Прощение и ответственность

Экман: Могу я сменить тему и прочитать историю из написан­ной вами совместно с Виктором Ханом книги «Мудрость проще­ния»?

Далай-лама: Конечно.

Экман: В этой истории Виктор цитирует вас. По поводу изло­женных в ней событий я хотел бы задать вам вопрос.

«Один тибетец, проведший несколько лет в китайской тюрь­ме (он еще жив и в настоящее время проживает в Непале), рас­сказал мне, что у них в тюрьме был юноша-тибетец. Этому юноше в то время было шестнадцать лет, и по китайской Конституции он еще не достиг возраста, позволяющего предать его смертной казни. Но он находился в тюрьме и ожидал исполнения приго­вора, потому что его отец воевал против китайцев. Однажды в тюрьму пришли китайские солдаты с автоматами. Один из офицеров поднял лежавший на земле металлический прут и на­чал избивать юношу, отец которого убил нескольких подчинен­ных этого офицера. В отместку офицер стал избивать железным прутом и того юношу, который в любом случае скоро должен был умереть. Когда я услышал этот рассказ, на моих глазах появи­лись слезы. Сначала я почувствовал гнев. Затем я испытал со­чувствие к этому офицеру. Действия офицера зависят от его мо­тивации. Его мотивация зависит от пропаганды. Пропаганда заставляла смотреть на отца-контрреволюционера как на зло. Устранение зла является чем-то позитивным. Такая вера — неправильная вера. Вы не можете винить этого человека. В подоб­ных обстоятельствах даже я сам мог бы действовать сходным образом».

Я посчитал, что эта часть вашей истории выглядит неправдопо­добно, но решил продолжить чтение.

«Итак, если рассуждать подобным образом, то вместо гнева возникнут прощение и сострадание. Понимание взаимозависимо ста дает вам целостную картину. Это происходит из-за того, а то происходит из-за этого — понятно? Сущность буддизма - одна сторона проявляет сострадание, одна сторона указывает на взаимозависимость. И я всегда говорю людям, что очень важно проводить различие между человеком и его действием. Мы должны выступать против плохого поступка, но это не значит, что мы должны выступать против человека, совершившего этот по­ступок. Но если бы я оказался в тех условиях, если бы я встре­тил того китайского офицера, который бил юношу, и если бы у меня было ружье, то тогда я не знаю, что могло бы произойти. Возможно, я бы застрелил китайского офицера».5

Виктор пишет: «Я спросил Далай-ламу: "Даже при вашей буд­дистской подготовке?"» И вы ответили: «Возможно. В таких экс­тремальных условиях возможно все. Иногда мы сначала действу­ем и только потом думаем».

Я хотел бы обсудить несколько аспектов этой истории. Потому что это очень поучительная история, хотя и ужасная. Когда я чи­таю ее, у меня на глазах появляются слезы — так было, когда я читал ее в первый раз, так было и сейчас, когда я читал ее вслух перед вами, потому что это история об убийстве сына за дела его отца.

Джинна: Недавно Его Святейшество встретился с родственни­ком этого юноши.

Экман: Избиение беззащитного юноши. Отвратительно уже то, что они собирались его казнить.

Далай-лама: Да!

Экман: Бить его перед приведением приговора в исполнение. Это так жестоко.

Джинпа: Да.

Экман: Первый вопрос, который я хочу задать вам, — это во­прос о вероятности того, что не каждый человек, испытывающий на себе влияние пропаганды, стал бы бить того юношу. Не каждый немец был восторженным приверженцем нацизма. Вспомните, к примеру, Оскара Шиндлера. Некоторые немцы пытались оста­новить Гитлера даже ценой собственной жизни.

Мне кажется, ваше прощение этого человека и ваше сострада­ние к нему основывается на идее о том, что каждый мог бы сделать это, но не каждый смог бы не делать этого. Одни люди стали бы делать это, а другие не стали бы. И в этом состоит одна из проблем, ассоциируемых у меня с концепцией прощения, потому что она, как мне кажется, игнорирует вопрос о выборе. У нас есть выбор, даже когда мы подвергаемся воздействию пропаганды. У нас есть выбор. Мы соглашаемся принять участие в отвратительном дей­ствии или не соглашаемся? Итак, как я могу оправдать такое уча­стие?

Далай-лама (через переводчика): Действительно, есть люди, не подвластные воздействию пропаганды. Но есть большое число лю­дей, на которых пропаганда оказывает безусловное влияние. Вот почему в коммунистической системе придается такое огромное значение вдалбливанию в головы людей определенных полити­ческих идей. Именно поэтому такая система ограничивает посту­пление информации из внешнего мира; для этой системы важно, чтобы информация исходила только от нее.

Экман: Я дважды бывал в Советском Союзе: в 1979 и в 1990 го­дах.

Далай-лама: В 1990 году многое изменилось.

Экман: В 1990 году многое выглядело иначе, но в стране все еще были политические заключенные. Власти не разрешили выпу­стить их всех на свободу. Я пытался помочь освободить одного из таких заключенных — Михаила Казачкова, — который провел в лагерях семнадцать лет. При старом режиме были люди, кото­рые с воодушевлением реагировали на все, что сообщала им про­паганда. Были также и люди, которые пытались не обращать на нее внимания. Но были и те, которые активно боролись с режи­мом. Мне легче простить людей, которые пытались игнорировать пропаганду, чем тех, кто с воодушевлением воспринимал все, что она им сообщала. Для меня этот китайский офицер ассоциируется с активным сторонником режима. Я еще не достиг того состояния, в котором бы я смог его простить.

Далай-лама (смеется): Разумеется, с буддистской точки зрения имеется другое соображение, в соответствии с которым китайский офицер, совершивший акт жестокого насилия над тибетским юношей, в определенном смысле инициирует новый цикл негативной кармы. Это отрицательные последствия, с которыми он должен столкнуться в своей следующей инкарнации или в более отдален­ном будущем. С этой буддистской точки зрения в случае с юно­шей мы наблюдаем завершение конкретной кармы, которую он переживает. Глядя на ситуацию с позиций буддизма, можно ска­зать, что именно человек, совершающий преступление, заслужива­ет большего сострадания и милосердия, чем его жертва.

Экман: Потому что он в определенном смысле наказывает сам себя?

Джинпа: Да.

Экман: С небуддистской точки зрения проявить такое сострада­ние к преступнику очень трудно. Применительно к нашему при­меру вы могли бы сказать: «Но ведь он исполнял закон». Однако на самом деле он не исполнял закон; закон запрещает лишать жиз­ни несовершеннолетнего, а он собирался это сделать. К тому же до применения высшей меры наказания офицер заставил юношу ис­пытывать жестокие физические страдания!

Джинпа: Именно из-за проявлений такой жестокости Его Свя­тейшество заявил, что если бы он оказался свидетелем той ситуа­ции, то, возможно, застрелил бы китайского офицера.

Экман: Хорошо, хорошо. Мне это вполне понятно. (Далай-лама смеется.)

Однако это порождает другой вопрос. Люди, прочитавшие эту историю в книге Виктора, говорили мне: «Даже Его Святейшество? При всей своей мудрости, при всей своей просветленности он мог бы застрелить его?» Но для меня проблема состоит не в этом. Вопрос, который я хотел бы задать вам, формулируется следую­щим образом. Предположим, вы оказались в той ситуации и реши­ли войти в тюрьму, где офицер избивал юношу, и при этом у вас было бы ружье. Как бы вы готовили себя к этому поступку, если бы считали, что он неправильный? Вы верите, что было бы неправильно застрелить этого офицера? И если вы верите в это, то как бы вы настраивали себя, прежде чем вмешаться в ход событий.

Джинпа: Здесь мы имеем две совершенно разные ситуации, по­скольку Его Святейшество не присутствовал при избиении юно­ши» а только слышал о нем.

Экман: Верно.

Джинпа: Таким образом, эмоциональная реакция при физиче­ском присутствии при избиении юноши была бы совершенно дру­гой. Когда вы являетесь непосредственным свидетелем события, вы проявляете более сильную и быструю эмоциональную реак­цию.

Экман: В моем примере он собирается увидеть это событие. Он знает, что ему предстоит его наблюдать.

Джинпа: Я знаю, но Его Святейшество говорил, что, узнав об этой истории, он в соответствии с усвоенными им принципами за­явил, что убийство офицера было бы ошибкой. Общая буддист­ская рекомендация состоит в том, что для тех, кто занимается медитацией, есть два способа, позволяющих справиться с пробле­мой. Один заключается в том, чтобы избегать условий, подталки­вающих вас к резкому выбросу негативных эмоций и к соверше­нию негативных поступков. Другой состоит в том, чтобы принять вызов и немедленно использовать противоядие. Во многих случа­ях первый подход — позволяющий избегать проблем — оказыва­ется намного более эффективным. При втором подходе вы согла­шаетесь противостоять трудностям, но при этом вы оказываетесь вынужденным применять противоядие. Его Святейшество гово­рил, что при окончательном анализе то, что он мог сделать при та­ком сценарии, выглядит непредсказуемым.

Далай-лама (через переводчика): Индивиды различаются по то­му, как они реагируют на данную ситуацию, особенно в наиболее враждебных обстоятельствах. Когда этого юношу, который под­вергся избиению и который был приговорен к смертной казни, по­тащили к месту расстрела, то по дороге он демонстрировал сильнейшие проявления гнева, громко ругался и кричал.

Экман: Этот юноша?

Джинпа: Да, он. Китайцы вынуждены были вставить ему кляп, чтобы он не мог издавать громких звуков. Его Святейшество узнал об этом от родственника этого юноши, с которым он недавно встре­тился. Все это резко отличается от другой ситуации, имевшей место в 1958 году, когда китайцы силой оружия подавляли восста­ние, вспыхнувшее в Тибете. В монастырь, насчитывавший в то время около трех тысяч монахов, внезапно ворвались китайские солдаты и арестовали тысячу монахов, сто из которых должны были быть расстреляны. В их числе оказался один пожилой мо­нах, который фактически был учителем других монахов и извест­ным ламой.

Далай-лама: Большим ученым. Их всех отвели к месту казни, и когда подошел черед этого монаха, он попросил китайского офи­цера дать ему несколько секунд, чтобы помолиться. Затем он вы­полнил медитацию «Tonglen», которая предполагает пожелание радости и счастья другим и принятие на себя их горестей и стра­даний. После этого он был убит. Разумеется, в этот момент он, как любой человек, вероятно, ощущал страх, но по-видимому, он не испытывал враждебности или ненависти к китайцам, которые в него стреляли.

Таким образом, за счет тренировки, за счет постоянной практи­ки человек может сделать это отношение более позитивным.

Экман: Одна из услышанных мною интерпретаций этой исто­рии, рассказанной в книге Виктора, заключается в том, что вы сказали, что если бы вы были там, то вы не могли бы застрелить его из-за вашей робости. Что вы в действительности этого не сде­лали бы; что вы по характеру являетесь очень робким. Мне нужно спросить вас, считаете ли вы себя робким? Или вы говорили, что действие могло бы произойти до появления мысли даже у такого давно медитирующего человека, как вы?

Далай-лама: Возможно. Истории в этой книге заимствованы из нашей беседы с Виктором Ханом. Часто наша беседа окрашива­лась легким юмором. Но фактом остается то, что для меня как для человека такая возможность существует и что подверженность этому, как у каждого человека, у меня также имеется.

(Через переводчика.) Идея заключается в том, что человеческие существа, доведенные до отчаяния, могут действовать любыми доступными им способами. В сельской местности есть монастыр­ский колледж, учащиеся которого известны своим серьезным от­ношением к практике медитации. По сравнению с монахами из других монастырей они более дисциплинированны и послушны. Известна история об одном монахе, который подвергся нападению грабителя. Монахи из этого «примерного» колледжа носят с со­бой маленькие перочинные ножи, длина лезвия у которых состав­ляет менее двух дюймов. Монах сумел схватить грабителя, достал нож и начал наносить им удары. (Смеется.) Даже монах из этого «дисциплинированного» колледжа.

Известна также история о человеке, который имел специаль­ную хижину для медитации. Однажды в хижину забрался вор, и этот человек не мог в нее войти. Тогда он постучал в дверь и ска­зал вору: «Просунь руку в щель под дверью, я тебе что-то дам». Вор просунул руку, и человек схватил ее, открыл дверь и три раза ударил вора, приговаривая: «Я нахожу прибежище у Будды! Я на­хожу прибежище в дхарме! Я нахожу прибежище в сангхе!» Затем он отпустил вора, и тот убежал. Позднее этот вор рассказывал сво­ему знакомому: «Слава богу, есть только три прибежища. Если бы их было четыре, то я был бы убит!» Даже такой человек, который серьезно занимался медитацией в лесной глуши, оказался способ­ным на подобные действия.

Экман: В вашей книге и в ваших рассуждениях придается боль­шое значение выбору. Человеческие существа — это не машины, которые порождают себе подобных. Вы сами говорили что-то по­хожее. Очевидно, что свободное волеизъявление и свобода выбора очень важны для вашего мышления.

Далай-лама: О да.

Экман: Если у меня есть выбор, а я действую во вред другим, то почему вы будете прощать меня за такие действия? Ведь у меня есть возможность не причинять людям вреда.

Далай-лама: Прощать. Если вы поддерживаете в себе этот вид недовольства, то вы будете испытывать большее страдание.

Экман: Да. Это хорошо.

Далай-лама: Если вы даете прощение, то вы испытываете облег­чение.

Экман: Итак, это хорошо для вас.

Дадай-Лама:Да.

Экман: Это хорошо для человека, который прощает. Но не устра­няет ли это ответственность?

Далай-лама: Нет, нет. Например, сейчас мы мысленно прощаем китайцев. Это значит, что мы пытаемся не сохранять в себе негативного чувства к ним за причиненное нам зло. Но это не означает, что мы принимаем то, что они сделали. Поэтому мы трудно прощаем им содеянное ими[15].

Экман: Объясните немного подробнее. Я только-только начи­наю что-то понимать.

Далай-лама: Простить — это не значит забыть то, что они сде­лали. Простить — значит не сохранять в себе негативное чувство к ним. Что касается их действий, то вы используете здесь свой рас­судок. Вы должны принимать контрмеры, но без негативного чув­ства.

Экман: Вы можете на мгновение отвлечься от китайцев? Потому что, кем бы они ни были, они причиняли страдание, но при этом они имели возможность выбора и предпочитали действовать имен­но таким образом — тем не менее вы их прощаете. Но вы осуждае­те их действия?

Далай-лама: О да.

Экман: Да?

Далай-лама: Да!

Экман: Их отвратительные поступки.

Далай-лама: Да!

Экман: Неэтичные и аморальные.

Далай-лама: Да — если вы честный человек. Тогда вы должны их критиковать.

Экман: Это, я думаю, именно то, что Запад неправильно пони­мает в буддизме. На Западе считают, что простить — это значит снять с них ответственность за аморальные действия. Но если вы снимаете с них ответственность, то как они будут учиться изме­няться?

Далай-лама: Верно. Это очень верно. Обычно, как вы могли за­метить, я провожу различие, я говорю «после действия».

Экман: Да.

Далай-лама: Что касается действия, то вы должны ему препят­ствовать. Вы должны его останавливать или пытаться останавли­вать. Даже используя достаточно жесткие меры. Но что касается самого актора (действующего лица), то вы не должны выраба­тывать к нему негативного чувства и должны проявлять к нему больше сострадания. Мы сами нередко это делаем по отношению к себе. Если я совершил ошибочное действие в отношении вас, то позднее я скажу...

Джинпа: «Признаюсь».

Далай-лама: Да, признание — это правильно.

Экман: Да.

Далай-лама: «Простите. Я приношу свои извинения. Теперь я сам чувствую, что мои действия были неправильными».

Экман: Хорошо. Это очень важно.

Далай-лама: Неправильными — и поэтому я признаю их оши­бочность, но при этом я делаю различие между этими моими дей­ствиями и мной самим.

Экман: Если я принимаю ваши извинения, то тогда я признаю, что вы и ваши действия — это не одно и то же.

Далай-лама: Да, это так.

О СИЛЕ ПРОЩЕНИЯ

Пол Экман

Через несколько месяцев после нашей встречи в 2007 году управ­ление делами Далай-ламы попросило меня встретиться с Ричар­дом Муром, которого Далай-лама рассматривал как своего «ге­роя»: он заявил, что сам он лишь говорит о прощении, в то время как Ричард живет им.

Когда Ричарду было десять лет, во время так называемых бес-порядков в Северной Ирландии, он был ранен резиновой пулей, выпущенной в него британским офицером, и ослеп. Став взрос­лым, он основал организацию «Дети под перекрестным огнем», которая стала заниматься помощью людям, попавшим в беду. Во время празднования десятилетнего юбилея этой организации Мур впервые встретился с Далай-ламой.

Я нашел Мура очень жизнерадостным, коммуникабельным и оча­ровательным человеком, не проявляющим никаких признаков оби­ды. В определенном смысле он рассматривал свою трагедию как подарок судьбы, который позволил ему вести жизнь, исполненную сострадания к тем людям, которые страдали от жизненных бед. Разумеется, он сожалел, что не может видеть свою жену и своих детей, но его прощение не было результатом выбора, не было осо­знанным или показным состоянием: он немедленно его чувство­вал. Он понимал, что его реакция — без горечи, злобы, разочаро­вания или даже печали по поводу утраченного зрения — является необычной.

Мур разыскал офицера, стрелявшего в него, и встречался с ним несколько раз. Совсем недавно этот офицер, находящийся теперь в отставке, Мур и Далай-лама встретились и вместе выступили перед широкой публикой на общественной конференции, посвя­щенной теме прощения. Далай-лама пригласил офицера, стре­лявшего в Мура, подняться на сцену. Все трое обнялись. Офицер сказал; «Тридцать пять лет назад я совершил роковой поступок, в результате которого Ричард лишился зрения. Я испытал глубокое потрясение и чувствовал себя внутренне опустошенным в течение многих лет. Но внезапно я получил письмо от него, одно из самых волнующих писем, которое я когда-либо получал. Если Ричард и я можем это сделать, то есть надежда и для всей нашей страны, и для всех, кто в ней живет».

Мур, безусловно, является исключительным человеком, подоб­ным тем людям, которые не задумываясь рискуют собственной жизнью ради спасения других. Мы не знаем, почему некоторые люди имеют такую удивительную натуру, но знаем, что таких лю­дей очень немного. Они воплощают собой тот идеал, к которому мы все должны стремиться. Большинство из нас не обладают по­добным даром, но эти люди служат для нас своего рода маяками, эталонами, к которым мы должны стараться приблизиться.

Экман: На Западе, когда мы говорим о прощении, наше внима­ние концентрируется на человеке, которого прощают и который больше не находится в тяжелом положении. Я слышал, как вы го­ворили, что если бы вы могли остановить жестокие действия того человека, то вы бы это сделали, но вы бы не стали держать в себе негативное чувство злобы.

Далай-лама: Да, это так.

Экман: Мое прощение — это противоядие любым негативным чувствам во мне самом.

Далай-лама: В буддистских текстах говорится также о том, что если я позволю человеку постоянно совершать нехорошие поступ­ки, то он будет сталкиваться с их более серьезными негативными последствиями. Тогда существуют конкретные причины для при­нятия соответствующих мер, позволяющих остановить эти дей­ствия.

Экман: Есть причина остановить вредные действия.

Далай-лама: Да, такая причина есть!

Экман: Фактически вы сказали, что принятие мер по прекраще­нию вредных действий мотивируется состраданием к тому, кто их совершает.

Далай-лама: Верно.

Экман: Так, чтобы они не приносили больше вреда, который позднее принесет вред им самим.

Далай-лама: Правильно.

Экман: Год назад во время нашей первой встречи вы сказали: «Когда я испытываю чувство сострадания, то оно приносит боль­ше пользы мне, чем человеку, которому я сострадаю».

Далай-лама: М-м-м. Это так.

Экман: Это выглядит так, как будто прощение — это то же са­мое. Прощение ориентировано на вашу психическую жизнь.

Далай-лама: Да.

Экман: Оно не для человека, которого вы прощаете. Оно для вас — вы не позволите, чтобы в вас вспыхнула ненависть.

Далай-лама: Да, это верно.

Экман: Таким образом, прощение — это противоядие от нена­висти.

Далай-лама: Верно. Плюс…

Экман: Плюс?

Далай-лама: Нужно учесть, что если не остановить человека, совершающего преступные действия, то тогда он принесет страдания.

Экман (посмеиваясь): Интересно, интересно. Если в тибетском обществе кто-то совершает ужасный поступок, например похища­ет чужого ребенка, то вы наказываете этого человека за подобное деяние?

Далай-лама: Теперь я должен быть судьей. Наказание, чтобы предотвратить будущие ошибки, наказание как необходимость, В этом случае наказание в каком-то смысле оказывается местью Это нехорошо. Поэтому когда кто-то совершает убийство, то я ду­маю, хорошо — он уже наказан, поэтому лучше сохранить ему жизнь, приговорить к пожизненному заключению. Действовать из чувства мести — это несправедливо.

Экман: Возмездие. Вы говорите о возмездии?

Далай-лама: Наказание. Согласно этой концепции, если кто-то, какой-то обычный человек, убивает кого-то, то не существу­ет опасности совершения им других преступлений. Смотрите, это не превентивная мера, это просто возмездие. Это не справедли­вость — это несправедливость.

Экман: Существует три основных обоснования наказания. Пер­вое — это возмездие, или месть, против которых вы решительно выступаете. Второе — это превентивная мера. Я наказываю вас та­ким образом, чтобы помешать совершить более вредоносное дей­ствие, — и вы одобряете это, если на самом деле все оказывается именно так.

Далай-лама: Да, и предотвратить не только действия человека, но и действия каких-то других людей.

Экман: А вот и третье обоснование: я наказываю вас, чтобы это видели другие. Если кто-то повторит ваши действия, то он будет наказан.

Далай-лама: Да.

Экман: Мы не знаем, срабатывает ли это когда-нибудь на са­мом деле. Результаты исследований говорят о том, что если чело­век знает, что за определенные преступления другие люди уже понесли наказание, то это не удерживает его от совершения точно такого же преступления. Но это три разных оправдания наказа­ния. Если вы находите, что наказание такого человека удержит многих других от совершения подобного преступления, то тогда вы его одобряете. Но вы не одобряете наказание, которое осущест­вляется просто из мести. Или когда человек не может причинить вреда. Зачем же тогда его наказывать?

Далай-лама: Да, я решительно выступаю против смертной казни.

Экман: Вы против нее при любых условиях.

Далай-лама: Именно так.

Экман: Разумеется, есть другие способы предотвратить даль­нейшие преступные действия — например, пожизненное заклю­чение.

Далай-лама: Да, пожизненное заключение.

Экман: Но пожизненное заключение не дает возможности ото­мстить. Это не то же самое, что.«ты убил, я тоже убью».

Далай-лама: Я думаю, мы упускаем из виду усилия по исправ­лению этого человека. Всегда существует возможность для изме­нения, для трансформации. Для самого закоренелого преступни­ка при определенных усилиях, при человечном отношении к нему имеется возможность стать другим человеком.

Экман: Я стал испытывать больше оптимизма с тех пор, как по­знакомился с вами. Но можно ли исправить человека, который получает удовольствие от убийства, — а такие люди действитель­но есть? Я не встречал подтверждений такой возможности.

Далай-лама: Тогда его место в тюрьме.

Экман: Правильно. До тех пор, пока мы не сможем выпустить его, не опасаясь, что он примется за старое.

Далай-лама: Да. До тех пор, пока мы не получим подтвержде­ний того, что он больше не станет совершать ужасных поступков. Несколько раз я просил разных юристов представить себе ситуа­цию, когда в семье умирает мать, оставляя троих малолетних детей. Отец семейства оказывается единственным человеком, который заботится о детях. У семьи нет никаких родственников. Никто не собирается оказывать ей помощь. Тогда наказание такого отца за совершенное им тяжкое преступление заставит страдать его малолетних детей. Как же нам следует поступать в таких обстоятельствах: казнить этого отца или оставить ему жизнь? Холистический взгляд заключается в том, что вы должны принять во внимание са­мые разные соображения, касающиеся этого отца и троих его детей. Но если у вас нет такого холистического взгляда, то вы будет». рассуждать следующим образом: раз он совершил тяжкое преступление, то он должен сидеть в тюрьме.

Экман: Если прежде он никогда не нарушал закон и совершил это преступление под влиянием каких-то случайных факторов -например, выпил лишнего или оказался обманутым любимой женщиной, — то это другое дело. Я бы выступил за то, чтобы не сажать его в тюрьму, а просто усилить контроль за его повседневным поведением.

Далай-лама: Да.

Экман: Но если он неоднократно вступал в драки и уже был причастен к убийствам, то тогда я думаю, что он не тот человек, который должен находиться рядом с малолетними детьми. Необходимо задуматься о том, может ли он быть хорошим родителем и образ­цом для подражания? Сам факт совершенного им убийства ста­вит перед нами серьезный вопрос. Многое зависит от того, почему он совершил убийство и признавался ли он виновным в убийствах прежде. Предположим, что у него есть тетя, которая имеет пре­красную семью и которая готова взять на воспитание этих троих детей. Здесь необходимо рассмотреть множество факторов. Я по­лагаю, основная проблема состоит в том, чтобы быть максимально внимательным к людям. В прошлом в нашей стране судьи могла принимать во внимание все эти факторы. Теперь в некоторых штатах они лишены такой возможности.

Гнев, обида и ненависть

Конференция 2000 года в Дарамсале, во время которой состоя­лась наша первая встреча с Далай-ламой, была посвящена главным образом деструктивным эмоциям. Ее материалы легли в основу книги Дэниела Гоулмана «Деструктивные эмоции», вы­шедшей в свет в 2003 году. Выступая на конференции, я утверждал, что если бы эмоции были для нас действительно деструктивными, то они не сохранились бы в процессе эволюции человека. Далай-лама оспаривал этот дарвиновский взгляд на эмоции. Встретив­шись шестью годами позже, мы сумели найти общую основу для наших воззрений.

Практически каждый согласится с тем, что гнев, обида и нена­висть являются деструктивными эмоциями, но в ходе нашей бесе­ды стала вырисовываться гораздо более сложная картина. Гнев — это эмоция, которая чаще всего подразумевается в вызывающих сожаление эмоциональных эпизодах, включая ситуации, сопро­вождающие проявление насилия или причинение непоправимого ущерба. Однако без способности к проявлению гнева люди, под­вергающиеся нападению, оказывались бы беззащитными.

⇐ Предыдущая3456789101112Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: