Трагическое как эстетическая категория.

Трагическое - философская и эстетическая категория, характеризующая неразрешимый общественно-исторический конфликт, развёртывающийся в процессе свободного действия человека и сопровождающийся человеческим страданием и гибелью важных для жизни ценностей. В отличие от печального или ужасного, Т. как вид грозящего или свершающегося уничтожения вызывается не случайными внешними силами, а проистекает из внутренней природы самого гибнущего явления, его неразрешимого самораздвоения в процессе его реализации. Диалектика жизни поворачивается к человеку в Т. её патетической (страдальческой) и губительной стороной.

Т. предполагает свободное действие человека, самоопределение действующего лица, так что хотя его крушение и является закономерным и необходимым следствием этого действия, но само действие представляет собой свободный акт человеческой личности. Противоречие, лежащее в основе Т., заключается в том, что именно свободное действие человека реализует губящую его неотвратимую необходимость, которая настигает человека именно там, где он пытался преодолеть её или уйти от неё (так называемая трагическая ирония). Ужас и страдание, составляющие существенный для Т. патетический элемент, трагичны не как результат вмешательства какой-либо случайных внешних сил, но как последствия действий самого человека. В отличие от мелодраматического (вызывающего жалость, «трогательного»), Т. не может быть там, где человек выступает лишь как пассивный объект претерпеваемой им судьбы. Т. родственно возвышенному (См. Возвышенное) в том, что оно неотделимо от идеи достоинства и величия человека, проявляющихся в самом его страдании. Как форма возвышенно-патетического страдания действующего героя, Т. выходит за пределы антиномии оптимизма и пессимизма (См. Оптимизм и пессимизм): первый исключается обнаруживающейся в Т. неразрешимостью коллизии, невосполнимой утратой того, что не должно было бы исчезать, второй — героической активностью личности, бросающей вызов судьбе и не примиряющейся с ней даже в своём поражении.

Т. имеет всегда определённое общественно-историческое содержание, обусловливающее структуру его художественного формирования (в частности, в специфичности разновидности драмы — трагедии (См. Трагедия)). Т. в античную эпоху характеризуется известной неразвитостью личного начала, над которым, безусловно, возносится благо полиса (на стороне его — боги, покровители полиса), и объективистски-космологическое пониманием судьбы (См. Судьба) как безличной силы, господствующей в природе и обществе. Поэтому Т. в античности часто описывалось через понятия рока и судьбы в противоположность новоевропейской трагике, где источником Т. является сам субъект, глубины его внутреннего мира и обусловленные ими действия (У. Шекспир).

Античная и средневековая философия не знает специальной теории Т.: учение о Т. составляет здесь нераздельный момент учения о бытии. Образцом понимания Т. в древнегреческой философии, где оно выступает как существенный аспект космоса и динамики противоборствующих начал в нём, может служить философия Аристотеля. С точки зрения аристотелевского учения о Нусе («уме») Т. возникает, когда этот вечный самодовлеющий «ум» отдаётся во власть инобытия и становится из вечного временным, из самодовлеющего — подчинённым необходимости, из блаженного — страдающим и скорбным. Тогда начинается человеческое «действие и жизнь» (подражание которым является сутью трагедии — см. «Поэтика», 1450 а; рус. пер., М., 1957), с её радостями и скорбями, с её переходами от счастья к несчастью, с её виной, преступлениями, расплатой, наказанием, поруганием вечно блаженной нетронутости «нуса» и восстановлением поруганного. Этот выход ума во власть «необходимости» и «случайности» составляет бессознательное «преступление». Но рано или поздно происходит припоминание или «узнавание» прежнего блаженного состояния, преступление уличается и оценивается. Тогда наступает время трагического пафоса, обусловленного потрясением человеческого существа от контраста блаженной невинности и мрака суеты и преступления. Но это опознание преступления означает вместе с тем начало восстановления попранного, происходящего в виде возмездия, осуществляющегося через «страх» и «сострадание». В результате наступает «очищение» страстей (Катарсис) и восстановление нарушенного равновесия «ума».

Древневосточная философия, не доверяющая свободно личному началу (в том числе Буддизм с его обострённым сознанием патетического существа жизни, но чисто пессимистической её оценкой), не разработала понятия Т. Средневековое миросозерцание с его безусловной верой в божественное провидение и конечное спасение, преодолевающее сплетения судьбы, по существу снимает проблему Т.: трагедия мирового грехопадения, отпадения тварного человечества от личностного абсолюта преодолевается в искупительной жертве Христа и восстановлении твари в её первозданной чистоте.

В эстетике классицизма и Просвещения 17—18 вв. появляются анализы трагедии как литературного жанра — у Н. Буало, Д. Дидро, Г. Э. Лессинга, давшего моралистическое толкование Аристотеля, Ф. Шиллера, который, развивая идеи кантовской философии, видел источник Т. в конфликте между чувственной и нравственной природой человека («О трагическом в искусстве», 1792).

Вычленение категории Т. и философское осмысление её осуществляются в немецкой классической эстетике, прежде всего у Шеллинга и Гегеля. По Шеллингу, сущность Т. заключается в «…борьбе свободы в субъекте и необходимости объективного…», причём обе стороны «…одновременно представляются и победившими, и побежденными — в совершенной неразличимости» («Философия искусства», М., 1966, с. 400). Необходимость, судьба делает героя виновным без какого-либо умысла с его стороны, но в силу предопределённого стечения обстоятельств. Герой должен бороться с необходимостью — иначе, при пассивном её приятии, не было бы свободы — и оказаться побежденным ею. Но чтобы необходимость не оказывалась победителем, герой должен добровольно искупить эту предопределённую судьбой вину, и в этом добровольном несении наказания за неизбежное преступление и состоит победа свободы.

Гегель видит тему Т. в самораздвоении нравственной субстанции как области воли и свершения (см. Соч., т. 14, М., 1958, с. 365—89). Составляющие её нравственные силы и действующие характеры различны по своему содержанию и индивидуальному выявлению, и развёртывание этих различий необходимо ведёт к конфликту. Каждая из различных нравственных сил стремится осуществить определённую цель, обуреваема определённым пафосом, реализующимся в действии, и в этой односторонней определённости своего содержания неизбежно нарушает противоположную сторону и сталкивается с ней. Гибель этих сталкивающихся сил восстанавливает нарушенное равновесие на ином, более высоком уровне и тем самым движет вперёд универсальную субстанцию, способствуя историческому процессу саморазвития духа.

Гегель и романтики (А. Шлегель, Шеллинг) дают типологический анализ античного и новоевропейского понимания Т. Последнее исходит из того, что человек сам виновен в постигших его ужасах и страданиях, тогда как в античности он выступал скорее как пассивный объект претерпеваемой им судьбы. С. Кьеркегор отмечает связанное с этим различное понимание трагичности вины в древности и новое время: в античной трагедии скорбь глубже, боль меньше, в современной — наоборот, поскольку боль связана с осознанием собственной вины, рефлексией по поводу неё.

Если немецкая классическая философия, и прежде всего философия Гегеля, в своём понимании Т. исходила из разумности воли и осмысленности трагического конфликта, где победа идеи достигалась ценой гибели её носителя, то в иррационалистической философии А. Шопенгауэра и Ф. Ницше происходит разрыв с этой традицией, ибо под сомнение ставится само существование какого-либо смысла в мире. Считая волю безнравственной и неразумной, Шопенгауэр видит сущность Т. в самопротивоборстве слепой воли, бессмысленном страдании, гибели справедливого. Ницше характеризует Т. как изначальную суть бытия — хаотическую, иррациональную и бесформенную («Рождение трагедии из духа музыки», 1872). В 20 в. иррационалистическая трактовка Т. была продолжена в Экзистенциализме. Согласно К. Ясперсу, подлинно Т. состоит в осознании того, что «…универсальное крушение есть основная характеристика человеческого существования» («Von der Wahrheit», Munch., 1947, S. 956). В духе философии жизни (См. Философия жизни) Г. Зиммель писал о трагическом противоречии между динамикой творческого процесса и теми устойчивыми формами, в которых он кристаллизуется («Конфликт современной культуры», 1918, рус. пер., П., 1923), Ф. Степун — о трагедии творчества как объективации невыразимого внутреннего мира личности («Трагедия творчества», в журнале «Логос», 1910, кн. 1).

Марксизм-ленинизм дал общественно-историческое понимание Т., считая его объективными предпосылками антагонизмы эксплуататорского общества, характерное для него Отчуждение человека и его деятельности. Анализируя гибель старого общественного уклада, К. Маркс писал: «История… проходит через множество фазисов, когда уносит в могилу устаревшую форму жизни»; если «последний фазис всемирно-исторической формы есть её комедия», то трагической Маркс считает историю старого порядка, «…пока он был существующей испокон веку властью мира, свобода же, напротив, была идеей, осенявшей отдельных лиц…» и «…пока старый порядок сам верил… в свою правомерность», так что на стороне его стояло «…не личное, а всемирно-историческое заблуждение» (Введение «К критике гегелевской философии права» — Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 1, с. 418). В отличие от этого вида Т., источник революционной трагедии Маркс и Энгельс видели в коллизии «…между исторически необходимым требованием и практической невозможностью его осуществления» (Энгельс Ф., там же, т. 29, с. 495), когда объективная неразвитость общественных отношений, незрелость условий революционного движения приводила к гибели его представителей (Т. Мюнцер, якобинцы и др.); подобная же коллизия, по словам Маркса, «…привела к крушению революционную партию 1848—1849 годов» (там же, с. 483).

Эстетика Канта.

Эстетику он рассматривал как завершающую часть философской системы, поднимая ее тем самым на уровень чисто философской науки. Основным кантовским трудом по эстетике является «Критика способности суждения». Центральная категория эстетики Канта – целесообразность. Это понятие он использует при рассмотрении основных эстетических категорий. Из них на первое место он ставит прекрасное, на второе – возвышенное, далее идут философско-эстетические категории искусства и художественного творчества.

Прекрасное есть то, что необходимо нравится всем без всякого интереса, своей чистой формой. Тем самым Кант отрывал эстетическое от науки, морали, от практических потребностей человека. Он изолировал сферу эстетического от всех других видов общественной деятельности человека.

Как и прекрасное, возвышенное тоже нравится, приносит удовольствие само по себе. Но в прекрасном удовольствие связано с представлением качества, а возвышенном – количества. В прекрасном удовольствие непосредственно порождает чувство жизнедеятельности, возвышенное же вначале на некоторое время вызывает торможение жизненных сил и лишь потом способствует их сильному проявлению.

Для восприятия красоты достаточно иметь вкус, то есть способность представлять предмет применительно к удовольствию или неудовольствию. Для воспроизведения же прекрасного требуется еще и другая способность, а именно гений.

Выявляя природу гения, Кант обращается к анализу характерных особенностей искусства. Искусство отличается от природы тем, что является результатом человеческой активности. Отличается оно также и от теоретической деятельности и от ремесла. Искусство действует закономерно без закона, намеренно без намерения. Закон, по которому творит гений, не правило рассудка, он является естественной необходимостью внутреннего характера. Природа художника дает закон, прирожденная способность духа – гений – предписывает искусству правило. Художественное произведение, следовательно, есть продукт творчества гения, а само искусство возможно только через гения. Гения – это способность давать правила. Он представляет собой абсолютно творческое начало, он оригинален. Гений встречается лишь в искусстве.

Эстетическая концепция Канта, как и его философия в целом, характеризуется внутренней противоречивостью. На его теории строились позднее учения разнообразного толка. Фихте, Шеллинг, Ф. Шлегель, Гегель так или иначе испытывают влияние Канта. Без учета этого влияния нельзя вообще понять развитие эстетической мысли в Германии.
Иммануил Кант (1724—1804). Основной труд по эстетике Канта - «Критика способности суждения» (1790). В нем он делает попытку определить специфику эстетического принципа, отграничить сферу эстетического не только от нравственности, но и от познания, практической деятельности, от всех других видов деятельности общественного человека. Он подверг основательной критике методологические основы как рационализма, так и эмпиризма в эстетической науке. Основное направление критики Канта состояло в преодолении противоположности рационалистического и эмпирического объяснения эстетических проблем.
Немецкая просветительская эстетика анализировала эстетические предметы и явления. В центр своих изысканий она выдвинула проблему прекрасного и искала объективные основы красоты. Кант порывает всякую связь с этой традицией. Главный пункт своих интересов он сосредоточивает на анализе субъективных условий восприятия прекрасного. Он не раз высказывается в том смысле, что нет науки о прекрасном, а есть только критика прекрасного. Кант не использовал достижения немецкой эстетики предшествующего периода не только в той части, где делались попытки найти объективную основу красоты, но и в области изучения закономерностей искусства. Это, бесспорно, обеднило эстетические изыскания Канта.
Предметом анализа Канта прежде всего является сущность суждения о прекрасном. Эстетическое чувство, согласно Канту, бескорыстно и сводится к чистому любованию предметом. Предмет же любования есть не что иное, как форма. Следовательно, прекрасное есть предмет незаинтересованного любования. Таков первый признак прекрасного. «Поэтому, - пишет Кант, - для того, чтобы быть судьей в вопросах вкуса, нельзя ни в малейшей степени быть заинтересованным в существовании вещи, в этом отношении надо быть совершенно безразличным».
Второй особенностью прекрасного является то, что оно без помощи понятия, т. е. без категорий рассудка, представляется нам как предмет всеобщего любования. Удовлетворение от прекрасного, следовательно, носит всеобщий характер, хотя оно не основывается ни на каком понятии и логическом рассуждении. Эстетическое суждение никогда не может быть обосновано логически.
Третьей особенностью прекрасного является то, что оно имеет форму целесообразности, поскольку можно воспринимать в предмете целесообразность, не образуя представления о некоей определенной цели. Красота есть форма целесообразности предмета, поскольку она воспринимается в нем без представления о цели. Наконец, прекрасное есть то, что нравится без понятия, как предмет необходимого любования.
Кант отрывает эстетическое от науки, морали, от практических потребностей человека. Он изолирует сферу эстетического от всех других видов общественной деятельности человека. Такое определение красоты неизбежно вело Канта к абсурдному выводу, будто орнамент из листьев, простые узоры, музыкальные фантазии без темы, да и всякая музыка без текста и т. д. суть подлинное воплощение прекрасного: поскольку они сами по себе ничего не означают. Все это Кант назвал «свободной красотой». Такое заключение было настолько парадоксальным, что вопреки первоначальному определению прекрасного Кант вынужден был ввести понятие так называемой «привходящей красоты». Таким образом он пытался спасти всю свою конструкцию и ценой непоследовательности выйти из тупика формализма.
Из всех рассуждений Канта о красоте видно, что он с большой смелостью ставит вопрос о специфике эстетического. Но решить этот вопрос он не мог, так как исходил из идеалистических установок.
Совершенно в духе философии Просвещения Кант придает красоте этический характер. Он приходит к выводу, что «прекрасное есть символ нравственно-доброго». Следовательно, его изыскания границ между эстетическим и этическим в конечном счете оказались напрасными. Само же искусство было сведено к простому символу добра. Наряду с прекрасным Кант подробно рассматривает возвышенное, при этом он следует за английскими эстетиками эпохи Просвещения, и в частности за Берком. Возвышенное, как и прекрасное, имеет, по Канту, то общее, что оба нравятся сами по себе. Удовольствие здесь связано с одним лишь воображением или со способностью изображения. Суждения о прекрасном и возвышенном претендуют на всеобщность, хотя и не основываются на логических доказательствах. Кант отмечает между ними и различие. Прекрасное нравится благодаря своим определенным формам, но также неопределенное и бесформенное, по Канту, может воздействовать эстетически. В прекрасном удовольствие связано с представлением качества, в возвышенном — с количеством. В прекрасном удовольствие непосредственно порождает чувство жизнедеятельности, возвышенное же вначале на некоторое время вызывает торможение жизненных сил и лишь потом способствует их сильному проявлению.
Кант различает два вида возвышенного: математически возвышенное и динамически возвышенное. Первое охватывает экстенсивные величины протяженности в пространстве и времени; второе — силы и могущества. Примером первого являются звездное небо, океан, второго — пожар, наводнение, землетрясение, ураган, гроза. Возвышенное в обоих случаях превосходит силу нашего чувственного представления, подавляет наше воображение. Вследствие этого нам кажется, что мы не способны объять его нашим чувственным взором, но это только на первых порах. Затем впечатление угнетенности сменяется оживлением нашей деятельности, поскольку здесь подавляется лишь наша чувственность, зато возвышается наша духовная сторона. Истинно возвышенное это разум, нравственная природа человека, его стремление к чему-то выходящему за пределы чувственно постижимого, поэтому «истинную возвышенность, считает Кант, надо искать только в душе того, кто высказывает суждение, а не в объекте природы, суждение о котором дает повод для такого расположения у него».
Рассмотрение этой эстетической категории представляет интерес в двух отношениях. Во-первых, здесь ставится проблема расширения сферы эстетического. Длительное время эстетическое отождествлялось с прекрасным. В какой-то степени это сужало возможности художественного отображения действительности. Во-вторых, категория возвышенного служит для Канта тем узловым моментом, где снова объединяются эстетические и моральные принципы. Эстетическая концепция Канта получает дальнейшую конкретизацию в учении о гении. Искусство, по мнению Канта, действует закономерно без закона, намеренно без намерения. Закон, по которому творит гений, не правило рассудка, он является естественной необходимостью внутреннего характера. Природа художника дает закон, прирожденная способность духа предписывает искусству правило. Эта способность гений художника. Художественное произведение, следовательно, есть продукт творчества гения, а само искусство возможно только через гений. Гений - это власть давать правила. Он представляет собою абсолютно творческое начало, он безусловно оригинален. Гений встречается лишь в искусстве. Тому, что основано на понятии, можно научиться. Так, можно научиться тому, что изложил Ньютон в своих принципах натуральной философии, но нельзя научиться вдохновению.
Подобная трактовка творческого субъекта у Канта имеет своей целью подчеркнуть не только специфику эстетического принципа. В условиях феодально-абсолютистской Германии это было вместе с тем голосом в защиту творческой свободы писателей и художников, скованных мелочной опекой меценатов и всяких «просвещенных» покровителей «изящных» искусств. Однако истолкование творчества как непознаваемого процесса является слабой стороной эстетических взглядов Канта.
Историческая заслуга Канта заключается в том, что он смело выдвинул проблему антиномизма разума (антиномия - противоречие между двумя положениями, одинаково доказуемыми логическим путем) и тем самым подготовил теоретические предпосылки для разработки идеалистической диалектики.
В силу крайней противоречивости эстетическая концепция Канта с трудом поддается правильной оценке. Современники Канта давали неоднозначную оценку его эстетической теории. Резко критиковали Канта Гердер и особенно Гегель.
При всех недостатках теоретическая концепция Канта сыграла положительную роль в развитии эстетической мысли

№8.