О родительской привязанности

Пол Экман

По мере того как мы анализировали нашу дискуссию июня 2007 го­да, брат Далай-ламы Тенцин Лодо Хогьал сделал интересное за­мечание: «По моим наблюдениям в привязанности присутствует сильное собственническое чувство». Оно хорошо вписывается в об­щую структуру отношений между родителем и ребенком.

Первоначально вы во многих смыслах действительно обладаете правами собственности на своего ребенка, потому что он не может прожить без вас. Ведь он является вашим ребенком. Но, по мере того как ребенок растет, вы утрачиваете свои права на него. Как сказал Тенцин, «вы не можете» — если, в буддистском смысле, вы не чрезмерно привязаны к ребенку, не рассматриваете его как свою собственность и не стремитесь полностью его контролиро­вать.

Когда я высказал это, Тенцин немедленно ответил: «Суть со­стоит в том, что владение означает контроль». Я согласился. А от­казаться от контроля непросто. Это особенно трудно, когда вы видите, как ваши дети подвергают себя опасности и принимают решения, которые, как вам известно, являются неразумными и на­верняка будут иметь тяжелые последствия. Но вы больше не об­ладаете правом собственности на них и поэтому должны ослабить свою привязанность.

На конференции по деструктивным эмоциям, организованной Институтом разума и жизни в 2000 году, Его Святейшество спросил меня: «Что такое деструктивное сострадание?» Мой ответ, в пра­вильности которого я по-прежнему уверен, был таким: «Деструк­тивное сострадание проявляется в том, что вы продолжаете кон­тролировать своих детей, не позволяя им быть самостоятельными».

Бедность языка эмоций

Далай-лама (через переводчика): Что касается чувства гордо­сти, то обычно под ним понимается ощущение собственной зна­чимости. В этом вы можете видеть эволюционное назначение: без Уверенности в своих силах, ощущения своей значимости и чувства гордости вы редко сможете решиться на какой-то серьезный шаг. Вам будет не хватать решимости, и вы будете чувствовать себя де­морализованным. Если вы сталкиваетесь с проблемой, то вы гово­рите себе: «Нет, я не способен это сделать». Но если вы обладаете более прочным ощущением своих возможностей, то оно придаст вам больше энергии и смелости. Следует ли рассматривать презре­ние как форму искаженной гордости или же оно является само­стоятельной эмоцией?

В определенном смысле уверенность или самоуверенность осно­вана на реальном положении дел; вы располагаете базой для та­кой уверенности и своего драйва; ваша уверенность вполне умест­на, так как она может принести вам выгоду. Но если ваше чувство гордости или уверенности в себе ни на чем не основано и не соот­ветствует вашей проблеме, то тогда оно порождает очевидный пе­рекос — хотя по-прежнему остается выгодным для вас.

Экман: «Гордость» — это термин, имеющий долгую историю, и, по крайней мере в английском языке, он описывает несколько ситуаций. Я особо выделяю удовольствие, которое вы получаете от достижений ваших наследников — как биологических, так и ин­теллектуальных. Когда они могут стоять на ваших плечах и доби­ваться высоких результатов, тогда вы испытываете чувство осо­бой гордости. Единственным языком, в котором есть специальное слово, описывающее это чувство, является идиш. В нем есть сло­во naches, соответствующее особому типу удовольствия, которое вы испытываете, когда высоких результатов добиваетесь не вы, а ваши дети или ученики. Вы не ощущаете конкуренции с вашим ребенком, если вы испытываете naches. К сожалению, когда кто-то из студентов начинает привлекать к себе много внимания, не­которые из их преподавателей начинают возмущаться: «Почему не я? Почему вы обращаете внимание только на моих студентов? Ведь именно я начал эту работу». Но это проявление болезни. Я уверен, что naches дает фундаментальное объяснение того, по­чему мы являемся родителями. То, почему мы заботимся о наших детях, встроено в нас: это радость за то, что они могут делать. Я ду­маю, следует отличать это чувство от того, которое мы обычно на­зываем гордостью.

Далай-лама: Здесь по-прежнему присутствует ссылка на самого себя: «Это мой ученик».

Экман: Да. Собственное Я здесь все равно присутствует.

Далай-лама: Потому что человек не будет испытывать такую же радость, если успеха добьется ученик кого-то другого! (Смеется.)

Экман: Ну, не обязательно именно так.

Далай-лама: Например, если вы вырабатываете чувство радо­сти и восхищения достижениями других людей, не имеющих от­ношения к вам, — включая и ваших врагов.

Экман: Вы всегда смотрите в корень. (Все смеются.)

Далай-лама: Это было бы действительно непредвзятое чувство справедливости.

Экман: Я действительно верю, что это чувство может распро­страняться на других людей. Когда вы видите студента, который учится не у вас, но все равно добился больших успехов, это согре­вает ваше сердце.

Далай-лама: Да, да.

Экман: Точно так же, как в ситуации, когда вы видите ребен­ка — хотя и не вашего, — который умеет хорошо что-то делать. Например, когда дети выходят на сцену и прекрасно поют. Вы вос­хищаетесь всеми детьми, если только у вас нет каких-то психиче­ских изъянов.

Джинпа: Пол говорит о том, что слово «гордость» может созда­вать сложности, потому что оно охватывает много разных эмо­ции.

Экман: Существует другое эмоциональное состояние, которое часто путают с гордостью, и оно связано с тем, что мы чувствуем, когда мы соответствуем стоящей перед нами трудной задаче, за­ставляющей нас напрягать все наши силы. Это тоже положительное ощущение, и оно приносит выгоду всем. Оно мотивирует нас максимально использовать все наши собственные способности. Нам совершенно не нужно обращаться к другим людям и расска­зывать им, что мы занимаемся очень трудным делом. Это исклю­чительно внутреннее ощущение, и оно также часто называется гордостью.

Далай-лама: В тибетском языке у нас есть два разных термина. Это состояние называется рора, и, как я полагаю, оно соответствует английскому слову «гордость». Есть также более негативное, преисполненное высокого самомнения слово ngagyal, которое в действительности означает «победу, достигнутую исключитель­но собственными силами».

Экман: Я не знаю достаточно хорошо ни одного иностранного языка, чтобы делать по ним авторитетные заключения, но что ка­сается английского, то в нем, как мне кажется, имеется довольно мало слов для определения различных эмоций. Если мы не име­ем слов для описания разных состояний, подобных этим двум ти­бетским словам, то тогда мы не можем думать об этих состояниях и предвидеть их. Мы не можем дисциплинировать себя должным образом, потому что мы не имеем слов для того, чтобы ссылать-ся на эти эмоции. А без слов мы не можем размышлять о том, что произошло или могло бы произойти.

Мы все в определенном смысле являемся животными, у которых нет, по крайней мере на английском языке, достаточного количе­ства слов для описания вариаций нашего эмоционального опыта, особенно для противопоставления конструктивных и деструктив­ных состояний. Если психическое состояние не имеет своего чет­кого наименования, то нам трудно размышлять о его природе и ре­шать, как мы собираемся достигать его в будущих эмоциональных эпизодах.

Осенью 2000 года мы вместе с Аланом Уоллесом, Мэттью Раикар­дом и Ричардром Дэвидсоном прожили пять дней в загородном коттедже в США, работая над статьей, получившей название «Взгляд буддиста и взгляд психолога на эмоции и благополучие».8 Один из первых пунктов этой статьи посвящен концепции sukha. В буддистской литературе sukha определяется как состояние процветания, которое возникает благодаря душевному равновесию и пониманию природы окружающей действительности. В отличие от бы­стротечных эмоций и настроений, вызываемых сенсорными или концептуальными стимулами, sukha является устойчивой харак­теристикой, которая возникает из нашей психики, находящейся в состоянии равновесия, и порождает неструктурированную и нефильтрованную осведомленность об истинной природе окружаю­щей нас реальности. В английском языке мы не имеем термина для описания этой концепции. Это не значит, что она не существует, — просто у нас нет для нее соответствующего термина.

Нам необходимо расширить наш лексикон, используемый для описания эмоций, в особенности конструктивных и деструктив­ных аспектов каждой из них. Я надеюсь, что в этом нам помогут тибетские ученые. Когда я несколько дней назад сказал об этом Дэвидсону, он ответил: «Пол, психологи испытают шок, когда узнают, что ты говоришь такое». Это было сказано потому, что люди думают, что все, чем я интересуюсь, — это выражения ли­ца. Но они ошибаются, меня интересует весь опыт переживания эмоции в целом.

Выражение, придаваемое лицу, — это один из способов сооб­щить, что чувствует человек, но выражение не говорит ничего о том, является ли испытываемая эмоция аффликтивной или неаффликтивной. Я могу ошибаться, но мне кажется, что при взгляде на лицо можно заметить узнаваемое различие между тем случаем, когда гнев является конструктивным, направленным не на при­чинение вреда, а на использование силы для его предотвращения, и тем случаем, когда гнев является деструктивным, направленным на причинение вреда, морально или физически, тому, на кого этот гнев направлен. Этот вопрос требует дальнейшего изучения.

Слова могут помочь нашим усилиям, поэтому мы всегда долж­ны прояснять то, что подразумевает каждый используемый тер­мин. Английское слово, используемое буддистскими учеными для ссылки на буддистскую концепцию, может иметь совершенно раз­ные значения в работах буддистов и работах западных ученых, хо­тя это будет одно и то же слово[7].

Даже в английском языке, когда он используется психологами, существуют разногласия в отношении таких терминов, как «лю­бовь». Я не считаю родительскую любовь эмоцией, я рассматри­ваю ее как привязанность. У нормального человека эта привязан­ность длится всю жизнь. Вы можете иметь много разных эмоций, когда вы испытываете родительскую любовь. Я испытываю ра­дость. Два моих ребенка возвращаются сейчас домой на самолете. Я могу испытывать страх из-за того, что с ними может что-нибудь случиться. Я рассержусь на них, если они опоздают на пересадку на другой самолет. Я могу испытывать несколько разных эмоций но привязанность к детям остается неизменной, она длится всю жизнь. Она заставляет родителей в случае необходимости идти на любые жертвы — без колебаний и размышлений.

Далай-лама (через переводчика): Мне становится ясно, что вы имеете особый взгляд на определение эмоций — на то, что состав­ляет эмоцию, а что нет. Итак, как бы вы определили эмоцию?

Экман: Я рад, что вы задали этот вопрос.

Как мы переживаем эмоции

Мое собственное определение эмоции, появившееся в резуль­тате многолетних наблюдений за ситуациями, в которых лю­ди демонстрируют различные выражения лица, подразумевает на­личие препятствий проявлению эмоций в конструктивной манере. Сам путь, по которому шло развитие нашей системы эмоций, де­лает для нас неизбежным возникновение деструктивных эмоцио­нальных эпизодов.

Кроме того, изменчивость — фундаментальная характеристи­ка всей жизни, необходимая для успешного естественного отбора, проявляется в прочном различии между людьми в том, как они переживают эмоции, и может создавать еще одно препятствие гармоничным отношениям. Каждый человек имеет свой особый эмоциональный профиль. Одни приходят в состояние эмоцио­нального возбуждения очень быстро, и переживаемая ими эмоция оказывается интенсивной, длится долго, а пропадает медленно, другие же имеют совершенно противоположный профиль. По-видимому, тем, кто имеет профиль первого типа, бывает намного труднее управлять своими эмоциями. В ходе наших исследова­ний мы еще не выяснили, можно ли изменить свой эмоциональ­ный профиль, но мы определили, каким должен быть первый шаг в этом направлении, — мы нашли средство для изучения того, что представляет собой ваш профиль и чем он отличается от профилей других людей, с которыми вы продолжаете поддерживать тесные контакты.

Что такое эмоции?

Экман: Спасибо за то, что вы попросили меня дать определение эмоций. (Смеется.) Я уже писал о том, что существует несколько характеристик, отличающих эмоции от других психических со­стояний. Одна из них состоит в том, что большинство эмоций имеют сигнал. Другими словами, они позволяют другим людям узнать, что происходит внутри нас, в отличие от мыслей, для ко­торых не существует отличительного сигнала, сообщающего о на­ших размышлениях. Например, вы не знаете, подумал ли я толь­ко что о своей матери, которая умерла более пятидесяти лет назад, и не знаете, о чем я думаю сейчас.

Когда люди узнают, что я изучаю выражения лица, они на­чинают испытывать дискомфорт от того, что я, как им кажется, читаю их мысли. «Нет, — успокаиваю их, — я могу читать лишь ваши эмоции». Я не могу определить по полученному сигналу, что вызвало эмоцию. Если я вижу выражение страха, я знаю, что вы ощущаете угрозу. Но страх, вызванный тем, что вашим словам не поверят, выглядит точно так же, как страх перед возможностью быть схваченным на месте преступления. Понимание этого разли­чия имеет большое значение для работы полицейских. Если по­дозреваемый выглядит испуганным, это вовсе не указывает на то, что он действительно совершил преступление. Может быть, да, а может быть, нет. Подобную ошибку совершил Отелло. Он ре­шил, что страх на лице его жены Дездемоны — это страх женщи­ны, уличенной в супружеской неверности. Но это был страх жены перед ревнивым мужем, только что убившим человека, которого он необоснованно счел ее любовником. Она просто не могла не бояться Отелло.

Эмоции подают сигнал — это одна из их особенностей в отличие от мыслей и идей. Но бывают и исключения.

Смущение — эмоция, которая, по-видимому, не имеет универ­сального сигнала. Некоторые люди, но не все, краснеют. Люди с очень смуглой кожей тоже краснеют, но вы этого не видите. А зна­чит, вы не получаете сигнала[8]. Чувство вины и стыд — это тоже очень важные, но разные эмоции. Чувство вины имеет отноше­ние к совершенному действию; стыд имеет отношение к тому, что представляете собой вы. Сами по себе эти эмоции не имеют соб­ственных сигналов, подаваемых лицом, они проявляются на лице, но многом подобно печали. Возможно» у них нет сигнала потому, что вы не хотите, чтобы люди узнали о вашем чувстве вины или ис­пытываемом вами стыде. Однако большинство эмоций имеют свои сигналы, и это является одной из их отличительных особенностей.

Вторая особенность состоит в том, что эмоции могут приводить­ся в действие автоматически в течение менее чем четверти секун­ды — очень быстро — совершенно незаметно для сознания. При этом оценка того, что так быстро приводит в действие эмоцию, мо­жет быть очень сложной. Когда вы ведете машину и перед вами внезапно возникает движущаяся вам навстречу другая машина, то в доли секунды вы не только осознаете опасность, но и оценивае­те, как быстро движется эта машина, и снижаете скорость и по­ворачиваете руль, причем делаете это совершенно бессознательно.

Мы выработали механизмы, позволяющие иметь дело с внезап­ными угрозами, хотя мы живем в мире, в котором угрозы не всег­да оказываются такими внезапными. Следовательно, мы можем проявлять гипертрофированную реакцию, потому что большую часть времени нам не приходится избегать угрожающих нашей жизни столкновений, но зато мы имеем механизм, который мо­жет (постучите по дереву) реагировать с такой скоростью. Таким образом, автоматическая оценка — это вторая характеристика эмоции. Первой является наличие сигнала.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: