 |
По законам военного времени 6 глава
|
|
|
|
Говоря о принципах работы ВРК, его член Владислав Вальк говорил на следствии: «Ревком в своем целом все врем старался опираться на массы, и как масса решит, так и будет»[682]. В масштабах небольшого «полиса», островного городка, это было вполне возможно. Продолжая «дело Октября», Кронштадт шел в русле рабочих и солдатских настроений, противостоящих не только большевистской диктатуре, но и любой реставрации, любому возвращению назад, обесценивающему принесенные жертвы. Этим полубольшевистским настроением рабочих и матросских масс определяются лозунги и тактика восстания. В этом были шансы на успех в Петрограде в случае ввода туда революционного флота.
Коммунистические и некоторые либеральные авторы, как и в случае с Махно, пытаются доказать, что кронштадтские повстанцы «не имели будущего»[683]. А вот Ленину так не казалось, отсюда и его знаменитые заявления о самом серьезном кризисе советской власти. Ситуация была неопределенной. В Петрограде и других городах шли крупные забастовки, рабочие заявляли о поддержке Кронштадта, а иногда, под влиянием эсеровской агитации — и Учредительного собрания[684]. Распространение движения на Петроград, неизбежное в случае таяния льдов, могло кардинальным образом изменить положение в стране. Повстанцы рассчитывали на наступление крестьянских армий Махно и Антонова[685]. Разумеется, в случае успеха Кронштадта его лидеры быстро потеряли бы лидерство в общероссийском революционном движении, став лишь одним, вероятно левым, течением «Третьей революции». Но это не умаляет значения движения и его перспективности.
Восставшие отбили первый штурм красных. Вот–вот мог растаять лед, и восставший флот мог двинуться на Петроград. Но 18 марта войска Тухачевского все же ворвались в город. В составе наступавших шли оппозиционные делегаты съезда РКП(б), отправленные подавлять близких им по взглядам мятежников…
|
|
|
* * *
Несмотря на то, что Кронштадтское восстание было подавлено, сохранять «военный коммунизм» было далее нельзя. Это было чревато полной катастрофой режима и экономики. В январе–феврале 1921 г. меняются и настроения Ленина. 12 января пленум ЦК обсуждает со своими коллегами по ЦК два вопроса: как облегчить положение крестьян «в наиболее неблагополучных губерниях» и искоренить «бандитизм»[686]. По этому поводу создаются комиссии, и уже 2 февраля Политбюро решает скостить крестьянам продразверстку в некоторых губерниях (прежде всего там, где уже разразился голод, и взять все равно нечего). Поставки продовольствия в это время и так уже парализованы восстаниями. В первых числах февраля Ленин пишет набросок тезисов, в которых говорилось: «Удовлетворить желание беспартийного крестьянства о замене разверстки (в смысле изъятия излишков) хлебным налогом»[687]. Крестьянство заставило «удовлетворить». Выбирая между падением власти коммунистов и генеральным отступлением от вершин «военного коммунизма», Ленин выбрал власть. Пусть опять, как в 1917 г., в области экономической придется уступить эсерам и анархистам. Это позволяет сохранить главную господствующую позицию – власть. А с нее можно будет наступать снова и снова.
Но время стремительно уходило, повстанчество ширилось, и уступки могли оказаться запоздалыми.
Х съезд РКП(б) принял решение об отмене продовольственной разверстки, положив начало серии мер, известных как «новая экономическая политика» — НЭП. Первый тоталитарный рывок завершился. Большевики предпочли перейти к авторитарной системе, допускающей некоторую самостоятельность общества, нежели потерять власть вообще. Зато партийный режим был ужесточен – съезд принял решение о запрещении в партии фракций и группировок.
|
|
|
Постепенные уступки крестьянству привели к оттоку сельских масс от повстанческого движения против большевиков. Но этот отток происходил постепенно. В стране было много людей, которые не знали, чем они будут заниматься в условиях мирной жизни или не доверяли коммунистической власти. Они были готовы сражаться с большевизмом до конца.
* * *
Большевики пошли на серьезные уступки крестьянству ради главного — сохранения своей монополии на власть. Процесс введения новой экономической политики растянулся на весну–лето 1921 г. Учитывая все это, можно сказать, что в 1921 г. сохранялись шансы на свержение большевистского режима.
Но именно в этот момент Махно не смог перестроить свою стратегию. Распылив армию на создание новых повстанческих зон, он не сумел вовремя сосредоточить большие силы для решающего наступления. Малейшая неудача могла привести к серьезному поражению. Махно вспоминает о решающем столкновении 13 марта 1921 г.: «Люди с возгласом «Жить свободно или умереть в борьбе!» бросались на любую часть и повертали в бегство. В одной сверхбезумной по отваге контратаке я был в упор пронизан большевистской пулей в бедро через слепую кишку навылет и свалился с седла. Это послужило причиной нашего отступления, так как чья–то неопытность крикнула по фронту: «Батько убит!»[688]
Эта неудача привела к тому, что весь апрель махновцы укрепляли повстанческие очаги на севере и востоке, но не предпринимали широкомасштабного наступления.
По воспоминаниям Белаша, в это время Махно разработал свой проект «Декларации махновцев», который отличался от предыдущего провозглашением в качестве промежуточной задачи «диктатуры труда» в форме Советской власти и системы профсоюзов, которыми должны руководить анархисты[689]. Эти идеи соответствовали «платформе», с которой Махно выступит в эмиграции. Но, также как и во второй половине 20–х гг., в 1921 г. новые идеи Махно не вызвали понимания большинства анархистов. Совет и штаб армии подвергли проект критике, обвиняя Махно в бонапартизме[690].
Несмотря на то, что в апреле под общим командованием Махно находилось до 13 тысяч бойцов[691], к маю он смог сосредоточить для решающего удара в Полтавщине лишь около 2 тысяч бойцов. «Решено было пойти на Харьков и разогнать земных владык из партии коммунистов–большевиков»[692]. Для взятия Харькова столь скромных сил, конечно, было недостаточно. Но даже ворвавшись на улицы столицы Украины, махновцы нанесли бы власти сильнейший моральный удар, очень важный в этот финальный момент революции, определявший ее результаты. Повстанческое движение расширяло район своих действий, но не могло сконцентрироваться для решающих ударов. Новые партизанские отряды полтавщины и черниговщины были слабо связаны с Махно, хотя и восстали под его лозунгами. Они еще не восприняли махновскую дисциплину и вполне отвечали общепринятому представлению об аморфности крестьянского движения. От старых махновских кадров, в большинстве своем разосланных для организации новых очагов, осталось немного. Несмотря на частные успехи в боях с Первой конной армией, Махно не удалось пробиться к Харькову. Его ударная группа застряла в Полтавщине. В это время крестьянам стало ясно, что нэп — это всерьез и надолго. Одновременно большевики перешли к тактике выжженной земли, выселяя за поддержку Махно целые деревни[693]. Ряды махновских отрядов таяли. В то же время и положение большевиков еще нельзя было назвать устойчивым — 1 июня в Екатеринославе произошли серьезные рабочие волнения, «маленький Кронтштадт». 15 июня сам Фрунзе попал под обстрел махновцев и был легко ранен. Они не чувствовали себя «загнанными зверями».
|
|
|
Красным удалось отбить удары в сторону Харькова, но Махно не собирался уходить с Полтавщины. Фрунзе провел организационную подготовку операции. Коммунистические власти получили телефоны и были проинструктированы, что при виде махновцев нужно не разбегаться, а прятаться и срочно докладывать о передвижении противника. Одновременно красные угоняли у крестьян лошадей, чтобы махновцы не могли менять коней.
26 июня Махно силами около 600 сабель переправился через Ворсклу в 5 верстах от Ахтырки и двинулся в сторону города Гадяч. Силы красных в этом районе были значительны (дивизия и два конных истребительных отряда), но распылены. Фрунзе перебросил один истребительный отряд по железной дороге к Гадячу, и красные кавалеристы должны были поджидать махновцев на переправах через реку Псел. Махно уже не раз переходил Псел, и красные знали места его обычных переправ. Но Махно двигался слишком быстро, опережая даже перевозку войск по железной дороге. Фрунзе пришлось срочно перебрасывать силы в район сахарных заводов у Недригайлова. На этот раз Фрунзе угадал, куда идет Махно, и занял оборону по реке Сула. Тем временем Махно переправился через Псел, разгромив затаившийся в засаде батальон красных. Теперь оставалось ждать, попадется ли он в засаду у Недригайлова. 28 июня Махно вышел к Недригайлову. Завидев кавалерию красных, он не стал уходить, и атаковал. Положение его было невыгодным – с фронта и с фланга навстречу махновцам неслась кавалерия истребительного отряда, била артиллерия, а с тыла заходил полк красных. Но махновцы прорвались за Сулу. «Мешок», приготовленный Фрунзе для Махно, опять порвался. Красные срочно закрывали проходы Махно дальше на север, но он атаковал на запад. Противник был кругом, и у Хорунжевки закипел бой. С фронта и тыла на махновцев наседало по полку, к месту боя спешил сам Фрунзе с отрядом на грузовиках. Теперь его главная задача заключалась в том, чтобы не пустить Махно назад за Сулу.
|
|
|
Тут махновцы явили свою способность почковаться. Часть группы ушла на север, где ее сильно потрепал Эйдеман, а часть на юг. Тут махновцы разгромили часть автоотряда, сожгли штабной автомобиль, переправилась за Сулу и были таковы. Но потери северной группы махновцев были чувствительны – более 100 конников, и повстанцы разошлись на мелкие группы, чтобы вновь собраться между Сулой и Пселом. Там искал их и Фрунзе. Но Махно уже ушел из опасного для него междуречья между Пселом и Ворсклой.
3 июля Махно собрал остатки своего отряда в районе Филенкова, и тут его настигла кавалерия красных под командованием Федченко. Красные прижали махновцев к железной дороге Полтава–Харьков, по которой двигались два бронепоезда. Это был последний шанс Фрунзе завершить операцию поимкой Махно. Как рассказывает участник операции П. Сергеев, находившийся при штабе Фрунзе, «Махно, поняв серьезность положения, бросает небольшую группу всадников с обывательскими подводами под удар нашей конницы, а с остальными силами ускользает, пользуясь пересеченной местностью в северо–западном направлении. Крутой поворот банды на северо–запад и вновь последовавшее ее распыление сбило отряд Федченко на неверное решение двинуться к северу. Махно же тем временем, ночью 4/VII накопился в полосе железной дороги у ст. Кочубеевка и постепенно, мелкими группами просочился через нее на юг»[694].
|
|
|
Но сил для новых атак у Махно не было. Крестьянство устало от войны. Давал знать себя и НЭП. Напрасно Махно и его агитаторы убеждали крестьян, что коммунисты вернутся к прежней политике позднее. Сопротивление объективно ослабевало. На место убитых не приходили новые бойцы. Более того, в расчете на объявленную амнистию сдались красным почти три тысячи махновцев. Из–за засухи и разорение села в ходе длительной гражданской войны лишало крестьян возможности дальше поддерживать повстанцев – продовольствия не было. Движение таяло на глазах. В июле состоялось последнее открытое заседание штаба махновской армии, в котором участвовало более тысячи бойцов. Махно выступал за то, чтобы отступать в Галицию, чтобы поднять там восстание. Белаш предложил идти в Турцию, чтобы сражаться на стороне кемалистов против Антанты[695]. Армия разделилась окончательно. Крупная группа во главе с Куриленко, Белашем и Кожиным ушла в Юзовский уезд, на Донбасс. 8 июля Куриленко погиб в бою. 18 июля отряд Белаша разгромил под Кутейниково батальон красных и ушел в родные места. Сам Махно держался северо–восточнее. С Полтавщины он прорвался на Дон. Больше махновцы не смогут соединиться, и армия будет рассыпаться на мелкие группы. Белаш и Чубенко попали в плен к красным. Но последние группы повстанцев действовали до 1922 г.
* * *
Постепенно затухали и другие очаги крестьянской войны. Против повстанцев были брошены лучшие силы красной армии, освободившиеся с фронтов против белых. Красные армии обладали численным перевесом, были лучше вооружены, действовали методично и жестоко. На Тамбовщине Тухачевский, командовавший подавлением восстания, даже применял химическое оружие, отравляя им леса, в которых действовали повстанцы. Красные брали в заложники тысячи крестьян. Заложников расстреливали, если жители их деревни поддерживали восставших.
Весной, когда открылась навигация (ее бы Кронштадтцам), в район Западно–Сибирского восстания были переброшены свежие силы РККА, и к июлю 1921 г. оно было подавлено.
Сорокинское восстание Новоселова потерпело неудачу еще раньше – в феврале. Но изловить партизана не удалось – он снова скрылся в тайге и продолжал время от времени напоминать о себе. Лубков сражался до июня 1921 г., когда его застрелил вошедший в доверие к повстанческому командиру агент ЧК. До октября партизанил в Кузнецком уезде анархист Табашников. В октябре здесь же снова выступил Новоселов во главе отряда в 1500 человек. Потерпев поражение, он в 1922 г. скрылся. Последние анархистские «банды» действовали здесь и в 1923 г., но более мощным в Сибири стал в 1922–1923 гг. «красный бандитизм», выступавший против НЭПа. Всего в Сибири в 1920–1921 гг. партизанило до 25 тыс. сторонников анархистских идей[696].
Но значение анархии в «третьей революции» не ограничивается численностью бойцов анархистских отрядов. Как говорил Ленин на Х съезде, «Мы переживаем время, когда перед нами встает серьезная угроза: мелкобуржуазная контрреволюция… более опасная, чем Деникин. Эта контрреволюция тем своеобразнее, что она мелкобуржуазная, анархическая»[697]. Конечно, как марксист и большевик, Ленин видел в революционном движении рабочих и крестьян «мелкобуржуазную контрреволюцию». Но вот в указании на ее анархический характер есть рациональное зерно. Весь заключительный этап Великой Российской революции был объективно анархичен. Трудовые массы, поднявшиеся на борьбу с режимом, сошлись на объективно анархистском лозунге «Советы без коммунистов!», «Власть советам, а не партиям!». И полевевшие эсеры, и анархисты, и «беспартийные большевики», как и в Октябре 1917 г. вместе шли в объективно анархическом движении.
* * *
НЭП создал возможность для окончательной победы коммунистов в революции. Но несколько месяцев их власть висела на волоске. Тем не менее натиск «третьей революции» был отбит, и главная причина этого – глубокая разобщенность революционно–демократических сил. Дело даже не в извечной локальности крестьянских восстаний – в борьбе против белых это было даже преимущество, да и красные долго не могли справиться с партизанскими ударами, сыпавшимися со всех сторон. Раскол революционно–демократического движения был глубоким – две его составляющие считали друг друга врагами. Речь идет об эсерах и анархистах. Два эти идейных течения строили свою программу социалистического будущего на основе самоуправления, что стратегически противопоставляло их радикально–марксистской стратегии большевиков. К эсерам тяготели меньшевики, к анархистам — левые эсеры и разочаровавшиеся в компартии беспартийные большевики. Эсеры выступали под лозунгом Учредительного собрания, а более левые социалисты – за власть советов. При этом эсеры (кроме наиболее правых) были не против развития советов как органов самоуправления и включения их в систему власти. Но «учредилка» вызывала неприятие более левых течений, так как белые тоже выступали за созыв в будущем учредительного парламента (понятно, совсем в других условиях, чем революционная обстановка, породившая Собрание 1917 г.). Как мы видели, в условиях нового революционного подъема лозунги двух течений стали сближаться. Для анархистов эсеровские социальные требования были приемлемы в качестве «программы минимум». В то же время эсеры были готовы сражаться под советскими лозунгами. Но создать общенациональный центр сопротивления не удалось, а без этого была невозможна победа революционно–демократического движения в городах, что было принципиально важно для победы в гражданской войне. Интересно, что эсеры и анархисты продолжали развивать свои идеи в близких направлениях даже в эмиграции. Идеи конструктивного анархизма, о которых речь пойдет ниже, очень близки идеям «Конструктивного социализма» идеолога эсеров В. Чернова, которые он развивал в 20–е гг.
«Третья революция» была вдохновлена идеями антиавторитарного социализма, которые лишь отчасти имели своим источником собственно социалистические и анархистские организации. Народное сознание в условиях революции и большевистской диктатуры стихийно воспроизводило идеалы антиавторитарного социализма. Но отсутствие организационной основы не позволило новой волне революции добиться политического успеха.
Это предопределяло гибель большинства вождей повстанчества.
Но Махно не собирался сдаваться в плен. С небольшим отрядом в несколько десятков человек он прорвался через всю Украину к румынской границе. Несколько кавалерийских дивизий пытались найти этот отряд, но 28 августа 1921 г. он переправился через Днестр в Бесарабию.
Таким образом завершилось крупнейшее на тот момент социальное движение под знаменами анархии. Последний период в истории махновского движения характеризуется серьезной корректировкой его стратегии, поиском путей преодоления локальности революционного очага, обращением к синдикалистским идеям, переносом центра тяжести внутренней политики на повышение уровня культуры жителей района. Однако, несмотря на частные успехи, антибольшевистским движениям в 1920–1921 гг. не хватило времени и сил для того, чтобы переломить общие тенденции развития Российской революции.
За что боролись?
В конце 1921 г. пространство бывшей Российской империи представляло собой выжженную землю. Голодали Поволжье и Украина – хлебные житницы. Промышленность лежала в руинах. Война закончилась не только из–за уступок большевиков крестьянству, но и в результате всеобщего изнеможения. Но дым рассеется, и выяснится, что Великая Российская революция стала началом могучего рывка страны в будущее.
В 1917–1922 гг. за короткий в историческом масштабе срок страна неузнаваемо изменилась. Царскую символику вытеснили красные флаги и звезды, в коридорах власти аристократов во фраках и золотом шитье сменили относительно молодые люди в кожанках и френчах, общественная атмосфера веяла духом перемен, устремленности в будущее, неповторимости происходящего — страна Советов впервые в мире пробивала дорогу к социализму — неведомому светлому будущему человечества. Среди тех, кто составил новый правящий класс, было немало бывших участников оппозиционных коммунистам организаций от эсеров до анархистов. Они принимали цели компартии, хотя по–прежнему были не в восторге от методов. В этом отношении, впрочем, они мало отличались и от стопроцентных коммунистов, также разделившихся на фракции и живо обсуждавших вопросы «За что боролись?» и «Куда идти». Махно мог быть среди них, если бы «вовремя сориентировался», отказался от своих принципов. Тогда он носил бы чин комкора, дружил бы с Антоновым–Овсеенко, поправил бы здоровье и дожил бы не до 1934 года, а до 1937–го. Но он не отказался от принципов…
* * *
Иным был выбор Каландаришвили, который в 1921 г. вступил в компартию. Его биограф И. Подшивалов ставит в связи с этим финалом сибирского Дедушки более общую проблему: «Имя Нестора Каландаришвили среди сибирских партизан гремело также, как имя Нестора Махно среди украинских повстанцев. Оба принадлежали к одному политическому направлению — анархо–коммунизму, оба участвовали в революции 1905 г., оба сидели в тюрьмах, и оба даже получили от большевиков орден Красного Знамени. Но, несмотря на сходство биографий, жизненный путь двух этих людей завершился по–разному. Украинский крестьянин Махно из последних сил бился с большевиками, ушел за кордон и умер, оклеветанный в глазах своего народа, в Париже, а грузинский дворянин Каландаришвили был убит, подавляя восстание якутов и эвенков, после чего канонизирован. Махно лежит на кладбище Пьер–Лашез возле Стены Коммунаров, Каландаришвили похоронен в Иркутске на горе Коммунаров. Разные оказались Коммунары…
О подвигах Нестора Каландаришвили написано предостаточно. Нас же интересуют причины перерождения любимого крестьянами и рабочими партизанского командира в верного слугу большевистского режима. Ведь он не был одинок в своем выборе. Тем же закончил свой путь «последний гайдук» Бесарабии Григорий Котовский… И любимец черноморских матросов анархист Борис Мокроусов, через четверть века получивший звание Героя Советского Союза…, матрос–балтиец Павел Дыбенко залил кровью родной Кронштадт, восставший против большевиков в 1921–ом г. Все остальные народные вожаки, народом выдвинутые, а не Москвой назначенные, в конце концов пали жертвами троцкистско–ленинской «борьбы с партизанщиной».
И. Подшивалов считает, что «главная причина падения Каландаришвили заключается, на наш взгляд, в том, что сибирский Дедушка никогда не был по–настоящему идейным анархистом. Кондотьер революции, он примыкал к тем, кто «забирал круче», не вдумываясь, чем это может закончиться»[698]. Стоило Каландаришвили получить почет и ответственные посты у большевиков, встретиться с Лениным (как не вспомнить встречу Ленина и Махно), и он окончательно перешел в стан большевизма.
При всей справедливости слов И. Подшивалова, такое объяснение не достаточно. Во–первых, разделение героев гражданской войны на тех, кого «приручили», и кто «пал жертвой», в большинстве случаев не связаны с анархической идейностью. Большинство «народом выдвинутых» советских командиров все же приняли власть компартии как наиболее понятную их неискушенному в теории солдатскому мышлению. Даже такой классический красный генерал, как Буденный, был «народом выдвинутым», а Москвой только утвержденным – и не без проблем. Но он в конце концов он принял коммунистический централизм. В то же время среди жертв «борьбы с партизанщиной» были далеко не только «по–настоящему идейные анархисты», но и «беспартийные большевики», в какой–то степени «кондотьеры революции». Большевики тоже учились, и приручать «кондотьеров», но и, если обстановка позволяет, превентивно расправляться с колеблющимися. А ведь ни Миронов, ни Думенко идейными анархистами не были. В этом смысле судьба Каландарищвили тоже не была гарантирована – не срази его пуля повстанца, он после очередного конфликта с каким–нибудь чиновником мог оказаться и в ОГПУ.
С другой стороны, вполне идейные анархо–коммунисты могли прийти к большевизму, как, например, Я. Новомирский. Ярким примером такой эволюции станет также идейный учитель Махно П. Аршинов.
Таким образом, логика революции делила людей на своих и чужих вне прямой зависимости от их приверженности анархо–коммунизму. Человек мог встать на пути государства, почувствовав, что оно душит «его» революцию, а мог прийти к большевизму, исходя из логики своей идеологии.
Как раз анархо–коммунизм открывал перед человеком две дороги – к антиавторитарному социализму либо к коммунизму. А вот к белым — ни–ни. Каким бы ни был Каландаришвили «кондотьером», а Махно – готовым вступать в союзы, но они не могли даже тактически подчиняться белым. И это – их принцип, через который они не переступали.
Практика революции показала анархистам, что сразу достичь анархии и коммунизма не получается. Значит, нужно либо выбирать что–то одно (отсюда – выбор части анархистов и левых эсеров в пользу коммунизма), либо бороться за более скромные цели, «переходное» общество – синдикализм, самоуправленческий социализм.
До анархии – долгий путь. Да и до коммунизма оказалось не ближе.
Один из ведущих анархистских идеологов Яков Новомирский, которого трудно обвинить в том, что он не был идейным анархистом, вступил в РКП(б) в 1920 г. Он так объяснял свой шаг: «Р.К.П. не состоит из одних ангелов и гениев. Она делала ошибки, и очень досадные. Но, во–первых, она своих ошибок не скрывает и никого не уверяет в своей непогрешимости. И, во–вторых, ее ошибки были полезнее революции, чем безгрешная декларация анархистов, которая привела к такому прелестному бутону (вероятно, имелся в виду букет – А.Ш.), как Махно, грабеж советской казны и взрыв в Леонтьевском переулке. Р.К.П спасла революцию от Колчака, Деникина и Юденича»[699]. Как мы видели, РКП разбила белых не в одиночестве, а во многом благодаря тому же Махно. Взрыв в Леонтьевском, при всей его бессмысленности, уступает по количеству жертв, скажем, разгрому анархистов в апреле 1918 г. Сторонам было, что поставить в вину друг другу, и понятно, что коммунист Новомирский обязан предъявить своим бывшим товарищам по анархистскому движению компромат на них, тем более, что его статья публиковалась в «Правде». Но он не ограничивается этим, и дальнейшие его разъяснения гораздо ближе к сути дела. «Значит, анархизм — утопия, мираж или глупость? Нет, анархизм — мечта (и благородная мечта) о полном торжестве человеческой личности над косностью и тиранией среды, как физической, так и социальной. Анархизм — мечта о цельной, свободной и сильной человеческой личности. Это — не программа, а мечта»[700]. У коммунистов тоже есть своя мечта – это «программа–максимум», стратегическая цель коммунизма. Анархисты отличались тем, что у них не было общепринятой программы–минимум, собственно программы. Отсюда непонимание многими из них того, что большевистский путь к коммунизму – это – не путь к анархии, а скорее в обратном направлении. Но Новомирский смотрит на вещи еще глубже. В отличие от большинства коммунистов, и даже самого Ленина, Новомирский понимает, что РКП создает не коммунизм. «Для того, чтобы анархизм стал живым учением, движущим людей в их практической повседневной работе, а не в часы поэтического досуга, нужны некоторые предварительные условия, а именно: создание такого общества, в котором каждая личность могла бы свободно дышать, то есть организация общежития, способного обеспечить каждому сносное существование и сносный досуг. К такому обществу идет наша великая революция под руководством Российской Коммунистической партии»[701]. Это — не агитка. Это — почти критика РКП(б), которая ведет не к коммунизму, а к «сносному» обществу — по сути, социальному государству. Возникновение социального государства — предпосылка для развития личности и движения к анархии. Столкнувшись с практикой революции, значительная часть анархистов поняла, что социальный взрыв ведет не прямо к анархии, а к некоторому переходному обществу. Некоторые увидели такое общество уже в военном коммунизме, и им, подобно Каландаришвили, была прямая дорога в компартию. Другие, подобно Новомирскому и позднее Аршинову, лучше разбираясь в теории, хорошо видели недостатки коммунистического режима, но считали капитализм большим злом. Социальное государство, «сносное» общество все же ближе идеалу, как позиция, с которой можно двигаться дальше. И лишь анархо–синдикалисты Г. Максимов, А. Шапиро и их единомышленники стали разрабатывать идею некоммунистического, а собственно социалистического переходного периода, который вел бы от революции к анархическому идеалу по прямой, а не окольными путями коммунистического режима и капиталистического социального государства. Эта модель переходного периода очень близка к идеям прудонистов XIX в. и конструктивных социалистов 20–30–х гг., которые шли к тем же выводам не от анархо–коммунизма, а от народничества и марксизма. Практическое подтверждение их выводам даст революция в Испании.
* * *
После поражения анархизма в Российской революции, после гибели махновского движения многие его бывшие участники продолжали жить на востоке Украины. Анархистское движение было еще живо. При участии анархистов организовывались стачки–волынки. В 1924 г. Харьковская федерация анархистов, с которой сотрудничал начштаба Махно В. Белаш, планировала собрать подпольный съезд «Набата». Но в мае 1924 г. ОГПУ арестовало около 70 анархистов, лидеры организации отправились в ссылку. Учитывая, что Белаш вернулся из ссылки уже через полтора года и в дальнейшем сотрудничал с чекистами, Л. Яруцкий считает, что организацию провалил именно он[702]. Во всяком случае, после ссылки Белаш уже очевидно действовал под контролем «органов». Он ездит по местам боевой славы, беседует с бывшими участниками, собирает материал для истории, а попутно и для ОГПУ. Бывшие махновцы по–разному вписались в новую жизнь. Некоторые «рыбалят и пьют вино», некоторые, как люди активные, работают в низовых советских органах. Кто–то даже в партию вступил. Им, впрочем, власти не очень доверяют, притесняют, «вычищают». Это вызывало недовольство. Часть бывших махновцев сохранила анархистские взгляды. Одни создали коммуны (под видом обычных коммунистических), другие готовятся к будущим боям. Бывший комполка, а ныне член сельсовета Новоспасовки Павел Гончаренко доказывал, что Советский Союз потерпит поражение в грядущей войне, после чего нужно будет снова партизанить против интервентов и коммунистов. Под Мариуполем Белаш «нащупал» организацию махновцев во главе с Будановым, которая вела осторожную пропаганду против властей, обсуждала возможности борьбы против коммунистического режима. В 1927 г. организация была разгромлена ОГПУ, ее лидеры Буданов и Белочуб расстреляны. Впрочем, неизвестно, сыграла ли информация Белаша решающую роль в этом разгроме – он признает, что ему не удалось встретиться с Будановым, и наличие организации «выяснилось» позднее.
С началом «Великого перелома» ОГПУ провело аресты махновцев, причем не только единоличников, но и коммунаров. Их коммуны превратились в колхозы и совхозы. 1 февраля 1934 г. арестом восьми человек были ликвидированы остатки Харьковской федерации. Последние анархистские группы в СССР просуществовали до 1937 г. Так, на Сталинградском химзаводе существовала пропагандистская группа анархо–синдикалистов и троцкистов (с ней контактировал Белаш). В условиях тотальной зачистки 1937 г. были уничтожены все известные махновцы. Не стал исключением и Белаш. Но он оставил подробные показания – своего рода историю анархистского подполья. Характерно, что в ней много пробелов – Белаш часто ссылается на то, что не помнит имена[703]. Так что кто–то из участников анархистского подполья мог и пережить Большой террор, прекратив пропагандистскую работу.
|
|
|
