 |
Кто-нибудь знает, что происходит? 6 глава
|
|
|
|
Верен ли он Джилиан? Если вы знаете, не говорите мне ничего. Разумеется, я надеюсь, что да. Но вовсе не потому, почему вы думаете: что она моя дочь, а супружеская неверность — это плохо. Просто я думаю, что это было бы плохо для Оливера. Многим мужьям — и женам — периодические измены идут даже на пользу: улучшают им настроение, вносят какое-то разнообразие, помогают мириться с заевшим бытом. Я не помню, кто это сказал, что узы брака такие тяжелые, что подчас нужны трое, чтобы их тащить? Но мне кажется, что Оливер — не из таких людей. Я говорю не про вину; я говорю про ненависть к себе, а это совсем другое.
Многие удивились, что у Оливера был нервный срыв после смерти отца. Он же так его ненавидел, отца, — говорили они. По идее, после смерти отца он должен был освободиться от этой ненависти и стать счастливым. Ну что ж… сколько вам привести причин? Может, начнем с четырех? Во-первых, часто бывает, что смерть второго родителя оживляет в памяти ребенка смерть первого. Мама Оливера умерла, когда ему было шесть лет, и это очень болезненный опыт, чтобы пережить его еще раз — и тем более, с таким перерывом во времени. Во-вторых, смерть родителя, которого ты любишь, воспринимается во многом проще, чем смерть родителя, которого ты ненавидишь или к которому ты равнодушен. Любовь, потеря, скорбь, воспоминания — сценарий известный. Но каким будет сценарий в обратном случае, когда ты не любишь умершего родителя? Мирное забывание? Мне кажется, нет. Представьте себе ситуацию человека, который, как Оливер, вдруг понимает, что всю свою взрослую жизнь и многие годы детства он прожил, не зная, что это такое — любить своего родителя. Вы можете возразить, что это не есть что-то экстраординарное, что такое встречается повсеместно, а я скажу: да, но от этого человеку не легче.
|
|
|
В-третьих, если Оливер действительно ненавидел своего отца — хотя мне кажется, что это все-таки преувеличение; сильный антагонизм, безусловно, имел место быть, и очень крепкая неприязнь, но я бы не стала называть это ненавистью, хотя… если вы предпочитаете это слово, пусть будет ненависть, — итак, если Оливер действительно ненавидел своего отца, если он ненавидел его столько лет, тогда, может быть, эта ненависть стала ему, в своем роде, необходима. Может, она поддерживала его, как некоторых людей поддерживает возмущение или сарказм. И что происходит, когда эту ненависть у тебя отбирают? Конечно, можно продолжать ненавидеть и мертвого, но в душе ты будешь знать, что это противоречит здравому смыслу и вообще попахивает сумасшествием. И в-четвертых, есть еще вопрос молчания. Родителей больше нет, ты уже сам задумываешься о смерти, потому что следующим будешь ты, ты теперь сам по себе—даже если у тебя есть своя семья и друзья. Ты теперь вроде как взрослый. Ты, наконец, свободен. Ты сам за себя отвечаешь. Ты пытаешься познать самого себя, понять самого себя, и уже не боишься того, что скажут или подумают твои родители. А если тебе не понравится то, что ты в себе обнаружишь — что тогда? Тогда наступает новая тишина — тишина снаружи, такая же огромная и пугающая, как тишина внутри. И ты — такой хрупкий и уязвимый — ты единственная разделительная полоса между одной и другой тишиной. Только ты не даешь им соединиться. Ты знаешь, что когда они соединяться, тебя просто не станет. Твоя кожа — единственное, что их держит, твоя тонкая кожа, вся пористая. От таких мыслей можно сойти с ума.
Нет, меня это вовсе не удивило.
ЭЛЛИ: Догадайтесь, кого мне сватают Джилиан с Оливером? Во всяком случае, кто был у них в гостях? Мистер весь из себя Загадочный Господин с квартирой, где голые стены, он же мистер Хендерсон. Когда я пришла, этот седовласый господин уже был там. Он стоял в прихожей и быстро шагнул мне навстречу, протянув руку для рукопожатия, как будто мы с ним никогда не встречались раньше. И еще так посмотрел: мол, сохраним наше знакомство в секрете. Ну а мне что? В секрете так в секрете. Но все это было ужасно странно, тем более, когда выяснилось — угадайте, что? — что он их старый друг.
|
|
|
Но для чего тогда эта загадочность? Если ему надо было отреставрировать картину, почему он не обратился прямо к Джилиан?
И все же он оказался достаточно интересной личностью. Говорил о реальных вещах, если вы понимаете, что я имею в виду. Оливер, не переставая, сыпал дурацкими глупыми шутками. Что еще интересного? У меня сложилось стойкое ощущение, что Стюарта что-то гнетет. Постоянно. Ну да ладно.
СТЮАРТ: Я много читаю — больше, чем раньше. Документальную литературу. Исторические сочинения, биографии, научные книги. Мне нравятся книги, в которых все — правда. Иногда я читаю и художественную литературу. Как правило, это романы, о которых много говорят. Но романы совсем не похожи на жизнь. В романах герои женятся, и на этом история заканчивается — но я по опыту знаю, что это не так. В жизни любой конец — это начало другой истории. За исключением тех случаев, когда герой умирает — это уже настоящий конец. Я так думаю, если бы романы следовали правде жизни, они должны были бы завершаться смертью всех героев; но тогда мы бы их не читали, правильно?
Я вот что пытаюсь сказать: когда я увидел — когда мы с вами увидели, — как Оливер с ревом скрывается за поворотом в той французской деревне десять лет назад, вы ведь наверняка подумали, что это конец истории? И я вас не виню — я тоже подумал, что это конец. Вернее, мне очень хотелось, чтобы это был конец Но жизнь никогда тебя не отпускает, правда? Жизнь не закроешь и не отложишь в сторону, как книгу.
ОЛИВЕР: За ужином Стюарт проявил свою стюартность в полной мере. Святой Симеон Столпник наверняка нарастил бы свой столп еще выше, лишь бы спастись от нарколептических миазмов, что курились у ножек стола, словно пар от сухого льда. Мне это напомнило прежние времена, когда — в тщетной попытке раскачать нашего малыша-Сью на практическое воплощение эротических фантазий, — я таскал его с собой на двойные свидания «пара на пару». Он и тогда тоже сидел за столом, проявляя общительность и оживление на уровне хлебной палочки, а потом страшно расстраивался и злился, когда обе прекрасные сеньориты выражали недвусмысленное желание уйти с вашим покорным слугой. Можно даже сказать, одним только своим присутствием наш стеатопигий друг выполнял немаловажную общественно-полезную функцию по облегчению стараний ближнего: если хочешь любви на троих, позови Стюарта на двойное свидание. Хотя тут были свои неудобства. В частности — к концу вечера он сидел весь из себя несчастный (а ведь ему должно было повезти), и мне приходилось всячески его утешать, чесать за ушком и приглаживать перышки, прежде чем он упорхнет на ночной автобус, чтобы вернуться в свою одинокую избу-дрочильню.
|
|
|
Также: Стюарт явно считает, что за последние десять лет он существенно повысил коэффициент своего savoir faire.[75]Но если при встрече в компании ты — единственный незанятый мужчина, то ты хотя бы из вежливости обязан проявить внимание к единственной присутствующей незанятой женщине и занять ее светской беседой, правильно? Например, поинтересоваться: «А кем вы работаете?», или «Вы в какой категории по шкале налоговый ставок: Е или D?», или «А вы вовремя подаете декларацию о доходах?» Однако он просто таращился на мадмуазель Элли, как будто у него запотели контактные линзы. Выждав какое-то время, я все же решил оживить беседу. После чего наш Стюарт впал в другую крайность и пустился в пространные рассуждения о мировой пищевой экономике и о своей лично высокой миссии — продавать людям морковь, натуральную, как гениталии Люцифера, и такую же заскорузлую.
Также: он бросился помогать Джилиан «убираться». Очень трогательная картина: Стюарт загружает посудомоечную машину, — но музыкальное сопровождение в виде гармоничного звона ножей и вилок под напором воды — это не то, что я называю «петь, отрабатывая свой ужин».
|
|
|
Также: в какой-то момент его очень расстроил и даже, похоже, взбесил тот факт, что художественная и нехудожественная литература вполне уживаются на одной книжной полке у тонкого и восприимчивого человека. Он даже выдал возмущенный пассаж насчет того, почему нехудожественную литературу с таким явным пренебрежением определяют уже существующим определением, но только с частицей «не»?! Это все равно, что назвать фрукт неовощем. Или — на тот случай, если мы не поняли с первого раза — все равно, что назвать овощ нефруктом.
Художественная литература, ответил я, есть высшее воплощение художественности. А нехудожественная литература есть шлак от золота для дураков (сам не знаю, что это значит; просто мне нравится выражение). Он не понял, что я имею в виду. Вот смотри, сказал я, художественная литература — и искусство вообще, если брать шире, — это образец, базовая линия, золотая середина, меридиан, северный полюс, Полярная звезда, путеводная звезда, краеугольный камень, магнитный север, экватор, beau ideal,[76]summum,[77]квинтэссенция, ne plus ultra,[78]упавшая звезда, комета Галлея, Звезда Востока. Это и Атлантида, и Эверест. Или, если более по-стюартовски, это белая разделительная полоса посередине дороги. А все остальное — это девиация, сиречь отклонение от курса, свет светофора, камера слежения в retroviseur.[79]
Он на секунду задумался, а потом прочитал нараспев:
— Двойные окна ты выбираешь раз и навсегда, поэтому выбирай лучшее — выбирай Эверест.[80]
Иногда мое терпение подвергается суровому испытанию. Святой Оливер, мученик мелочной скуки жизни.
ДЖИЛИАН: Сначала я не поверила, когда Оливер мне сказал, что он пригласил их на ужин. Только их двоих, так что намек сразу ясен. Я сказала, что умываю руки. Спросила, что он будет готовить. Он сказал, что закажет карри с доставкой на дом. А я уже, кажется, говорила, что Оливер не любит индийскую кухню. Поскольку это была целиком и полностью его затея, я не участвовала в подготовке вечера. Стюарт держался на высоте. Помог мне убрать со стола. Он так бережно ставил тарелки в посудомоечную машину — едва ли не нежно. Я даже заметила, что он поправил эти покрытые пластиком зубчики на решетке, которые всегда выгибаются не в ту сторону, когда к машине подходит Оливер. И еще он сказал, понизив голос, но все-таки не себе под нос, тихо, но твердо:
— Думаю, это надо менять.
— Стюарт, — сказала я, — она старая, да, но она прекрасно работает.
— Нет, не машину. Я имею в виду, все вообще. Дальше так продолжаться не может.
СТЮАРТ: Вот такой у меня план:
— Им всем нужно больше места;
— Школы в округе — не самые лучшие;
|
|
|
— Джилиан нужна студия попросторней;
— Оливеру нужно встряхнуться и оторвать задницу от дивана;
— Таким образом, если вкратце: им нужен нормальных размеров дом в районе, где есть нормальные школы;
— И вот что забавно: у меня есть такой дом;
— И это решение проблемы;
— Хотя я понимаю, что тут может возникнуть проблема. Надо каким-то образом убедить Оливера, что это — для блага Джилиан, а Джилиан убедить, что это — для блага Оливера. И убедить их обоих, что это — для блага детей. Задача вполне выполнимая. Я уже подготовил Оливера, когда мы с ним выпивали в последний раз. На самом деле он даже не слишком меня раздражал. За весь вечер мне только два раза хотелось его удавить. Когда его «понесло» и он отпустил глупую шуточку насчет пивного Ритца, при этом он искренне полагал, что выдал оригинальный образчик искрометного юмора. Как будто в Йоркшире нет пабов с таким названием. Есть, и причем не один. И второй раз — когда мы уже собрались уходить, и он вдруг сделался донельзя сентиментальным, как это бывает всегда, когда он слегка перепьет. «Слушай, Стюарт, старый ханжа, без обид, ладно? Кровные братья и все такое? Роландом на Оливье, все — кровь под мостом, без обид, ага?»
У меня есть подозрение, что представление Оливера о том, как я собираюсь ему помочь, включает в себя много пунктов, которых нет в моем плане.
ЭЛЛИ: Хочу отметить один момент. Насчет того вечера. Оливер в своей обычной манере читал нам пространную лекцию по искусству — между прочим, в присутствии двух дипломированных специалистов, но эту деталь он благополучно упустил из виду, — и вдруг Стюарт, таким смешным голосом, выдал рекламу двойных окон. Судя по всему, уже старую. Это был настоящий сюрреализм. У Оливера было такое лицо… как будто его обидели в лучших чувствах. И я так думаю, Стюарт прекрасно знал, что он делает.
Джилиан держалась натянуто.
ОЛИВЕР: Стюарт ведет себя так, как будто его Выдающийся План составлен с целью вытащить экономику «азиатских тигров» из глубокого кризиса. На самом деле, он напоминает какого-нибудь нестерпимо диккенсовского персонажа — кустарного спасителя ближних. Из тех, кого обычно зовут Черрибум или как-нибудь так же нелепо.
МАДАМ УАЙЕТТ: Меня кое-что беспокоит по поводу возвращения Стюарта. Что он явно намерен вплотную общаться с Оливером и Джилиан.
Видите ли, в чем дело: Софи и Мари не знают, что их мать была замужем раньше.
Абсурдно, да? В наши-то времена.
Вот как все было. Оливер с Джилиан переехали жить во Францию. Стюарт уехал в изгнание в Америку. Софи подрастала и задавала вопросы, которые задают все дети. Моя дочь, как вы, наверное, уже заметили, человек очень прямой. Так что, о чем бы ни спрашивала Софи, она всегда получает ответ. Откуда берутся дети, куда уходит кошка, когда умирает, и так далее. Но об одном она не спросила, потому что маленькие дети вообще о таком не спрашивают, им даже в голову не приходит об этом спросить: просто ради интереса, маман, а ты была замужем за каким-нибудь другим дядей до того, как вышла замуж за папу? Так что этот вопрос даже не возникал.
Конечно, дело не только в этом. Может быть, они не хотели думать о прошлом. Или не хотели усложнять жизнь своим детям. Всем нам хочется, чтобы наши дети росли в уверенности, что мама с папой — самые-самые лучшие, и если не в мире, то хотя бы у нас в семье все устроено правильно. Зачем без лишней необходимости нагружать малышей заботами взрослых?
А время проходит, и становится все труднее сказать то, чего ты не сказала раньше. А потом родилась Мари. И ты уверена, что никогда не увидишь Стюарта снова. И вдруг он возвращается.
Может быть, в этом нет ничего такого. Может, когда-нибудь они все вместе посмеются над тем, что было. Может быть, все не так, как мне кажется.
ДЖИЛИАН: Слушайте, может быть, больше об этом не будем?
Я сказала Оливеру:
— Ты хоть понимаешь, что предлагает Стюарт? Он предлагает, чтобы мы переехали в дом, где мы с ним жили, когда были женаты.
Оливер сказал:
— Ты имеешь в виду тот дом, где мы влюбились друг в друга? С моей точки зрения, вполне подходящий дом.
— И почему он его не продал — за столько лет? Тебе это не кажется странным?
— Нет, мне это кажется исключительно меркантильным. Наверняка он его сдает и имеет хорошие деньги.
— А что будет с теми людьми, которые там сейчас живут? Он просто вышвырнет их на улицу?
— Насколько я знаю, если фригольдер[81]желает снова вступить во владение своей собственностью с тем, чтобы сделать там свою главную резиденцию, то, с точки зрения закона, он в своем праве.
— Откуда ты знаешь? Ничего ты не знаешь.
— Я не знаю, а Стюарт знает.
— Но все равно. Тут другой случай. Он не собирается сам въезжать в дом, так что, если он выгонит квартирантов, это будет бесчестный поступок. Что они скажут?
— Наверное, скажут, что он — человек исключительно меркантильный.
— Тебе не кажется, что вся эта затея… она какая-то нездоровая?
— Половина дома раньше была твоей. Он ее выкупил. А теперь ты ее возвращаешь.
— Нет, когда я говорю «нездоровая», я имею в виду, что раньше я жила там со Стюартом, а теперь он предлагает, чтобы я жила там с тобой.
— И с детьми. Как бы там ни было, я надеюсь, что обои там поменяли.
— Тебя только это волнует — обои?!
ОЛИВЕР: Обои, скажу вам, тоже иной раз берут за душу, так что душа морщится и болит. Один из моих героев-художников, пребывая в дородном, но отнюдь не стюартовском среднем возрасте, приезжает в один средиземноморский город, где — целую жизнь назад — случилось одно из первых его знакомств с Венерой. В Марсель, если я правильно помню. Эротическая ностальгия и нездоровое любопытство побуждают его разыскать полузабытый дом, но его предают донкихотство памяти и многолетний план городской реконструкции. Разочарованный и усталый, он проходит мимо парикмахерской и решает оставить бесплотные поиски и зайти побриться. Покрыв его щеки воздушной пеной, цирюльник вдохновенно точит бритву, этакий Паганини от брадобрейства, и вдруг — tout d'un coup[82]и merde alors![83]— наш герой узнает обои. Они давно выцвели и потускнели, но это были те самые обои — все было здесь, в этой самой комнате, что оно вообще было. Представьте себе момент: пожилой человек отражается в зеркале, его лицо крупным планом, на стене — обои, которые были там и тогда, когда он был молодым, а между зеркалом и обоями — он, такой, каким был тогда, захлестнутый воспоминаниями о прошлом и предчувствием будущего. Может быть, все-таки стоило написать, что он сам напоролся горлом на бритву?
Когда я прочел этот отрывок Джилиан, она спросила, откуда у моего героя такая уверенность, что это — та самая комната, ведь в то время особенного разнообразия в обоях не было. В одном районе могли быть десятки домов с одинаковыми обоями…
Я сказал ей, что истина напрямую происходит из поэзии.
СТЮАРТ: Оливер позвонил и сказал, что единственное, что мешает Джилиан принять положительное решение, это обои. Странные у людей возникают идеи, когда речь заходит о том, где им жить.
Им нужна новая посудомоечная машина. Та, что у них, уже еле дышит.
СОФИ: Папа говорит, что мы переезжаем в другой, новый дом, который красивее и больше. А мама говорит, что нет — никуда мы не переезжаем.
Я спросила: а мы можем это себе позволить? А бни сделали вид, что не слышат.
Тогда я спросила: а если мы переезжаем в другой, большой дом, можно, мы заведем кошку?
Они сказали: посмотрим.
МАРИ: Плуто-кот. Плуто-кот.
ЭЛЛИ: Оливер позвонил и сказал, что я очень понравилась Стюарту, но он такой робкий, так что, может быть, мне придется самой сделать первый шаг. Оливер распинался на эту тему минут, наверное, двадцать. Все сыпал намеками и недомолвками. Я ответила, что Стюарт — очень милый, но меня не особенно привлекают разведенные дядечки средних лет. Чтобы это сказать, мне хватило восьми секунд. И без всяких намеков.
СТЮАРТ: Оливер позвонил и сказал, что я очень понравился Элли, но она девушка робкая, так что, может быть, мне придется самому сделать первый шаг. Я ответил, что единственный «шаг», который я запланировал на ближайшее время, это их с Джилиан переезд. Он обозвал меня робким скромником и добавил, что он же видит, что мы очень друг другу понравились.
Почему, интересно, Оливер так уверен, что мне до сих пор нужна его помощь в делах сердечных? Тем более, что и раньше от него было мало толку в смысле какой-то помощи. Пару раз мы ходили с ним на свидания «пара на пару», но его покровительственное ко мне отношение очень быстро мне надоело. Я ничего не имею против, когда надо мной подшучивают, но в случае с Оливером эти дружеские подколы неизменно приобретали характер пьяной агрессии. А вся его помощь сводилась к пространным лекциям на тему, как я сильно нуждаюсь в помощи. Реальной помощи, разумеется, не было никакой.
Я и тогда в его помощи не нуждался, и уж тем более не нуждаюсь сейчас. Я вполне в состоянии заметить, что Элли — очень красивая и привлекательная молодая женщина. И я знаю, как пользоваться телефоном.
Еще одно преимущество переезда: может быть, в том районе карри с доставкой на дом будет более качественным.
ОЛИВЕР: Мистер Черрибум прислал мне газетную вырезку со статьей о том, что в средние школы города необходимо послать уполномоченного представителя от правительства, которые «справится» с ситуацией, сиречь подавит вооруженные бунты и переведет наркотики из разряда обязательных предметов в разряд факультативных. Означенный уполномоченный представитель явно стоит наравне с академией мистера Тима в вопросах доставки продуктов и морального облика персонала.
Послушайте, меня не надо ни в чем убеждать. У нас все решает мадам, и мы все это знаем. Я — всего-навсего папское государство на ножах с Меттернихом.[84]
СТЮАРТ: Оливер мне сказал, что мне надо все обсудить с Джилиан. Очередная директива из Министерства ненужных советов. Мы пообедали вместе. Первое, что она мне сказала — и это было вполне в ее духе, — что она не принимает милостыню. В ответ я сказал, что я и не думал платить за нее — за обед мы платим «по-голландски», то есть каждый сам за себя.
Джилиан — она такая. Всегда знаешь, чего от нее ожидать. Я понимаю, что в моих устах это звучит странно, по меньшей мере — если учесть, чем закончился наш брак. Но теперь, когда я вспоминаю об этом — а я вспоминаю достаточно часто, — я понимаю, что она меня не обманула, на самом деле. Может быть, она обманула себя самое, но это уже другое. Когда я спросил у нее, что и как, она мне сказала правду. Когда мы с ней расстались, она взяла всю вину на себя. Когда мы делили имущество, она запросила значительно меньше, чем могла бы взять. И теперь я уверен, что она не спала с Оливером, пока не ушла от меня окончательно, хотя тогда я был почти уверен, что они спят. Так что, в общем и целом, можно сказать, что она вела себя безупречно. Хотя с моей точки зрения, она повела себя просто по-свински.
Я пошел у нее на поводу. Сказал, что я запрошу с них арендную плату — и не самую низкую. Что, в свою очередь, как я очень надеюсь, поможет Оливеру собраться и найти себе то, что нормальные люди называют приличной работой. Естественно, как у постоянных съемщиков у них будет право выкупить дом в полную собственность. Я, со своей стороны, обязуюсь отремонтировать и отделать дом. Таким образом я косвенно затронул и мучительный вопрос обоев. Я также упомянул, что в том районе школы гораздо лучше. В качестве подарка на новоселье, если это не будет расценено как оскорбление, я хочу подарить им кота по кличке Плуто. И когда я почувствовал — тем самым инстинктом, который развивается у людей, постоянно ведущих переговоры, — что еще один пункт, еще одно предложение склонит чашу весов в нужную сторону, я добавил — без какой-либо предварительной подготовки; мне пришло в голову, я и сказал, — что раз уж я не знаком с воротилами Голливуда, может быть, я смогу предложить Оливеру работу у меня в фирме. Разумеется, если это не будет расценено как милостыня. Потом я отсчитал половину от суммы, указанной в счете. И чаевые тоже поделил пополам.
ДЖИЛИАН: Стюарт необыкновенно щедрый. Да, именно так. Будь он обыкновенно щедрым, было бы проще сказать ему: нет, спасибо, мы вполне в состоянии о себе позаботиться, так что мы как-нибудь сами справимся, большое спасибо. Но он не ввалился к нам, исполненный благих намерений, с предложениями «от щедрот души» — нет. Он подумал о том, как нам будет лучше, а против такого трудно устоять. Девочки называют его «просто Стюарт», вроде как шериф или типа того, и, как ни странно, ему это очень подходит. Он действительно просто Стюарт.
Оливер говорит, что я гордая и упрямая и поэтому не хочу принимать предложение Стюарта. Но дело не в этом. Меня удерживает не «что», а «почему». Мы все ведем себя так, как будто Стюарт пытается возместить нам какой-то ущерб. Как будто он нам что-то должен. А это неправильно. Правильно было бы — должно было быть — наоборот. Оливер, похоже, этого не понимает. Почему-то он принимает как должное, что если Стюарт преуспел в жизни, то от этого должна быть какая-то выгода и ему, Оливеру. Так что Оливер считает, что я — слишком щепетильна, а я считаю, что он — слишком самодовольный. А Стюарт говорит: так будет лучше для всех, это же очевидно. Но так ли это?
СТЮАРТ: В агентстве по сдаче внаем говорят, что на выселение квартирантов уйдет полгода, если не больше. Я сказал, что собираюсь сам жить в своем доме, а мне сказали, что уведомление о выселении следует подавать заранее, по всей форме и т. д., и т. п. В общем, в агентстве мы ни до чего не договорились, и я поехал лично переговорить с жильцами. Было немного странно и страшновато опять возвращаться в тот дом, но я попытался сосредоточиться на вопросах, которые мне предстояло решить, то есть думать только о деле. Дом разделен на три части, арендуемые отдельно. Я переговорил с каждой из трех семей. Я сделал им очень заманчивое предложение. Объяснил, что мне нужно, чтобы дом освободился быстрее, поэтому у них будет время подумать, но только не слишком долго. Я говорил с ними прямо, без обиняков. Я даже изобрел беременную жену, которая должна вот-вот приехать ко мне из штатов. Что-то вроде того.
И не надо так на меня смотреть. Я не выбрасывал бедных сироток на улицу в лютую зиму. Я не нанял бандитов для пущей убедительности. Я предложил им сделку. Это как если вы покупаете билет на самолет, но нужный вам рейс переполнен, и вам предлагают скидку в сто фунтов, чтобы вы полетели следующим рейсом. Если вы очень спешите и если сто фунтов для вас — не деньги, тогда никаких вопросов; но если вы, скажем, студент и у вас много времени, вы наверняка согласитесь на подобное предложение. Денежная компенсация за неудобство. Вы не обязаны соглашаться, и в любом случае у вас нет повода обижаться на авиакомпанию, правильно?
Людей давно уже не шокирует, когда им предлагают: «Я тебе — деньги, а ты мне — услугу». Люди все понимают. Тем более, если ты платишь наличными. Я сказал, что в законе ясно прописано мое право на повторное вступление во владение. Я согласился, что это хороший дом: вот почему я жил здесь раньше и хочу поселиться здесь снова. Я еще раз подчеркнул, что было бы очень желательно решить этот вопрос поскорее. Я предложил, чтобы все три семьи посовещались и решили. Я знал, что все будет именно так. Они сказали мне «нет», которое означало «да, может быть» и которое я быстренько превратил в «да, пожалуйста». Я выплатил им половину сразу и половину при выезде. Я попросил расписку. Не для налогового управления — ни в коем случае! — просто для себя.
Денежная компенсация за неудобство. Что в этом такого? Вы бы сами наверняка не отказались.
Оливер с Джилиан так и не знали, на что решиться, но когда я сказал, что в дом можно будет въезжать через месяц, они, кажется, все-таки сообразили, что пора принимать окончательное решение. Я ждал последнего, отчаянного сопротивления. Какого-нибудь дополнительного условия. Обычно так и бывает, когда люди вот-вот получат, чего хотят. Как будто они не могли принять все, как есть, как будто им необходимо все усложнить, настоять на своем, пусть даже в мелочах. Да, я куплю вашу машину, но только если вы снимете эти плюшевые кубики-кости с зеркала заднего вида.
Джилиан сказала:
— Хорошо, но с одним условием. Кошку ты нам не даришь.
Вполне в духе Джилиан. Любой другой человек попросил бы больше, она просит меньше.
— Хорошо, — сказал я. И я понял намек. Отменил заказ на новую посудомоечную машину. Решил не отделывать дом — ограничился мелким ремонтом после съезда жильцов. Если Оливер займется ручным трудом из серии «Сделай сам», ему это не повредит.
Я решил, что когда они въедут в дом, я не буду их доставать своим обществом. Тем более, что в последнее время я совсем забросил работу. Может быть, пришло время подыскать нового поставщика свинины. Также можно расширить ассортимент тофу. И как насчет страусиных яиц? Я всегда думал, что однозначно нет, но я мог ошибаться. И еще стоит подумать насчет опроса потребителей.
ТЕРРИ: Пусть он покажет вам фотографию.
Презервативы
ЭЛЛИ: Да. Всегда. Каждый раз. Разве что мы с ним будем стоять перед алтарем, и у меня на руках будет справка с результатом его анализа на СПИД. Доверяй, но проверяй. Вы бы тоже так делали, если бы знали некоторых из моих парней. И некоторых из моих мужчин. Мужчины — они не надежнее молодых парней. Ну хорошо, ладно, назовите их всех мужчинами, даже молоденьких мальчиков, и задайте себе вопрос: если бы существовали противозачаточные таблетки для мужчин, которые нужно пить каждый день, и после каждой такой таблетки сперма мужчины оставалась бы бесплодной в течение 24 часов, так что женщине можно было бы не бояться забеременеть от такого мужчины, и если бы не женщины, а мужчины говорили своим партнершам: «Все нормально, я принял таблетку», — какой будет процент того, что они говорят правду? Я так думаю, от 40 до 45. Ладно, вы не такие циничные, вы скажете — 60. Нет, даже 80. Или все 90. Может быть, даже 95. Вам достаточно? Мне — нет. Для меня недостаточно и 99,99. С моей-то удачей мне обязательно попадется мужик из того 0,01 %, которые не принимают таблетки.
Нет. Презерватив — каждый раз.
И я вовсе не имею в виду, что хочу замуж. Но если я все-таки соберусь замуж, мы обязательно будем венчаться в церкви.
СТЮАРТ: Да мне как-то без разницы. Я имею в виду, что у каждого метода есть свои «за» и «против». Я думаю, это вообще не повод для споров, разве что у кого-то есть свои твердые убеждения на этот счет. Как говорится, страсть побеждает все. Что-то вроде того. Вопрос чисто технический. Но мне, правда, без разницы.
ОЛИВЕР: Аргументация per et contra[85]от знающего человека, поющего славу утехам Венеры, от человека, который весьма разбирается в нересте сперматозоидов, ищущих дом и тепло, от человека, который знаком с построением баррикад из плоти получше всякого коммунара.
|
|
|
