Слева направо: Джитендра Мазумдар (мой компаньон по испытанию в Бриндабане), мой двоюродный брат Лалит-Да, мой учитель санскрита Свами Кебелананда и я сам

 

Эти приятные слова весьма неожиданно подействовали на Джитендру: он разревелся. «Перспектива», пугавшая его в Бриндабане, обернулась королевским приемом. Такой внезапный поворот оказался ему не по силам. Наша хозяйка взглянула на него с любопытством, но ничего не сказала. Видимо, ей была хорошо известна неуравновешенность молодежи.

Объявили завтрак. Гаури Ма провела нас во внутренний дворик, предназначенный для принятия пищи и наполненный вкусными запахами, а сама исчезла в примыкающей к нему кухне.

Предвосхищая этот момент, выбрав у Джитендры подходящее место, я столь же чувствительно ущипнул его, как и он меня в поезде.

– Фома неверующий, Господь действует – да еще и спешит!

Хозяйка вернулась с веером. Она обмахивала нас на восточный лад, пока мы сидели на богато украшенных покрывалах. Ученики ашрама ходили взад и вперед, разнося еду – всего около тридцати блюд. Все это скорее можно было назвать не едой, а роскошным пиршеством. Со дня появления на этой планете мы с Джитендрой никогда не пробовали подобных яств.

– Досточтимая мать, в самом деле, эти блюда – для принцев! Не могу представить, какое дело ваши царственные покровители сочли более неотложным, нежели этот пир. Он нам запомнится на всю жизнь!

Связанные требованием Ананты молчать, мы не могли объяснить доброй женщине, что эта благодарность имела двойной смысл. В конце концов, наша искренность была очевидна. Мы ушли, получив ее благословение и заманчивое предложение вновь посетить обитель.

Жара на улице была беспощадной. Мы с другом укрылись под пышным деревом к адамба у дверей ашрама. Я услышал резкие слова: Джитендру опять одолевали опасения.

– В хорошенькое дельце ты меня втянул! Наш завтрак был лишь счастливой случайностью! Как нам удастся осмотреть достопримечательности этого города без единой пайсы в кармане? И каким образом ты собираешься доставить меня обратно к Ананте?

– Ты быстро забываешь Бога – едва наполнился желудок! – мои прямые слова изобличали короткую человеческую память о дарах Божьих! На земле нет никого, чтобы хоть одна из молитв его не исполнилась.

– Мне также не следует забывать и свою глупость – отважиться на это рискованное предприятие с таким сумасбродным типом, как ты!

– Будь спокоен, Джитендра! Тот же Господь, что накормил нас, покажет нам Бриндабан и вернет нас в Агру.

Изящный молодой человек с приятным лицом быстрым шагом приблизился к нам. Дойдя до нашего дерева, он склонился передо мной:

– Дорогой друг, вы и ваш товарищ здесь, должно быть, чужие. Позвольте мне быть вашим хозяином и гидом.

Едва ли индиец может побледнеть, но лицо Джитендры вдруг стало бледным. Я вежливо отклонил предложение.

– Вы ведь не гоните меня? – Смятение незнакомца в иных обстоятельствах было бы забавным.

– Отчего же?

– Вы мой гуру. – Глаза его доверчиво смотрели на меня. – Во время моих полуденных молений блаженный Господь Кришна в видении явился мне. Он показал мне две покинутые всеми фигуры под этим самым деревом. Одно лицо было вашим, учитель. Мне часто виделось оно в медитациях. Как я буду рад, если вы примете мои скромные услуги!

– Я тоже счастлив, что ты нашел меня. Ни Бог, ни люди не остановили нас! – Хотя я не пошевелился, улыбаясь восторженному лицу, внутренняя почтительность повергла меня к стопам Божьим.

– Дорогие друзья, не окажете ли вы честь моему дому своим посещением? – Ты добр, но план этот неосуществим. Мы уже гости моего брата в Агре.

– По крайней мере, пусть памятью о вас мне будет наша с вами экскурсия по Бриндабану.

Я охотно согласился. Молодой человек, сказавший, что его имя Пратап Чаттерджи, вызвал экипаж. Мы посетили храм Маданамохана и другие святыни, связанные с Господом Кришной. Когда мы молились, на храм опустилась вечерняя темнота.

– Извините меня, я принесу сандеш [[79]]. – Пратап зашел в лавку близ железнодорожной станции. Мы с Джитендрой прогуливались по широкой улице, дышащей теперь относительной свежестью. Наш друг отсутствовал некоторое время и, наконец, вернулся с дарами – множеством леденцов.

– Пожалуйста, позвольте мне обрести религиозную заслугу, – Пратап просительно улыбнулся, протягивая пачку рупий и два только что купленных билета до Агры.

Благодарность моего принятия предназначалась Незримой Руке. Разве щедрость Ее, высмеиваемая Анантой, не простиралась много дальше крайней необходимости?

Мы отыскали укромное место близ станции. – Пратап, я научу тебя крия-йоге Лахири Махасая, величайшего йога современности. Его техника будет твоим гуру.

Обучение завершилось в полчаса.

– Крия – твое чинтамани [[80]], – сказал я новому ученику. – Техника эта, которая, как ты видишь, проста, воплощает в себе искусство ускорения духовной эволюции человека. Индийские Священные Писания учат, что воплощенному я требуется миллион лет, чтобы достичь освобождения от майи. Этот естественный период значительно сокращается посредством крия-йоги. Точно так же, как рост растений может быть значительно ускорен против обычной нормы, что продемонстрировал Джагдиш Чандра Бос, можно ускорить и психологическое развитие человека с помощью научных средств. Будь предан в своей практике и ты достигнешь Гуру всех гуру.

– Я подвигнут найти этот йоговский ключ, который давно искал! – сказал Пратап задумчиво. – Его действие, снимающее чувственные оковы, несет освобождение для высших сфер. Сегодняшнее видение Господа Кришны может означать для меня лишь высшее благо.

Мы немного посидели, понимая друг друга без слов, затем медленно направились к станции. Садясь в поезд, я был исполнен внутренней радости, но для Джитендры это был день слез. Нежное прощание с Пратапом прерывалось сдавленными всхлипываниями обоих моих друзей. В поезде скорбь вновь овладела Джитендрой, но теперь он скорбел не из-за страха за себя, но о себе.

– Как поверхностна моя вера, сердце мое было каменным! Никогда больше я не усомнюсь в Божьем покровительстве.

Близилась полночь. Двое «Золушек», отосланных без гроша, входили в спальню Ананты. Как он и предсказывал, на его изумленное лицо стоило посмотреть. Молча я усыпал стол рупиями.

– Джитендра, правду! – тон Ананты был шутливым. – Не ограбил ли кого-нибудь этот юноша?

Но когда все было рассказано, брат стал серьезным, затем каким-то торжественным.

– Закон спроса и предложения достигает более тонких сфер, чем я предполагал, – Ананта говорил с духовным энтузиазмом, которого ранее у него не отмечалось. – Я впервые понимаю ваше безразличие к земным благам и пошлым накоплениям.

Хотя было поздно, брат мой настаивал на получении дикша [[81]] в крия-йогу. «Гуру» Мукунда в один день взвалил на себя ответственность за двух учеников.

Завтрак на следующее утро был съеден в полной гармонии, отсутствовавшей днем раньше.

Я улыбнулся Джитендре:

– Тебя не лишат Тадж Махала. Осмотрим его до поездки в Серампур.

Простившись с Анантой, мы с другом вскоре стояли перед славой Агры – Тадж Махалом. Белый мрамор ослепительно сверкал в лучах солнца, являя собой картину абсолютной симметрии. Идеальное окружение – темные кипарисы, блестящие газоны и мирные лагуны. Внутри мавзолея – изысканная кружевная резьба, инкрустированная самоцветами. Мрамор образует изящные сложные завитки коричневого и фиолетового цвета. Из-под купола свет падает на саркофаги императора Шах Джахана и царицы его владений и его сердца Мумтаз-и-Махаль.

Довольно зрелищ! Меня тянуло к моему гуру. Вскоре мы с Джитендрой ехали в поезде на юг, к Бенгалии.

– Мукунда, я передумал ехать. Несколько месяцев я не видел родных. Возможно, я навещу твоего учителя в Серампуре позже.

Друг, отличавшийся, мягко говоря, непостоянством темперамента, оставил меня в Калькутте. Местным поездом я скоро добрался до Серампура, расположенного в двадцати километрах к северу.

Я был поражен, когда до меня дошло, что со дня встречи с моим гуру в Бенаресе прошло ровно двадцать восемь дней. – «Ты приедешь ко мне через четыре недели!» – И вот с бьющимся сердцем я стою в его дворе на тихой Рей Гхат-лейн, впервые входя в жилище, где провел лучшую часть следующих десяти лет с Джнянаватарой [[82]] Индии.

 

 

Глава 12

Годы в доме учителя

 

– Ты пришел, – Шри Юктешвар обратился ко мне, сидя на тигровой шкуре, постеленной на полу гостиной с балконом. Голос его был холодным, манера говорить равнодушной.

– Да, дорогой учитель, я здесь, чтобы следовать за вами. – Склонившись, я коснулся его стоп.

– Как это может быть? Ты игнорируешь мои требования.

– Больше нет, гуруджи! Ваше указание будет законом для меня.

– Так-то лучше! Теперь я могу взять на себя ответственность за твою жизнь.

– Я с готовностью передаю вам эту ношу, учитель.

– Тогда – мое первое требование: ты вернешься домой, к семье. Я хочу, чтобы ты поступил в колледж в Калькутте, – образование необходимо продолжить.

– Хорошо, сэр. Я скрыл ужас: «Неужели докучливые книги годами будут меня преследовать? Сначала отец, теперь Шри Юктешвар!»

– Когда-нибудь ты отправишься на Запад. Люди там охотнее воспримут древнюю мудрость Индии, если чужеземный индусский учитель будет иметь университетскую степень.

– Вам лучше знать, гуруджи.

Мое уныние рассеялось. Упоминание о Западе сбило меня с толку и казалось невероятным, но я воспользовался возможностью порадовать учителя послушанием.

– Ты будешь рядом в Калькутте; наезжай сюда, когда выберешь время.

– Если можно, каждый день! Я с благодарностью признаю ваш авторитет в любой, даже незначительной детали своей жизни при одном условии.

– Да?

– Если вы обещаете открыть мне Бога!

Последовала часовая словесная борьба. Обещание учителя не может быть поддельным; оно дается нелегко. Такой обет подразумевает открытие широких метафизических перспектив. Поистине, учитель должен быть в самых близких отношениях с Творцом, прежде чем принудить Его явиться! Я чувствовал единение Шри Юктешвара с Богом и, как его ученик, решил настоять на преимуществе.

– Ты настойчив. – Затем сочувственно прозвучало окончательное решение учителя: – Да будет твое желание моим желанием.

Томление души рассеялось, туманные поиски в разных направлениях были позади. Я нашел приют в истинном гуру.

– Пойдем, я покажу тебе дом. – Учитель поднялся с тигровой шкуры. Я осмотрелся, мой взгляд с изумлением остановился на портрете, висевшем на стене и украшенном веточкой жасмина.

– Лахири Махасая! – сказал я удивленно.

– Да, мой божественный гуру, – голос Юктешвара выражал почтение. – Как человек и йог он был более велик, чем любой учитель из встреченных мною.

Я тихо склонился перед знакомым портретом. Почтение души вознеслось к несравненному учителю, благословившему младенчество и направлявшему меня до сего часа.

Мы обошли дом и сад. Просторное старинное добротно построенное жилье было окружено двориком, украшенном массивными колоннами. Наружные стены были покрыты мхом; голуби порхали над плоской серой крышей, бесцеремонно занимая место в помещении ашрама. Сад позади дома, с фруктовыми деревьями, манго и бананами, был очень мил. Балконы комнат, расположенных на втором этаже двухэтажного здания с балюстрадой, выходили во двор с трех сторон. Просторный зал на первом этаже с высоким потолком, поддерживаемым колоннами, использовался, как сказал учитель, в период ежегодных праздников Дургапуджи [[83]]. Узкая лестница вела в гостиную Шри Юктешвара с балконом, выходящим на улицу. Ашрам был меблирован строго, все было просто, чисто и практично. Бросались в глаза несколько стульев, скамей и столов в западном стиле.

Учитель пригласил меня на ночлег. Ужин из овощей и кари был подан двумя юными учениками, воспитывающимися в ашраме.

– Гуруджи, расскажите мне, пожалуйста, что-нибудь о своей жизни.

Я присел на соломенную циновку рядом с его тигриной шкурой. Дружелюбно светящие звезды, казалось, были совсем рядом, за балконом.

– Мое имя в семье было Прия Натх Карар. Я родился[[84]] здесь, в Серампуре, где отец был богатым коммерсантом. Он оставил мне этот родовой дом, ныне здесь ашрам. Мое официальное обучение было незначительным: я находил его весьма скучным и поверхностным. С наступлением зрелости я принял обязанности домохозяина, и у меня есть дочь, которая теперь замужем. Средний период жизни был благословлен руководством Лахири Махасая. После смерти жены я вступил в Орден Свами и получил новое имя – Шри Юктешвар Гири[[85]]. Такова моя простая летопись.

Учитель улыбнулся, заметив нетерпение на моем лице. Подобно всем биографическим очеркам внешние факты, приведенные им, не раскрывали внутренней сути.

– Гуруджи, я был бы рад услышать рассказы о вашем детстве.

– Я расскажу несколько – каждый с моралью!

Глаза Юктешвара предупреждающе блеснули.

"Мать однажды попыталась меня напугать ужасной историей о духе в темной комнате. Я тут же отправился туда и был разочарован, не обнаружив его там. Мать больше никогда не рассказывала ни одной страшной истории. Мораль: взгляни страху в лицо, и он перестанет тебя беспокоить.

Другое из ранних воспоминаний связано с желанием получить безобразную собаку, жившую у одного соседа. Несколько недель с этой целью изводя домашних, я был глух к предложениям завести других комнатных животных с более располагающей внешностью. Мораль: привязанность слепа, она придает воображаемый ореол привлекательности объекту страсти.

Третья история касается пластичного юного ума. Мать часто говорила: «Человек, соглашающийся работать под чьим-либо началом, – раб». Это утверждение упрочилось во мне столь глубоко, что даже после женитьбы я отказывался от любых должностей, а с возникавшими расходами справлялся, вкладывая семейные сбережения в землю. Мораль: добрые и положительные советы должны поучать чуткие детские уши. Ранние понятия закрепляются надолго".

Учитель погрузился в спокойное молчание. Около полуночи он проводил меня к узкой кроватке для сна, который в первую ночь под кровом гуру был здоровым и сладким.

Следующее утро Шри Юктешвар избрал для того, чтобы даровать посвящение в крия-йогу. Технику эту я уже получил от двух учеников Лахири Махасая – от отца и репетитора – свами Кебалананды, но учитель обладал силой преобразования. При его прикосновении великий свет пронизал мое существо, подобно свету сияющих вместе несчетных солнц. Поток невыразимого блаженства до самой глубины переполнил мое сердце.

Лишь поздним вечером я смог заставить себя покинуть это жилище.

«Ты вернешься через тридцать дней». – Когда я ступил на порог своего дома в Калькутте, вместе со мной вошло осуществление предсказания учителя. Никто из родных не сделал ни одного колкого замечания по поводу «высоко парящей птички».

Я поднялся в маленькую мансарду и, оглядев ее, подумал с нежностью, словно о живом существе: «Ты была свидетельницей медитаций, слез и бурь моей садханы. Теперь я достиг приюта у божественного учителя».

– Я счастлив за нас обоих, сынок. – Вместе с отцом мы сидели в вечерней тишине. – Ты чудесным образом нашел гуру, так же как я нашел своего. Святая рука Лахири Махасая направляет нашу жизнь. Твой учитель оказался не неприступным гималайским святым, а живущим по соседству. Молитвы мои не остались без ответа: в поисках Бога ты не исчез из поля моего зрения.

Отец остался доволен и тем, что моя официальная учеба будет продолжаться. Он договорился по этому поводу, и на следующий день меня зачислили в шотландский церковный колледж в Калькутте.

Потекли счастливые месяцы. Читатели, несомненно, догадались, что меня редко видели в классах колледжа. Дом в Серампуре непреодолимо манил к себе. Учитель принимал мое обычное присутствие без комментариев. К моему облегчению, он редко упоминал об учебных классах. Хотя всем было ясно, что ученого из меня никогда не выйдет, тем не менее, я ухищрялся от раза к разу набирать необходимый минимум проходных баллов.

Повседневная жизнь в ашраме протекала плавно, спокойно, без особых перемен. Лежа, а иногда сидя на кровати, учитель входил в самадхи [[86]].

Гуру просыпался до рассвета. Было очень просто понять, что он не спит, – резко обрывался изумительный храп[[87]]. Один-два вздоха, может быть, движение тела, затем беззвучное состояние бездыханности – он пребывал в глубоком йоговском блаженстве.

Завтрака после этого не было; сначала была продолжительная прогулка по Гангу. Те утренние прогулки с гуру – как они реальны и живы по сей день! Они легко воскресают в памяти. Я часто вижу себя рядом с ним: раннее солнце согревает реку, звучит его голос, исполненный высшей мудрости.

Купание, затем полуденная еда. Приготовление ее в соответствии с повседневными указаниями Шри Юктешвара было точной задачей юных учеников. Гуру был вегетарианцем, однако, до принятия монашества он ел яйца и рыбу. Ученикам он советовал следовать любой простой диете, оказавшейся пригодной для каждого индивидуально.

Учитель ел мало, часто это был рис, украшенный куркумой, свекольным соком или шпинатом и слегка политый буйволиным гхи [[88]]. На другой день могли быть чечевичный дал или чанна [[89]] и кари с овощами. На десерт – плоды манго, или апельсины с рисовым пудингом, или фруктовый сок.

Посетители являлись после полудня. Ровный поток вливался из мира в покой обители. Со всеми гостями гуру обходился учтиво и доброжелательно. Учитель – тот, кто осознал себя как душу, а не тело и не эго, – понимая, что все люди поразительно схожи.

 

 

Мой Учитель Шри Юктешвар.

Ученик Лахири Махасая

 

Беспристрастие святых коренится в их мудрости. На них больше не влияют меняющиеся лица майи, они больше не подвержены пристрастиям и предубеждениям, путающим суждения непросвещенных людей. Шри Юктешвар не выказывал никакого особого предпочтения сильным мира сего или образованным, не относился пренебрежительно к бедным или неграмотным. Он с уважением выслушал бы слова истины от ребенка, а когда надо, мог открыто проигнорировать тщеславного пандита.

Ужин бывал в восемь часов, и некоторые гости задерживались до этого времени. Гуру не простил бы себе трапезу в одиночестве: никто не покидал ашрам голодным или неудовлетворенным. Шри Юктешвар никогда не чувствовал затруднения, его никогда не пугали неожиданные посетители; при его изобретательных указаниях ученикам из скромной пищи мог получиться целый банкет. Тем не менее он был экономен, его скромных средств хватало надолго. «Располагай комфортом по деньгам, – говаривал он часто. – Расточительность принесет вам лишения». В деталях приема гостей в ашраме, в работах по его обустройству и ремонту да и в других практических делах проявлялась оригинальность творческого духа учителя. Тихие вечерние часы зачастую приносили мне сокровища, не подверженные действию времени, – беседы с гуру. Каждая фраза была отточена мудростью. Его манеру выражения себя отмечала величественная уверенность – она была единственной в своем роде из известных мне людей. Мысли его проверялись на точных весах различения, прежде чем он позволял им облечься в слова. Суть истины, всепроникающей даже в физиологическом смысле, исходила от него как благоухающее излияние души. Я всегда осознавал, что нахожусь в присутствии живого проявления Бога, голова под влиянием его божественности сама собой склонялась перед ним.

Если гостям становилось заметно, что хозяин поглощен Бесконечным, Шри Юктешвар старался быстро занять их беседой. Он был не способен позерствовать или рисоваться уходом в себя. Всегда единый с Господом, он не нуждался в отдельном времени для общения с Ним. Познавший себя учитель уже оставил за собой переходный мостик медитации. «Цветок опадает, когда появляется плод». Но святые придерживаются иногда каких-либо духовных форм для того, чтобы давать пример ученикам.

С приближением полуночи гуру мог впасть в дремоту с естественностью ребенка. Постельные принадлежности его не волновали. Часто он ложился на узкую тахту, накрытую тигровой шкурой, даже без подушки. Днем эта тахта использовалась в качестве сиденья.

Философская дискуссия на всю ночь не была редкостью, любой ученик мог вызвать ее своим живым интересом. Тогда я не чувствовал ни усталости, ни желания спать – живых слов учителя было достаточно. «О, уже рассвет! Погуляем по Гангу» – так кончались многие моменты моего ночного воспитания.

Кульминацией моих первых месяцев общения с Юктешваром был полезный урок на тему: «Как перехитрить москитов». В доме моей семьи ночью всегда пользовались защитными занавесями. Я был обескуражен тем, что в серампурском доме этот благоразумный обычай не был удостоен внимания. Насекомых же было полным-полно: я был искусан с головы до ног. Однажды гуру сжалился надо мной:

– Купи себе занавесь и мне тоже. – Засмеявшись, он добавил: – Если ты купишь только себе, все москиты перекинутся на меня.

Моей признательности не было границ. Каждую ночь, что я проводил в Серампуре, учитель просил меня пристроить на ночь занавеси.

Однажды вечером москиты были особенно злы, а учитель забыл дать обычные указания. Отправившись спать около полуночи, я нервно вслушивался в предупреждающее жужжание насекомых. Прочитав в их адрес умилостивительную молитву, через полчаса я притворно кашлянул, привлекая внимание гуру. Я думал, что сойду с ума от укусов, а в особенности от «песен», с которыми москиты справляли кровожадные ритуалы.

От учителя не последовало никакого ответа. Я осторожно приблизился к нему; он не дышал. Это было первое близкое наблюдение мною его в йоговском трансе, и я весьма испугался.

«Должно быть, отказало сердце», – подумал я, приблизив к его носу зеркало; оно не запотело. Чтобы удостовериться вдвойне, я на несколько минут закрыл пальцами ему рот и ноздри. Тело было холодным и недвижным. Ошеломленный, я повернулся к двери, чтобы позвать на помощь.

– Ладно! Многообещающий экспериментатор! Мой бедный нос! – учитель сотрясался от смеха. – Чего ты не спишь? Разве весь мир должен измениться ради тебя? Переменись сам: избавь свое сознание от москитов.

Мне пришлось смиренно вернуться в постель. Ни одно насекомое не осмелилось приблизиться. Я понял, что гуру соглашался ранее на занавеси только ради меня, москитов он не боялся. Его йоговская сила была такова, что он мог либо заставить насекомых не кусать себя, либо прибегнуть к какой-то внутренней неуязвимости.

«Он продемонстрировал то йоговское состояние, к достижению которого я должен стремиться», – подумал я. Йог должен быть в состоянии войти в сверхсознание и сохранять его, невзирая на многочисленные отвлечения, никогда не пропадающие надолго с этой земли – жужжание насекомых, всепроникающее сияние дневного света! На первой стадии самадхи, называемой сабикальпа, приверженец изолирует себя от всех чувственных ощущений внешнего мира. За это он вознаграждается восприятием звуков и сцен внутренних миров, более прекрасных, чем утраченный рай[[90]].

Москиты послужили поводом и для другого начального урока, полученного в ашраме. Был тихий час сумерек. Гуру бесподобно изъяснял древние тексты. Я находился в полном покое у его ног. Один свирепый москит нарушил идиллию и вступил в борьбу за обладание моим вниманием. Когда он вонзил ядовитую иглу в бедро, я машинально поднял руку для немедленного отмщения. Отсрочка неминуемой расправы! Мне вовремя пришел на память один из афоризмов Йога-сутры Патанджали об ахимсе (непричинение вреда)[[91]].

– Что же ты не кончаешь дело?

– Учитель! Вы поддерживаете убийство?

– Нет, но в уме ты уже нанес смертельный удар.

– Я не понимаю.

– Под ахимсой Патанджали подразумевал устранение желания убивать. – Для Шри Юктешвара мои мысли были открытой книгой. – В этом мире затруднительно буквальное исполнение ахимсы. Человек может быть вынужден уничтожить вредную тварь. Но он вовсе не обязан также чувствовать гнев или враждебность. Все живое имеет равное право дышать воздухом майи. Святой, открывающий тайну творения, находится в гармонии с бесчисленными смущающими внешними проявлениями природы. Все люди способны осознать эту истину, преодолев страсть к разрушению.

– Гуруджи, следует ли пожертвовать собой или убить дикого зверя?

– Нет, тело человека бесценно. Оно обладает высшей эволюционной ценностью благодаря его уникальному мозгу и спинным центрам. Они позволяют продвинутому приверженцу схватывать и выражать высочайшие аспекты божественного. Ни одна из более низких форм не имеет такой организации. Это верно, что человек возьмет на душу некоторый грех, если будет вынужден убить какое-нибудь животное. Но шастры учат, что бессмысленная утрата человеческого тела является серьезным проступком против кармического закона.

Я вздохнул с облегчением: подкрепление естественных инстинктов Священным Писанием происходит не часто.

Насколько я знаю, учитель никогда не встречался близко с леопардом или тигром. Но смертельная кобра однажды предстала перед ним – и только для того, чтобы оказаться побежденной его любовью. Столкновение произошло в Пури, где у Шри Юктешвара была обитель на побережье. Юный ученик Прафулла был при этом.

"Мы сидели на свежем воздухе у ашрама, – рассказывал мне Прафулла, – как вдруг совсем рядом появилась кобра – сущий ужас, длиной более метра. Капюшон ее сердито раздулся, она быстро двигалась на нас. Раздался восторженный смешок учителя, как будто это был ребенок, а не кобра. Когда я увидел, что Шри Юктешвар ритмично хлопает в ладоши[[92]], мной овладел ужас. Он развлекал страшного посетителя! Я сидел тихо, пылко молясь про себя. Змея, находившаяся рядом с гуру, неподвижно застыла и казалась загипнотизированной его лаской. Страшный капюшон мало-помалу сжался, она скользнула между ног учителя и исчезла в кустах.

Почему гуру шевелил руками и почему кобра на них не бросилась, я тогда не понял, – заключил Прафулла, – но с тех пор понял, что мой божественный учитель абсолютно не боится никакой живой твари".

Однажды после полудня в первые месяцы пребывания в ашраме я заметил, что на меня устремлен пронзительный взгляд Шри Юктешвара.

– Мукунда, ты слишком худ.

Его замечание задело меня за живое. Запавшие глаза и истощенный вид не нравились мне самому. Постоянное нарушение пищеварения преследовало меня с детства. Дома на полке в моей комнате стояло множество бутылок с различными тонизирующими средствами, но ни одно из них не помогало. Время от времени я с грустью спрашивал себя, имеет ли смысл жизнь в столь нездоровом теле.

– Возможности лекарств весьма ограничены; божественная созидательная сила беспредельна. Верь в это: ты непременно будешь здоров и крепок.

Слова учителя немедленно доказали, что я могу достаточно успешно применить эту истину в жизни. Ни один другой целитель (а я перепробовал многих) не смог вызвать у меня столь глубокой веры.

День за днем я прибавлял в здоровье и силе. Благодаря скрытому благословению гуру, за две недели я набрал вес, к которому безрезультатно стремился в прошлом. Постоянные желудочные расстройства пропали навсегда.

В дальнейшем я был свидетелем мгновенного божественного исцеления гуру лиц, страдающих от туберкулеза, диабет, эпилепсии и паралича.

"Много лет назад мне тоже очень хотелось набрать вес, – рассказал мне учитель вскоре после того, как вылечил меня. – Выздоравливая после болезни, я посетил Лахири Махасая в Бенаресе.

– Сэр, – сказал я ему, – я был очень болен и сильно похудел.

– Я вижу, Юктешвар[[93]], ты сделал себя больным, а теперь думаешь, что ты худой.

Я вовсе не ожидал услышать это. Однако гуру одобряюще добавил:

– Дай подумать; я уверен, что завтра ты должен почувствовать себя лучше.

Мой восприимчивый ум принял его слова как намек на то, что он скрытно врачевал меня. На следующее утро, разыскав учителя, я с ликованием воскликнул:

– Господин, сегодня мне гораздо лучше!

– В самом деле! Сегодня ты придал себе сил.

– Нет, учитель! – запротестовал я, – это вы помогли; впервые за несколько недель у меня есть хоть какая-то энергия.

– О да! Болезнь твоя достаточно серьезна. Тело все еще слабо; кто может сказать, что будет завтра?

От мысли о возможном возврате слабости меня кинуло в дрожь. На следующее утро я едва приковылял к дому Лахири Махасая.

– Господин, я снова заболел.

– Так! Ты опять сделал себя нездоровым. – Гуру игриво взглянул на меня.

– Гурудев, теперь понятно, что вы день за днем надо мной смеетесь. Терпение мое иссякло, и я не понимаю, почему вы не верите.

– На самом деле это мысли заставляли тебя чувствовать себя то слабым, то сильным. – Учитель смотрел на меня с нежностью. – Ты видел, как здоровье в точности следует подсознательным ожиданиям. Мысль – это сила, равно как и электричество или гравитация. Человеческий разум – это искра всемогущего сознания Бога. Я мог бы показать, что во чтобы ни уверовал твой разум со всей силой, это мгновенно свершится.

Зная, что Лахири Махасая никогда не говорил попусту, я обратился к нему с благоговением и признательностью:

– Учитель, если я решу, что чувствую себя хорошо и верну прежний вес, случится и это?

– Это так, и даже в сию же минуту, – учитель говорил весомо, его взгляд устремился на меня.

О чудо! Я ощутил возрастание не только силы, но и веса. Лахири Махасая погрузился в молчание. Несколько часов пробыв у его стоп, я вернулся в дом своей матери, где останавливался во время посещения Бенареса.

– Сын мой! Что такое? У тебя, наверное, водянка? – мать едва могла поверить глазам. Тело мое опять отличалось теми же дюжими размерами, что и до болезни.

Я взвесился и обнаружил, что за один день прибавил почти двадцать три килограмма; таким я и оставался всегда. Друзья и знакомые, видевшие мою тощую фигуру, были поражены. В результате этого чуда многие из них изменили образ своей жизни и стали учениками Лахири Махасая.

Мой гуру, бодрствующий в Боге, знал, что этот мир – не что иное, как объективированная греза Творца. Поскльку Лахири Махасая вполне осознавал свое единство с Божественным Грезящим, он мог материализовать или дематериализовать грезы – атомы феноменального мира[[94]].

Все творение управляется законом. Принципы, проявляющиеся во внешней вселенной и открываемые учеными, называются естественными законами природы. Но существуют более тонкие законы, управляющие скрытыми духовными сферами и внутренним миром сознания; эти законы познаются через науку йоги. Не ученый физик, но вполне познавший себя учитель постигает истинную природу материи. С помощью именно такого знания Христос мог исцелить ухо слуге после того, как один из Его учеников отрубил его[[95]] ", – завершая, сказал Шри Юктешвар.

Гуру был бесподобным толкователем Священных Писаний. Многие из самых счастливых воспоминаний связаны с его беседами на эти темы. Но драгоценные мысли нельзя было превращать в пепел невнимательностью или тупостью. Одного беспокойного телодвижения или незначительной рассеянности с моей стороны было достаточно, чтобы остановить учителя.

– Ты отсутствуешь, – заключил однажды он, прервавшись, как обычно, очень внимательно наблюдая за мной.

– Гуруджи! – заявил я протестующим тоном. – Я не пошевелился, веки мои не дрогнули, я могу повторить каждое ваше слово!

– Тем не менее, ты не вполне был со мной. Однако твое возражение принуждает меня заметить, что в подсознании ты в это время воздвигал три больших заведения. Одно было лесным приютом на некой равнине, другое – на вершине холма и третье – у океана.

Эти неясно оформленные мысли действительно присутствовали, но почти бессознательно. В моем взгляде была капитуляция.

– Ну что мне делать с учителем, так легко проникающим в случайные мысли?

– Ты дал мне это право. Те тонкие истины, что я изъясняю, нельзя охватить без полного сосредоточения. Если это не является необходимым, я не вторгаюсь в уединение других умов. Человек обладает естественной привилегией тайно скитаться среди своих мыслей. Господь незваный не входит туда, и я не рискну.

– Я всегда рад вам, учитель!

 

 

⇐ Предыдущая78910111213141516Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: