Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Неузнанный король священного Искусства




Fulcanelli

Les Demeures philosophales

et le symbolisme hermétique

dans ses rapports avec 1'art sacré et

l'ésotérisme du grand œuvre

Troisième edition augmentée

Avec trios prefaces de

EUGÈNE CANSELIET, F.C.H.

Dessins de Julien Champagne

Et photographies nouvelles

Société Nouvelle des Éditions Pauvert

Фулканелли

Философские обители

И связь герметической символики

С сакральным искусством и эзотерикой

Великого Делания

В сопровождении предисловий к первым трём изданиям, выполненных

ЭЖЕНОМ КАНСЕЛЬЕ,

Иллюстраций Жюльена Шампаня и новых фотографий

Перевёл с французского

Владилен Каспаров

Серию «Алый лев» ведёт Олег Фомин

Перевод Владилен Каспаров

Научная редакция, вступительная статья, комментарии, аппарат, литературная редакция, обложка, дизайн Олег Фомин.

Общая редакция, перевод стихов, комментарии Владимир Карпец

Консультант Веков К.А. (г. Гусь-Хрустальный)

© Издательство «Энигма», 2004

© «ОДДИ-Стиль», 2004

ISBN 5-94698-033-5

 

 


СОДЕРЖАНИЕ

 

Олег Фомин. «Неузнанный король священного

искусства»......

Необходимые замечания......

Эжен Канселье. Предисловия......

К первому изданию......

Ко второму изданию......

К третьему изданию......

 

ФИЛОСОФСКИЕ ОБИТЕЛИ......

 

Книга первая......

История и памятники искусства......

Средние века и Ренессанс......

Средневековая алхимия......

Алхимическая лаборатория из легенд......

Химия и философия......

Герметическая кабала......

Алхимия и спагирия......

 

Книга вторая......

Саламандра из Лизьё......

Алхимический миф об Адаме и Еве......

Луи д'Эстиссак, Наместник Пуату и Сентонжа,

Высшее должностное лицо при короле и

герметический философ......

Лесной житель, мистический вестник из Тьера......

Удивительный гримуар из замка Дампьер......

Стражи при теле Франциска II, герцога

бретонского......

Солнечные часы дворца Холируд в Эдинбурге......

Парадокс бесконечного прогресса наук......

Парадокс бесконечного прогресса наук......

Царство человеческое......

Потоп......

Атлантида......

Большой пожар......

Золотой век......

 

Комментарии......

Олега Фомина......

Владимира Карпца......

 

Список иллюстраций......

Указатель......


НЕУЗНАННЫЙ КОРОЛЬ СВЯЩЕННОГО ИСКУССТВА

«Философские Обители» — пожалуй, самая лучшая книга из числа тех, что когда-либо были написаны о алхимии. Во-первых, ни у кого из исследователей этой древней и вечно юной дисциплины не вызывает сомнений, что Фулканелли (каково бы ни было его настоящее имя) подлинный Адепт, а следовательно, в его трудах содержатся намёки, пользуясь которыми сведущий искатель, расшифровав причудливую вязь символов и аллегорий, сможет догадаться, о каких же собственно субстанциях и процессах идёт речь, особенно учитывая то, что легендарный Мастер более чем щедр и скован лишь необходимостью хранить молчание по поводу действительно важнейших вещей, но даже и здесь он с подлинным милосердием даёт шанс возлюбленным науки обнаружить ключ к Великому Деланию. Во-вторых, «Философские Обители» поистине энциклопедичны. Об этом можно судить хотя бы по названиям глав первой части книги.

Труды о алхимии, как правило, посвящены либо непосредственно описанию различных сторон Великого Делания, либо истории алхимии. Первые, собственно, и есть алхимические трактаты таких Мастеров, как Альберт Великий, Раймонд Луллий, Николай Фламель, Василий Валентин, Космополит, Михаил Майер и немногих других. Отчасти сюда можно также присовокупить «беллетристические» иносказания Адептов — Франсуа Рабле, Савиньёна де Сирано Бержерака, Валентина Андреэ. Вторые написаны не-Адептами, и задача у них несколько отличная: рассказать о драматической судьбе алхимиков прошлого с попыткой «перевести на обычный язык» их символы и теории (Жак Саду), выявить структуру мифо-герметического языка с религиоведческой точки зрения (Мирча Элиаде), показать психологические аспекты философской практики (Карл-Густав Юнг).

«Философские Обители» сочетают и то, и другое. Разумеется, перед нами не механическое сочленение, а естественное и органическое единство. Читая эту удивительную книгу, не перестаёшь задаваться вопросом: что это, алхимический трактат или культурологические штудии? Фулканелли последовательно повествует об истории алхимии, этимологии самого этого понятия, герметическом символизме памятников архитектуры. Не скупясь на подробности, описывает он убранство алхимической лаборатории, чётко разводит алхимические и спагирические методы и задачи, рассказывает о секретном языке алхимиков — герметической кабале, иногда именуемой корнесловием. И только после этого увлекательнеишего дискурса переходит непосредственно к описанию философских Обителей.

Что в понимании Фулканелли есть «философская Обитель»? На первый взгляд может показаться, что речь здесь идёт о святых обителях, где отрешившиеся от земной суеты монахи трудятся у печей, сплошь покрытых изразцами герметического содержания. Ora et labora... Однако «философской Обителью» для Фулканелли может быть совершенно всё что угодно. Эжен Канселье, ученик великого и, возможно, последнего Мастера в предисловии к третьему изданию книги в частности написал: «Под философской обителью Фулканелли понимал всякое символическое вместилище герметической Истины, независимо от его природы и размеров. Например, крохотную изящную вещицу в витрине, живописную деталь на листе или картине, архитектурный памятник или какую-либо его часть, развалины, жилище, замок или церковь, взятые во всей их целостности». Одним словом, философская обитель — это место, где обитает алхимическое знание. Впрочем, Евгений Головин предлагает перевод: «Философские Дворцы», что имеет свой резон: в «Готических соборах» речь идёт о культовых сооружениях, а в этой книге — о «гражданской» архитектуре (дворцах, домах или усадьбах). Однако под понятие «дворца» не подпадают ни солнечные часы, описываемые Фулканелли, ни скульптурная группа в усыпальнице Франциска II. Поэтому если «обители» и менее точный, зато более подходящий вариант.

О Фулканелли написано уже достаточно, чтобы нам здесь не повторяться. Скажем лишь самое необходимое, особенно учитывая то, что о Мастере и не так уж много известно. Его инкогнито поднимало и продолжает поднимать толки о том, кем же на самом деле был Фулканелли. Говорили, что это собственно Эжен Канселье (но даже несхожесть стилей обоих авторов опровергает подобную догадку), назывался также Жан-Жюльен Шампань, проиллюстрировавший «Готические соборы» (однако непонятно, зачем было Шампаню, «Апостолу герметической науки», а именно такие слова написаны на его надгробии, брать себе псевдоним), кое-кто считал, что Фулканелли — это Пьер Дюжоль (при этом не бралось в расчёт, что у Дюжоля уже был псевдоним — Магафон). Известны и другие версии, ещё менее состоятельные. Однако сколь бы бесплодной ни была попытка поднять завесу над этой тайной, при внимательном чтении «Философских Обителей» бросается в глаза одна деталь, которая, возможно, и заставила отождествлять неизвестного Мастера с Пьером Дюжолем (Валуа). Как справедливо отметили внимательные читатели, Фулканелли не раз выказывает явные симпатии древней династии Валуа, ведущей происхождение ещё от кельтских властелинов. При этом Мастер достаточно бесцеремонно, приводя кабалистические прибаутки, пишет о Меровингах — и совсем уничижительно о более поздних французских королевских фамилиях. От нашего взгляда не укрылось и то, что во второй части «Философских Обителей», в главе «Стражи при теле Франциска II, герцога Бретонского» Фулканелли буквально-таки осыпает похвалами жену Карла VIII (Валуа) и Людовика XII (Валуа) Анну Бретонскую (опять-таки Валуа). Эта глава показывает нам, что Мастер хорошо умел не только отыскать философскую обитель, но и придать статус таковой любому памятнику старой Франции. Чрезмерное восхищение Мастера вкупе с указанным обстоятельством наводит на мысль, что он и сам был из рода Валуа. Впрочем, это не более чем догадка.

О Фулканелли часто говорят: «он не умер». Таинственный Адепт, скрывавшийся за псевдонимом Фулканелли, стал в XX веке таким же мифом, как в своё время Николай Фламель. Фулканелли исчез во время Второй мировой войны, а потом, много лет спустя, повстречался своему ученику Эжену Канселье в Испании. Видели его и другие. Фулканелли предсказал появление атомной бомбы, поэтому после войны его разыскивали спецслужбы. Разумеется, безуспешно. Может быть, и сейчас он, неузнанный Король священного Искусства, скитается в нашем дольнем мире, тайно направляя истинных сынов ведения к миру горнему? Бог весть.

«Философские Обители» — особенно финал книги — окрашены в апокалиптические тона. Однако Фулканелли никого не собирается страшать. Он всего лишь напоминает о том, что всему положен свой предел и срок. Вслед за смертью, с которой, по словам Мастера, как раз и начинается Великое Делание, неизменно приходит воскресение.

 

Олег Фомин

Красногорск, лето 2003


НЕОБХОДИМЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Написанные Адептами алхимические трактаты, как старые, так и новые, крайне трудны, если вообще возможны для перевода. Отсюда многочисленные нарекания знатоков и любителей алхимии по поводу каждого нового переводного издания на эту тему. Существует даже мнение (Е.Головин), согласно которому переводы алхимических трудов бессмысленны, ничего не дадут практикующему и могут быть использованы лишь для ознакомления, вслед за чем непременно должно последовать чтение в оригинале.

Дело в том, что подобного рода книги основаны на так называемой фонетической кабале, особом языке посвящённых. Анаграммы, паронимические аттракции, ребусы составляют если и не сущностное их зерно, то по крайней мере являются открытыми (для сведущего) вратами к их пониманию. К тому же каждый переводчик алхимических трудов, будучи в той или иной мере знатоком священной дисциплины, имеет склонность переводить те или иные понятия (например, первая материя, масло стекла, сульфур), а также любые неоднозначные словесные обороты и конструкции в соответствии с собственным своим пониманием и представлением. Но кто из этих переводчиков осмелится назвать себя Адептом? Руководствуясь таковыми соображениями, пускай и чрезмерно утяжелив перевод, мы снабдили практически все (за исключением тех случаев, где они от раза к разу в одном и том же контексте повторяются) понятия, имена и обороты написанием оригинала, то есть помимо перевода привели в скобках, по мере необходимости, исходный текст. Таким образом, перед нами практически оригинальный текст труда Фулканелли, связанный русскими грамматическими и синтаксическими конструкциями.

В издании выдержана авторская система курсивов и малых капителей. Последовательно воспроизведён текст полностью набранный курсивом и курсивные написания, инвертированные в обычный шрифт (предисловия Э.Канселье). Названия работ, на которые ссылаются Фулканелли и Канселье, даны курсивом и без кавычек, что в точности соответствует оригиналу. То же касается и научного аппарата. В подстрочных примечаниях названия книг приведены и в оригинале, и в переводе. Например:

Имя автора в оригинале. Название книги в оригинале. — Имя автора в переводе. Название книги в переводе. — Выходные данные в оригинале с сохранением всех особенностей французской библиографии.

Там, где заканчивается подстрочное примечание Фулканелли или Канселье и начинается примечание переводчика или редактора, сноски выглядят так:

Примечание Фулканелли или Канселье. — Фулканелли или Э.К.

Примечание переводчика или редактора. — Инициалы редактора. (Инициалы переводчика не приводятся.)

Подстрочные примечания Фулканелли обозначены арабскими цифрами, нумерация примечаний с каждой последующей страницы начинается с цифры «1» (в соответствии с оригиналом). Подстрочные примечания переводчика и редакторов обозначены звёздочками. Поскольку большинство примечаний принадлежит переводчику, Владилену Каспарову, инициалы последнего не приводятся. Примечания Олега Фомина обозначены О.Ф. Владимира Карпца — В.К. [1]

Для удобства чтения обширных редакторских подстрочных примечаний оставлены лишь самые необходимые.

В конце книги содержатся комментарии: О.Фомина (преимущественно кабалистические, религиоведческие и культурологические), ссылки на них отмечены строчными римскими цифрами, а также В.Карпца (в основном исторические и богословские), эти ссылки обозначены строчными латинскими буквами (в обоих случаях выдержана сквозная нумерация).

Мы сохранили расположение иллюстраций, приводимых Фулканелли и Канселье, в том порядке и точно на том месте, как и в оригинале (в издании, взятом нами за основу, ссылки на иллюстрации в большинстве случаев приводятся либо значительно раньше, либо значительно позже самих иллюстраций). Ссылки на иллюстрации приводятся по ходу текста и в соответствии с оригиналом римскими цифрами, однако в квадратных скобках. Иллюстрации с оборотной стороны снабжены подписями, пронумерованными римскими цифрами, точно так же, как и во французском издании.

Наше издание, как и французское, снабжено указателем, однако со значительными расхождениями: не во всех случаях одно и то же понятие переводилось одинаково (в зависимости от контекста), следовательно, и ссылки указателя на те или иные страницы различаются. Кроме того, для удобства названия книг, на которые ссылаются Фулканелли и Канселье, в указателе даны курсивом, мифологические и исторические персоналии — прописными буквами (в последнем случае прописными буквами обозначено ключевое слово, в скобках — дополнительное), все остальные понятия — обычным шрифтом. Ссылки на комментарии и подстрочные примечания переводчика и редакторов в указателе не даются за исключением тех случаев, когда в подстрочном примечании приводится перевод содержащихся в текстах Фулканелли и Канселье латинских или каких-либо других слов и сочетаний, не переведённых ими самими на французский язык.

В нашем издании принята система сокращений для наиболее часто повторяющихся ссылок на уже существующие на русском языке книги. Тексты, на которые ссылаются или которые цитируют Фулканелли и Канселье, сверены по ранее опубликованным переводам и приведены с последними в полное соответствие.

Используются следующие сокращения:

ДКМ. — Василий Валентин. Двенадцать ключей мудрости. — М.: Беловодье, 1999.

ИС. — Бержерак Сирано де. Иной свет, или Государства и империи Луны. // В сб.: Зарубежная фантастическая проза прошлых веков. — М.: Правда, 1989.

КЭА. — Канселье Эжен. Алхимия. — М.: Энигма, 2002.

 

Олег Фомин

 


 

 

Фронтиспис. Руан. Усадьба Бургтерульд.

Саламандра (XVI в.).

 


ПРЕДИСЛОВИЯ

Братьям Гелиополиса

К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ

Алхимия, которую долгое время считали химерой, всё более привлекает к себе внимание научного мира. Работы учёных о строении материи, их недавние открытия со всею очевидностью доказывают возможность разложения химических элементов. Теперь уже никто не сомневается, что тела, прежде считавшиеся простыми, на самом деле сложны, и гипотеза о неделимости атомов больше уже не находит себе сторонников. Мироздание утеряло обманчивую косность, и вчерашняя ересь превратилась сегодня в догму. Действуя на удивление схожим образом, хотя и с различной силой, жизнь проявляет себя в трёх прежде разделённых царствах, оказавшихся тождественными. Происхождение и жизненная сила трёх элементов прежней классификации оказались одинаковы. Косная субстанция открылась как живая. Существа и вещи эволюционируют, бесконечно порождая новые образования. Благодаря многократным обменам и сочетаниям они отдаляются от первоначального единства лишь для того, чтобы в результате последовательных разложений вновь обрести исконную простоту. Божественная гармония великого Целого — огромный круг, по которому движется вечно деятельный Дух, и центром этого круга служит уникальная живая частица, истёкшая из творческого Слова.

Сбившись с дороги, современная наука пытается на неё вернуться, понемногу впитывая в себя древние представления. Как и в прежних цивилизациях, прогресс человечества подчиняется неоспоримому закону вечного возвращения. Вопреки всему Истина в конце концов одержит верх, хотя приближаемся мы к ней медленно, с трудом, извилистыми путями. Рано или поздно здравый смысл и простота одолеют предрассудки и пустые разглагольствования, «ибо, — как учит Писание, — нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано» (Матф. 10:26).

Не следует, однако, думать, что традиционная наука, различные части которой Фулканелли собрал воедино, излагается в настоящем труде в общедоступной форме. Автор вовсе не стремился к этому, и просчитается тот, кто надеется познать тайное учение путём простого прочтения. «Наши книги не для всех, — не раз повторяли старые Мастера, — хотя прочесть их мы предлагаем каждому». Чтобы усвоить основы науки, которая никогда не переставала быть эзотерической, необходимо приложить немалые усилия. Поэтому Философы и утаили её начала от непосвящённых, скрыли древнее знание за завесой слов и аллегорий.

Невежда не простит алхимикам их верности суровой дисциплине и законам, которым те добровольно следовали. Не избежит, я знаю, подобного упрёка и мой учитель. Но ему прежде всего приходилось выполнять божественную волю, подательницу света и откровения. К тому же он должен был подчиняться общему правилу Философов, которое требует от посвящённых неукоснительно соблюдать тайну.

В эпоху античности, и особенно в Египте, это изначальное требование относилось ко всем наукам и техническим видам искусства. Художники по эмали и стеклу, золотых и серебряных дел мастера, мастера по керамике и литью трудились в храмах. Рабочий персонал цехов и лабораторий был частью сакральной касты и по существу состоял в ведении жрецов. Начиная со средних веков и по XIX в. история пестрит многочисленными примерами подобных организаций, будь то рыцарство (Chevalerie), монастырские ордена, франкмасонство, цеховые корпорации, компаньонам:. Эти многочисленные ассоциации, ревниво хранившие тайны своей науки или своего ремесла, всегда носили мистический или символический характер, в них соблюдались принятые издревле обычаи и практиковалась религиозная мораль. Известно, например, каким большим уважением в глазах монархов и князей пользовались художники-витражисты и как те препятствовали разглашению тайн, связанных с благородным искусством работы по стеклу.

Эти строгие правила имеют глубокий смысл, и их причина, на наш взгляд, проста: привилегия владеть знаниями должна принадлежать узкому кругу людей. Когда знания становятся общедоступными, когда они распространяются без разбора и массы слепо пользуются ими, самые прекрасные открытия приносят больше вреда, чем пользы. Природа человека влечёт его к злу. То, что могло бы принести ему благо, чаще всего обращается в свою противоположность и в конечном итоге становится орудием его падения. Современные способы ведения войны, увы — самое разительное и самое печальное свидетельство пагубного состояния человеческого ума. Homo homini lupus [2] *.

Несправедливо перед лицом столь серьёзных опасностей порочить память наших великих предков незаслуженной укоризной за то, что они изъяснялись излишне замысловато. Надо ли их осуждать всем скопом и презирать за частые недомолвки? Философы поступают мудро, обходя свои труды молчанием и облекая свои откровения в притчи. Уважая общественные установления, они никому не наносят вреда и обеспечивают своё собственное спасение.

Позволю себе рассказать по этому поводу одну историю.

Почитатель Фулканелли, беседуя как-то раз с одним из наших знаменитых химиков, поинтересовался мнением последнего о трансмутации.

— В принципе, думаю, это возможно, — ответил учёный, — хотя сомневаюсь, что процесс осуществим практически.

— А если надёжный свидетель удостоверит, что видел превращение металлов своими глазами, и предъявит неопровержимые доказательства, — возразил его оппонент, — что бы вы сказали тогда?

— Я бы сказал, — заявил химик, — что такого человека следует безжалостно предать суду и наказать как опасного преступника.

После таких слов отнюдь не лишними представляются осторожность, крайняя сдержанность и полное соблюдение тайны. Кто после этого осудит Адептов за своеобразный стиль их творений? И кто возьмёт на себя смелость бросить первый камень в автора этой книги?

Не следует, однако, делать вывод, что из-за запрета ясно выражать мысли в трудах герметических философов ничего нельзя почерпнуть. Как раз наоборот, достаточно обладать малой толикой проницательности, чтобы верно их прочесть и понять основное.

В ряду древних и современных авторов Фулканелли, без сомнения, один из самых убедительных и искренних. Он строит герметическую теорию на прочном основании, подтверждаёт её очевидными, опирающимися на аналогию, фактами и излагает её просто и внятно. Ход рассуждений Фулканелли так ясен и чёток, что читателю не надо прилагать больших усилий для усвоения основ нашего искусства. У него даже появится возможность приобрести немалое количество полезных сведений, с которыми он будет в состоянии приступить к Великому Деланию, перейдя таким образом от собственно спекулятивных знаний к их практическому воплощению.

И тут он столкнётся с первыми трудностями, с многочисленными и непреодолимыми, на первый взгляд, препятствиями. Каждый ищущий встречает на своём пути эти камни преткновения, межевые столбы, о которые я сам не раз расшибал себе лоб. Ещё в большей степени хранит о них неизгладимые воспоминания мой учитель. Как и Василий Валентин, от которого он на самом деле и получил посвящение, он более тридцати лет безуспешно искал верное решение!

 

I. Музей в Клюни (Сона-и-Луара). Капитель XII в.

Звон, знаменующий конец временного цикла, предвещает бедствия многочисленным племенам и народам, которые будут жить в последние годы железного века.

 

Из милосердия к своим труждающимся братьям, дабы помочь им преодолеть преграды на их пути, Фулканелли больше, чем кто-либо, уделил внимание практической стороне дела. Его метод не такой, как у его предшественников; Фулканелли подробно описывает все операции Делания, разделив их на несколько частей. Он начинает рассмотрение той или иной стадии процесса в одной главе, продолжает в другой и заканчивает в третьей. Подобное дробление, превращающее Магистерий в своеобразный философский пасьянс, не отпугнёт сведущего исследователя, но быстро отвадит невежд, неспособных сориентироваться в этом лабиринте и установить необходимый порядок действий.

Такова главная польза от труда, который Фулканелли представляет на суд просвещённого читателя, призванного составить себе понятие о нём с учётом значимости и самобытности этой работы и, по возможности, оценить его по заслугам.

Наконец, было бы справедливо сказать несколько слов о замечательных, незаурядных рисунках Жюльена Шампаня. Прекрасный художник, он заслуживает самых восторженных похвал. Пользуюсь также случаем выразить особую признательность издателю, Жану Шемиту, чей строгий вкус и общепризнанная компетентность столь мастерски способствовали материальному воплощению Философских обителей.

Эжен Канселье,

F. С. Н.

Апрель 1929 г.

КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ

Философские обители, новое предисловие к которым мы имеем честь предложить читателю, не должны были оказаться последней книгой Фулканелли. Завершая алхимическую трилогию ни с чем не сравнимой научной ценности, автор написал часть под названием Finis Gloriae Mundi (Конец Славы Мирской). К тому времени наш старый Мастер уже шесть лет как получил Философский Камень, который — об этом часто забывают — разделяется на Универсальный Эликсир и Порошок для трансмутации. Эти качества Камня делают Адепта обладателем тройного достояния — Ведения, Здравия, Богатства (Connaissance, Sante, Richesse), — благодаря которому его жизнь на земле становится сродни пребыванию в совершенном блаженстве библейского Рая. По-латыни Adeptus — тот, кто получит Дар Божий. Таинственное совмещение двух значений слова «Present» (1 — дар, подарок; 2 — настоящее) подчёркивает, что с этих пор Настоящее для него длится бесконечно. «Адептами называют себя в искусстве химии», Adepti dicuntur in arte chimica, уточняет Дюканж и приводит синоним «Мисты» (Mystœ), обозначающий, строго говоря, тех, кто достиг наивысшей степени посвящения (собственно έπόπται ).

«Ибо сей драгоценный предмет, — заявляет в своих Комментариях на Сокровище Сокровищ Анри де Линто, — включает в себя тайну Сотворения Мира, тайну величия Бога и его чудес. Будучи истинным солнцем, он выявляет своим светом вещи, дотоле скрытые во тьме».

Космополит говорит о зеркале, которое показал ему Нептун в саду Гесперид. В этом зеркале он увидел отверстое Естество. То же зеркало, без сомнения, представлено на одном из любопытнейших герметических рисунков, украшающих ризницу церкви в Симьезе. Латинское изречение на рисунке говорит про след от дыхания на зеркале.

 

FLATUS IRRITUS ODIT

От напрасного дыхания оно тускнеет

Разумеется, Зерцало Мудрости не имеет никакого отношения к зеркалу, отражающему видимые образы, будь последнее из металла, как в Древнем Египте, или из обсидиана, как в Риме Цезарей, равно как и к кристально чистой поверхности озёр, куда смотрелись на заре веков, и к сверкающему амальгамированному зеркалу наших дней. Именно простое зеркало, однако в виде выпуклой покатой линзы держит в руках двуликое Благоразумие — охранительница гробницы Франциска II в соборе св. Петра в Нанте наряду со своими тремя компаньонками — Справедливостью, Силой и Умеренностью. В настоящей книге эти четыре великолепные статуи, выполненные в первое пятилетие XVI в., воспроизведены по подкрашенным гуашью карандашным рисункам нашего покойного друга Жюльена Шампаня, почившего 26 августа ровно двадцать пять лет назад. Жюльен Шампань был учеником Жана-Леона Жерома, как и наш общий друг, бедняга Мариано Анкон, возвышенной души художник — такие были лишь в античные времена, — умерший от нищеты в 1943 г. среди сотен своих полотен, загромоздивших небольшое жилище на улице Шапель в Сен-Уене, вскоре уничтоженное во время ужасной бомбардировки.

После прочтения предупредительной надписи над эмблемой во францисканском монастыре у нас создаётся впечатление, что прекрасное, несмотря на тяжёлый старческий затылок, создание, затаив дыхание, созерцает какую-то необычную сцену, предстоящую его взору.

«В царстве Серы, — утверждаёт Космополит, — есть Зерцало, в коем видно всё Мироздание. Кто в него заглянет, может овладеть тремя аспектами Мудрости всего мира и стать сведущим в трёх Царствах, как Аристотель, Авиценна и многие другие, подобно остальным Учителям, узревшие в этом зерцале, как создавался мир» ( О Сере, Coloniœ, 1616, р. 65).

 

«

 

Двойная тайна рождения и смерти, непостижимая для мудрецов «века сего», тайна сотворения Мира и его трагического конца из-за безмерной людской алчности и гордыни — эти отнюдь не маловажные знания зримо явлены Адепту в Зерцале Искусства. Драгоценная сверкающая ртуть, отражающая в слегка выпуклой ванне блики на шариках с крестом, представлена на посвятительных виньетках, переведённых в прелестные забавные рисунки, которые Филипп де Маллери с присущим ему изяществом сделал для книжечки риторов коллежа иезуитов в Антверпене. Так мы расшифровываем и переводим буквенные обозначение RR.C.S.I.A. (Rhetoribus Collegii Societatis Iesu Antverpiæ) рядом с заголовком:

«Typus Mundi, in quo eius Calamitates et Pericula nec non Divini, humanique Amoris Antipathia emblematicè proponuntur» (Образ Мира, в котором символически явлены невзгоды и опасности нашей жизни, а также несовместимость Любви Божественной и человеческой).

Первое изображение недвусмысленно указывает на основной, если не единственный источник всех людских бед. Об этом говорит и латинская надпись, где в скобках её автор прибегает к фонетической кабале:

Totus mundus in maligno (mail ligno) positus est; основание мира — дьявол (Древо Зла).

Тут появляется Древо Познания Добра и Зла, древо книги Бытия, плоды с которого Адаму запретил вкушать Создатель, давший понять, что непослушание неизбежно приведёт к пагубным последствиям:

« Ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрёшь; in quocumque enim die comederis ex eo, morte morieris».

Нас не удивляет, что запретное райское дерево здесь — дуб (chêne), множество плодов его — малые миры (petits mondes), прикреплённые к веткам своими крестообразными черешками. Обвив ствол нижней частью своего змеевидного тела, совратительница Ева, вызывающе выпятившая мясистую грудь, кладёт одно из этих необычных яблок в правую руку обольщённого спутника.

Выискивать, к какой породе учёные Отцы Церкви причисляют древо, растущее посреди Сада Сладости, нет никакой надобности. В Тайне соборов Фулканелли достаточно подробно говорил об этом дубе, о его тесной символической связи с первоматерией алхимиков, повторять это излишне, не говоря уже об опасности затемнить или исказить мысль Адепта. Обратим лишь внимание на зайца за деревом на заднем плане картинки в Typus Mundi, грызущего редкую траву на лугу. Можно затем среди философских обителей, описанных Фулканелли, сослаться на украшенный камин Луи д'Эстиссака, судя по всему, ученика Франсуа Рабле, и поразмышлять об установленной нашим Учителем поразительной кабалистической связи между зайцем и «чешуйчатым, чёрным, твёрдым и сухим» сырьём для Великого Делания с учётом того, что линейное выражение выглядывающих в большом количестве из листвы шариков с крестом — часто встречающийся в древних трактатах графический символ. Тут прямое указание на Землю — речь идёт, как мы уже отмечали, об изначальном Хаосе алхимического Творения, сиречь макрокосмического Земного шара, входящего в число семи планет астрологического Неба.

Если перекрестье сверху переходит вниз, знак Земли превращается в знак Венеры, той самой Афродиты, о которой адепты, в частности, упоминают как о минеральном веществе — цели своих трудов. На пятом рисунке этого столь необычного Typus Mundi к Любви, вращающей на кожаном ремне вертикальную доску креста с земным шаром на конце, подступает Раздор. У него волосы и хлыст из змей, которые, извиваясь в злобе, норовят укусить:

 

TRANSIT ΕΡΩΣ IN ΕΡΙΣ

 

Нет ничего удивительного, что мы придаё такое значение небольшой и очень редкой книжице, которую высоко ценил сам Фулканелли. Пользуясь случаем, мы обращаем особое внимание людей любознательных на блестящую главу об уже упоминавшемся Луи д'Этиссаке, точнее, на прилагаемый к ней отрывок, устраняющий якобы неизбежное смешение алхимических представлений со спагирическими. В связи с этим стоит также упомянуть о соображениях Мастера относительно этого шара, «отражения и зеркала микрокосма», в главе о восхитительной усадьбе Саламандры в Лизьё, которая, к несчастью, была разрушена в 1944 г.

 

«

 

Скажем без обиняков: вещество, с которым работает алхимик, предстаёт перед нами так ясно, с такой очевидностью, что даже самый откровенный автор «возревнует» и обойдёт молчанием, скроет или исказит его название или, назвав это вещество, как бы самой природой предназначенное для Делания, впоследствии открестится от своих же слов.

Алхимик должен телесно и душевно сочетаться с этой Девой нерасторжимым совершенным браком, возвратившись вместе с ней к первоначальному андрогинату и невинности:

« И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились; Erat autem uterque nudus, Adam scilicet & uxor ejus: & non erubescebant».

Художник получает многое, если не всё от этого радикального единства, тайной гармонии, духовной и физической, с полученным по всем правилам веществом, которое подвигает его на проведение реакций и направляет его на поиски, когда он, точно рыцарь из средневековых романов, служит своей Даме, подвергаясь ради неё ужасным опасностям. Высочайшая страсть, одновременно магическая и естественная, о которой неофиту небезынтересно справиться у графа де Габалиса — делая, разумеется, поправку на известные преувеличения, — дабы возвратить своей подруге по плоти причитающуюся той немалую долю, о чём говорят рисунки Mutus Liber:

«Подумайте о женщинах, чьи недолговечные прелести вянут на глазах, сменяясь ужасными морщинами: Мудрецы могут даровать им неувядаемую красоту и бессмертие. Вообразите себе любовь и признательность сих незримых любовниц, представьте себе тот пыл, с которым они стремятся завоевать расположение сострадательного Философа, способного их обессмертить.

Отрекитесь от пустых, и пресных наслаждений, которые вам могут даровать женщины; самая прекрасная из них показалась бы уродиной в сравнении с самой невзрачной сильфидой; вы никогда не почувствовали бы ни малейшего пресыщения, проводя ночь в её нежных объятиях. О несчастные невежды, откуда вам знать, что такое философическое сладострастие!»

Отходя от собственно каббалистической сферы, где он представил Саламандру прекраснейшей из женщин, состоящей из мирового огня, «первопричины всех природных явлений», и обитающей в эмпирее, аббат Монфокон де Виллар излагает затем способ подчинить себе это стихийное создание с помощью философской колбы (matras philosophique)[3]*, либо глядя снаружи на её сильно выпуклое днище, либо созерцая изнутри тайну её вогнутой округлости:

«Нужно очистить и подвергнуть возгонке элемент огня, таящийся в вас самих, и таким образом подтянуть и настроить соответствующую космическую струну. Для этого стоит лишь сосредоточить мировой огонь в вогнутых зеркалах, помещённых внутрь стеклянного шара; этот секрет, который древние свято хранили от непосвящённых, был заново открыт божественным Теофрастом. В этом шаре образуется пыль, которая, сама собой очистившись от примесей других элементов и будучи соответственным образом обработана, через малое время обретает чудесную способность подвергать возгонке таящийся в вас самих огонь и, фигурально выражаясь, наделять вас огненной природой» [4] *.

Тут напрашивается параллель между этим отрывком из Бесед о тайных науках графа Габалиса и фрагментом из книги Иной мир, или Государства и Империи Луны, где Сирано Бержерак (de Cyrano Bergerac [5] *) рассказывает о своём демоне-хранителе, нёсшем два огненных шара, а все кругом удивлялись, как он не обжигает пальцы.

«Эти неугасимые светочи, — пишет он, — послужат вам лучше, чем ваши стеклянные шары. Это солнечные лучи, которые я очистил от жара, иначе губительные свойства этого огня повредили бы вашим глазам, ослепляя их. Я закрепил свет и заключил его в эти прозрачные бокалы, которые я держу в руках. Это не должно вас удивлять, так как для меня, родившегося на Солнце, сгущать его лучи, которые являются пылью того мира, представляет не более труда, чем для вас собрать пыль или атомы, которые не что иное, как превращенная в порошок земля вашего мира» [6] *.

Как поразительно сходны судьбы двух этих авторов, умерших трагически и скоропостижно: один погиб в тридцать пять лет от страшной раны — брошенный из окна обрубок бревна пробил ему голову, другого в тридцать восемь убили на Лионской дороге!

Адепт, то есть, как мы ранее отмечали, человек, владеющий Философским Камнем — единственный, кто может предвидеть обстоятельства, способные представить угрозу его жизни: болезни, несчастные случаи и прежде всего — преступное насилие над собой Философ же, которому не удалось осуществить Великое Делание — как бы близко он ни подошёл к цели, далее если он по ходу дела получил одно или несколько ценных промежуточных веществ с целебными свойствами, — не в состоянии проникать в будущее, как, впрочем, и в прошлое.

 

«

 

Наш учитель Фулканелли вправе гордиться тем, что он первый открыл истинную значимость личности Сирано Бержерака. На основании конкретных, убедительных и веских доводов Фулканелли представил его выдающимся герметическим философом, без колебаний уготовив ему первое место среди герметических философов нового времени. Это вытекает, согласно Философским обителям, из трёх важных отрывков, связанных с Гримуаром из Дампьер-сюр-Бутон, в частности, из комментариев Фулканелли касательно ожесточённой схватки Рыбы-прилипалы (Remore) и Саламандры, описанной Сирано, вместе с неким стариком присутствовавшим при единоборстве. Это схватка эзотерическая, она подтверждаёт реальность плодоносящей короны, которая украшает один из кессонов на сводах верхней галереи. Корону обрамляет надпись:

 

NEMO ACCIPIT QUI NON LEGITIME CERTAVERIT

Получит её лишь тот, кто сражается по правилам

 

Даже не будь этого фрагмента и фрагмента о Фениксе в Истории птиц, существует сотня других, ясно обнаруживающих алхимическую сущность Иного мира, в частности, то место, где повествуется об аппарате, уносящем нашего героя к Империи Солнца. Его основной деталью, мотором служит хрустальный сосуд многогранной формы, как у солнечных часов во дворце Холируд в Эдинбурге, странном шотландском здании, о котором говорится в последней главе Философских обителей.

«Был сделан специальный сосуд в форме икосаэдра с несколькими углами, так чтобы каждая грань была выпукло-вогнутой и мой шар действовал как зажигательное стекло».

Это как нельзя лучше согласуется с текстом Фулканелли, где он говорит, что символический икосаэдр — это неизвестный кристалл, витриол Философов, что он дух и воплощённый огонь, который, как мы видели ранее, не обжигает рук, что следует также из слов Бержерака, видевшего в этом небесном элементе как бы распылённый дух:

«...неудивительно, что, приблизившись к Солнцу, я не сгорел, ведь сжигает не огонь, а соединённое с ним вещество, солнечный же огонь не смешивался ни с каким веществом».

Насколько Савиньён де Сирано в этом новом освещении не похож: на изменчивый и причудливый образ, внедрённый литературой в сознание большинства людей, опираясь на ложную молву о Сирано, возникшую из-за крайностей его пылкой и скоротечной юности.

Фулканелли разделил эти два облика одного человека, использовав с этой целью, как увидит читатель, для учёного автора книги Иной мир, единственно достойного бессмертной славы, написание фамилии, призванное совместить официальные данные книги записей о крещении и фантазию парижского дворянина, более богатого духовно, нежели материально. Идея превосходная, мы ей тоже последовали, избрав из нескольких вариантов, принятых самим нашим героем, форму Сирано Бержерак. Частичка «де» слишком напоминала о говорливом бретёре и мечтательном галанте — известном персонаже трагикомедии Эдмона Ростана. И какое в конечном итоге имеет значение, что Философ сообщает противоречивые сведения о своём социальном статусе в тот или иной период — Фулканелли не проявлял к этому никакого интереса, тем более оправданно, что, став Адептом, Бержерак всё равно стал выше его!

В заключение, вслед за Яфетом несчастного Скаррона, не имевшего, впрочем, ничего против Савиньёна, повторим его в какой-то степени жестокие слова:

...Дом Запата Паскаль

Иль Паскаль Запата, чего нам спорить ради,

Спереди у нас Паскаль или Паскаль сзади!

 

«

 

Читатель, без сомнения, заметит, что Философские обители открывает Саламандра на фронтисписе, а завершают в качестве своеобразного эпилога эдинбургские Солнечные часы. Эти два символа выражает один и тот же предмет, углублённый анализ которого, рассеянный по всей книге, неопровержимо свидетельствует об огромном труде, потраченном нашим Мастером на своё открытие, о невиданных усилиях, потребовавшихся для проведения полного объёма подготовительных работ.

У нас и в мыслях нет дополнять сведения, которыми Фулканелли так щедро уснастил страницы своей книги, использовав свои исключительно богатые знания и приобретённую в результате тщательного изучения древних авторов осведомлённость в герметической риторике, исключающую опасность разглашения тайны. Но нам посчастливилось долгое время быть восторженным свидетелем неутомимых трудов нашего Учителя у печи, и мы поделимся кое-какими воспоминаниями, которые, надеемся, будут должным образом оценены приверженцами (amateurs) нашей науки.

Мы не думаем также, что поступаем опрометчиво, приводя здесь слова самого Фулканелли о том, что он более двадцати лет потратил на поиски Золота Мудрецов (Or des Sages), которое всё это время было у него под рукой. Это откровенное, смиренное и чуть ли не покаянное признание нас на первых порах смутило. Однако пример Фулканелли не составлял исключения. Наксагор, чью Разоблачённую алхимию мы с Учителем читали в очень точном рукописном переводе XVIII в., после тридцатилетних поисков таинственного вещества, которое он каждый день держал в руках, в сердцах восклицает:

«О великий Боже, в каком ослеплении ты держишь нас, пока в бесконечном своём милосердии не убедишься, что Делание нас не погубит!»

Мастер, склонив к моему плечу благородное строгое лицо, обрамлённое длинными седыми волосами, прокомментировал это так:

— Философское золото, полное всяческих примесей, окутанное густой тьмой, сопряжённое с печалью и скорбью, есть, тем не менее, единственная и истинная первоматерия (premiere matiere, prima materia) Делания, подобно тому как единственной и истинной первой материей (matiere premiere, materia prima) является ртуть, порождающая невидимое и всеми пренебрегаемое золото. Это важное различие, на которое обычно не обращают внимания. Оно значительно облегчает понимание текстов и позволяет обойти первые трудности на нашем пути.

Беседа продолжалась, зачастую в качестве свидетелей под неяркий свет большой керосиновой лампы призывались книги из шкафа.

— Продукт водной коагуляции с самого начала предстаёт в таком виде, что его нередко тут же выбрасывают, не утруждая себя даже самым поверхностным его исследованием.

Объясняя мрачную сцену, иллюстрирующую четвёртый ключ Василия Валентина [7] * (издания «Minuit»), мы уже говорили об этом веществе, символически обозначаемом «навозом». Оно хорошо знакомо химикам, даже если они считают его никуда не годным остатком. Что-либо полезное извлечь из него, кроме как нашим способом, трудно, поэтому данный осадок не включают даже в разряд побочных продуктов. А между тем именно это вещество, по видимости нечистое, Философы называют слюной дракона (bave du dragon) и утверждают, что оно хоть и неблагородное, но очень ценное. Чёрное с трупным запахом, оно поднимается со дна герметического моря и распространяется по поверхности в виде схожей с гноем смрадной, пузырчатой пены, которую с такой радостью собирают алхимик и его жена из Mutus Liber. Они вычерпывают ковшом жирную бурду, покрывающую раствор. К этой бурде Фулканелли возвращается в главе Лесной житель своих Философских обителей. По существу, персонажи с картинки осуществляют на практике совет Мастера Арнольда из Виллановы, данный в его Розарии (Чётках) Философов:

«Собери чёрное вещество с поверхности, это масло — истинный признак растворения. Растворённое вещество, как и золото, поднимается вверх, где его отделяют от низших веществ. При этом обращайся с ним осторожно, чтобы оно не испарилось» (Lugduni, 1586, р. 17).

— Это и есть наш навоз, — подтвердил Учитель, — наш навоз, который Философы называют чёрной серой, природной серой, темницей для золота, гробницей короля, а также латунью, вороном, Сатурном, Венерой, медью, бронзой и т.д., и которому они приписывают очень важные и исключительно редкие свойства. Они по праву считают его самым стоящим подарком Создателя и утверждают, что без откровения свыше никак нельзя признать в этом отвратительном, отталкивающем на вид месиве Божий Дар, превращающий простого алхимика в Мудреца, а Философа — в искусного Адепта.

К примеру, Иреней Филалет уподобляет его золоту, так его и называя в главе XVIII, параграфе III, своего Introitus, заключал Фулканелли, выуживая ссылки из своей поразительной памяти. При этом его лицо озаряла добрая благожелательная улыбка, и он привычным жестом поднимал руку, на которой в этот вечер сверкало кольцо Бафомета [8] * из трансмутационного золота, перешедшее к нему от тамплиеров энбонского командорства в Бретани.

Мы действительно читаем на латыни у Николя Лангле-Дюфренуа (Жан-Мишель Фаустиус отмечает, что в данном случае был взят более совершенный список, с которого Открытый вход был переведён и напечатан в 1663 г.) в «Introitus Apertus ex Manuscripto perfection traductus et impressus Londini»:

«Наше золото нельзя купить за деньги и даже получить в обмен на корону или царство, ведь это Дар Божий. Мы и впрямь не можем владеть нашим совершенным золотом, по крайней мере в привычном смысле слова», а для нашего искусства надо, чтобы это было наше золото[9].

 

«

 

— Не просто так, — подчёркивал Фулканелли, — Мудрецы дали нашему драгоценному телу имена планет Сатурна и Венеры.

«Счастлив тот, — восклицает Филалет, — кто может приветствовать эту неспешную (tardambulonem) планету. Моли Бога, брат, чтобы сподобиться такой благодати, потому что это зависит не от идущего и того менее от алчущего, но единственно от Отца Светов».

Что же касается Венеры, то к ней прибегают лишь для того, чтобы по аналогии указать, каким образом Сера появляется на свет. Читатель вместе с Фулканелли увидит, что этот философский реагент рождаётся из герметического моря и при сильном перемешивании воды образуется в виде пены (écume), которая поднимается наверх, густеет и плавает по поверхности. И поймёт, сколь серьёзна будет ошибка, если за меркуриальную материю он примет свинец, а за источник серы — медь.

Но какой минеральный активатор, одинарный или двойной, вызывает гниение Ртути, в результате чего образуется чёрная Сера, жидкая, вязкая, с металлическим отливом, как у воронова крыла (plumage du corbeau ), так что она даже получила имя чёрной птицы (volatile noir), которую латиняне называли Phœbeius ales, птицей Аполлона (oiseau d’Apollon), что наводит на мысль о тёмном солнце (soleil obscur), о летучем золоте (or volatil)? Какой химический катализатор был предметом наших частых бесед с Мастером?

Думается, сейчас самое время ещё раз рассмотреть и обсудить с пользой для наших зашедших в тупик братьев связанные с этой проблемой соображения, высказанные Фулканелли на страницах его второй работы.

Среди солей, которые могут способствовать возникновению тайного философского огня (feu secret et philosophique), важное, судя по всему, место занимает селитра. Во всяком случае, такой вывод вытекает из этимологии этого слова, ведь греческое νίτρον — нитрон, означающее нитрат калия (собственно nitre — селитра), происходит от νίπτω — niptô или νίξω — nizô — промывать (laver); между тем Философы рекомендуют промывать огнём (laver avec le feu). Всякая их очистка, всякая возгонка — по существу огненная промывка или отмывание, как пишет Николай Фламель. При контакте с расплавами селитра плавится сама и частично превращается в карбонат калия или ощелочивается. Карбонат раньше называли тартратом (sel de tartre — татарская, тартарская соль), по-гречески это звучит τρύξ — trux со значением винный отстой (lie de vin), отходы, остаток. Корень здесь τρύγω — trugô — осушать (dessécher), сушить, что указывает на действие огня. Это слово, кроме того, наводит на мысль об обиходном французском слове truc (трюк), означающем некий скрытый приём (precédé caché), сопряжённый с ловкостью или хитроумием. Относительно Делания этот трюк состоит в применении тартрата, образовавшегося при воздействии селитры, который рассматривается как сущность тайного огня или как одно из его составляющих, упоминания о чём столь упорно избегают в своих трудах алхимики.

Согласно аббату Эспаньолю (Происхождение французского языка) слово truc происходит от τρύχω — trukhô — ударять (frapper) и фокус (tour de passe-passe). Но τρύχω означает прежде всего истирать (user par le frottement), изнурять (épuiser), утомлять (fatiguer), терзать (harceler), мучить (tourmenter). Эти значения обусловливают выбор тайного огня, определяя способ его использования и воздействия на философскую материю. Огонь именно терзает — высушивает, прокаливает, выжигает — материю.

Теперь несколько замечаний относительно соли, которая при плавлении приобретает вязкую консистенцию, способную, в частности, акцентировать цвет, даже, казалось бы, самый мимолётный. Цвет — видимое проявление тайной серы (soufre secret), и по нему Мастер определяет природу своих тинктур. Среди последних важное место в многоцветной гамме Великого Делания занимает универсальный дух. Этот spiritus mundi[10]* при растворении в кристалле Философов образует тот самый изумруд, который в момент падения Люцифера выпал из его лба. Из этого изумруда впоследствии была высечена Чаша Грааль. Этот герметический драгоценный камень часто украшает перстень с печатью (anneau de Peau d’Ane), например, у папы-алхимика Иоанна XXII в гробу на рисованных вутах монастырской часовни в Симьезе. Над перстнем с изумрудом красуется хвалебная надпись на итальянском языке:

 

NE LA TERRA NE IL CIELO VIST HA PIU BELLA

Ни земля, ни небо не видели камня более прекрасного

 

«

 

Затронув вопрос о солевой добавке, мы приступили к другой очень важной проблеме — проблеме сублимации, которую досконально разобрал Сетон (Космополит). Он даже разработал химическую модель великого бурления в последние времена. Приводимый нами отрывок из De Sulphure шотландского Адепта подтверждает теорию Фулканелли о двух катастрофах, которые должны будут покарать и очистить Землю, не истребляя полностью её обитателей:

«Таким образом Творец мира как бы проводит дистилляцию, и в его руке перегонный куб, по примеру которого созданы все подобные аппараты Философов. Представление о них Философам внушил сам Всевышний, который, когда будет на то его святая воля, может погасить главный огонь или вовсе разбить сосуд. И тогда наступит конец всего. Но доброта Господа возьмёт верх, в некий день Он восстанет в силах и возжёт наичистейший огонь на небесной тверди над небесными водами — главный огонь (feu central) возгорится от него ещё сильнее прежнего, все воды паром поднимутся в воздух и земля прокалится добела; истребив всё нечистое, огонь вернёт очищенной земле принявшие более тонкую природу ранее улетучившиеся воды. Таким способом (если нам позволено будет пофилософствовать на эту тему) Бог сотворит мир не в пример более благородный».

Вспомним слова Иоанна Крестителя, ясно указующие на два широкомасштабные очистительные процесса (наброски из полупустой папки, оставшиеся от важного труда, сокрытого от нас Фулканелли, свидетельствуют в конце Философских обителей о том, как высокая вероятность этих страшных событий сначала привлекла Философа, а затем замкнула уста Адепту):

«Я крещу вас в воде в покаяние, но Идущий за мной сильнее меня, я не достоин понести обувь Его; Он будет крестить вас Духом Святым и огнём» (Матф. 3:2).

Не кроется ли здесь учение о хилиазме; загадочное схематическое изложение учения, воспроизведённое нами в Двух алхимических жилищах, оставили среди других надписей на стенах Шинонского донжона тамплиеры. Хранители этого знания были герметические Философы, не последний среди которых Жан Лальман — автор барельефов в своём очаровательном особняке (hôtel) в Бурже [11]. В домашней часовне этого архитектурного шедевра раннего Ренессанса в одном из квадратов потолка показана армиллярная сфера как бы в длинных языках пламени, поднимающихся из своеобразного огромного очага. Над этим изображением широкая, изящно развёрнутая лента, указующая, хотя и без надписи, прежде всего на скрытый смысл картины. Это дало повод Фулканелли перед тщательным разбором сакрального смысла скульптур в Дампьер-сюр-Бутонн порассуждать со знанием дела о значении филактерии.

Огонь, охвативший Птолемеев шар снизу, представляется нам одновременно и небесным, и магнетическим, так как при видимом отсутствии топлива он распространяется из некоей невидимой точки внешнего Мира.

С обеих сторон от огня — пухлые крылатые младенцы, носители принципа правосудия, как и справа — один из ангелов Апокалипсиса, трубящий в трубу, раздувая щёки. Маленькие Эроты воплощают также жизнетворное начало, однако их не знающий промаха лук с оборванной тетивой, как бы перечёркнутый филактерией в соседнем кессоне, свидетельствует, что на какое-то время они будут отстранены от исполнения своих верховных функций.

Подобным же образом библейский Бог ломает лук народу Израиля, подвергает народ наказанию (conteram arcum Israël).

Из оставшихся записок Мастера — не из числа бумаг, касающихся сугубо алхимической области и использованных полностью, как мы писали ещё более двадцати лет назад, — мы узнали, что в Северном полушарии будет пожар, а в Южном — наводнение. Мы бы не догадались, что Жан Лальман показал нам именно Южный полюс во власти мирового пожара, если бы не знали, что он хотел представить в образах кабалистический смысл соответствующего слова. Суть тут не в самом двойном катаклизме, как можно было бы подумать, а в его причине — ужасном землетрясении. Французское слово bouleversement (потрясение, сотрясение) буквально означает versement de la boule (опрокидывание, перевёртывание шара), то есть перевёртывание двух концов оси, или полюсов, которые внезапно меняются местами.

В двух следующих кессонах Адепт выразил алхимическую и циклическую связь двух противоборствующих элементов, участвующих в одном и том же процессе. Это ещё один ангелочек, столь же упитанный, как и предыдущие, который держит в центре сверкающего как солнце очага раковину святого Иакова — священное вместилище алхимической воды; и затем прикреплённое под лентой кропило, из которого на языки пламени, зажжённые также без какого бы то ни было топлива, падают крупные капли.

Огонь Адепт из Буржа изобразил как истинный Посвящённый, знающий всё о судьбах Мира. Более натуралистично сверхъестественная сущность огня представлена на одном современном плакате Управления электрохозяйства Франции. Мы сочли возможным сделать это замечание, хотя кому-то оно, вероятно, покажется надуманным и неуместным. Этот странный, в изобилии уснащающий стены призыв к бережливости не соответствует своей предполагаемой роли, сомнителен они с чисто рекламной точки зрения, однако плакат поражает своей суровой философской мощью. Искрящаяся голубая влага, хлынувшая из космических глубин — с верхнего края цветного изображения, осветив киммерийские сумерки межзвёздных пространств, спускается и достигает северной части Земного шара в самом низу композиции.

Хотя тут нет водной массы, омывающей Южное полушарие, общая картина впечатляет даже больше, чем обелиск в Даммартен-су-Тижо, со всей присущей ему символикой воспроизведённый на рисунке Жюльена Шампаня, — один из самых веских доводов, заимствованных Фулканелли из области пластических искусств в поддержку своего тезиса. Как и обещали, мы написали несколько строк на эту тему — предмет человеческих тревог и надежд. Мы их подкрепим теперь изречением, которое находим под вторым рисунком уже упоминавшегося Typus Mundi; в этом изречении указывается на оберегаемый плод с Древа Познания как на единственную причину самых тяжких человеческих страданий в том случае, когда плод срывают, игнорируя вечные законы Философии. Результат — скорбное событие, когда два мировых бедствия одновременно обрушиваются на Землю и опустошают по отдельности каждую её половину: «Так созрело для повальной беды единственное в своём роде яблоко».

SIC MALUM CREVIT UNICUM IN OMNE MALUM

Эжен Канселье

Савиньи, февраль 1958 г.

 


К ТРЕТЬЕМУ ИЗДАНИЮ

Всё это происходило с ними как образы; а описано в наставлении нам, достигшим последних веков.

(I Кор., 10:2)

 

Нæс autem omnia in figura contingebant illis: scripta sunt autem ad correptionem nostram, in quos fines sæculorum devenerunt.

(Sancti Pauli Corinthiis

Epistola Prima, chap. X, V. II)

 

Под философской обителью Фулканелли понимал всякое символическое вместилище герметической Истины, независимо от его природы и размеров. Например, крохотную изящную вещицу в витрине, живописную деталь на листе или картине, архитектурный памятник или какую-либо его часть, развалины, жилище, замок или церковь, взятые во всей их целостности.

Составляя единство с Тайной соборов, Философские обители нуждались, тем не менее, уже не в рисунках Жюльена Шампаня, а в фотографиях самих изначальных образцов. Среди последних многие, увы, в большей или меньшей степени разрушены, другие — что ещё хуже — стёрты с лица земли союзническими бомбардировками, военной целесообразности которых не было никакой. Показательным примером столь удручающих событий служит уничтожение древней части Лизьё вместе с бесценной усадьбой. Правда, счастливо уцелела торговая базилика, особенно знаменитая своим куполом, гармонически сочетающаяся с привычной обстановкой больших парижских магазинов.

«

 

Для нас, работающих у печи сухим способом, самая скромная, но и самая великолепная философская обитель — Вифлеемская пещера, где Дева Мария родила божественное Дитя. Их подземное пристанище было глубоким, там никогда не бывало светло и царила темень, так как свет снаружи туда не проникал — lux non fuit unquam sed semper tenebræ, quia lumen diei penitus non habebat [12].

Именно там, по словам доминиканской мессы,

 

Ложесна Пречистой Regem regum

Произвели на свет Царя Царей. Intactœ profudit torus.

О дивная вещь! Res miranda.

 

Церковный обряд решительно на этом настаивает, сохранив для рождественского богослужения прекрасный гимн святого Амвросия. Его исполняют на заутрене, где под внешней оболочкой подчёркнутого реализма слушающий приобщается к редкой по ясности и прозрачности герметике:

 

Приходит искупитель языков, Veni redemptor gentium,

Рождаёт Дева дитя: Ostende partum Virginis:

Весь мир любуется, Miretur omne sœculum.

Такое рождение пристало Богу. Tails decet partus Deum.

 

Не от семени мужа, Non ex virili semine,

Но от таинственного духа Sed mystico spiramine

Воплотился Глагол Божий, Verbum Dei factum caro,

Расцвёл плод чрева. Fructusque ventris floruit.

 

Утроба Девы раздувается. Alvus tumescit Virginis

Оплот целомудрия противится. Claustra pudoris permanent,

Знамена добродетели колышатся, Vexilla virtutum micant,

Бог пребывает в храме. Versatur in templo Deus.

 

«

 

С учётом сказанного мы не сомневаемся, что Учитель причислил бы к философским обителям великолепную капитель романской базилики в Клюни (департамент Сона-и-Луара), в знаменитом монастыре, который, включая библиотеку, состоявшую из бесценнейших манускриптов, был большей частью разграблен ц опустошён кальвинистами в 1562 г., а затем полностью разрушен революционной солдатнёй в первый год Республики. В статуе, превосходному снимку которой мы обязаны чрезвычайной любезности г-на Же, фотографа музея Клюни — города, где царствуют искусство и история, — мы узнаём провозвестника близкого конца четвёртой эпохи, завершающей мировой цикл. Это молодой человек в длинной тунике, на плече у которого — посох с колокольчиками. Третий колокольчик — без языка — висит на ремне у плеча юноши. В правой руке юноша, конечно же, сжимал молоток, вот-вот должен был прозвучать ужасный звон, и тело молодого человека искривилось в жестокой судороге [I].

Что же тут удивительного, возразят мне — разве что столь дорогой романскому средневековью колокольчик, который представлен ещё на двух не менее замечательных капителях: церкви св. Магдалины в Везеле и собора св. Лазаря в Отене? Однако герметический смысл персонажа, изображённого на горельефе внутри овала, подтверждается латинской надписью на плоском выступающем эллипсе, окаймляющем фигуру. Надпись недвусмысленно показывает, что апокалиптический вестник предвещает гибель большей части людей:

 

SUPLEDIT QVAPTVS SIMVLANS IN CARMINE PLANCTVS[13]

Он ударяет, и это, согласно пророчеству, в четвёртый раз

Так предсказывали конец нашего железного века бенедиктинцы из Клюни, которых отделяло несколько веков от бедствий, сопровождавшихся внезапной гибелью расы медного века.

 

...Последний же был из железа,

Худшей руды, и в него ворвалось, нимало не медля,

Всё нечестивое. Стыд убежал, и правда, и верность,

И на их месте тотчас появились обманы, коварство;

Козни, насилье пришли и проклятая жажда наживы.[14]

 

При столь роковых обстоятельствах справедливость, которую Публий Овидий Назон воплотил в образе богини, дочери Юпитера и Фемиды, в начале золотого века спустившаяся на землю, теряет власть в че

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...