Церковь Самопознания всемирного братства в Голливуде, Калифорния
– Твои архитектурные грезы позже материализуются. Теперь же время для занятий! Так, между прочим, просто, на свой обычный лад гуру открыл мне знание трех значительных событий, произошедших в будущей жизни. С ранней юности в моем воображении возникали загадочные видения трех строений, каждое в разном окружении. Именно в последовательности, указанной Юктешваром, видения эти приняли окончательную форму. Сначала была йоговская школа мальчиков на равнине в Ранчи, затем американского центра на вершине холма в Лос-Анджелесе и, наконец, обители всемирного братства в южной Калифорнии, у безбрежного Тихого океана. Учитель никогда не заявлял высокомерно: «Я предрекаю, что такое-то и такое-то событие непременно случится тогда-то! – Он скорее мягко намекнул бы: – Не думаешь ли ты, что это может произойти?» Но его простая речь таила в себе пророческую силу. Он не отказывался от высказанных мыслей, его слегка завуалированные слова никогда не оказывались ошибочными. Шри Юктешвар был весьма сдержан и прозаичен в поведении. Не бывало у него туманных или безрассудных мечтаний. Ноги его твердо стояли на земле, а голова находилась в самых высоких небесах. Практичные люди вызывали его восхищение. «Святость – не глупость! Божественное восприятие не является неприспособленностью! – говорил он. – Активное выражение добродетели дает начало острейшему уму». Гуру очень неохотно говорил о сверхфизических сферах, его единственной «чудесной» аурой была аура совершенной простоты. В разговоре он избегал упоминаний о чем-либо поразительном; в поступках же он свободно выражал себя. Другие учителя много толковали о чудесах, но не могли ничего проявить. Шри Юктешвар редко упоминал о тонких законах господствующих в мире, но тайно оперировал ими по собственной воле.
"Человек осознания не станет совершать никакого чуда, пока не получит внутренней санкции, – пояснял учитель. – Бог не желает, чтобы тайны Его творения раскрывались без разбора[[96]]. Кроме того, каждая личность в мире имеет неотъемлемое право на проявление свободной воли. Святой не станет покушаться на эту независимость". Обычное для Шри Юктешвара молчание было вызвано глубокими восприятиями Бесконечного. Не оставалось времени для «откровений», занимающих дни иных учителей, не достигших самореализации. «У пустого человека незначительные мысли, подобные маленьким рыбкам, вызывают много волнений. В океанских же умах даже киты вдохновения едва ли создают рябь». Это наблюдение из индусских Священных Писаний не лишено проницательности. Из-за отсутствия эффектности в облике гуру лишь немногие из современников видели в нем сверхчеловека. Народную поговорку: глуп тот, кто не может скрыть мудрость, – никак нельзя было приложить к учителю. Хотя Шри Юктешвар, как и все прочие, был рожден смертным, он достиг идентичности с Правителем времени и пространства. Он не обнаруживал непреодолимой преграды в слиянии человеческого с божественным. У меня возникло понимание, что не существует препятствий, кроме духовного безделья. Я всегда чувствовал трепет от прикосновения к святым стопам Шри Юктешвара. Йоги учат, что ученик духовно магнетизируется при почтительном контакте с учителем; порождается некий тонкий ток. Нежелательные процессы в мозгу поклоняющегося как бы «прижигаются», рутина его мирских тенденций благотворно разрушается. По крайней мере, на мгновение тайные покровы майи могут приподняться, давая проблеск ощущения реальности блаженства. Когда бы я ни преклонил колена перед гуру на индийский лад, мое тело ощущало огонь очищения.
«Даже когда Лахири Махасая молчал, – говорил мне учитель, – или беседовал не на строго религиозные темы, я обнаруживал, что, тем не менее, он передавал мне невыразимое знание». Шри Юктешвар действовал на меня таким же образом. Если я приходил озабоченным или безразличным, настроение незаметно улучшалось. Целебный покой нисходил на меня при одном лишь виде гуру. Каждый день с ним был новым опытом радости, мира и мудрости. Я никогда не видел его введенным в заблуждение или эмоционально опьяненным алчностью, возбуждением, гневом или какой-нибудь иной из человеческих привязанностей. – Темнота майи приближается бесшумно. Поспешим же в наш внутренний дом. – Этими предостерегающими словами учитель постоянно напоминал ученикам о необходимости крия-йоги. Время от времени какой-нибудь новый ученик выражал сомнение в том, что достоин заниматься практикой йоги. «Забудь прошлое, – обычно утешал Шри Юктешвар. – Прошлые жизни всех людей омрачены многими постыдными эпизодами. Поведение человека всегда ненадежно, пока он не укрепится в божественном. Если, несмотря ни на что, ты совершаешь духовное усилие, в будущем все станет лучше». В ашраме учителя всегда были юные чела (ученики). Их духовное и интеллектуальное воспитание было делом его жизни: даже незадолго до того, как оставить этот мир, он принял в обитель двух шестилетних мальчиков и юношу шестнадцати лет, заботливо и твердо направляя всех, кто пришел под его начало. Обитатели ашрама любили и почитали своего гуру: легкого шлепка в ладоши было достаточно, чтобы они быстро приблизились к нему. Когда он был тих и уходил в себя, никто не отваживался разговаривать; когда же звучал его веселый смех, то даже дети видели в нем человека близкого к себе. Шри Юктешвар редко просил других оказать ему личную услугу и не принял бы помощь ученика, если тот не был искренне и добровольно готов оказать ее. Учитель мог сам стирать свою одежду, если ученикам случалось забыть об этой привилегированной работе. Шри Юктешвар носил дома традиционное одеяние свами цвета охры, башмаки без шнурков были, по обычаю йогов, из тигровой или оленьей шкуры. Гуру бегло говорил по-английски, по-французски, на хинди и бенгали, его санскрит был превосходен. Он терпеливо обучал юных учеников сокращенным путям, остроумно изобретенным для изучения английского языка и санскрита. Учитель не был страстно привязан к телу, проявляя к нему лишь разумное внимание. Бесконечное, говорил он, должным образом проявляется через физическое и умственное здоровье, при этом не одобрял никаких крайностей. Одному ученику, пожелавшему однажды пройти продолжительный пост, гуру сказал, смеясь: «Почему бы и не бросить собаке кость?»[[97]]
Здоровье Шри Юктешвара было превосходным; я никогда не видел, чтобы он плохо себя чувствовал[[98]]. Из уважения к мирскому обычаю, если этого хотелось ученикам, он позволял им консультироваться с врачами. «Врачи, – говорил он, – должны делать свое дело целения через Божьи законы, приложенные к материи». При этом он признавал превосходство ментальной терапии, часто повторяя: «Мудрость – величайший очиститель», и добавлял: – «Тело – вероломный друг. Отдавайте ему должное, но не более. Боль и удовольствие скоропреходящи, переносите все двойственности спокойно, одновременно устраняя их власть над вами. Воображение – это та дверь, через которую входят и болезнь, и исцеление. Не верьте в реальность болезни, даже когда больны, – непризнанный, посетитель сбежит!» В числе учеников учителя было немало врачей. «Кто узнал физиологические законы, должен идти дальше и исследовать науку души, – говорил он им. – Тонкая духовная структура скрывается сразу же за телесной механикой»[[99]]. Шри Юктешвар советовал ученикам быть живой связью западных и восточных добродетелей. По-западному пунктуальный во внешних привычках, внутренне он был духовным Востоком, ценя прогрессивные ценные, здоровые стороны Запада и религиозные идеалы, издревле приносившие славу Востоку. Дисциплина была для меня не нова – дома отец был строг, Ананта часто суров. Но воспитание Шри Юктешвара можно охарактеризовать не иначе как жесткое. Сторонник совершенства, учитель был весьма строг к чела, как в важных вопросах, так и в тонких нюансах повседневного поведения.
«Хорошие манеры без искренности подобны красивой мертвой женщине, – замечал он при удобном случае. – Прямота без учтивости – будто нож хирурга – эффективна, но неприятна. Искренность с вежливостью полезна и превосходна». Учитель был явно доволен моим духовным прогрессом, ибо редко говорил об этом; в ином ушам моим не было чуждо порицание. Главными проступками были рассеянность, периодическое потворство унынию, несоблюдение некоторых правил этикета, иногда бессистемность. «Заметь, как хорошо организована и уравновешена во всех отношениях деятельность твоего отца Бхагабати», – отмечал учитель. Два ученика Лахири Махасая встретились вскоре после того, как я начал паломничество в Серампур. Отец и учитель составили высокое мнение друг о друге. Оба они построили свою прекрасную внутреннюю жизнь на духовном граните, нерушимом в веках. От случайного учителя моей ранней жизни я усвоил несколько неверных уроков. «Чела не нужно энергично заботиться о мирских обязанностях», – говорил он, и когда я пренебрегал работой или небрежно выполнял ее, меня не наказывали. Человеческая натура легко усваивает подобное. Однако под беспощадными порицаниями Шри Юктешвара я скоро исцелился от приятных иллюзий безответственности. "Слишком хорошие для этого мира украшают собой иные, – заметил Шри Юктешвар. – Пока дышишь чистым воздухом земли, ты обязан платить благодарным служением. Лишь тот, кто вполне овладел бездыханным состоянием[[100]], свободен от космических императивов. Я обязательно скажу, когда ты достигнешь окончательного совершенства". Гуру нельзя было подкупить даже любовью. Он не проявлял никакой снисходительности ни к кому, кто, как я, охотно выразил готовность быть его учеником. Были ли мы с учителем среди учеников, чужих людей или наедине, он всегда говорил прямо и укоряюще строго. Никто, допустивший даже пустяковую мелочь или непоследовательность, не избегал его выговора. Это обращение, буквально дробившее мое эго, было трудно переносить, но я твердо решил позволить Шри Юктешвару сглаживать мои психологические загибы. Пока он титанически трудился над их преобразованием, я много раз сотрясался под тяжестью дисциплинирующего молота. «Если тебе не нравятся мои слова, ты волен уйти в любое время, – заявлял учитель. – Мне ничего не надо от тебя, кроме улучшения. Оставайся лишь в том случае, если чувствуешь, что это приносит пользу». Я чрезвычайно благодарен учителю за каждый усмиряющий удар, нанесенный по моему тщеславию, чувствуя иногда, что – метафорически – он выявлял и вырывал у меня каждый больной зуб. Твердый стержень эгоизма трудно удалить иначе, как суровостью, после чего, наконец, открывается свободный канал для проявления божественного. Тщетно стремится Оно пробиться через каменные эгоистичные сердца.
Интуиция Шри Юктешвара была столь всепроникающей, что он часто, не обращая внимания на говорившееся вслух, прямо отвечал на невысказанные мысли. Человеческие слова и мысли зачастую могут быть противоположны. «С помощью внутренней тишины, – говорил гуру, – за путаницей человеческого многословия старайтесь чувствовать мысль». Но божественная проницательность болезненно воспринимается мирским ухом; учитель не был популярен у поверхностных учеников. Разумные же, которых всегда было немного, глубоко почитали его. Я осмелюсь сказать, что Шри Юктешвар как гуру пользовался бы самым большим успехом в Индии, не будь он настолько прямолинеен и строг. «Я строг к тем, кто приходит учиться, – говорил он мне. – Это мой метод. Принимай его или нет; я никогда не иду на компромисс. Но ты будешь гораздо мягче к своим ученикам; это твой метод. Я стараюсь очистить учеников только огнем суровости, опаляющим зачастую сверх обычной терпимости. Мягкий подход любви также преобразует. Жесткие и мягкие методы равно эффективны, если используются мудро. Ты отправишься в другие страны, где резкие нападки на эго не воспринимаются. Учитель не сможет нести весть Индии на Запад, не запасшись достаточным терпением и снисходительностью». Не могу и счесть, как часто в Америке я вспоминал его слова! Хотя лишенная лицемерия речь гуру мешала иметь много последователей во время его пребывания на земле, тем не менее, через все возрастающее число приверженцев его учения дух его живет в миру и сегодня. Воины, подобные Александру Македонскому, ищут верховной власти над землями; такие учителя, как Шри Юктешвар, завоевывают более долговечные владения в душах людей. Гуру имел обыкновение указывать на простые незначительные недостатки учеников с видом необычайной суровости. Однажды мой отец приехал в Серампур засвидетельствовать почтение Шри Юктешвару. Весьма вероятно, что он ожидал услышать несколько слов похвалы обо мне, и был поражен, получив длинный перечень моих недостатков. Он бросился ко мне: – Из замечаний учителя я понял, что ты потерпел полное фиаско! – отец не знал, смеяться ему или плакать. Единственной причиной недовольства Шри Юктешвара в то время было то, что наперекор его мягкому намеку я пытался обратить одного человека на духовный путь. Негодуя, я спешно разыскал гуру. Он встретил меня, потупив взор, как бы сознавая вину. Это был один-единственный раз, когда я видел божественного льва кротким, сполна насладившись этим уникальным моментом. – Господин, зачем вы так безжалостно осудили меня перед отцом? Разве это справедливо? – Я больше не буду, – сказал Шри Юктешвар извиняющимся тоном. Я был мигом обезоружен. С какой готовностью признал этот великий человек ошибку! Хотя учитель никогда более не нарушал покоя моего отца, он продолжал безжалостно критиковать меня, где и когда хотел. Новые ученики часто присоединялись к Шри Юктешвару в беспощадной критике других. Мудрые, как гуру! Образцы безупречного видения! Но тот, кто идет в наступление, не должен быть беззащитен. Те же придирчивые ученики стремительно спасались бегством, как только учитель публично пускал в них несколько стрел из своего аналитического колчана. «Уязвимые внутренние слабости, противящиеся слабым прикосновениям порицания, подобны болезненным частям тела, которые дрожат в ужасе даже перед самым деликатным уколом», – со смехом замечал Шри Юктешвар о сбежавших. Многие ученики, ищущие гуру, созданного собственным воображением, часто мне жаловались, что не понимают Шри Юктешвара. «Вы не понимаете и Бога! – парировал я однажды. – Если бы святой был ясен вам, то вы сами были бы святыми». В мире, наполненном мириадами тайн, дышащих невыразимым воздухом вечности, кто может решиться требовать, чтобы непостижимая сущность учителя была мигом схвачена? Ученики приходили и обычно уходили. Те, кто жаждал легкого пути – елейности и утешительных одобрений, не находили этого в ашраме. Учитель предлагал приют и пастырство навеки, но многие ученики скаредно требовали еще и бальзама для эго. Они уходили, предпочитая смирению неисчислимые унижения жизни. Лучи свободно проникающего сияния мудрости Шри Юктешвара были слишком мощными для их духовной немощи. Они искали учителя менее значительного, одурманивающего их лестью и допускающего спячку невежества. В первые месяцы с учителем я боялся его замечаний, но скоро заметил, что они приберегались для учеников, просивших его словесной вивисекции. Если кто-нибудь, обидевшись, заявлял протест, Шри Юктешвар скромно умолкал. Слова его никогда не были гневны, но исполнены беспристрастной мудрости. Проницательность учителя была не для неподготовленных ушей случайных посетителей, он редко отмечал их недостатки, даже если они бросались в глаза. Но в отношении учеников, искавших совета, Шри Юктешвар чувствовал серьезную ответственность. Поистине смел тот гуру, что принимается за преобразование неочищенной руды пропитанного эгоизмом человечества! Смелость святого коренится в его сострадании к людям, сбитым с толку майей, к спотыкающейся слепоте мира. Освободившись от исподволь возникавшей обиды, я заметил, что дисциплинарные взыскания, адресованные мне, значительно уменьшились. Со временем я разрушил все стены рационализации и подсознательных[[101]] оговорок, за которыми обычно укрывается человеческая личность. Учитель очень тонко перешел к снисходительности. Наградой была не требующая усилий гармония с гуру. Тогда я видел, что он доверчив, деликатен и молчаливо любящ, но сдержан – он не говорил ни одного нежного слова. Мой же темперамент – благоговение, набожность, поклонение. Вначале меня смущало, что Шри Юктешвар, пропитанный джняной и на вид сухой для бхакти [[102]], выражал себя главным образом языком холодной духовной математики. Но когда я достиг гармонии с его натурой, то обнаружил не замедление, а ускорение моего благочестивого приближения к Богу. Познавший себя учитель вполне может вести разных учеников согласно их основным естественным склонностям. Мои отношения со Шри Юктешваром были красноречивы без слов. Я часто внутренне ощущал его молчаливую подпись под моими мыслями, делавшую слова лишними. Спокойно сидя рядом с ним, я чувствовал, как его щедрость мерно изливалась на мое существо. Особенно заметно беспристрастность своей справедливости учитель проявил в мои летние каникулы после первого учебного года в колледже. Я был счастлив от благоприятной возможности непрерывного проведения этих месяцев в Серампуре с гуру. – Тебе можно поручить заботу о доме. – Учителю было приятно, что я приехал с таким энтузиазмом. – Твоей обязанностью будет прием гостей и наблюдение за работой других учеников. Кумар, молодой селянин из восточной Бенгалии, был принят на обучение в ашраме две недели назад. Очень разумный, он скоро завоевал привязанность Шри Юктешвара. По какой-то непостижимой причине учитель занял по отношению к нему некритичную позицию. – Мукунда, пусть Кумар примет на себя твои обязанности, а ты займи время уборкой и приготовлением пищи, – отдал учитель указание через месяц пребывания с нами нового мальчика. Возвысившись до руководства, Кумар проявлял мелкую домашнюю тиранию. В безмолвном мятеже ученики продолжали обращаться ко мне за повседневными советами. Это продолжалось три недели, затем я случайно услышал разговор между Кумаром и учителем. – Мукунда невозможен! – говорил Кумар. – Вы поручили наблюдение мне, а ученики идут к нему и его слушаются. – Потому-то я и назначил его на кухню, а тебя в приемную. – Сухой тон Шри Юктешвара был нов для Кумара. – Из этого ты должен сделать вывод, что достойный руководитель имеет желание служить, а не властвовать. Тебе хотелось положения Мукунды, но ты не смог его удержать заслугами. Теперь вернись к прежней работе помощника повара. После этого уничижающего инцидента учитель вернул прежнее отношение необычной снисходительности к Кумару. Кто может объяснить тайну притягательности? В Кумаре гуру открыл некий источник очарования, который, однако, не бил для его соучеников. Хотя новый мальчик был явно любимцем Шри Юктешвара, я не чувствовал уныния. Личные особенности, свойственные даже великим учителям, придают богатую сложность шаблону жизни. Моя натура редко руководствовалась какой-нибудь деталью, я искал у Шри Юктешвара иных плодов, нежели внешняя похвала. Однажды Кумар без причины злобно говорил со мной, и это меня глубоко задело: – Ты слишком возомнил о себе. – Я прибавил предостережение, истинность которого интуитивно почувствовал: – Если ты не исправишься, то в один прекрасный день тебя попросят покинуть ашрам. С саркастическим смехом Кумар повторил мое замечание гуру, как раз вошедшему в комнату. В полной уверенности, что меня распекут, я смиренно забился в угол. – Может быть, Мукунда и прав, – ответ гуру был необычайно холоден. Через год Кумар поехал навестить дом детства, проигнорировав мягкое неодобрение Шри Юктешвара, никогда не пользовавшегося своим авторитетом для того, чтобы препятствовать передвижениям учеников. Через несколько месяцев мальчик вернулся в Серампур; неприятная перемена бросилась в глаза. Пропал величавый Кумар с сияющим безмятежным ликом. Перед нами стоял ничем не выделяющийся крестьянин, приобретший за последнее время много дурных привычек. Учитель вызвал меня и сокрушенно обсуждал тот факт, что молодой человек теперь не годился для монашеской жизни в ашраме. – Мукунда, поручаю тебе сообщить Кумару, чтобы он завтра оставил ашрам, я сам не могу этого сделать! – в глазах Шри Юктешвара блестели слезы, но он быстро овладел собой. – Мальчик никогда не опустился бы так низко, если бы послушался и не уехал, чтобы общаться с нежелательной компанией. Он отверг мое покровительство; его учителем все еще должен быть этот грубый мир. Уход Кумара не поднял моего настроения; я печально удивлялся тому, что человек, имевший силу завоевать любовь учителя, мог легко поддаться мирским соблазнам. Наслаждение вином и сексом пустили корни в обычном человеке; не требуется особой тонкости восприятия, чтобы ценить их. Уловки чувств можно сравнить с вечнозеленым олеандром, благоухающим многокрасочными цветами, но при этом любая часть растения ядовита[[103]]. Страна исцеления находится внутри, сияя тем счастьем, которого слепо ищут в тысяче разных направлений. «Острый интеллект – обоюдоостр, – заметил однажды учитель в отношении блестящего ума Кумара. – Им можно пользоваться и для созидания, и для разрушения, как ножом, способным вскрыть нарыв невежества и обезглавить себя. Интеллект верно направлен лишь после того, как пришло понимание, что от духовного закона не убежать». Гуру свободно общался с учениками и мужского, и женского пола, относясь к ним, как к детям. Сознавая их душевное равенство, он не делал различия и не проявлял пристрастия. «Во сне вы не знаете, мужчина вы или женщина, – говорил он. – Точно так же, как мужчина, исполняющий роль женщины, не становится женщиной, так и душа, исполняющая роль мужчины и женщины, не имеет пола, ибо она неизменный, неограниченный образ Бога». Шри Юктешвар никогда не избегал женщин и не порицал их как «предмет соблазна». Мужчины, считал он, тоже являются искушением для женщин. Однажды я спросил гуру, почему один древний мудрец назвал женщин «вратами в ад». – Должно быть, какая-нибудь девушка в ранний период его жизни причинила много мучительных беспокойств миру его разума, – колко ответил он, – иначе он винил бы не женщин, а несовершенство управления собой. Если какой-нибудь посетитель принимался в доме рассказывать неприличную историю, учитель сохранял молчание. «Не позволяйте себе быть сраженными провоцирующим хлыстом красивого лица, – говорил он ученикам. – Как могут рабы чувств наслаждаться миром? Его тонкие ароматы ускользают от них. Для человека стихийных страстей все тонкие различия утрачиваются». Ученики, стремившиеся избежать сексуальных иллюзий, вызванных майей, получали терпеливый и полный понимания совет Шри Юктешвара: "Точно так же как голод, а не обжорство имеет законное назначение, так и половой инстинкт был применен природой исключительно для продолжения рода, а не для разжигания ненасытных страстей, – указывал учитель. – Уничтожайте ошибочные желания теперь, иначе они последуют за вами после того, как астральное тело отделится от своей физической оболочки. Даже когда плоть слаба, ум постоянно должен быть стойким. Если искушение нападает на вас с ужасной силой, превозмогайте его беспристрастным анализом и неукротимой волей. Любую естественную потребность можно подчинить. Берегите силы. Будьте как просторный океан, спокойно поглощающий притекающие реки чувствований. Мелкие желания лишают вас внутреннего покоя; они подобны отверстиям в резервуаре, что позволяют целебным водам теряться в пустынной почве материализма. Сильный активирующий импульс ложного желания – величайший враг счастью человека. Идите по миру, управляя собой, как лев, не разрешайте лягушкам чувственных слабостей прыгать вокруг вас. Преданный Богу в конечном счете освобождается от всех инстинктивных побуждений. Он преобразует потребность в привязках в устремленность к одному Богу – любви единственной, поскольку Он есть везде". Мать Шри Юктешвара жила в районе Ран Махал в Бенаресе, где я впервые посетил гуру. Милая и добрая, она тем не менее была женщиной весьма своеобразных мнений. Однажды, стоя на балконе ее дома, я наблюдал за беседой матери с сыном. В своей спокойной, разумной манере учитель старался убедить ее в чем-то, но явно не имел успеха, так как она, энергично покачав головой, сказала: «Нет, нет, сынок, оставь! Эти мудрые слова не для меня! Я тебе не ученик!» Без дальнейших аргументов Шри Юктешвар отступил, как ребенок, получивший нагоняй. Я был тронут его глубоким почтением к матери, даже когда она вела себя неблагоразумно. Она видела в нем лишь своего маленького мальчика, а не мудреца. В этом пустячном инциденте было особое очарование, он проливал новый свет на необыкновенную натуру гуру, его внутреннюю скромность и внешнюю непреклонность. Монашеские правила не позволяют свами самим принимать участие в мирских обычаях. Он не может выполнять церемониальные семейные обряды, обязательные для обычного домохозяина. Тем не менее Шанкара, реорганизатор древнего Ордена Свами, пренебрег этими предписаниями: когда умерла горячо им любимая мать, он кремировал ее тело небесным огнем, заставив его извергнуться со своих воздетых рук. Шри Юктешвар тоже игнорировал эти ограничения, правда, менее эффектным образом. Когда скончалась его мать, он обратился в службу крематория у святого Ганга в Бенаресе и, в соответствии с многовековым обычаем домохозяина, накормил много брахманов. Запреты шастр предназначались для того, чтобы помочь свами преодолеть любые личностные ограничения. Шанкара и Шри Юктешвар полностью слились с Безличным Духом, им не нужна была никакая помощь правил. К тому же учителя иногда намеренно пренебрегают каноном для того, чтобы возвысить принцип над формой, ибо независимы от нее. За исключением Священных Писаний, Шри Юктешвар читал мало. Тем не менее он был знаком с позднейшими открытиями и прочими успехами науки[[104]]. Блестящий собеседник, он наслаждался обменом мнениями со своими гостями на бесчисленные темы. Непринужденное остроумие и веселый смех гуру оживляли любую беседу. Часто пребывая серьезным, он никогда не был мрачен. "Чтобы искать Господа, вовсе не нужно искажать свое лицо, – говорил он, перефразируя Библию[[105]]. – Помните, что обретение Бога будет означать погребение всех скорбей". Многие из философов, профессоров, юристов и ученых, приходя в первый раз, ожидали встретить ортодоксального приверженства религии. Высокомерная усмешка, проблеск забавной терпимости случайно выдавали, что вновь пришедшие ожидали не более чем нескольких набожных банальностей. Но поговорив со Шри Юктешваром и обнаружив его глубокое проникновение в их специальные области знания, гости уходили крайне неохотно. Гуру обычно был вежлив и приветлив к гостям, его гостеприимство даровалось с чарующей сердечностью. Но закоренелые эгоисты получали иногда очень сильное потрясение. Они наталкивались либо на холодное равнодушие, либо на непреодолимое противодействие учителя – лед и сталь! Один известный химик однажды скрестил шпаги с Шри Юктешваром. Он не допускал существования Бога, поскольку наука не открыла способов Его обнаружения. – Итак, вам по необъяснимой причине не удавалось выделить Высшую Силу в пробирках! – взгляд учителя был суров. – Я рекомендую один неслыханный эксперимент: неослабно проследите за вашими мыслями в течение полных суток. Затем более не удивляйтесь отсутствию Бога. Подобную же встряску получил и один прославленный ученый. С показным рвением он сотрясал ашрам знанием Священных Писаний. Полились звучные отрывки из Махабхараты, Упанишад [[106]] и бхашьи (комментарии) Шанкары. – Я жду, чтобы услышать вас, – сказал Шри Юктешвар вопрошающим тоном, как если бы царило молчание. Пандит был в недоумении. Гуру продолжал: – Цитат здесь было предостаточно, – слова учителя обрадовали меня, находившегося на почтительном расстоянии от посетителя. – Но какой оригинальный комментарий можете предложить вы, исходя из неповторимости собственной жизни? Какой священный текст вы усвоили и сделали сутью своего существа? Какими путями эти вневременные истины обновили вашу природу? Удовлетворяет ли вас пустое механическое повторение слов других людей? – Я сдаюсь! – огорчение пандита было забавно. – У меня нет внутреннего осознания. Может быть, в первый раз он понял, что умелая расстановка запятых не заполнит духовную пустоту. «Эти безжизненные педанты уж слишком вымучены, – заметил гуру после того, как ушел один из подвергшихся каре. – Они считают философию милым интеллектуальным упражнением. Их возвышенные мысли заботливо огорожены от грубой внешней деятельности, от какой-либо жесткой внутренней дисциплины!» В других случаях учитель подчеркивал бесполезность одного лишь книжного знания: «Не воображайте, будто понимание является каким-то более крупным словарем, – замечал он. – Святые Писания полезны для стимуляции жажды внутреннего осознания, внутренней реализации, если медленно усваивать по строфе за определенный отрезок времени. Беспрестанное интеллектуальное изучение может привести к тщеславию, ложному удовлетворению и неусвоению знания». Шри Юктешвар рассказал собственный эпизод наставления в Писаниях. Дело было в лесной обители в восточной Бенгалии, где он наблюдал за методикой известного учителя – Дабру Баллава. Его метод, одновременно простой и сложный, был распространен в древней Индии. Дабру Баллав собрал учеников в уединенном месте, в лесу. Перед ними была открыта священная Бхагавадгита. Полчаса они пристально смотрели на одну строфу, затем закрывали глаза. Протекало еще полчаса. Учитель давал краткое толкование. Не двигаясь, они медитировали еще час. Наконец гуру спросил: – Вы поняли строфу? – Да, господин, – рискнул заявить один. – Нет, не совсем. Ищите духовную жизненность, что дала этим словам силу обновлять Индию век за веком. Еще час прошел в молчании. Учитель распустил учеников и обратился к Шри Юктешвару: – А вы знаете Бхагавадгиту? – Нет, господин, не доподлинно, хотя мои глаза и ум пробегали по ее страницам много раз. – Тысячи людей отвечали мне по-разному! – в улыбке мудреца было благословение. – Если заниматься внешним проявлением богатства Священного Писания, останется ли время для молчаливого внутреннего добывания бесценных жемчужин? Шри Юктешвар направлял обучение учеников тем же интенсивным методом устремления в одно. «Мудрость усваивается не глазами, а атомами. Если ваша уверенность в истине проникает не только мозг, но и все существо, вы можете скромно поручиться за ее смысл, – обескураживал он ученика, имеющего тенденцию полагать, что книжное знание – необходимый шаг к духовной реализации. Затем продолжал: – Древние риши в одно изречение вкладывали столько глубины, что ученые комментаторы поясняют их в течение множества поколений. Бесконечные литературные споры – для ленивых умов. Какая из мыслей освобождает быстрее, как не та, что „Бог есть“ или просто „Бог“?» Но человек не легко возвращается к простоте. Для него редко существует простое «Бог», скорее – заученные напыщенности. Его эго льстит то, что он может показать эту эрудицию. Люди, испытывавшие гордость от своего богатства или высокого мирского положения, в присутствии учителя могли в придачу к прочему имуществу приобрести скромность. В приморский дом в Пури однажды для беседы пришел местный судья, снискавший репутацию безжалостного. В его власти было вообще выселить нас из ашрама. Я предостерегал гуру о возможности такого деспотизма. Но он сел с непримиримым видом и не поднялся навстречу вошедшему посетителю. Слегка нервничая, я сидел у двери на корточках. Гость удостоился деревянного ящика, Шри Юктешвар не попросил меня принести стул. Явному ожиданию судьи, что его важность будет церемонно признана, не суждено было осуществиться. Последовала метафизическая дискуссия. Гость пробирался на ощупь через неверные толкования Писаний. Вместе с ростом ошибок рос и его гнев: – Знаете ли вы, что я лучше всех сдал экзамен на степень магистра искусств! – благоразумие оставило его, но кричать он еще мог. – Господин судья, вы забываете, что это не ваш кабинет, – спокойно отвечал учитель. – Судя по наивным замечаниям, я полагаю, что ваша карьера в колледже не была заметной. Во всяком случае университетская степень совсем не связана с пониманием Вед. Святых не выпускают группами каждый семестр, как бухгалтеров. Наступило жуткое молчание, и вдруг посетитель от сердца рассмеялся. – Это моя первая встреча с судьей небесным, – сказал он. Позже он официальным юридическим языком, очевидно, бывшим неотъемлемой частью его натуры, попросил принять его в ученики с «испытательным» сроком. В некоторых случаях Шри Юктешвар и Лахири Махасая не поощряли «незрелых» учеников в желании присоединиться к Ордену Свами. "Ношение одежды цвета охры, когда человек еще не готов к познанию Бога, – утверждали они, – означает введение общества в заблуждение. Преждевременный отказ от некоторых внешних символов может повредить, ибо пробуждает гордыню. Если постоянно практиковать крия-йогу, отказ от материального обеспечит устойчивый, постепенный духовный прогресс". Определяя важность человека, святой использует вечные критерии, весьма далекие от изменчивых мирских идеалов. Все человечество, столь разное в его собственных представлениях, в глазах учителя делится всего на два типа: невежды, не стремящиеся к Богу, и мудрецы, ищущие Его. Гуру лично вникал в детали управления своим имуществом. Некоторые неразборчивые в средствах лица пытались овладеть его наследственной земельной собственностью. С твердой решимостью, и даже доводя дело до суда, Шри Юктешвар уходил от противников. Он подвергался этим мучительным испытаниям из желания не быть нищим гуру, бременем для учеников. Финансовая независимость была единственной причиной непричастности моего прямолинейного учителя к хитростям дипломатии. Не в пример иным учителям, вынужденным льстить тем, кто их содержит, мой гуру был недоступен влиянию богатства, явному или скрытому. Я никогда не слышал, чтобы он когда-нибудь просил денег или хотя бы намекнул о них для какой-либо цели. Его домашнее обучение предлагалось свободно и бесплатно всем ученикам. Однажды в ашрам Серампура явился один обнаглевший представитель суда. Нам с учеником по имени Канаи случилось при этом присутствовать. Вручая Шри Юктешвару повестку, чиновник был настроен агрессивно: – Вам будет полезно покинуть это жилище и вдохнуть чистый воздух помещения суда, – презрительно произнес он. – Еще одно дерзкое слово, и вы будете на полу! – не смог удержаться я и приблизился с угрожающим видом. – Негодяй! – вырвалось у Канаи. – Ты осмелился принести в этот святой ашрам богохульства? Но учитель встал на защиту обидчика: – Не волнуйтесь попусту. Этот человек всего лишь выполняет свой законный долг. Чиновник, изумленный столь разнородным приемом, сконфузившись, в двух словах извинился и исчез. Удивительным было то, что учитель со столь пламенной натурой был весьма спокоен. К нему вполне подходило ведическое определение Божьего человека: «Нежнее цветка, где дело касается доброты, страшнее грома, где дело касается принципов». В этом мире всегда существуют те, кто, по словам Браунинга, «не выносят света, ибо сами темны». Кто-то из посторонних время от времени бранил Шри Юктешвара за нанесение воображаемой обиды. Невозмутимый гуру обычно вежливо вслушивался, разбираясь внутри, нет ли в этом обличении доли истины. Эти сцены вызывают в моем уме одну из остроумных реплик учителя: «Некоторые люди стремятся стать выше, сняв голову другим!» Неизменная выдержка святого выразительнее любой проповеди. "Долготерпеливый лучше храброго, и владеющий собою лучше полководца"[[107]]. Мне часто казалось, что мой величественный учитель вполне мог быть императором или воином, потрясающим мир, будь его разум сосредоточен на славе или мирских достижениях. Вместо этого он предпочел штурмовать те внутренние цитадели страстей и самовлюбленности, падение которых знаменует рост человека.
Глава 13
Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|