 |
Глава 45. Сорок восемь часов спустя. Две недели спустя
|
|
|
|
ГЛАВА 55
КЭРРИ
ДВЕ НЕДЕЛИ СПУСТЯ
Некоторые истории не получают счастливого конца.
Это трудно принять, но так случается чаще, чем вы думаете. Некоторые проблемы непреодолимы, пропасть слишком широка, разрез слишком глубок.
В конце концов, Олдермен появляется в больнице, и я противостою ему за то, что он сделал. Так уж вышло, что, похоже, мы с ним действительно одна семья. Настоящая семья, связанная кровью через Джейми. Его тетя была матерью Джейми. Все это время он знал, но не сказал ни слова. Одетый, как всегда, в свежий, красивый, сшитый на заказ костюм, Олдермен стоит у окна спиной ко мне, его плечи напряжены, выдерживая мою словесную атаку в абсолютном молчании. Я в ярости и использую все мерзкие и жестокие слова, какие только могу придумать, и этого все равно недостаточно. Говорю ему, что ненавижу его всеми фибрами души за то, что он разрушил то, что у меня было с Дэшем, и он не издает ни звука. Я даже больше не знаю, был ли только он ответственен за это. Я не знаю, кого винить. Себя? Дэша? Олдермена? Рэна? Фитца? Кевина? Джейсона? Свою мать? Я могла бы закрыть глаза, бросить камень, и было бы трудно не попасть в кого-то, кто не виновен.
Но игра в вину? Все это так... бессмысленно.
Моему новому брату, к которому я все еще отношусь со здоровой долей подозрений, есть что сказать по этому поводу.
Джейми, который живет в Нью-Мексико в каком-то комплексе, жует зубочистку, говоря мне:
— Любовь делает нас всех глупыми, детка. Мы делаем самое тупое дерьмо людям, о которых заботимся. Мы лжем, жульничаем, воруем, — он смотрит в потолок, словно перебирая воспоминания, — похищаем, убиваем, проворачиваем аферы, сжигаем федеральные здания…
|
|
|
— Думаю, тебе лучше остановиться на этом, прежде чем еще больше себя изобличишь. — Я хватаю свою дерьмовую, ультра-комковатую больничную подушку, закрываю ею лицо, и Джейми смеется.
Он дергает подушку, конфискует ее и жестом предлагает мне сесть вперед, чтобы он смог засунуть ее мне за спину.
— Все, что я хочу сказать, это то, что Ма... — Он смеется себе под нос. — Олдермен сделал то, что считал лучшим для тебя. Как и твой маленький британский парень. — Он поднимает брови, заставляя меня замолчать взглядом, прежде чем я успеваю прервать его. — Ты сделала то, что считала лучшим. Никто из вас не хотел никому навредить. Все пошло наперекосяк, но ваши намерения были хорошими. Теперь возникает вопрос: как пройти мимо этого? Ты этого хочешь? Ты простишь или будешь держаться за обиду до конца вечности, страдая и чувствуя себя дерьмово, потому что…
— Хорошо, хорошо. Ты высказал свою точку зрения, — стону я.
Его глаза совсем не похожи на мои. Они поразительные, очень синие, как кусочки льда. Хотя форма его лица немного похожа на мою. И это странно, но мы одинаково морщим носы, когда думаем. Также обнаружила, что, как и я, Джейми действительно хорош в математике. Очень хорош. Лучше, чем я когда-либо буду. Его мозг — молниеносный компьютер, обрабатывающий самые сложные проблемы и решающий их без остановки. По его словам, проблема, с которой я столкнулась, не требует аналитического ума.
— Все очень просто. Ты упрямишься. И я могу это сказать, потому что теперь мы семья, — говорит он, сцепляя пальцы за головой.
У него полно татуировок. И шрамов тоже полно. Уверена, что у моего нового сводного брата есть истории, но я все еще слишком застенчива рядом с ним, чтобы попросить рассказать о них. Однако Джейми не стесняется.
— Как только возьмешь себя в руки и окончишь ту тюрьму на горе, ты останешься со мной на некоторое время, — говорит он. — Я расскажу тебе о нашем дорогом папочке. Но на данный момент, если вкратце: наш отец не очень хороший чувак.
|
|
|
Я уже знаю это. Он жил в Гроув-Хилле, черт возьми. Всю мою жизнь он жил в семи милях и ни разу не пришел проверить мою мать. Он даже ни разу не связался с ней, чтобы узнать, мальчик я или девочка. Мне он неинтересен. Но Джейми? Мне кажется, Джейми мне нравится. Я поеду и останусь с ним на некоторое время, как только закончу учебу. Другая часть? Та часть, где я должна взять себя в руки? Не уверена, насколько это возможно.
Мне все еще придется видеть Дэша каждый день. До окончания школы еще несколько месяцев. У меня есть весенние каникулы, чтобы привыкнуть к мысли, что я снова буду рядом с ним, буду сидеть напротив него на английском, но все это будет нелегко.
Элоди навещает меня каждый день. Она мне этого не говорит, но я знаю, что Дэш приходит с ней. Это его почерк я вижу на стикерах, прикрепленных к домашним заданиям, которые подруга приносит для меня. Домашние задания тех занятий, которые я делю с ним.
Джейми улетает обратно в Нью-Мексико. Олдермен, настоящее имя которого, как я узнала, Майкл, возвращается в Сиэтл. Я все еще не разговариваю с ним, но обещаю Джейми, что позвоню ему в конце концов, когда буду меньше злиться. Как будто это когда-нибудь случится.
Наконец, через две недели после той ночи, когда я чуть не истекла кровью и не умерла, наступает день, когда я возвращаюсь в академию. Меня так тошнит от больничной еды, от четырех стен, смыкающихся вокруг меня, и от однообразия жизни, запертой в постели, что нетерпеливо ожидаю, когда появится Элоди и отвезет меня в Вульф-Холл. Я в равной степени испытываю тревогу и волнение, когда вижу, как машина въезжает на больничную стоянку. У Элоди все еще нет своей машины, поэтому она пообещала привезти мой «Файрберд».
Синди, одна из моих любимых медсестер, которая бесстыдно флиртовала с Джейми, когда он был здесь, помогает мне перетащить мои сумки в багажник.
— Итак. Помнишь, о чем мы говорили? Никакого бега. Никаких резких подъемов. Никаких изгибов. Никаких вращений…
— Не смеяться. Не дышать. Не веселиться.
— Ладно, зануда. — Она открывает багажник и кладет мои сумки внутрь. — Я говорю серьезно. Если не хочешь вернуться сюда с внутренним кровотечением...
|
|
|
Хлопает дверца со стороны водителя, Элоди выходит из машины, чтобы помочь. Но она опоздала. Синди позаботилась обо всем и захлопывает багажник…
... только это не Элоди, а Рэн Джейкоби.
Он ухмыляется, и из моего горла вырывается крик.
— Нет. Нет, ни за что. Ни в коем случае!
Рэн вздыхает.
— Остынь, Мендоса. Я пришел заключить мир.
— Ты не его ожидала увидеть? — интересуется Синди.
Я рассказала ей все о Фитце, о нападении и о многом другом, что происходило в Вульф-Холле. Она смотрела каждый репортаж об аресте Фитца на местных новостных станциях. И теперь женщина смотрит на Рэна с нескрываемым подозрением.
— У Элоди возникли неотложные дела, — говорит Рэн, игнорируя Синди. — Она попросила меня приехать за тобой. Я подумал, что это будет хорошая возможность извиниться.
— Извиниться? — Извинения от Рэна — чуждое понятие. Я не могу осмыслить это. — Скажи Элоди, что я подожду, когда она освободится.
— Тебе придется долго подождать. Она вернулась в Тель-Авив, чтобы собрать оставшиеся вещи. Вернется только через неделю.
— Не волнуйся, Кэрри. Я отвезу тебя в школу, когда закончится моя смена. — Синди хмуро смотрит на Рэна, снова открывая багажник, но Рэн сардонически улыбаясь ей, снова захлопывая его.
— Да ладно тебе, Мендоса. Неужели тебя даже немного не заинтриговало то, что я хочу сказать?
Я скрещиваю руки на груди.
— В этом всегда твоя проблема, да? Ты всегда придавал слишком большое значение тому, что хочешь сказать.
Он кивает, оглядываясь через плечо, щурясь вдаль.
— Это правда. И я сожалею об этом.
Я теряю дар речи.
Мой рот открывается, но ничего не выходит.
Рэн нервно смеется, потирая затылок.
— Да ладно тебе. Я серьезно. Я хочу все исправить, Карина. Пожалуйста... просто садись в машину.
Я творческий человек. Мое воображение не имеет себе равных. Однако я никогда не смогла бы вызвать это в воображении. Рэн Джейкоби. Раскаивающийся. Скромный. Умоляющий.
— Думаю, тебе лучше уйти, — говорит Синди.
— Подожди. — Боже, я еще пожалею об этом. — У меня есть свидетель, — огрызаюсь я на него. — Синди, если я не напишу тебе и не дам знать, что со мной все в порядке, через полчаса…
|
|
|
Рэн закатывает глаза.
— Господи Иисусе, а я-то думал, что Мерси королева драмы. Я ничего тебе не сделаю, Мендоса. — Он обходит машину с другой стороны и открывает для меня дверцу пассажирского сиденья.
— Ты уверена? Я действительно не против подвезти тебя позже, — говорит Синди.
Я закатываю глаза, осторожно сажусь в «Файрберд», морщась от боли, которая пронзает мой живот, и откидываюсь на спинку сиденья.
— Все в порядке. Во всяком случае, я могу убить его к тому времени, когда мы доберемся до академии.
Рэн махает кулаками, борясь с воздухом.
— Вот это другое дело.
Этот ублюдок не отвозит меня в академию. Он останавливается на полпути по длинной извилистой дороге в гору и сворачивает налево, подъезжая к Бунт-Хаусу. Он стонет, когда я достаю телефон и начинаю постукивать по экрану.
— Что ты делаешь, Мендоса?
— Набираю 911.
Он ругается себе под нос, выхватывая у меня телефон и блокируя экран.
— Ради всего святого, остынь, черт возьми! Разве тот факт, что я нес тебя через густой лес, почти истекая кровью, не дает мне никаких гребаных очков поблажки? Я просто хочу поговорить.
Хорошо, что он поднял эту тему. Я благодарна ему за то, что он нес меня так далеко, когда сам был серьезно ранен. Без тени сомнения, уверена, что была бы мертва, если бы Рэн этого не сделал. Я все еще пытаюсь понять, как переварить тот факт, что обязана своей жизнью не одному, а двум парням из Бунт-Хауса. Но это не значит, что он может так мной манипулировать.
— Чушь собачья. Ты обманом заставил меня приехать сюда, чтобы у меня не было выбора, кроме как встретиться с ним.
Рэн точно знает, о ком именно я говорю. Он смотрит мне в глаза, подняв руку, как будто собирается поклясться.
— Его здесь нет, Мендоса. Пакса тоже нет. Только я. Клянусь своей жизнью.
Я фыркаю.
— Тебе повезет больше, если ты поклянешься в чем-то, что действительно имеет для меня значение.
—Тогда Элоди, — говорит он. Его лицо очень серьезно.
Я могу ненавидеть этого парня, но думаю, что он по-настоящему заботится об Элоди. Даже любит ее. Не думаю, что он когда-нибудь поклялся бы в чем-то ее жизнью и солгал.
У меня нет другого выбора, кроме как доверять ему.
Он помогает мне войти в дом и устраивает на диване в гостиной, а затем идет на кухню, чтобы приготовить мне чашку чая. Тем временем я стараюсь не вздрагивать от воспоминаний обо всем, что здесь произошло.
Рэн возвращается, осторожно неся слишком полную чашку молочной жидкости, которую он ставит на кофейный столик передо мной.
|
|
|
— Я сделал по-английски, — неловко говорит он. — Я подумал... не знаю. Это было глупо. Я могу сделать свежий, если ты…
— Господи, сядь и скажи, что хочешь сказать, Рэн. Ты начинаешь выводить меня из себя. — Эта странная, нервная версия Джейкоби совершенно нова для меня, и я не знаю, как, черт возьми, с ним справиться.
Рэн падает в кресло рядом с диваном.
— Ладно. Прости.
Я хмуро смотрю на него.
— За что?
— Ты не собираешься облегчить мне задачу, да?
— А ты бы стал?
Парень закрывает глаза и делает долгий, усталый вдох.
— Справедливое замечание. Хорошо. Я хотел извиниться за то, что не рассказал копам о Фитце. И за то, что дермово вел себя с Марой. И, — он снова тяжело вздыхает, — хочу извиниться за то, что усложнил вам с Дэшем жизнь. Я был так поглощен своим собственным дерьмом, что понятия не имел, что с ним происходит. Я был потерян в течение прошлого года. Этому нет никаких оправданий — я был дерьмовым другом.
Вау. Год назад Рэн Джейкоби никогда бы не сел и не сказал мне этого. Он бы предпочел отрезать себе язык. Странно видеть его таким открытым и честным, искренне пытающимся загладить свою вину.
— Зачем все это, Рэн? Ты пытаешься привлечь меня на свою сторону, чтобы я не создавала проблем тебе и Элоди? Потому что если это так, то тебе не о чем беспокоиться. Мне неинтересно играть в странные игры и вставать между людьми.
Он одаривает меня улыбкой «понимаю, к чему ты клонишь» и не выглядит впечатленным.
— Нет. Я хочу, чтобы ты простила Дэша, черт возьми. Я не хочу терять одного из моих лучших друзей.
Стой, стой, стой. Подождите минутку.
— Что значит «терять»?
Рэн сидит очень тихо. Я вижу момент, когда до него доходит, что я понятия не имею, о чем он говорит.
— Он едет домой, Мендоса. Он возвращается в Англию.
|
|
|
