 |
Жилец в меблирашках читает декарта
|
|
|
|
На следующее утро фабиан пришел в контору усталый. да и голова у него трещала с похмелья. его коллега фишер, как всегда, начал свой рабочий день с завтрака.
— Как это вам удается всегда быть голодным? — спросил фабиан. — зарабатываете меньше меня. женаты. у вас счет в банке. а едите вы так много, что мне достаточно глянуть на ваш завтрак — и я уже сыт.
Фишер дожевал кусок.
— Это у нас семейное, — сказал он. — мы, фишеры, славимся своим аппетитом.
— Вашей семье надо памятник поставить, — прочувствованно сказал фабиан.
Фишер беспокойно ерзал на стуле.
— Покуда я не забыл, кунце нарисовал серию объявлений, к которым мы должны дать рифмованные двустишия. это по вашей части.
— Ваше доверие делает мне честь, — отвечал фабиан. — но я еще не покончил с заголовками к фотомонтажам. поэтому спокойненько займитесь этим сами, иначе на что же впредь будете завтракать вы и ваше почтенное семейство? — он посмотрел в окно, на табачную фабрику, и зевнул. небо было серое, как асфальт на велотреке. фишер расхаживал взад и вперед, всем своим видом выражая недовольство, и подыскивал рифмы.
Фабиан раскатал плакат, кнопками приколол его к стене, отошел в самый дальний угол комнаты и уставился на фотографию кельнского собора, рядом с которым художник поместил ничуть не уступающую ему по величине сигарету. фабиан бормотал про себя: «ничто не превзойдет… нет башен выше… выше сорта нет». он выполнял свой долг, хотя и не знал зачем.
Фишер не находил себе места и рифм тоже не находил. он завел разговор.
— Бертух говорит, будто бы опять предстоит сокращение.
— Вполне возможно, — откликнулся фабиан.
— А что вы станете делать, — спросил фишер, — если вас выставят за дверь?
|
|
|
— Вы думаете, я всю свою жизнь, со дня конфирмации, посвятил хорошей пропаганде плохих сигарет? если я вылечу отсюда, то найду себе какое-нибудь другое занятие. а уж лучше или хуже, мне это теперь довольно безразлично.
— Расскажите немного о себе, — попросил фишер.
— Во время инфляции я ведал биржевыми бумагами одного акционерного общества. дважды в день мне приходилось высчитывать реальную стоимость этих бумаг, чтобы люди знали, каков их капитал.
— А потом?
— Потом за некоторое количество валюты я купил зеленную лавку.
— Почему именно зеленную?
— Потому что мы голодали! на вывеске стояло: «доктор фабиан. всегда свежая зелень». рано утром, когда было еще совсем темно, я с шаткой ручной тележкой отправлялся на крытый рынок.
Фишер встал.
— Как! вы к тому же и доктор?
— Я получил эту степень в год, когда служил письмоводителем в дирекции ярмарки.
— И как же называлась ваша диссертация?
— Она называлась: «заикался ли генрих фон клейст?» сначала я хотел путем стилистических изысканий доказать, что у ганса сакса было плоскостопие. но изыскания слишком затянулись. однако хватит! займитесь-ка лучше поэтическим творчеством.
Он замолчал и принялся ходить взад и вперед по комнате. фишер искоса, с любопытством на него поглядывал. но возобновить разговор не решался. он со вздохом повернул свой вертящийся стул и углубился в свои записи. ему хотелось срифмовать «творить» и «курить», он расправил лежавшую перед ним бумагу и, отдавшись вдохновению, сощурил глаза.
Но тут раздался телефонный звонок. фишер поднял трубку.
— Да, слушаю вас, одну минуту, доктор фабиан сейчас подойдет. — и обращаясь к фабиану: — ваш друг лабуде.
Фабиан взял трубку.
— Привет, лабуде! как дела?
— С каких пор твои окурки величают тебя доктором?
— Я проболтался.
— Значит, поделом тебе. можешь ты сегодня ко мне зайти?
— Могу.
|
|
|
— Жду тебя в моей второй квартире. до свидания.
— До свидания, лабуде. — фабиан повесил трубку.
Фишер схватил его за рукав.
— Этот господин лабуде ваш друг. почему вы не называете его по имени?
— А у него нет имени. родители в свое время забыли дать ему имя, — отвечал фабиан.
— Вообще нет имени?
— Представьте себе, нет! он все хочет задним числом обзавестись таковым, но полиция ему не позволяет.
— Зачем вы меня дурачите! — обиженно воскликнул фишер.
Фабиан дружески похлопал его по плечу и сказал:
— Все-то вы замечаете! — затем он вновь посвятил себя кельнскому собору, написал несколько заголовков и понес их директору брейткопфу.
— Хорошо бы вам придумать какой-нибудь небольшой конкурс, — сказал директор. — ваш проспект для розничного торговца нам очень понравился.
Фабиан слегка поклонился.
— Нам нужно нечто новое, — продолжал директор, — конкурс или что-то в этом роде. но это не должно ничего стоить, понимаете? наблюдательный совет недавно потребовал сократить наполовину расходы по рекламе. что это может значить для вас, вы себе представляете? да? итак, мой юный друг, за работу! и поскорее приносите мне что-нибудь новенькое. но повторяю, как можно дешевле! всего хорошего!
Фабиан вышел.
Когда он под вечер вошел в свою комнату — восемьдесят марок в месяц, включая утренний кофе, плата за свет отдельно — то увидел на столе письмо от матери. принять ванну он не мог. вместо горячей воды шла холодная. он умылся, сменил белье, надел серый костюм, взял письмо и сел к окну. уличный шум барабанил по стеклу, как струи дождя. в третьем этаже кто-то упражнялся на рояле. по соседству чванный старик, советник финансового ведомства, кричал на свою жену. фабиан вскрыл конверт.
«Мой милый, дорогой мальчик!
Для начала хочу тебя успокоить: доктор сказал, что ничего страшного нет. просто не в порядке железы, у старых людей это часто случается. во всяком случае, обо мне не беспокойся. сперва я очень нервничала. но наш старый леман уж справится со своим делом. вчера я немножко погуляла в дворцовом парке. у лебедей вывелись птенцы. в парковом кафе дерут семьдесят пфеннигов за чашку кофе. какая наглость!
Слава богу, стирка уже позади! фрау хазе отказалась в последний момент. похоже, что у нее кровоизлияние. но мне даже полезно иногда постирать. завтра утром я отнесу на почту коробку. упакую и завяжу покрепче, чем в последний раз. в дороге всякое может случиться. киска сидит у меня на коленях, она только что съела кусок шейки, а теперь трется об меня и мешает писать. если ты опять, как на прошлой неделе, положишь в письмо деньги, я тебе уши надеру. у нас все есть, а деньги тебе самому нужны.
|
|
|
Неужели тебе и вправду доставляет удовольствие рекламировать сигареты? те рекламные листки, которые ты прислал, мне очень понравились. а фрау томас в ужас пришла, что ты занимаешься такой ерундой. но я сказала, что твоей вины тут нет. нынче, кто не хочет голодать, а кто же этого хочет, не может дожидаться, покуда на него с неба свалится хорошая работа. и потом я еще сказала, что это только временно.
Отец понемножку работает. кажется, у него что-то с позвоночником. его совсем скрючило. тетя марта принесла вчера из сада дюжину яиц. куры исправно несутся. она хорошая сестра. беда, что у нее вечные неприятности с мужем.
Милый мой мальчик, если бы тебе удалось опять выбраться домой! ты был здесь на пасху. как время-то бежит. один ребенок все равно что ни одного. я вижу тебя всего несколько дней в году. как бы мне хотелось сесть сейчас в поезд и приехать к тебе. до чего же хорошо было прежде! чуть ли не каждый вечер перед сном я рассматриваю фотографии и видовые открытки. помнишь ли ты еще, как мы брали рюкзаки и отправлялись в путь? а как-то раз вернулись домой с одним-единственным пфеннигом в кармане. стоит мне об этом вспомнить, меня смех разбирает.
Ну, до свидания, милый мой сынок. до рождества мы уж вряд ли увидимся. ты по-прежнему поздно ложишься спать? привет лабуде. хоть бы он за тобой присмотрел. как там твои девушки? береги себя. отец тебе кланяется. целую крепко.
Твоя мама».
Фабиан спрятал письмо и выглянул в окно. почему он сидит здесь, в чужой, богом забытой комнате у вдовы хольфельд, которой прежде не было нужды пускать жильцов? почему он не дома, у матери? что ищет он в этом городе, в этом обезумевшем каменном мешке? возможности писать дурацкие витиеватые стишки, чтобы человечество курило еще больше сигарет, чем раньше? дожидаться гибели европы можно и в родных стенах. а все оттого, что он вообразил, будто земной шар крутится только покуда он, фабиан, на него смотрит. смехотворная потребность соучастия! у других людей есть профессия, они продвигаются вперед, женятся, делают детей своим женам и верят, что все это имеет смысл. а он вынужден, причем по собственной воле, стоять под дверью, смотреть и время от времени впадать в отчаяние. у европы сейчас большая перемена. учителя ушли. расписания уроков как не бывало. старому континенту не перейти в следующий класс. следующего класса не существует!
|
|
|
В дверь постучали. его хозяйка, фрау хольфельд, вошла в комнату и сказала:
— Пардон, я думала, вас еще нет дома. — она подошла ближе. — вы слыхали вчера ночью, какой скандал учинил господин трегер? он опять привел наверх каких-то девиц. посмотрели бы вы на его диван! если это повторится, я вышвырну его вон. что могла подумать новая жиличка!
— Если она еще верит в аистов, тут уж ничего не попишешь!
— Но, господин фабиан, моя квартира не притон.
— Видите ли, сударыня, общеизвестно, что в определенном возрасте у людей пробуждаются желания, приходящие в противоречие с моральными устоями некоторых квартирных хозяек.
Фрау хольфельд вышла из терпения.
— Но ведь он привел по меньшей мере двух девиц!
— Сударыня, господин трегер развратник. вам следовало бы довести до его сведения, что он имеет право приглашать к себе на ночь максимум одну даму. коль скоро он с этим не посчитается, мы предложим полиции нравов его кастрировать.
— Приходится идти в ногу со временем, — не без гордости произнесла фрау хольфельд и придвинулась еще ближе. — нравы в корне изменились. надо приспосабливаться. я многое понимаю. я ведь в конце концов не так еще стара.
Она стояла к нему вплотную. он не видел ее, но, вероятно, ее грудь, никем не оцененная грудь, вздымалась от волнения. час от часу не легче. неужто она и вправду никого не может найти себе? не исключено, что по ночам, стоя босиком под дверью городского коммивояжера трегера, она сквозь замочную скважину принимала парад его оргий. и медленно сходила с ума. иногда она так смотрела на фабиана, словно хотела стянуть с него брюки. прежде дамы этого сорта впадали в благочестие. он поднялся и сказал:
— Жаль, что у вас нет детей.
— Ухожу, ухожу. — обескураженная фрау хольфельд вышла из комнаты.
Он взглянул на часы. лабуде еще был в библиотеке. фабиан подошел к столу. на нем стопками лежали книги и брошюры. над столом на стене красовалась вышитая надпись: «хотя бы четверть часика». въехав сюда, он снял это речение со спинки дивана и повесил над стопками книг. случалось, он еще прочитывал несколько страниц в одной из них. и это почти никогда ему не вредило.
|
|
|
Он и сейчас взял одну, декарта. «размышления над основами философии» называлась брошюрка. шесть лет прошло с тех пор, как он последний раз держал ее в руках. вопросами в ней затронутыми мог поинтересоваться дриеш на устном экзамене. шесть лет порою очень долгий срок. на другой стороне улицы тогда была вывеска «хаим пинес. покупка и продажа мехов».
Неужели это все, что он помнил о том времени? дожидаясь вызова экзаменатора, фабиан в цилиндре другого кандидата прогуливался по коридору и до смерти напугал швейцара. кандидат фогт тогда провалился и уехал в америку.
Фабиан сел и раскрыл книгу. о чем поведает ему декарт? «уже давно я заметил, как много ложного принимал я в юности за истинное и как сомнительно то, что я воздвиг на этом фундаменте. и посему я считал, что должен раз в жизни порушить все до основания и все начать сначала, если я хочу создать нечто прочное и непреходящее. но эта задача представлялась мне столь огромной, что я ждал, покуда достигну зрелого возраста, подобающего научным изысканиям. посему я так долго и пребывал в нерешительности, что ныне чувствовал бы себя безмерно виноватым, если бы время, отпущенное мне на то, чтобы действовать, проводил в сомнениях. теперь все это обернулось для меня благоприятно. дух мой свободен от всех забот, я обеспечил себе спокойствие и досуг. так я возвращаюсь опять к одиночеству и хочу свободно, всерьез, крушить все свои былые убеждения».
Фабиан выглянул на улицу, увидел автобусы, что, будто слоны на роликах, катились по кайзер-аллее, и на секунду закрыл глаза. потом перелистал несколько страниц и пробежал глазами предисловие. сорок пять лет было декарту, когда он возвестил свою революцию. он участвовал в тридцатилетней войне. маленький человек с великой головой. «свободен от всех забот». революция в одиночестве. голландия. грядка тюльпанов перед домом. фабиан засмеялся, отложил философа в сторону и надел пальто. в коридоре он встретил господина трегера, коммивояжера с незаурядной потребностью в дамах. они раскланялись.
Вторая квартира лабуде находилась в центре. лишь немногие знали об этом. сюда он перебирался, когда фешенебельные кварталы города, благородная родня, дамы из хорошего общества и телефон начинали действовать ему на нервы. тут можно было предаться своим научным и социальным увлечениям.
— Где ты пропадал на прошлой неделе? — спросил фабиан.
— Об этом позже.
— А как твоя невеста?
— Спасибо, хорошо, — отвечал лабуде и выпил стоявшую перед ним рюмку коньяку. — я был в гамбурге. леда шлет тебе привет.
— Что слышно о тайном советнике? он прочитал твою работу?
— Нет. у него нет времени, вечные защиты диссертаций, экзамены, лекции, семинары, да еще заседания в сенате. пока он ее прочтет, у меня вырастет борода до колен. — лабуде налил себе еще коньяку и выпил.
— Не волнуйся. эти типы удивятся, как ты на основе сочинений лессинга сумел воссоздать острый ум и ход мыслей этого человека, которого они до тебя, никогда его не понимая, изображали как разум, работающий на холостом ходу.
— Боюсь, их удивление будет чрезмерно. психологически оценивать каноническую логику покойного писателя, обнаруживать его логические ошибки и самостоятельно трактовать их как исполненные смысла события, демонстрировать личность гениального человека, колеблющегося между двумя эпохами, на примере давно выставленного на продажу классика — это все их только разозлит. мы подождем. оставим старого сакса в покое. пять лет я анатомировал, разбирал на части и вновь собирал этого господина. тоже мне, занятие для взрослого человека! рыться в восемнадцатом столетии, как в мусорном ящике! возьми себе стакан.
Фабиан достал из шкафа рюмку и налил в нее коньяку.
Лабуде смотрел прямо перед собой.
— Сегодня утром в государственной библиотеке я присутствовал при аресте одного профессора, синолога. за прошлый год он украл в библиотеке и продал несколько редких изданий и рисунков. профессор стал белым как мел, когда его схватили, и опустился на ступеньку. ему дали холодной воды. а потом увезли.
— Человек ошибся в выборе профессии. зачем, спрашивается, ему понадобился китайский язык, если он в конце концов стал воровать? плохо дело. уже и филологи принялись разбойничать.
— Пей скорее, и пойдем! — воскликнул лабуде. они прошли мимо крытого рынка, прошли сквозь тысячи омерзительных запахов к остановке автобуса.
— Поедем к хаупту! — сказал лабуде.
Глава пятая
|
|
|
