержан в речах, но готов без конца учиться и слушать. Спинтар из Тарента, близко знающий его по давней дружбе, говорит, что никогда на своем веку не встречал человека с большими знаниями и столь неразговорчивого. Так что ты сам изложи нам, что ты думаешь о сказанном».
24. «Думаю, — сказал Феанор, — что рассказ Тимарха заслуживает быть посвященным богу как священный и неприкосновенный. Меня удивит, если кто отнесется с недоверием к тому, что передает о нем Симмий: странно, допуская существование священных лебедей, драконов, собак и лошадей, отрицать возможность людей божественных и боголюбивых, считая в то же время бога не птицелюбцем, а человеколюбцем. Подобно тому как любитель лошадей не всем своим лошадям уделяет равную заботу, но, выбрав среди них лучшую, упражняет, и кормит, и опекает особо, так и существа, стоящие выше нас, отмечают из множества людей лучших и удостаивают их особого усиленного руководительства, направляя их не уздой и поводами, а знаниями, воспринимаемыми разумом. Для большинства эти знаки вовсе невнятны: ведь и большинство собак не понимает охотничьих знаков, и большинство лошадей — наездничьих, а обученные, услыхав знакомый свист или прищелкивание, сразу же выполняют приказ, заключенный в этом знаке. Различие, о котором мы говорим, знает, по-видимому, и Гомер: одних прорицателей он называет птицегадателями и жрецами, о других же говорит, что они предсказывают будущее, слыша и понимая голоса беседующих богов:
Сын Приамов, Гелен прорицатель, почувствовал духом Оный совет, обоим божествам освещавшим приятный,1153
и
Слышал я голос такой небожителей вечно живущих.1154
Подобно тому как о намерениях и распоряжениях царей и военачальников далекие от власти люди узнают через объявления глашатаев, огненные сигналы и звуки труб, а своим приближенным и доверенным они сообщают об этом сами, так и божество лишь изредка и с немногими вступает в непосредственное общение, а остальному множеству подает знаки, на которых основана так называемая мантика. Боги украшают жизнь только немногих людей, тех, кого они пожелают сделать поистине блаженными и сопричастными божественности; а их души, освобожденные от рождения и не связанные с телом, как бы обретшие полную свободу, становятся демонами — хранителями людей, как говорит Гесиод.1155 Атлеты, по старости прекратившие свои упражнения, не утрачивают духа соревнования и любви к телесным состязаниям, они рады видеть других участвующих в борьбе, поощряют их сочувственными возгласами и как бы бегут рядом с ними; так и те, которые, выйдя из жизненных состязаний по своей душевной высоте, стали демонами, не совершенно презирают земные дела, речи и стремления, но в своей благосклонности к тем, кто направляется к одной с ними цели, соревнуют им, воодушевляют и ободряют их, когда видят их уже близкими к осуществлению надежды и почти касающимися меты. Не всем людям сопутствует помощь демона. Когда пловцы находятся еще вдали в море, то находящиеся на берегу только молча следят за ними, но когда те приблизились, то подбегают, входят в воду, протягивают им руки, подбодряют их голосом. Так же действует и божество: пока мы погружены в деятельность и переходим из одного тела в другое, словно из повозки в повозку, оно предоставляет нам вести необходимую борьбу, пытаясь сохранить себя собственными силами и достигнуть гавани. И если душа, беспорочно и безотказно пройдя в тысячах воплощений длительную борьбу, по истечении периода возгорится честолюбивым стремлением вверх, то божество не возбраняет демону помочь ей и отпускает тяготеющего к этому демона; тяготеет же этот к спасению одной, тот — другой; и душа либо соглашается с ним при встрече и находит свое спасение, либо не соглашается, и тогда демон оставляет ее в неблагополучии». 25. Когда Феанор закончил свою речь, Эпаминонд, обернувшись ко мне, сказал: «Тебе, Кафисий, подошло время отправиться в гимнасии, чтобы не заставлять товарищей ждать тебя. А мы позаботимся о Феаноре, когда придется завершить наше собеседование». — «Это так, — ответил я, — но вот Феокрит, кажется, хочет кое о чем переговорить с тобой вместе со мной и Галаксидором». — «В добрый час, прошу его», — сказал Эпаминонд и, поднявшись, проводил нас в угол портика. Мы окружили его и стали уговаривать принять участие в нашем деле. Он ответил, что вполне осведомлен о дне возвращения изгнанников и договорился с Горгидом и друзьями быть наготове к этому дню; но он никогда не согласится убить без суда кого бы то ни было из граждан без крайней к тому необходимости, тем более что для Фив важно, чтобы были люди, не причастные к происшедшему, советы которых могут встретить больше доверия со стороны народа как направленные к общей пользе. Мы с этим согласились, и он вернулся к Симмию и другим, а мы ушли в гимнасии, где встретились с друзьями. Выбрав каждый себе противника, мы во время самой борьбы успели обменяться соображениями, относящимися к нашему делу. Видели мы также Архия и Филиппа с их сообщниками — все они, закончив гимнастические упражнения, направлялись на обед; Филлид, опасаясь, как бы тираны еще до обеда не успели казнить Амфифея, сразу же после проводов Лисанорида, пожав руку Архию, подал ему надежду, что на пиршестве будет присутствовать женщина, близости которой он добивался, и тем побудил его предаться беспутству вместе со своими всегдашними собутыльниками. 26. Было уже поздно и поднявшийся ветер принес сильное похолодание, поэтому на улицах было безлюдно. Мы встретили и проводили Дамоклида, Пелопида и Феопомпа, другие — других; при переходе через Киферон они рассеялись, и наступившая непогода позволила всем закутать лица, так что они без опаски шли по городу. Некоторым у самых городских ворот блеснула справа молния без грома, и это было воспринято как доброе знамение, сулящее сохранность, славу и блистательный успех в начатом деле. (27.) Когда мы все в числе сорока восьми человек собрались <в доме Харона>, а Феокрит в отдельном помещении уже совершал жертву, раздался сильный стук в дверь и появился раб с сообщением, что в ворота стучатся двое посланцев Архия, настоятельно требуя открыть им и негодуя на промедление. Встревоженный Харон распорядился тотчас же впустить их и сам вышел навстречу, с венком на голове, как будто его застали во время пиршества после жертвоприношения. На его вопрос, чего от него требуют, один из посланцев ответил: «Архий и Филипп послали нас передать тебе приказание немедля явиться к ним». Когда же он спросил, не вызвана ли такая спешка чем-либо чрезвычайным, то ему ответили: «Мы ничего об этом не знаем. Что же передать от тебя?» — «Клянусь Зевсом, — сказал Харон, — я только отложу венок и надену гиматий1156 и пойду вслед за вами: ведь если мы будем идти вместе, то люди встревожатся, думая, что я арестован». — «Хорошо, — был ответ, — ведь и мы должны еще передать приказ правителей пригородным караулам». С этим они ушли, а нас, когда Харон, вернувшись, рассказал обо всем, охватил страх при мысли, что наш заговор раскрыт. Многие думали, что Гиппосфенид, после того как не удалась его попытка задержать возвращение изгнанников и наступил решающий момент, из трусости выдал наш план и встретил доверие у правителей. И действительно, он не пришел в дом Харона, как другие, да и вообще казался от природы малодушным и непостоянным. Но как бы то ни было, все мы решили, что Харону надлежит явиться, повинуясь приказу властителей. Тогда Харон призвал своего сына, прекраснейшего из всех фиванских юношей, дорогой Архидам, усерднейшего в гимнастических упражнениях, пятнадцатилетнего, но выделяющегося ростом и силой среди своих сверстников, и сказал: «Вот, друзья, как вы знаете, мой единственный, горячо любимый сын. Передаю его всем вам с таким зароком перед лицом богов и демонов: если я окажусь нечестным по отношению к вам, то убейте его безо всякой пощады. В остальном же, дорогие друзья, будьте стойки в нашей борьбе, не допустите, чтобы презренные враги предали ваши тела бесславному истреблению, но сохраните для родины непобежденными до конца ваши души». Мы преклонились пред благородным и доблестным образом мыслей Харона, но с негодованием отвергли предположение о нашем недоверии и распорядились увести юношу. «Да и вообще, — сказал Пелопид, — мы думаем, что ты неправильно рассудил, дорогой Харон, не отослав сына куда-нибудь в другой дом: зачем подвергать его опасности быть захваченным вместе с нами? Хотя бы сейчас отправь его куда-нибудь, чтобы у нас остался, если мы потерпим неудачу, благородный мститель против тиранов». — «Никоим образом, — отвечал Харон, — и он останется здесь и будет разделять с вами все опасности: ведь не годится и ему отступать перед врагами. Будь доблестнее своего возраста, сын мой, приобщись к отважной борьбе честных граждан за свободу и справедливость. Мы надеемся на лучшее и верим, что боги покровительственно взирают на нашу борьбу за правое дело». 28. Слезы выступили у многих из нас, дорогой Архидам, при этих словах Харона, сам же он, твердый и спокойный, поручив своего сына Пелопиду, направился к выходу, пожимая руку каждому из нас со словами одобрения. Еще больше восхитился бы ты спокойствием и пренебрежением к опасности, которые проявил сын Харона: как некий Неоптолем, он не оробел и не изменился в лице, а извлек из ножен меч Пелопида и внимательно его рассматривал. В это время к нам в дом Харона пришел один из наших друзей Кефисодор, сын Диогейтона, вооруженный мечом и с железным панцирем под одеждой. Узнав от нас, что Харон был вызван Архием, он упрекнул нас в медлительности и настоятельно советовал сейчас же направиться в известные нам дома — так мы застигнем противников врасплох; а если они, предупрежденные о заговоре, уже успели выступить против нас, то выгоднее встретиться с ними, неподготовленными к стычке под открытым небом, чем дожидаться, запершись в тесном помещении, пока нас не извлекут оттуда, словно пчелиный рой. На том же настаивал и прорицатель Феокрит, так как жертвенные предзнаменования у него были благоприятны и сулили полный успех. (29.) Пока мы вооружаемся и готовимся к выходу, возвращается Харон. С радостной улыбкой он призывает нас хранить бодрость духа: не произошло ничего страшного, дело продвигается своим порядком. «Архий и Филипп, — сказал Харон, — услыхав, что я пришел по их вызову, уже изрядно выпившие и расслабленные и телесно и душевно, с трудом поднялись со своих мест и подошли к дверям. «До нас дошел слух, — сказал Архий, — что изгнанники тайно вернулись и скрываются в городе». Сильно встревожившись, я спросил: «Где же они и кто это?» — «Не знаем, — ответил Архий, — и поэтому-то мы тебя и вызвали — не слыхал ли ты об этом чего-либо определенного». Я несколько оправился от своего ошеломления, сообразив, что точного донесения не было и нас не выдал кто-либо, причастный к делу, иначе им был бы известен и дом, где мы собрались, и следовательно, до них донесся только бессодержательный слух, передававшийся в городе. Поэтому я сказал, что еще при жизни Андроклида, как мне известно, ходили такие пустые слухи, сильно докучавшие нам. «Теперь же, — сказал я, — ничего такого я не слыхал, дорогой Архий. Но я тщательно расследую это, раз ты приказываешь, и если узнаю что-нибудь заслуживающее внимания, то это и вам станет известно». — «Вот именно, Харон, — вмешался и Филлид, — ничего не оставь без внимательного расследования. Не будем пренебрегать ничем, везде будем осмотрительны. Великое дело благоразумие и осторожность». Тут, взяв Архия под руку, он пошел с ним в зал пиршества. Не будем же медлить, друзья, помолимся богам, и в путь». Так сказал Харон. Мы помолились и еще раз обменялись друг с другом словами ободрения. 30. Было обеденное время. Ветер усилился и принес снег, смешанный с изморосью. Мы шли по безлюдным переулкам — те, которые направлялись против Леонтида и Гипата, живших по соседству друг от друга, одетые в гиматии и вооруженные одними только кинжалами (среди них были и Пелопид, и Дамоклид, и Кефисодор), а Харон, Мелон и те, которые вместе с ними были отряжены против Архия и его ближайшего окружения, в полупанцирях под одеждой и с густыми венками на голове, у одних из еловых, у других из пихтовых ветвей; иные были одеты в женские хитоны, чтобы придать всему шествию внешность пиршественного шествия с участием женщин. И вот тут, дорогой Архидам, коварная судьба, словно желая уравнять шансы в столкновении бездеятельности и беспечности наших врагов с нашей отвагой и проницательностью, с самого начала осложнила действие драмы опаснейшим эпизодом, внеся в наше дело нечто неожиданное. После того как Харон, успокоив Архия и Филиппа с их сообщниками, вернулся домой и приготовил нас к выступлению, Архию было доставлено из Афин письмо от его тезки, друга и гостеприимна жреца Архия, сообщавшее о возвращении изгнанников, о доме, где они находятся, о заговоре и о его участниках. Но Архий был уже несколько пьян и так поглощен ожиданием прихода женщин, что, когда доставивший письмо объявил, что оно касается важного дела, ответил: «Важные дела отложим до завтра». С этими словами он положил письмо под подушку, потребовал наполнить ему кубок и не переставая посылал Филлида к дверям посмотреть, не идут ли женщины. (31.) В этом приятном ожидании и продолжалась попойка. А мы тем временем вошли в дом, протолкались сквозь толпу рабов и остановились в дверях комнаты, где шло пиршество, оглядывая каждого из возлежавших: все окружающие хранили спокойствие, обманутые нашими венками и одеждой. Но когда Мелон с мечом в руке устремился вперед, Кабирих, архонт1157 по жребию, схватив его за плечо, воскликнул: «Филлид, да это Мелон!» Но тот, оттолкнув его, бросился с обнаженным мечом на едва поднявшегося с ложа Архия и стал наносить ему удары, пока не убил. Филиппа же Харон ранил в шею, и когда тот стал обороняться бывшими у него под рукой кубками, Лисифей бросил его с ложа на пол и тут же прикончил. Кабириха мы пытались уговорить отказаться от поддержки тиранов и примкнуть к борцам за освобождение родины, как это подобает его священному сану, обязывающему служить ей. Но его уже и вино лишило способности принять разумное решение, и он в возбужденном смятении стал сопротивляться, угрожая копьем, которое у нас, по обычаю, носят архонты. Я перехватил копье посередине и, подняв его над головой, закричал, чтобы он выпустил его и убирался прочь, иначе будет убит; но Феопомп, подойдя с правой стороны, сразил его мечом со словами: «Лежи здесь вместе с теми, к кому ты подольщался. Не тебе носить венок в победоносных Фивах, не тебе приносить жертвы богам, к которым ты взывал, совершая молебствия о поражении родины и успехе ее врагов». Священное копье подхватил Феокрит, спасая его от пролитой крови, а немногих слуг, пытавшихся оказать сопротивление, мы перебили, остальных же заперли в зале, чтобы они не разгласили о происшедшем, пока мы не узнаем, удачно ли закончилось также и выступление наших товарищей. 32. А там события шли таким образом. Пелопид с товарищами, незаметно подойдя к дому Леонтида, постучался в ворота. Подошедшему привратнику они сказали, что прибыли из Афин с письмом к Леонтиду от Каллистрата. Когда привратник, возвестив об этом и получив приказание открыть вход, отодвинул засов и приоткрыл створки ворот, подошедшие, опрокинув его, ворвались и бегом достигли жилого помещения. Леонтид, сразу правильно поняв происшедшее и схватившись за кинжал, приготовился к обороне. Это был безнравственный тиран, но мужественный и сильный боец. Он не счел достойным опрокинуть светильник и в темноте привести в замешательство нападающих, а, стоя в открытых дверях и видимый всеми, нанес кинжалом удар в живот Кефисодору, а затем бросился на Пелопида, криком призывая в то же время своих слуг. Но тем преградили путь Самид с товарищами, и они не решились вступить в бой с выдающимися и знаменитыми своей доблестью гражданами. К тому же поединок между Пелопидом и Леонтидом происходил в самых дверях, перед которыми лежал тяжело раненный Кефисодор, так что никто не мог приблизиться к сражающимся. Наконец Пелопид, легко раненный в голову, но успевший нанести и противнику несколько ран, опрокинул его и заколол рядом с умирающим Кефисодором. Тот еще увидел павшего врага, пожал руку Пелопиду и при последнем дыхании приветствовал остальных. Покончив с этим, они обращаются против Гипата. Там им также были открыты двери, и Гипата убивают при попытке по крыше бежать к соседям. 33. Оттуда они поспешили к нам, и мы встретились с ними на улице у многоколонного портика. Поздоровавшись и рассказав о происшедшем, они пошли вместе с нами к тюрьме. Вызвав начальника стражи, Филлид сказал ему: «Архий и Филипп приказывают тебе немедля послать к нам Амфифея». Тот, удивленный и необычностью времени для такого распоряжения, и тем, что его передает Филлид, не имеющий на то полномочий и к тому же разгоряченный и возбужденный происшедшим, заподозрив обман, спросил: «Филлид, когда это полемархи в такое время вызывали к себе заключенных? И когда передавали такой вызов через тебя? И какое при тебе удостоверение?» Филлид ответил: «Вот мое удостоверение», — и с этими словами, вонзив ему между ребер свое всадническое копье, сразил его насмерть. Еще и на следующий день женщины, отплевываясь, попирали ногами труп этого негодяя. А мы, взломав дверь тюрьмы, вызывали по имени — прежде всего Амфифея, а затем и остальных заключенных, кому из нас кто был близок; и те, слыша знакомые голоса, радостно вскакивали со своей подстилки, влача за собой цепи, иные же, с колодками на ногах, громко умоляли не покидать их, протягивая к нам руки. К освобождению закованных присоединились уже многие из живших поблизости, с радостью прибежавшие при вести о происшедшем. И женщины, услыхав что-нибудь о своих близких, выбегали из дому одна к другой, вопреки фиванским обычаям, останавливали встречных с расспросами, а встретившая своего отца или мужа шла сопровождая его, и никто этому не препятствовал: таково было общее уважение к чувствам и слезам благородных женщин. 34. В это время я узнал, что Эпаминонд и Горгид с друзьями находятся у храма Афины, и отправился к ним. Туда же пришли и многие другие граждане, и собравшихся становилось все больше. Когда я подробно рассказал им обо всем происшедшем и призвал на городскую площадь, чтобы завершить начатое нами, они дружно подняли клич за свободу, обращенный ко всем гражданам. Создавались отряды, оружие для которых нашлось на складах и в соседствующих с ними мастерских оружейников. Пришел и Гиппосфенид с друзьями и рабами, сопровождаемый также несколькими трубачами, которые по случаю предстоящего празднования Гераклей1158 прибыли в город. Тотчас же они — одни на площади, другие в других местах — стали подавать трубные сигналы, создавая впечатление, что поднялся весь город, и устрашая противников. Поэтому остававшиеся в городе сторонники спартанской партии бежали в Кадмею, уводя с собой и так называемых выборных, которые обычно несли ночную стражу у крепости. Когда к спартанцам, занимавшим крепость, присоединилась толпа беспорядочно бежавших и оттуда видно было, что и площадь, и остальные части города заполнены вооруженными гражданами и отовсюду доносились воинственные возгласы, то они не решились на вылазку, хотя их было почти полторы тысячи, ссылаясь на то, что Лисанорид в этот день был в отсутствии. За это спартанский совет старейшин, как мы узнали позднее, подверг многих из них большому денежному штрафу, а Гермиппид и Аркес были тогда же схвачены в Коринфе и казнены. Кадмею же спартанцы по договору вернули нам и вывели оттуда свои воинские силы.
СЛОВО УТЕШЕНИЯ К ЖЕНЕ
Плутарх жене пребывать в благополучии 1. Тот, кого ты послала ко мне с вестью о кончине нашего ребенка, очевидно, ошибся дорогой, направляясь в Афины; но я узнал об этом от внучки, когда прибыл в Танагру.1159 Думаю, что похоронные обряды уже закончены, и хотел бы, чтобы все было сделано так, как это могло доставить тебе наибольшее облегчение и теперь, и на будущее время. Если же ты что-либо желательное для тебя оставила несделанным, дожидаясь моего мнения, то я уверен, что и это будет далеко от всякого суеверного излишества, столь тебе чуждого.
Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|