Эстрада — мир музыкального театра

Эстрадный номер не может быть растянут во времени — как правило, его продолжительность 3—15 минут. Поэтому эстрадный номер — это прежде всего четкий сюжет, хорошо продуманная композиция, острая кульминация, ясная авторская позиция и точные акценты. Здесь нет углубленных психологических характеристик развернутых фабульных ходов, обилия действующих лиц.Эстрадный номер должен быть доходчивым, лёгким для восприятия, его выразительные могут быть даже гротескным, подчеркивающими основную идею. Да, безусловно, он выполняет и функции собственно развлекательные, но во всех случаях эстрадный номер должен быть источником социального оптимизма, вызывать положительные эмоции, доставлять удовольствие и радость.Эстрада — искусство малых форм, но не малого содержания! Великий Пушкин так определил главную задачу искусства: «чувства добрые лирой пробуждать». Искусство существует и необходимо постольку, поскольку оно пробуждает в нас доброе начало. «Актер — самая добрая профессия не земле. Актер бескорыстен, ибо он несет добро и ничего больше» (Лит. газ— 1968.— 1 янв.) — так считает один из интереснейших актеров нашего времени — Иннокентий Смоктуновский. И эстрада служит добру. И гордые, непримиримые политические песни; и нехитрая песенка о «синеньком скромном платочке»; и существующая только для двоих, но врезающаяся во все сердца без исключений, страстная мольба-приказ «Жди меня, и я вернусь...»; и смешной и трогательный лепет ребенка, пытающегося разобраться в сложных взаимоотношениях взрослых (Рина Зеленая); и доверительный разговор со зрителем о самом интересном и значительном, что происходит сейчас, сию минуту в мире, — все это безусловно служит добру. И, конечно же, эстрадные сатирики — самые «злые и беспощадные» — вдохновлены в своей трудной борьбе именно желанием победить зло во имя добра.

Итак:

- во-первых, эстрада — вид сценического искусства, который вбирает в себя произведения всех видов исполнительского творчества;

во-вторых, единицей искусства эстрады является эстрадный номер;

в-третьих, эстрадный номер — небольшое законченное сценическое произведение. Требования, предъявляемые к эстрадному номеру: тесный контакт исполнителя со зрителями, злободневность тематики, концентрированность выразительных средств и легкость восприятия его зрителями.

Как разнообразна и пестра эстрада!И по жанрам: здесь возможны все виды исполнительского творчества; и по темам: от глобальных (о борьбе за мир, охране окружающей среды) до сугубо местных (о том, что в городе Н. на такой-то улице не горят фонари); и по сценическим площадкам: от Кремлевского Дворца съездов и больших концертных залов филармоний — до грузовика с опущенными бортами на колхозном поле, до больничной палаты, заводского цеха, школьного класса, красного уголка; и по «охвату» авторов: от классиков— до какого-нибудь вашего знакомого Пашки Васильчикова — сочинителя стихов на местные темы — в пределах завода, института, колхоза, стройотряда; и по эмоциям, которые вызывают эти выступления, по впечатлениям: от самых глубоких, возвышенных и сильных —до мгновенных, легких, развлекающих...Эстрадность — это, прежде всего, открытость. Открытость всего — актерского искусства, принципов внешнего оформления, способов общения с публикой.Открытость эстрадного искусства как раз и обосновывает широту его жанровой палитры. Артист эстрады приходит в наше «сегодня» —такой же, как мы, но умеющий и знающий что-то важное, чего мы, зрители, не знаем, и этим он пришел поделиться с нами. Он тут же, на наших глазах, создает внешние предлагаемые обстоятельства, нужные для данной интермедии или сценки, и не смущается тем, что под испанским плащом видны вполне современные брюки и ботинки, а у партнерши веер сделан из сегодняшней газеты... Это — эстрада!Артисты эстрады ни в коей мере не скрывают своей тесной связи со зрителями. Они откровенно обращаются к нам, а если разговаривают друг с другом, то обязательно вовлекают в свой разговор и нас. Все, что делают на сцене Раикин и Миронова, они явно делают для нас, ради нас. Без нас они не могут жить на сцене, и не скрывают этого, они словно берут нас за руку и призывают: смотрите, слушайте, делайте выводы...Еще одна важная особенность творчества артиста эстрады заключается в том, что в какой бы образ он ни перевоплощался, — за этим образом всегда должна ощущаться его творческая и человеческая индивидуальность. Так, например, Райкин показывает целую серию разных «типов» — от трогательных и грустно-смешных до откровенно наглых и подлых, но за ними всегда сам актер, который словно говорит нам: посмотрите на этого типа— узнаете его? А еще вот какие бывают проходимцы, смотрите... И так далее.Артист эстрады рассказывает о персонаже и показывает нам его, но эта «кукла» — образ — не вне актера, она — в нем же. В эстраднике словно одновременно.живут и действуют, не сливаясь, двое: актер и изображаемый им персонаж.И еще одна особенность образа, создаваемого актером на эстраде. В искусстве характер несет в себе черты и типические, обобщенные, и индивидуальные, присущие только данному человеку. Актер в театре создает характер многогранный, индивидуальный и неповторимый: создание актера театра для нас тем интереснее и значительнее, чем глубже и тоньше раскрыт им конкретный характер. Артист эстрады тоже создает характер, но он выражен в основном какой-то одной яркой чертой, выявляющей наиболее существенное в этом характере. И если в соотношении типического и индивидуального в характере театр делает упор на индивидуальное, то эстрада — на типическое; если театр интересует индивидуальное в типическом, то эстраду — типическое в индивидуальном. Образ, воплощаемый на эстраде, по сравнению с образом, воплощаемым в театре, гиперболизирован, лишен нюансов и тонкостей, оттенков и полутонов. Эстрадный образ по большей части построен на заострении, ярком выделении какой-то одной черты, одной стороны; он определяет скорее «таких людей», нежели «этого человека». Здесь эстрада сближается с театром Маяковского, в пьесах которого действуют именно типы — характеры, увиденные «не в отображающем зеркале, а в увеличивающем стекле». Вообще и личность, и творчество, и принципы Маяковского чрезвычайно близки эстраде. Вот его основные требования к исполняемому тексту: «Краткость, компактность, сатирическая острота, идеологическая четкость. Никакой сложной композиции, запутанной интриги. Мотивировки поступков просты и четки» (Маяковский Б. В. Поли. собр. соч.: В 13 т.— Т. 12.— М., 1956.— С. 380.). Поэтическое и исполнительское творчество Маяковского несли в себе «эстрадность» как один из главнейших принципов искусства; в нем было все, что делает эстраду эстрадой: непосредственное и активное обращение к читателям —зрителям, злободневность тематики, ясно и недвусмысленно выраженное отношение к происходящему, гиперболизированно-гротесковый показ отрицательных персонажей, предельная искренность и страсть как в утверждении, так и в отрицании, теснейший контакт (даже когда этот контакт превращался в конфликт) с аудиторией, яркая и броская индивидуальная форма подачи материала, точное и четкое распределение «светотеней», акцентов. Поэтому мне представляется никак не случайным то обстоятельство,- что произведения Маяковского и сейчас исполняются с эстрады чаще и больше, чем произведения любого другого поэта. А исполнение самого Маяковского можно считать «эстрадным номером» самого высшего качества!

Эстраде близок и театр Брехта, в котором есть и непосредственные обращения актеров к залу, и активное вовлечение зрителей в происходящее на сцене действие, и неприкрытая тенденциозность, публицистичность и злободневность. Этот театр подлинно демократичен, он зачастую приближается к балагану, смело вводит в драматическое действие зонги, пляски, пантомиму и т. д...

То обстоятельство, что артист эстрады во время исполнения не сливается с изображаемым персонажем, так как он открыто выражает свое отношение к герою, — приводит нас к следующему выводу: в воплощении персонажа на сцене артист эстрады следует искусству представления — в отличие от большинства актеров современного театра, которые руководствуются искусством переживания.

Было бы неверно подвергать сомнению право искусства представления принадлежать подлинному искусству и противопоставлять его искусству переживания. Оба эти направления преследуют одну и ту же цель: «создание жизни человеческого духа и отражение этой жизни в художественно-сценической форме» (К. С. Станиславский).

Не думайте также, что в искусстве переживания актер действительно все время искренне переживает роль, а в искусстве представления он только «играет» переживание— «представляет», делает вид, что переживает. «Нет искусства без подлинного творческого переживания»,— учит К. С. Станиславский. И искусство представления «потому именно и искусство, а не ремесло, что его творчество зарождается через процесс подлинного переживания» (Станиславский К. С. Статьи. Речи. Беседы. Письма.— С. 450.). Искусство представления основано на искусстве переживания, вбирает его в себя и опирается на него.

Давайте разберемся в том, что же это за направления, что в них общего и чем они различны.

Сущность искусства переживания, если говорить коротко, сводится к тому, «что надо переживать роль каждый раз и при каждом повторении творчества» (Там же. —С. 408.)Это значит, что актер должен как бы стать другим человеком, зажить его жизнью, то есть думать, чувствовать и действовать на сцене так, как думал, чувствовал и действовал бы в данных условиях (предлагаемых пьесой обстоятельствах) персонаж. Актер должен «влезть в шкуру» действующего лица (по выражению М. С. Щепкина) и «в условиях жизни роли и в полной аналогии с ней правильно, логично, последовательно, по-человечески мыслить, хотеть, стремиться, действовать, стоя на подмостках сцены»3. Главная задача актеров этого направления заключается не только в том, чтоб изображать жизнь роли в ее внешнем проявлении, но главным образом в том, чтобы создавать на сцене внутреннюю жизнь изображаемого лица и всей пьесы, приспособляя к этой чужой жизни свои собственные человеческие чувства, отдавая ей все органические элементы собственной души» (Станиславский К. С. Собр. соч.: В 8 т.—Т. 2 —М., 1954. С 25.)4. Это — переживание роли, и оно должно быть «при каждом повторении творчества».В искусстве представления актер старается «вызвать и подметить в себе самом типичные человеческие черты, передающие внутреннюю жизнь роли... Роль переживается артистом однажды или несколько раз для того, чтоб подметить внешнюю телесную форму естественного воплощения чувства. По окончании процесса подлинного переживания... предстоит создать наилучшую для сцены художественную форму, объясняющую переживаемое артистом, т. е. внутренний образ и страсти роли и ее жизнь «человеческого духа» (Станиславский К. С. Статьи. Речи. Беседы. Письма.— С. 451, 455.). Эта наилучшая форма должна быть воплощена технически — «телесными сценическими средствами». Артист создает внешний облик роли (сначала в воображении, а затем на сиене). Созданная таким образом наилучшая сценическая форма роли, ее рисунок должен быть предельно четким, до мелочей понятным зрителю.Вот что представляет собой это направление искусства театра.Артист эстрады творит в реально существующих обстоятельствах эстрады, и уже одно это не дает ему возможности каждый раз заново глубоко и полностью переживать роль. В самом деле, разве Аркадий Райкин в течение одного спектакля действительно живет подлинной жизнью всех двадцати различных персонажей, которых он воплощает на сцене? Нет, конечно! Он «пережил» это однажды или несколько раз (дома и на репетициях), а потом «сотворил из себя», нашел такую внешнюю форму (грим, костюм, жест, интонацию, взгляд, походку, мимику), которая наиболее ярко н впечатляюще передает внутреннюю сущность образа, и эту совершенную внешнюю форму — оболочку образа — мы видим на сцене. И именно потому, что актер не слился с образом, не растворился в нем,—мы чувствует его присутствие «над» образом, мы ощущаем его отношение к персонажу, мы смотрим на то, как Райкин нам его показывает — представляет.

Опять напрашивается аналогия с кукловодом, который тоже должен понять и «пережить» жизнь своего «героя», а потом придумать наилучшую форму для выражения его внутреннего мира. И подобно тому, как кукловод пробует разные лица, походки, костюмы будущей куклы-персонажа,— так и актер этого направления воображает на своем герое «какой-нибудь костюм и надевает его на себя, видит его поступь и подражает ей, замечает физиономию и заимствует ее. Он приспособляет к этому собственное свое лицо, так сказать, выкраивает, режет и сшивает собственную кожу, пока критик, таящийся в его первом «я», не почувствует себя удовлетворенным и не найдет положительного сходства с воображаемым лицом» (С т а и и с л а в с к и й К. С. Статьи. Речи. Беседы. Письма.— С. 456.) (К. С. Станиславский).

Необходимость и правомерность искусства представления на эстраде продиктована, во-первых, тем, что эстрада — искусство яркое, «броское», оно избегает полутомов, оттенков, недоговоренности, неразгаданных подтекстов — всего того, что лежало в основе новаторства Станиславского — режиссера, воссоздавшего на сцене живую жизнь — со всеми ее «подводными течениями», психологическими тонкостями и сложностями.

Во-вторых, само отсутствие барьера, «четвертой стены», отделяющей исполнителя от публики, требует от него слияния со зрителями, работы непосредственно с ними и для них, и неминуемо ведет артиста к искусству представления. Вот что говорит об этом К. С. Станиславский: «В то время, как артисты искусства переживания стараются отрешиться от толпы зрителей, чтоб сосредоточиться на внутренней сути роли и заинтересовать смотрящего, втянув его внимание на сцену, артисты искусства представления как бы сами идут к зрителям и предлагают, объясняют, показывают им свои создания...Центр внимания артиста находится не на сцене, то есть не по сю сторону рампы, как в творческом самочувствии искусства переживания, а по ту сторону рампы, то есть в зрительном зале, или, вернее, посредине между сценой и зрителями: с одной стороны, артист видит и чувствует толпу в театральном зале, а с другой —он видит и чувствует пьесу, себя самого на сцене в изображаемой им роли, и в этом «раздвоении между жизнью и игрой»... перевес на стороне последней. Встречаясь на сцене с партнером по игре, артист искусства представления чувствует не его, а зрителя или себя самого на сцене. Артист, стоя на сцене, становится собственным зрителем и одновременно докладчиком и демонстратором своего создания. Ему валено не столько что, а важно, как он демонстрирует и что об этом думает зритель, как он воспринимает...» (Станиславский К. С. Собр. соч.: В 8 т. — Т. 6.— С. 381.).Аркадий Райкин играет директора столовой Балалайкина, Иннокентий Смоктуновский играет принца датского Гамлета. И тот и другой играют, но игра их принципиально различна: Смоктуновский живет жизнью Гамлета, полностью перевоплотившись в него, растворившись в нем, а Райкин представляет Балалайкина, откровенно высмеивая его типические черты, открыто подчеркивая свое отношение к нему, свою отстраненность от него. Конечно же, Райкин представляет нам всех своих героев—и в это же самое время сам смеется над ними, сам ненавидит их,— разве вы этого не ощущаете? И нам интересны все эти мелкие людишки не сами по себе, а именно тем, как большой артист Райкин их представляет, как он их показывает.

Да, актер эстрады представляет, и не надо избегать и пугаться этого слова. «Представлять»— это не то же самое, что «представляться» или «притворяться». К. С. Станиславский считал искусство представления высоким искусством, он причислял к этому направлению таких выдающихся актеров, поистине властителей душ, как Тальма, Коклен, Сара Бернар!Известно, что великий режиссер высоко оценил спектакль Е. Б. Вахтангова «Принцесса Турандот», спектакль, созданный в традициях искусства представления. Спектакль получился «чрезвычайно эстрадным», если можно так сказать,— о смысле разрушения «четвертой стены», откровенного вовлечения зрителей в происходящее на сцене, в неприкрытое «представление», когда исполнители не скрывают того, что они — сегодняшние актеры, и вслух уславливаются с залом, что сейчас они (на глазах у зрителей) переоденутся и разыграют то, что однажды произошло в далекой-далекой стране...Между прочим, в этот спектакль, как в его первой постановке (в 1921 году), так и в возобновленной (в 1958году), было введено множество сугубо сегодняшних, даже злободневных реплик. Эти реплики менялись и будут меняться в зависимости от требований времени. Разве «классический театр» мог бы допустить такое? Да это же эстрада! Ну и прекрасно, Карло Гоцци и Евгений Вахтангов не в обиде от этого!..«Дитя» театра Вахтангова, выученное в его школе и в его традициях, заявило и заявляет о себе спектаклями, в которых принципы эстрады сильнее и явственнее, чем в других театрах. Я имею в виду Театр на Таганке. «Антимиры» и «Павшие и живые», «Послушайте!» и «Десять дней, которые потрясли мир» — это, конечно, театр, но надо признать, что он чрезвычайно близок эстраде. И может быть, в этой слиянности с залом, в неприкрытой и активной тенденциозности (в лучшем, высоком смысле этого слова), в серьезном и абсолютно искреннем разговоре о том, что сегодня «болит» — во всех этих, да и многих других элементах, являющихся принципиальными для эстрады, но вовсе не обязательных для театра, может быть, во всех этих элементах и заключается причина особого успеха Театра на Таганке?А еще более молодой выпуск Школы-студии вахтанговцев создал маленький эстрадный театр «Скоморох». Его спектакли — представление, в котором есть и лирика, и психология, и философия, и это уже настоящая эстрада.

Да, эстрада не имеет классики, которая переживает века, — как Шекспир, Бетховен, Пушкин, Микеланджело, Рафаэль, Росси, но ведь это — искусство исполнения, а оно неповторимо, оно живет только в момент творчества. Эстрада— «искусство немедленного действия», наиболее мобильное, актуальное, оперативное искусство (как газета, плакат), оно «сегодняшнее искусство», и в этом — его особенность и сила.

Вслушайтесь в слова поэта Л. Озерова:

Есть строка – на пока.

Есть строка – на века.

От одной нам светлее на несколько дней.

От другой на столетья видней.

А какая – нужней?

А какая – важней?

Я не знаю, мне обе нужны – для души, для страны.

И строка – на пока, и строка – на века.