Учитель, находясь в Калькутте, является в Серампуре

 

– Меня часто одолевают атеистические сомнения. Несмотря на это, мне иногда не дает покоя мучительная загадка: а не могут ли существовать непознанные возможности души? Не упускает ли человек свою подлинную судьбу, если не исследует их? – Эти высказывания Диджена Бабу, соседа по комнате в Пантхи, были вызваны моим приглашением посетить Шри Юктешвара.

– Гуру посвятит тебя к крия-йогу, – ответил я. – Благодаря внутренней уверенности в божественном она утихомирит сумятицу дуализма в твоей голове.

Вечером Диджен сопровождал меня в ашрам. В присутствии учителя он ощутил такой духовный покой, что вскоре стал постоянным посетителем.

Одних прозаических занятий повседневной жизни для человека недостаточно, от рождения у него есть тяга к мудрости. Слова Шри Юктешвара побуждали Диджена к попыткам, сначала мучительным, а затем ведущим к легкому освобождению, обнаруживающим внутри себя – себя реального, а не унижающее эго временного воплощения.

Поскольку мы с Дидженом занимались на курсе бакалавров в колледже, у нас вошло в обычай вместе ходить в ашрам после занятий. Часто мы видели Шри Юктешвара стоящим на балконе второго этажа и приветствовавшим наше появление улыбкой.

Однажды вечером юный обитатель ашрама Канаи встретил нас с Дидженом у дверей с вестью: «Учителя нет, его срочно вызвали в Калькутту».

На следующий день я получил от Шри Юктешвара открытку, в которой было написано: «Я покину Калькутту в среду утром. Встречай с Дидженом поезд на Серампурском вокзале в девять утра».

В среду утром, около восьми тридцати, в моем сознании возникла настойчивая телепатическая весть от гуру: «Я запаздываю, девятичасовой поезд встречать не надо».

Я сообщил эти более поздние сведения Диджену, который был уже одет и собирался идти на вокзал.

– Ты и твоя интуиция! – с ухмылкой сказал мой друг. – Я предпочитаю верить в писаное слово учителя.

Пожав плечами, я уселся в спокойной решимости. Диджен вышел из комнаты, с шумом захлопнув за собой дверь.

Так как в комнате было довольно темно, я сел ближе к окну, выходящему на улицу. Пробивающийся скупой свет солнца вдруг перешел в интенсивный блеск, в котором исчезло окно с железной решеткой. На этом ослепительно ярком фоне появилась ясно материализовавшаяся фигура Шри Юктешвара!

Потрясенный, я поднялся со стула и пал перед ним на колени. Обычным жестом почтительного приветствия у стоп гуру я коснулся его башмаков. Они были мне хорошо знакомы – брезентовые, оранжевого цвета, с веревочными подошвами; он часто надевал именно такие башмаки в путешествия. Одежда свами цвета охры слегка задела меня, я ясно ощутил не только ее ткань, но и покрытую песком поверхность туфель и пальцы внутри них. Не в силах произнести ни слова от изумления, я поднялся и вопросительно уставился на него.

– Я рад, что ты получил мое телепатическое послание, – голос учителя был спокоен и почти естественен. – А сейчас я закончил дела в Калькутте и буду в Серампуре десятичасовым поездом. – Поскольку я все еще безмолвно глазел на Шри Юктешвара, он продолжал: – Это не призрак, а мое тело из плоти и крови. Я получил божественное разрешение показать тебе этот опыт, редко достижимый в земных условиях. Будь на вокзале, вы с Дидженом увидите меня идущего к вам и одетого, как теперь. Впереди будет один попутчик – маленький мальчик с серебряным кувшином.

Гуру положил обе руки мне на голову, прошептав благословение. Когда он завершил его словами: " Табе аши "[[156]], я услышал специфический грохочущий раскатистый звук[[157]]. Тело его стало постепенно растворяться в пронизывающем свете. Сначала исчезли ступни ног и ноги целиком, затем торс и голова, подобно свертываемому свитку. До самого конца я чувствовал, как его пальцы легко прикасались к моим волосам. Сияние исчезло, предо мной не осталось ничего, кроме окна с решеткой да струившегося бледным ручьем солнечного света.

Почти оцепенев от смятения, я спрашивал себя, не было ли это галлюцинацией. Удрученный Диджен скоро вошел в комнату.

– Учителя не было ни с девятичасовым поездом, ни со следующим, в девять тридцать, – сказал он слегка извиняющимся голосом.

– Тогда пошли, я знаю, что он обязательно будет в десять. – Я взял Диджена за руку и, не внимая его протестам, насильно поволок его за собой. Минут через десять мы вошли на станцию, где поезд уже пыхтел у платформы.

– Весь поезд наполнен светом ауры учителя, он там! – воскликнул я радостно.

– Ты так думаешь? – ухмыльнулся Диджен.

– Подождем здесь, – сказал я и детально описал ему, как к нам приблизится гуру. Как раз тогда, когда я закончил описание, в поле нашего зрения появился Шри Юктешвар в той же одежде, что и незадолго до этого. Он медленно шагал за маленьким мальчиком, несущим серебряный кувшин.

На мгновение от беспрецедентности полученного опыта по мне прокатилась волна холодного страха. Я чувствовал, как мир материализма, мир XX века, ускользал от меня. Не вернулся ли я к тем древним дням, когда Иисус явился Петру на море?

Когда Шри Юктешвар, современный Христоподобный йог, приблизился к месту, где молча застыли мы с Дидженом, улыбнувшись моему другу, он сказал:

– Я послал весть и тебе, но ты был не в состоянии уловить ее.

Диджен молчал, подозрительно глядя на меня. Проводив гуру до дома, мы отправились в колледж. Диджен остановился на улице весь охваченный возмущением.

– Так! Учитель послал мне весть! А ты ее утаил! Я требую объяснений!

– Разве я могу помочь, когда твое умственное зеркало вибрирует с такой неугомонностью, что ты не в состоянии заметить послания нашего гуру? – парировал я.

Выражение гнева исчезло с лица Диджена.

– Понимаю, что ты имеешь в виду, – уныло сказал он. – Но объясни мне, пожалуйста, как мог ты знать о мальчике с кувшином?

К тому времени когда я закончил рассказ о феноменальном появлении учителя в пансионе, мы уже приблизились к колледжу.

– То, что я услышал только что о способностях нашего гуру, – сказал Диджен, – вызывает такое ощущение, что любой университет в мире – это всего лишь детский сад[[158]].

 

 

Глава 20

Мы не посещаем Кашмир

 

– Отец, я хочу пригласить учителя и четырех друзей поехать на летние каникулы к подножию Гималаев. Можно попросить у тебя шесть билетов на поезд до Кашмира и денег?

Как я и ожидал, отец от души рассмеялся:

– Ты уже в третий раз рассказываешь мне эту сказку. Разве в прошлом и позапрошлом году ты не просил меня о том же? В последний момент твой гуру ехать отказывался.

– Верно, отец. Я не знаю, почему учитель не говорит ничего определенного относительно поездки в Кашмир[[159]]. Но если ему сказать, что билеты уже приобретены, мне почему-то кажется, что на этот раз он согласится.

Отца это не убедило, однако на следующий день, добродушно посмеиваясь, он дал мне шесть билетов и несколько бумажек по десять рупий.

– Думаю, что твоя теоретическая поездка едва ли нуждается в такой практической поддержке, – заметил он, – но, тем не менее, возьми.

Вечером я продемонстрировал свою добычу Шри Юктешвару. Ответ его был уклончив:

– Я хотел бы поехать, посмотрим, – улыбнулся он моему энтузиазму и ничего не сказал, когда я попросил присоединиться к нам его маленького ученика Канаи, прислуживающего по дому. Приглашение получили также трое моих друзей – Раджендра Натх Митра, Джотин Аудди и еще один мальчик. Наш отъезд был назначен на следующий понедельник.

Субботу и воскресенье я провел в Калькутте, где дома проходили брачные церемонии двоюродного брата. Я со своим багажом приехал в Серампур рано утром в понедельник. Раджендра встретил меня у дверей ашрама.

– Учителя нет дома, он отказался от поездки и гуляет.

– Я не хочу в третий раз давать отцу повод для осмеяния моих химерических планов, связанных с Кашмиром. Идем, остальные обязательно поедут, – от огорчения заупрямился я.

Раджендра согласился. Я покинул ашрам, чтобы подыскать слугу, понимая, что Канаи без гуру не поедет и нужен был кто-нибудь для присмотра за багажом. На память пришел Бехари, служивший прежде в нашем доме, а теперь у одного школьного учителя в Серампуре. Быстро шагая, я встретил гуру у христианской церкви, близ здания серампурского суда.

– Куда ты идешь? – На лице Шри Юктешвара не было улыбки.

– Господин, я слышал, что вы и Канаи не едете с нами. Я ищу Бехари. Вы, наверное, помните, что в прошлом году ему так хотелось повидать Кашмир, что он даже предлагал свои услуги бесплатно.

– Помню. Тем не менее я думаю, что он не решится ехать.

– Да он только и ждет такого случая! – вспыхнул я.

Гуру молча пошел дальше, я же вскоре пришел к дому школьного учителя. Во дворе меня встретил Бехари, дружелюбность на его лице тотчас пропала, едва я упомянул про Кашмир. Пробормотав извинения, он оставил меня и вошел в дом своего хозяина. Прождав полчаса и нервно уверяя себя, что Бехари задерживают приготовления к поездке, я наконец постучал в дверь. «Бехари вышел через черный ход с полчаса назад», – с легкой иронией в голосе сообщил какой-то мужчина.

Пытаясь разобраться, было ли мое приглашение слишком назойливым или действительно имело место незримое влияние учителя, с досадой я отправился восвояси. Пройдя мимо христианской церкви, я вновь увидел гуру, идущего навстречу. Не дожидаясь моего сообщения, он сказал:

– Итак, Бехари не захотел ехать! Что ты теперь надумал?

Я вел себя, как упрямый ребенок, твердо решивший не слушаться своего деспотичного отца.

– Я иду просить дядю дать мне своего слугу Лала Дхари.

– Ну, если тебе так хочется взглянуть на своего дядю, пожалуйста, – ответил Шри Юктешвар. Все его тело сотрясалось от смеха. – Я думаю, ты вряд ли будешь доволен этой встречей.

Встревоженный, но одержимый упрямством, я оставил гуру и вошел в здание суда. Дядя по отцу, Сарада Гхош, государственный прокурор, встретил меня очень тепло.

– Сегодня мы с несколькими друзьями едем в Кашмир, – сказал я ему. – Я уже много лет жду этой поездки в Гималаи.

– Очень рад за тебя, Мукунда. Могу ли я чем-нибудь помочь твоему путешествию? – Эти добрые слова придали мне смелость.

– Дорогой дядя, можно мне взять с собой вашего слугу Лала Дхари?

Моя простая просьба произвела эффект землетрясения. Дядя так резко вскочил, что стул его перевернулся, бумаги на столе разлетелись в стороны, а его длинный кальян из кокосового ореха с грохотом свалился на пол.

– Ты молодой эгоист, – воскликнул он, кипя от возмущения, – что за нелепая мысль! А кто будет помогать мне, если ты возьмешь на эту увеселительную прогулку моего слугу?

Скрыв удивление, я думал, что внезапная перемена в моем добродушном дяде была еще одной непостижимой загадкой дня, и покинул здание суда несколько живее, чем позволяло достоинство.

Во мне росла уверенность, что позиция учителя была продиктована каким-то достойным, хотя и непонятным мотивом. По возвращении в ашрам, где в ожидании собрались друзья, из-за попытки поступить наперекор воле гуру у меня начались угрызения совести.

– Мукунда, не хотел бы ты немного задержаться и побыть со мной? – спросил Шри Юктешвар. – Раджендра и другие могут поехать раньше и подождать тебя в Калькутте. У них будет достаточно времени, чтобы попасть на вечерний поезд из Калькутты на Кашмир.

– Господин, мне не хочется ехать без вас, – сказал я мрачно.

Мои друзья не обратили на это замечание никакого внимания. Они вызвали экипаж и отбыли со всем багажом. Канаи и я тихо сидели у ног нашего гуру. Через полчаса полного молчания учитель поднялся и направился к балкону второго этажа.

– Канаи, подай, пожалуйста, еду для Мукунды. Его поезд скоро отбывает от вокзала.

Встав с шерстяного одеяла, на котором я сидел, я пошатнулся от внезапной тошноты и жуткого ощущения клокотания в желудке. Острая боль была настолько сильна, что я почувствовал, будто меня вдруг швырнули в какой-то ужасный ад. Скорчившись, пораженный всеми симптомами страшной азиатской холеры, как слепой, на ощупь, я искал гуру. Шри Юктешвар и Канаи перенесли меня в гостиную.

– Учитель, я вручаю вам свою жизнь! – изнуренный невыносимой болью, вскричал я, будучи уверен, что она поистине почти выплеснулась из берегов тела.

Шри Юктешвар положил мою голову к себе на колени, с ангельской нежностью поглаживая лоб.

– Теперь видишь, что бы случилось, если бы ты со своими друзьями оказался на вокзале, – сказал он. – Поскольку ты предпочел усомниться в моем решении по поводу поездки именно в это время, я был вынужден позаботиться о тебе столь странным образом.

Я наконец понял. Поскольку великие учителя редко считают нужным проявлять свои силы открыто, случайному наблюдателю событий этого дня их последовательность показалась бы вполне естественной. Вмешательство гуру было слишком искусно, чтобы его заподозрить. Он действовал своей волей через Бехари, дядю Сараду, Раджендру и других таким не вызывающим подозрений образом, что, вероятно, любой, кроме меня, подумал, что описанные ситуации в логическом отношении были нормальны.

Поскольку Шри Юктешвар никогда не пренебрегал своим общественным долгом, он поручил Канаи сходить к врачу и известить моего дядю.

– Учитель, – запротестовал я слабым голосом, – только вы можете исцелить меня, кроме того, для любого доктора я уже безнадежен.

– Дитя мое, ты храним Божьей милостью. О докторе не беспокойся, он не застанет тебя в этом состоянии, ты уже исцелен.

С этими словами гуру мучительная боль оставила меня. Я слабо приподнялся. Скоро пришел доктор и тщательно обследовал меня.

– Ты выглядишь так, будто перенес самое худшее, что только возможно, – сказал он. – Я возьму с собой несколько проб для лабораторных исследований.

Следующим утром он поспешно явился. Я сидел в хорошем настроении.

– Ну и ну, вот ты улыбаешься и разговариваешь, словно и не сталкивался со смертью. – Он мягко похлопал меня по руке. – Честно говоря, после того как по анализам была установлена азиатская холера, я и не надеялся застать тебя в живых. Молодой человек, уверен, ты счастливчик, имея такого гуру с божественными целительными силами!

Я от души согласился. Когда доктор собирался уходить, в дверях появились Раджендра и Аудди, возмущение на их лицах сменилось состраданием, когда они взглянули на доктора, я затем на меня, имевшего довольно-таки измученный вид.

– Мы так рассердились, когда ты не приехал с калькуттским поездом, как условились. Ты заболел?

– Да. – Я не мог удержаться от смеха, когда мои друзья поставили багаж в тот же угол, который он занимал вчера.

«Отплыл корабль в Испанию когда-то, не успев прибыть туда, вернулся он обратно!» – перефразировал я один стих.

В комнату вошел учитель. Как выздоравливающий, я позволил вольность и нежно взял его за руку.

– Гуруджи, – сказал я, – с двенадцати лет было сделано много неудачных попыток добраться до Гималаев. Наконец я убедился, что без вашего благословения богиня Парвати[[160]] меня не примет!

 

 

Глава 21

Мы посещаем Кашмир

 

– Теперь ты достаточно окреп для путешествия, и я поеду с тобой в Кашмир, – сказал Шри Юктешвар спустя два дня после моего чудесного исцеления от азиатской холеры.

В этот вечер наша группа из шести человек села в поезд, направляющийся на север. Первая длительная остановка была в Симле, царственном городе на престоле Гималаев. Мы бродили по невероятно большим улицам, восхищаясь величественными видами.

«Продается английская земляника», – повторяла пожилая женщина, сидящая на корточках на открытой живописной рыночной площади.

Учитель заинтересовался этими маленькими странными ягодами. Он купил полную корзину и предложил их Канаи и мне, находившимся поблизости. Я попробовал одну ягоду, но поспешно выплюнул ее на землю:

– Какая кислятина! Земляника мне никогда бы не понравилась!

– О, она тебе понравится в Америке, – засмеялся гуру. – Там за обедом хозяйка подаст ее с сахаром и сливками. Когда она разомнет землянику вилкой, ты попробуешь и скажешь: «какая вкусная земляника!». Тогда и вспомнишь этот день в Симле.

Предсказание Шри Юктешвара со временем забылось, но всплыло вновь через много лет, вскоре после прибытия в Америку. Я был приглашен на обед в дом мисс Алисы Т.Хасей (сестра Йогамата) в западном Сомервилле, штат Массачусетс. Когда десерт из земляники поставили на стол, хозяйка взяла вилку, раздавила ягоды, добавив сливок и сахара. «Ягода несколько кислая, я думаю, так вам понравится!» – заметила она. Я взял маленький кусочек и воскликнул: «Какая вкусная земляника!». Тотчас предсказание гуру всплыло из бездны памяти. Поразительно было сознавать, что так давно ум Шри Юктешвара, согласованный с божественным, уловил цепь кармических событий, блуждающих в эфире, увидев будущее.

Скоро наша группа покинула Симлу и поехала поездом в Равалпинди. Там мы наняли большой ландо, запряженное двумя лошадьми, и начали семидневный переезд в Шринагар – столицу Кашмира. На второй день путешествия по северной границе нашим глазам открылись настоящие просторы Гималаев. Пока железные колеса экипажа скрипели по жарким каменистым дорогам, мы восхищались сменяющими друг друга видами горного великолепия.

– Господин, – сказал Аудди учителю. – Я восхищен этими величественными видами, находясь в вашем святом обществе.

От этого отзыва я почувствовал радостное волнение, так как был за хозяина. Шри Юктешвар уловил мою мысль и, обернувшись, прошептал:

– Не тешь себя напрасно, Аудди в восторге не столько от пейзажа, сколько от перспективы оставить нас, чтобы выкурить сигарету[[161]].

– Учитель, – сказал я вполголоса, испытав шок, – не нарушайте, пожалуйста, гармонию этими неприятными словами. Мне не верится, что Аудди жаждет курева. – Я с опаской взглянул на своего обычно неукротимого гуру.

– Хорошо, я ничего на стану говорить, – засмеялся учитель. – Но скоро ты увидишь: когда ландо остановится, он быстро воспользуется представившейся возможностью.

Повозка подъехала к небольшому караван-сараю. Когда наших лошадей повели поить, Аудди спросил:

– Учитель, вы ничего не имеете против, если я некоторое время проеду с кучером? Мне хочется немного побыть на свежем воздухе.

Шри Юктешвар разрешил, но мне заметил:

– Ему хочется свежей затяжки, а не свежего воздуха.

Ландо возобновило шумное передвижение по пыльной дороге. Глаза учителя сверкали.

– Высунь голову в дверь экипажа и посмотри, что делает с воздухом Аудди, – сказал он мне.

Я послушался и был весьма удивлен, застав Аудди за пусканием колец сигаретного дыма.

– Вы, как всегда, правы, – сказал я, виновато взглянув на гуру. – Аудди наслаждается окуриванием панорамы. – Я подозревал, что приятель заполучил дар от кучера, ибо знал, что он не брал сигарет из Калькутты.

Мы продолжали ехать по серпантину дороги, украшенной видами рек, долин, отвесных скал и многочисленными грядами гор. Ночь нас застала на простом постоялом дворе, где мы сами готовили себе еду. Шри Юктешвар проявлял заботу о моей диете, настаивая на том, чтобы в ней всякий раз был лимонный сок. Я был все еще слаб, но самочувствие с каждым днем улучшалось, хотя скрипучая телега была прямо-таки создана для неудобств.

Радостные предчувствия наполняли наши сердца по мере приближения к центру Кашмира, райскому краю озер с лотосами, плакучих садов, покрытых яркими навесами жилищ из лодок, реки Джелам с множеством мостов и пастбищ, усеянных цветами, в величавом обрамлении Гималаев.

Путь к Шринагару пролегал по дороге, обсаженной высокими деревьями. Мы заняли комнаты в двухэтажной гостинице, окна которой выходили на величественные горы. Водопровода там не было, и мы запасали воду, набирая ее из ближайшего колодца. Летняя погода, с теплыми днями и прохладными ночами, была идеальной.

Мы совершили паломничество к древнему храму свами Шанкары в Шринагаре. Взглянув на горную обитель, стоящую на крутом пике, я впал в экстатический транс. Явилось видение большого особняка на вершине горы в далекой стране. Высокий ашрам Шанкары передо мной превратился в строение, где спустя много лет была основана штаб-квартира «Товарищества Самопознания» в Америке. Когда я впервые посетил Лос-Анджелес и увидел большое здание на гребне горы Вашингтон, то сразу узнал его по своим давнишним видениям в Кашмире и других местах.

Несколько дней мы провели в Шринагаре, потом на Гулмарге[[162]], возвышающемся почти на две тысячи метров над уровнем моря. Там я впервые ездил верхом на большом коне. Раджендра же взобрался на маленького рысака, охваченного страстью скорости. Мы отважились направиться к Кхиланмару, расположенному невероятно высоко; путь лежал через густой лес, изобилующий карликовыми деревьями, где окутанные туманом тропинки были зачастую небезопасны. Но маленькое животное Раджендры, забывая обо всем, кроме радости состязания, неустанно шло вперед, не давая моему коню-переростку ни минуты отдыха даже на самых опасных поворотах.

Наше соревнование в скорости было вознаграждено захватывающим зрелищем. Впервые в этой жизни я увидел простертые во все стороны возвышенности Гималаев со снежными вершинами, лежавшими ярусами, подобно силуэтам больших белых медведей. Глаза с восторгом любовались бесконечными просторами ледяных гор на фоне солнечно голубых небес.

Вместе со своими юными спутниками, которые все были в пальто, я весело скатился по искрящимся белым склонам. Спускаясь вниз, мы увидели вдали громадный ковер желтых цветов, совершенно преображающих суровость обнаженных гор.

Следующая экскурсия была предпринята к знаменитому «Саду наслаждений» императора Джехангира в Шалимаре и Нишат Багху. Древний дворец в Нишат Багхе построен над естественным водопадом. Низвергаясь с гор, стремительный поток посредством искусственных приспособлений направляется красочными террасами и льется в фонтаны, окруженные ослепительными клумбами. Поток также входит в некоторые помещения дворца, ниспадая в конце концов, как в сказке, в находящееся внизу озеро. Необъятные сады буйно пестрят красками – розы дюжин оттенков, львиный зев, фиалки, лаванда, маки. Заросли кипарисов, чинар [[163]], вишен создают впечатление изумруда, за ними вздымаются строгие белые Гималаи.

Кашмирский виноград считается редким лакомством в Калькутте. Раджендра, предвкушавший эту усладу по достижении Кашмира, был разочарован, не найдя там крупных виноградников. Я то и дело подшучивал над его необоснованным ожиданием.

– О, я так объелся винограда, что не могу идти! – говорил я. – Во мне переваривается незримый виноград! – Позже я слышал, что сладкий виноград в изобилии растет в Кабуле, западнее Кашмира. Мы утешались мороженым из рабри (сгущенного молока), смешанного с цельными фисташковыми орехами.

Мы совершили несколько переездов в шикарах – небольших лодках, затененных расшитыми занавесами, курсирующими по запутанным протокам озера Дал-Лейк, сплетению каналов, похожему на паутину из воды. Множество плавучих садов, грубо устроенных из бревен с землей, вызывают изумление – так неуместен на первый взгляд вид овощей и дынь, растущих посреди широких вод. Время от времени видишь крестьянина, презревшего удел «прикованности к земле» и перетягивающего свой квадратный участок «земли» на новое место ветвистого озера.

В этой легендарной долине можно найти как бы сумму всех земных красот. Хозяйка Кашмира увенчана короной из гор, украшена гирляндой озер и обута цветами. Позже, объездив много далеких стран, я понял, почему Кашмир называют самым живописным местом. Он обладает обаянием и Швейцарских Альп, озера Ломонд в Шотландии, и изысканной красотой английских озер. Американскому путешественнику в Кашмире многое напомнит суровое величие Аляски и пика Пайке, расположенного близ Денвера.

В конкурсе живописного очарования я отдаю первый приз либо великолепному виду Хочимилко в Мексике, где горы, небо и тополя отражаются в бесчисленных водных протоках, где в мириадах бликов воды играют рыбы, либо озерам Кашмира, похожим на красивых девушек, украшенных драгоценностями, находящихся под суровым присмотром Гималаев. Эти два места особенно выделяются в моей памяти как самые красивые места на земле.

Тем не менее, я был восхищен, впервые увидев чудеса и Йелоустонского национального парка, и Большого каньона в Колорадо, и Аляски. В Йелоустоне можно видеть, как целые скопища гейзеров извергаются высоко в воздух, год за годом действуя с точностью часового механизма. Горячие гейзеры, скопления опала и сапфира, горячие сернистые источники, а также медведи, волки и другие дикие животные напоминают, что здесь природа оставила некий образец более раннего творчества. В поездке на автомобиле по дорогам Вайоминга к «Дьявольскому котлу» с горячей пузырящейся грязью и журчащими источниками, гейзерами, фонтанирующими повсюду паром, я был склонен заявить, что Йелоустон заслуживает особого приза за уникальность.

В Йосамит-парке, расположенном в Калифорнии, древние величественные секвойи устремляют огромные стволы высоко в бездонное небо, напоминая природные зеленые кафедральные соборы, отмеченные божественным мастерством. Хотя на Востоке есть чудесные водопады, ни один из них не сравнится с буйной красотой Ниагары на границе с Канадой. Мамонтовые пещеры в Кентукки и Карлсбадские пещеры в Нью-Мексико с множеством разноцветных сталактитов просто ошеломляюще сказочны. Их длинные иглы, свисающие со сводов пещеры и отражающиеся в подземных водах, как они рисуются человеческому воображению, кажутся проблесками иных миров.

Многие кашмирцы, известные на весь мир своей красотой, светлы, как европейцы, с подобными же чертами лица и пропорциями тела, у многих голубые глаза и светлые волосы. В западной одежде они выглядят как американцы. Холодные Гималаи защищают Кашмир от знойного солнца, оберегая их светлые лица. С продвижением к югу, к тропическим широтам Индии, люди становятся все темнее и темнее.

Проведя несколько счастливых недель в Кашмире, я вынужден был вернуться в Бенгалию, так как срок каникул истек. Шри Юктешвар с Канаи и Аудди остались в Шринагаре. До моего отъезда учитель намекал, что его тело в Кашмире подвергнется болезни.

– Господин, внешне вы само воплощение здоровья, – возразил я.

– Есть даже шансы оставить эту землю.

– Гуруджи! – я пал с мольбой к его ногам, – обещайте, пожалуйста, что не оставите тело теперь. Я совсем не готов к тому, чтобы следовать далее без вас!

Шри Юктешвар молчал, но улыбнулся так сочувственно, что я успокоился, однако оставив его с нежеланием.

«Учитель опасно болен!» – Телеграмма от Аудди пришла вскоре после моего возвращения в Серампур.

«Учитель, – обезумев, телеграфировал я другу, – я требую обещания не оставлять меня. Сохраните, пожалуйста, свое тело, иначе я умру!»

"Будь по твоему!, – ответил он из Кашмира.

Через несколько дней пришло письмо от Аудди, сообщавшего, что учитель выздоровел. Через две недели по возвращении гуру в Серампур я был очень огорчен, увидев, что он потерял почти половину своего обычного веса.

К счастью учеников, Шри Юктешвар сжег множество их грехов в огне тяжелой лихорадки в Кашмире. Метафизический метод переноса болезни хорошо известен высокоразвитым йогам. Сильный человек может помочь более слабому нести его тяжелый крест, духовный сверхчеловек в состоянии свести до минимума физическое или психическое бремя своих учеников, разделив с ними карму их прошлых действий. Как богатый тратит некоторое количество денег, оплачивая крупный долг блудного сына, оказывающегося таким образом спасенным от ужасных последствий собственного безрассудства, так и учитель с готовностью посвящает часть своего телесного блага облегчению страданий учеников[[164]].

Скрытым методом йог объединяет свой ум и астральный аппарат с умом и астральным аппаратом страдающего индивида, и болезнь полностью или частично передается телу святого. Учитель, познавший Бога на физическом плане, не заботится более о благополучии последнего. Хотя он и может позволить, чтобы тело его обнаружило какую-то болезнь, тем самым облегчая физические страдания других лиц, на его неоскверненный ум это никак не влияет. Он считает себя счастливым тем, что в состоянии оказать такую помощь. Достичь конечного спасения в Господе значит поистине найти, что физическое тело полностью выполнило свое назначение, после чего учитель пользуется им, как находит нужным.

Дело гуру в этом мире – облегчать страдания людей духовными средствами, интеллектуальным советом, метафизическим переносом болезни. Посредством сверхсознания учитель может забыть о физическом страдании, иногда он предпочитает стоически переносить телесную боль, являя пример для учеников. Взяв на себя болезни других, йог при желании может вместо них удовлетворить кармический закон причин и следствий. Этот закон действует механически или математически, его действие может быть научно направлено людьми божественной мудрости.

Духовный закон вовсе не требует, чтобы учитель болел всякий раз, когда исцеляет других. Исцеления обычно происходят благодаря использованию святыми разных методов мгновенного лечения, с которыми не связано никакого вреда для духовного целителя. Однако иногда учитель, желающий значительно ускорить эволюцию учеников, может по доброй воле отработать их дурную карму в собственном теле.

Иисус выражал Себя как искупление за грехи многих. Если бы Он добровольно не вступил во взаимодействие с тонким кармическим законом причин и следствий, с Его божественными силами[[165]], тело Его никогда бы не подверглось смерти через распятие на кресте. Таким образом Он взял на Себя карму других, в особенности учеников, в результате чего они очистились и стали способны воспринять вездесущее сознание Святого Духа, Которое позже сошло на них[[166]].

Только познавший себя учитель может передать жизненную силу или перенести на собственное тело болезни других. Обычный человек не может применять этот йоговский метод лечения, да это и нежелательно, ибо нездоровый физический инструмент является помехой для божественной медитации. Индийские Писания учат, что содержание тела в хорошем состоянии является настоятельным долгом человека, иначе его ум не может сохранять фиксацию на благочестивом.

Однако очень сильная воля может превозмочь все физические затруднения и достичь богопознания. Многие святые игнорировали болезненность и преуспевали в поисках Бога. Святой Франциск Ассизский, сам тяжело страдавший от болезней, исцелял других и даже воскресил мертвого.

Я знал одного индийского святого, половина тела которого однажды покрылась гнойными язвами. Его диабет протекал настолько тяжело, что в обычном состоянии он не мог сидеть спокойно более пятнадцати минут подряд. Но его духовная жажда была неумолима: «Господи, – молился он, – неужели не придешь Ты в мой разрушенный храм?» Непрестанным усилием воли святой постепенно смог сидеть в позе лотоса, погруженный в экстатический транс, ежедневно по восемнадцать часов подряд. И по истечении трех лет, – сказал он мне, – в моем разбитом теле засиял Бесконечный Свет. Наслаждаясь радостным блеском, я забыл о болезнях, позже заметив, что Божьей Милостью исцелен".

Исторический случай исцеления связан с царем Бабуром, основателем Монгольской империи в Индии (1483-1530 годы). Сын его, принц Хумаюн, был смертельно болен. Отчаявшись, отец молился, чтобы болезнь перешла к нему, а сын был пощажен. После того как врачи потеряли всякую надежду, Хумаюн[[167]] выздоровел, а Бабур сразу же заболел и умер от той же болезни, какой был поражен сын.

Многие воображают, будто любой духовный учитель обладает или должен обладать здоровьем и силой Сандова[[168]]. Такое предположение не обосновано. Болезненность тела вовсе не показатель того, что гуру не находится в контакте с божественными силами, как и неизменное здоровье в течение всей жизни вовсе не обязательно указывает на внутреннее озарение. Иными словами, состояние физического тела не является истинным критерием учителя. Его отличительные качества следует искать в его владении духовным.

На Западе многие сбитые с толку искатели истины ошибочно полагают, будто учителем может быть лишь какой-нибудь красноречивый оратор либо писатель, объектом литературных изысканий которого является метафизика. Однако риши указывали, что единственным и неизменным требованием к учителю является его способность входить по собственной воле в бездыханное состояние (сабикальпа самадхи) и сохранять непрерывное самадхи (нирвакальпа самадхи)[[169]]. Только этим человек может доказать, что действительно мастерски овладел майей – космической иллюзией двойственности. Он один может с глубоким пониманием сказать: «Экам Сат» (Существует лишь Один).

«Там, где в результате невежества есть дуализм, человек видит все отличным от себя, – писал Великий монист Шанкара. – Где есть дуализм в силу неведения, там все вещи видят отличными от Я. Когда же все видят как Я, тогда нет и атома иного, нежели Я... Как не может быть снов после пробуждения, точно так же исчезают плоды прошлых действий, как только возникает знание реальности».

Лишь великие гуру в состоянии взять на себя карму учеников. Шри Юктешвар не болел бы в Шринагаре[[170]], если бы не получил внутреннего позволения от Духа – помочь ученикам столь необычным путем. Не многие из святых были когда-либо наделены более весомой мудростью, необходимой для выполнения божественных указаний, нежели мой находящийся в согласии с Богом учитель.

Когда я позволил несколько слов сочувствия гуру по поводу истощенной фигуры, он весело сказал:

– Это имеет свои хорошие стороны. Теперь я в состоянии надеть узкие ганджи (нижние рубашки), которых не носил много лет!

Слыша веселый смех учителя, я вспомнил слова святого Франциска Сальского: «Святой, который грустен, – это грустный святой!».

 

 

Глава 22

Сердце каменного изваяния

 

– Как верная индийская жена, я не хочу жаловаться на мужа. Но мне бы очень хотелось, чтобы он отвратился от материалистических взглядов. Ему доставляет удовольствие высмеивать изображения святых в моей комнате для медитаций. Дорогой брат, я глубоко верю, что ты можешь ему помочь. Поможешь?

Старшая сестра Рома умоляюще смотрела на меня. Я зашел в ее калькуттский дом на улице Гириш Видьяранта. Эта мольба тронула меня, ибо сестра оказала глубокое духовное влияние в моем детстве и с любовью старалась заполнить вакуум, возникший в семье в связи со смертью матери.

– Милая сестра, конечно, я сделаю все, что смогу. – Я улыбнулся, стараясь прогнать уныние с ее лица, контрастирующее с обычно спокойным и бодрым выражением.

Мы с Ромой посидели немного, безмолвно молясь, направить нас. За год до этого сестра попросила меня посвятить ее в крия-йогу, в которой весьма преуспела. И тут меня осенило:

– Завтра, – сказал я, – я отправлюсь в храм богини Кали в Дакшинешваре. Пожалуйста, поедем со мной, и убеди мужа сопровождать нас. Я чувствую, что в вибрациях этого святого места Божественная Мать коснется его сердца. Но не говори ему о целях нашей поездки.

Сестра с надеждой согласилась. Очень рано следующим утром мне было приятно увидеть, что Рома и ее муж были готовы к поездке. Пока нанятый нами экипаж громыхал по верхней кольцевой дороге на пути к Дакшинешвару, мой зять Сатиш Чандра Бос забавлялся тем, что высмеивал духовных лиц прошлого, настоящего и будущего. Я заметил, что Рома тихо плачет.

– Приободрись, сестренка, – прошептал я. – Не давай мужу радости полагать, будто мы принимаем его насмешки всерьез.

– Мукунда, как ты можешь восхищаться пустым надувательством, – сказал Сатиш. – У всяких там садху и вид-то отталкивающий. Либо они худы, как скелеты, либо не по святому жирны, как слоны!

Я громко расхохотался. Моя добродушная реакция вызвала у Сатиша раздражение, он впал в угрюмое молчание. Когда наш кеб оказался на земле Дакшинешвара, он саркастически усмехнулся:

– Я полагаю, эта экскурсия задумана для того, чтобы переделать меня?

Когда же я, промолчав, отвернулся, он схватил меня за руку:

– Юный господин монах, – сказал он, – не забудь договориться со священнослужителями храма, чтобы они обеспечили нам полдник. – Сатиш хотел избавить себя от всякой беседы со жрецами.

– Сейчас я буду медитировать. О еде не беспокойся, – ответил я резко. – Божественная Мать Сама позаботится о нас.

– Не уверен, что Божественная Мать хоть что-нибудь сделает для меня. А за еду я считаю ответственным тебя, – сказал Сатиш угрожающе.

Я один проследовал в большой храм Кали, в зал с колоннами у входа, отыскал затененное место у одной из колонн и сел в позе лотоса. Хотя было еще семь часов, утреннее солнце быстро стало палящим.

Мир отступил, когда я благоговейно вошел в состояние транса. Мой ум сосредоточился на богине Кали, Чье изваяние в Дакшинешваре было предметом особого обожания великого учителя Шри Рамакришны Парамахансы. В ответ на его неистовые мольбы каменное изваяние этого самого храма часто принимало образ и беседовало с ним.

Безмолвная Матерь с каменным сердцем, – молился я. – Ты оживала по просьбе Твоего любимого приверженца Рамакришны, почему же не внемлешь воплям Твоего жаждущего сына?

Мое возвышенное рвение безгранично возрастало, сопровождаясь усилением божественного покоя. Тем не менее, когда прошло пять часов, а богиня, Которую я внутренне четко визуализировал, не дала никакого ответа, я слегка приуныл. Иногда, отсрочивая осуществление молитвы, Бог испытывает поклоняющихся. Но в конце концов Он являет Себя упорному поклоняющемуся в наиболее дорогой для последнего форме. Набожный христианин видит Иисуса, индус – Кришну или богиню Кали, или, если его поклонение носит безличный характер, – расширяющийся свет.

С неохотой открыв глаза, я увидел, что один жрец закрывает двери храма в соответствии с обычаем на полуденный час. Поднявшись со своего уединенного места в открытом зале, я пошел во двор. Его каменный настил жгло полуденное солнце, сильно обжигая босые ноги.

– Божественная Мать, – безмолвно увещевал я. – Ты не приходишь ко мне в видении, а теперь Ты сокрыта в храме за закрытыми дверьми. Я хотел вознести Тебе ныне особую молитву за Сатиша.

Моя внутренняя просьба была тотчас принята. Сначала на голову и под стопы накатилась приятная волна прохлады, изгнав все неудобства. Затем, к моему изумлению, храм необычайно увеличился. Его широкие двери отворились, открыв каменную фигуру богини Кали, Которая мало-помалу ожила, улыбаясь, кивнув в знак приветствия; Она возбудила трепет неописуемого восторга. Как будто какой-то таинственный магнит извлек дыхание из легких, тело стало совсем неподвижным, хотя и не инертным.

Последовало экстатическое расширение сознания. Я мог ясно видеть на несколько миль за Гангом, слева от меня и за храмом, предместья Дакшинешвара. Стены всех строений призрачно мерцали, через них я видел людей, ходящих вдали туда и сюда.

Хотя я был бездыханным, а тело находилось в удивительно спокойном состоянии, тем не менее способность свободно двигать руками и ногами сохранилась. Несколько минут я пытался то закрывать, то открывать глаза; и в том, и в другом случае отчетливо виделась вся панорама Дакшинешвара.

Духовное зрение пронизывает всю материю, подобно рентгеновским лучам: центр божественного глаза везде, а горизонт – нигде. Стоя там, на солнечном дворе, я по новому осознал, что тогда, когда человек перестанет быть блудным сыном Бога, поглощенным физическим миром, который на самом деле – греза, не более чем мыльный пузырь, он вновь наследует Вечное Царство. Если «уход от действительности» и есть потребность человека, ограниченного своей личностью, может ли этот «уход» сравниться с величием вездесущности?

В моем святом переживании в Дакшинешваре были сильно увеличены храм и образ богини. Все остальное виделось в нормальном измерении, хотя и было окружено ободком мягкого света белого, голубого и пастельно-радужного оттенка. Тело мое, казалось, было из эфирного вещества и могло вот-вот взлететь. Вполне сознавая материальное окружение, я осмотрелся и сделал несколько шагов, не нарушая непрерывности блаженного видения.

За стенами храма я вдруг мельком увидел зятя, который сидел под колючими ветками священного дерева бел. Без усилий можно было различить ход его мыслей, несколько возвышенных святым влиянием Дакшинешвара. Тем не менее в его уме содержались недобрые мысли в мой адрес. Я обратился прямо к милостивому образу богини.

– Божественная Мать, – молился я, – не переменишь ли Ты духовно мужа сестры?

Прелестная фигура, до сих пор хранившая полное молчание, наконец заговорила:

– Твое желание сбудется!

Счастливый, я взглянул на Сатиша. Как бы инстинктивно сознавая действие какой-то духовной силы, он с возмущением вскочил с земли. Я видел, как он бежит за храм, приближаясь ко мне и грозя кулаком.

Всеобъемлющее видение пропало. Я больше не мог видеть славную богиню: вздымающийся храм уменьшился до обычных размеров, утратив прозрачность, снова тело изнемогало от свирепых лучей солнца. Бросившись под укрытие колонн, я взглянул на часы: был час дня, божественное видение длилось час. Там меня настиг разгневанный Сатиш:

– Эй ты, дурачок, – выпалил он, – ты шесть часов просидел тут, скрестив ноги и скосив глаза. Я уже вдоволь находился в ожидании тебя. Где моя еда? Теперь храм закрыт, ты не сообщил священнослужителям, и мы остались без еды!

Возвышенное чувство, нахлынувшее от присутствия богини, все еще трепетало во мне; у меня хватило смелости воскликнуть: «Божественная Мать, накорми нас!»

Сатиш был вне себя от ярости:

– Заладил одно и то же, – закричал он, – хотел бы я видеть, как твоя Божественная Мать подаст нам еду без предварительных мер! – Едва он сказал это, как один из жрецов храма пересек двор и подошел к нам.

– Сын мой, – обратился он ко мне, – я видел твое лицо, безмятежно сияющее в течение нескольких часов медитации. Заметив прибытие утром вашей группы, я почувствовал желание оставить вам еду для второго завтрака. Правда, кормить тех, кто предварительно не сделал заказ, – против правил храма, но я сделал для вас исключение.

Поблагодарив его, я посмотрел Сатишу прямо в глаза. Он покраснел и опустил голову в безмолвном раскаянии. Когда нам подали обильную еду, в том числе, не соответствующие сезону манго, я заметил, что у зятя аппетит был весьма скромен. Он был сбит с толку и погрузился в океан мыслей.

На обратном пути Сатиш был более мягок и время от времени вопросительно поглядывал на меня. Но он не сказал ни слова с того момента, когда жрец, как бы прямо на его вызов, пригласил нас на полдник.

Следующим вечером я навестил сестру. Она встретила меня ласково.

 

 

⇐ Предыдущая13141516171819202122Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: