Сравнение методологических принципов гуманитарных и естественных наук

Рассмотрим принципы, ограничивающие произвол в интерпретации. Многие из этих принципов в гуманитарной науке напоминают методоло­гические принципы в науке естественной. Естествоиспытатели в поисках истины исходят из предпосылки о логическом совершенстве природы. Отсюда они формулируют принцип рациональности: все явления при­роды поддаются рациональному объяснению, т. е. они имеют постижи­мые причины. Это значит, что «научное объяснение природы беспри­чинных явлений невозможно»². Сходную позицию принимают и толко­ватели текстов — представители гуманитарных наук: они исходят из «предвосхищения смыслового совершенства». По их мнению, расши­рение контекста и усилия толкователя должны привести, в конце кон­цов, к постижению стройного и единственного смысла этого текста.

Это значит: в тексте не бывает ничего случайного. Поэтому-то любой фразе (например, названию рассказа), любому обороту (напри­мер, использованию творительного, а не винительного падежа) можно

' Иванов М. В. Судьба русского сентиментализма. СПб. 1996, с. 152-163.

² Кармин А. С.. Бернацкий Г. Г. Лекции по философии. Екатеринбург, 1992, с. 244.

приписать особый смысл. Если, например, в языке существуют разные слова, то это не случайно, а, следовательно, они не могут быть полно­стью тождественны. Чем, скажем, различаются значения слов «невда­леке» и «неподалеку»? Хотя ни один наивный носитель русского языка не сможет ясно ответить, тем не менее, филологи такой ответ дадут. Например: невдалеке означает, что высказывание сформировано на ос­нове непосредственного восприятия, а слово неподалеку употребимо и в тех случаях, когда говорящий непосредственно не наблюдает то, что расположено поблизости от него '.

Г. Гадамер пишет об этом методологическом принципе как о «пред­посылке; направляющей любое пониманием. Эта предпосылка, по Гадамеру, гласит: доступно пониманию лишь совершенное единство смысла. «Мы всегда подходим к тексту с такой предпосылкой. И лишь если предпо­сылка не подтверждается, т. е. текст не становится понятным, мы ста­вим её под вопрос»². Р. Барт по существу говорит об этом же: «в произ­ведении значимо всё: грамматика какого-либо языка не может считать­ся удовлетворительно описанной, если описание не способно объяснить всех предложений этого языка; сходным образом, любая смысловая си­стема будет страдать неполнотой, если в её рамках нельзя объяснить все порождаемые ею высказывания»³. И всё же существует разница между принципами логического и смыслового совершенства. В есте­ственной науке исходят из того, что рано или поздно логическое совер­шенство будет обязательно достигнуто. В гуманитарной — приходится признавать, что смысловое совершенство не всегда познаваемо: мы не можем восстановить утраченные куски текста, узнать о явлениях, уже ушедших из сознания людей, живших в далеком прошлом (да и в настоя­щем) и т. д.

В естественной науке неизбежно строятся логически совершен­ные идеализированные объекты (принцип идеализации). Учёный-гума­нитарий обязательно рассматривает все тексты и явления через призму собственных идеалов. Идеал, как замечательно пишет В. П. Бранский, «даёт нам картину мира не таким, каков он есть, а таким, каким он дол­жен быть согласно нашему желанию»⁴. Следование желаемому идеа­лу, конечно же, не всегда повышает объективность результатов размыш­лений в гуманитарной науке.

' См. Яковлева Е. С. фрагменты русской языковой картины мира. М., 1994, с. 23.

² Гадамер Г. О круге понимания. // В его кн.: «Актуальность прекрасного». М.,1991,с. 78.

³Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1989, с. 362-363.

⁴Бранский В. П. Искусство и философия. Калининград, 1999, с. 243 и сл.

Разница между идеалами и идеализированными объектами огромна. Естественная наука, как справедливо замечает Э. Сепир, — это упро­щённый и абстрактный мир идеальных понятий, в то время как гумани­тарная наука неразрывно связана с явлениями реального мира'. Выбор идеализированного объекта — это во многом произвольная, хотя и кос­венно проверяемая в опыте, догадка естественника о том, что не является существенным при описании того или иного процесса. При построении теории у учёного, как правило, нет никаких ценностных предпочтений. Кристаллограф может изучать конкретный алмаз, как он изучает лю­бой кристалл — этот камень не имеет для него той ценности, которую видит в нём ювелир. Естественнику как человеку в принципе всё рав­но, является ли точка тем, что не имеет ни длины, ни ширины, или точка не имеет только длины, Выбор подтверждается проверкой след­ствий созданной на основе идеализированного объекта теории.

Для гуманитария же следование идеалу — личностная необходи­мость. Он заранее считает, например, что человеческая жизнь осмыс­ленна, что мир познаваем и т. д. или наоборот: что жизнь бессмыслен­на, мир непознаваем. И далее, в зависимости от однажды выбранного ответа, читает и интерпретирует тексты. Если естественнонаучная тео­рия более всего напоминает карикатуру на действительность, то гума­нитарная концепция скорее связана с эстетикой «Чёрного квадрата» К. Малевича, когда художественный эффект создаётся не столько са­мой картиной, сколько тенями, которые падают на неё от рассматриваю­щих картину зрителей.

Для естественной науки факт является научным фактом только тогда, когда он входит в научную теорию. Так, данные о влиянии мыс­лей на расстоянии, сколь бы они ни подтверждались в исследованиях, не являются естественнонаучными фактами до того, как они получат логическое объяснение. Для гуманитарной науки справедливо анало­гичное требование: факт является научным тогда, когда он восприни­мается в правдоподобной целостной картине, когда этот факт приоб­ретает смысл. Например, обсуждаются варианты того, каким было (и было ли вообще) татаро-монгольское нашествие на Русь. Со школьной ска­мьи мы знаем, что тьма диких кочевников, внезапно организовавшись в блестящее войско (орду), напала на Русь и всего за какие-нибудь два года её захватила, разбив защищавшихся поодиночке русских князей. Но есть и другая версия; никакого нашествия, собственно, не было, просто наследники Чингисхана решили пограбить окраины России, а князья

' Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М., 1993, с. 591.

воспользовались ситуацией и стали нанимать их войска для борьбы друг с другом (Л. Н. Гумилёв). Или даже больше: невесть откуда взявшиеся «татаро-монголы» на самом деле вообще ниоткуда не приходили, а данный этноним — просто западное название русских (А- Т. Фоменко). Выбор версии зависит от правдоподобия и осмысленности ответов.

Если понимать Россию как евразийскую державу; если отмечать участие монголов в борьбе за великокняжеский престол; если, к тому же, признавать полость войска Батыя, пришедшего грабить южные окраи­ны Руси, то мы придём к версии Гумилёва. Если понимать Россию как европейское государство, отброшенное татарским нашествием назад в своём нормальном европейском развитии, то мы получим взгляд, создан­ный петровскими историками и ныне изучаемый в школе. Если же ви­деть в России самобытное государство, живущее по своему собствен­ному сценарию, если обратить внимание на множественность имён рус­ских людей — даваемых при крещении иностранных (Иван, Мария, Ва­силий и пр.), даваемых при рождении собственно русских (как ни странно, одно из наиболее популярных в те времена — Ахмед), кличек типа Батька или Мамка (т. е., по Фоменко, Батый и Мамай); если, к тому же, удивляться, почему конница кочевников, с непонятной легко­стью зимой бравшая штурмом хорошо укрепленные русские города, решила вдруг вести оседлый образ жизни, то мы придем к версии Фоменко. Выбор версии зависит не столько от источников (приверженцы разных версий читали, в основном, одни и те же тексты), сколько от правдоподобия истолкования и идеалов самих толкователей.

Как замечает Дж. Коллингвуд, критерием истины для историка никогда не служат приводимые в источниках сведения, так как «любой источник может быть испорчен; этот автор предубежден, тот получил ложную информацию, эта надпись неверно прочтена плохим специали­стом по эпиграфике, этот черепок смещён из своего временного слоя Неопытным археологом, а тот— невинным кроликом. Критически мыс­лящий историк должен выявить и исправить все подобные искажения. И делает он это, только решая для себя, является ли картина прошлого, создаваемая на основе данного свидетельства, связной и непрерывной картиной, имеющей исторический смысл». Коллингвуд поясняет; «Светоний говорит мне, что Нерон одно время намеревался убрать римские легионы из Британии. Я отвергаю это свидетельство Светония не пото­му, что какой-нибудь более совершенный источник противоречит ему, ибo, конечно, у меня нет таких источников. Я отвергаю его, ибо, реконструируя политику Нерона по сочинениям Тацита, я не могу считать,

что Светоний прав... Я могу включить то, о чем поведал Тацит, в соб­ственную связную и цельную картину событий и не могу этого сделать с рассказами Светония»'.

Сказанное не означает, что представители гуманитарных наук не пытаются узнать истину» а естественники не стараются понять, т. е. при­писать смысл найденной ими версии истины. Просто в той мере, в ка­кой в гуманитарной науке устанавливаются факты (когда, скажем, архео­логические памятники датируются с помощью физических измерений или находятся новые материалы, сообщающие о не известных ранее событиях), гуманитарная наука заимствует методы естественных наук и должна отвечать критериям естественнонаучного знания. И в той мере, в какой логики и естествоиспытатели интерпретируют свои результа­ты, они выступают уже не как представители этих наук, а как гуманита­рий-метафизики.

Рассмотрим другой принцип, весьма существенный для естествен­ных наук: гипотеза не может подтверждаться теми фактами, на основа­нии которых она сформулирована, — необходима дополнительная про­верка следствий, вытекающих из гипотезы, на другом эксперименталь­ном материале. Аналогично и в гуманитарных науках: новая интерпре­тация текста проверяется расширением объёма анализируемого текста — при добавлении новых текстов к рассматриваемому, новая интерпрета­ция, если она удачна, легко сохраняется. Все серьёзные авторы обяза­тельно используют этот принцип. Примеры легко обнаружить хотя бы в тех интерпретациях, которые приведены в предшествующем разделе.

В естественной науке при появлении новой теории должна быть объяснена эффективность старой теории. Иначе говоря, в естественных науках установление соответствия новых фактов и теорий накоплен­ным ранее данным и прошлым теориям является обязательным. В гума­нитарных науках данными являются написанные ранее тексты. В этих науках, конечно же, является обязательным соответствие новой интер­претации старым текстам, но только текстам, а не старым интерпре­тациям. Как замечает И. М. Гилилов, в гуманитарных науках «взаимо­отношения точных фактов и почтенных традиций более деликатны», чем в науках естественных².

В гуманитарной науке новый подход может быть принят только при соотнесении его (но не обязательно соответствии) с уже существующей

' Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. М„ 1980.

2Гидилов И. М. Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса. М., 1997.с.446.

традицией интерпретации. Поэтому утверждение Н. А. Морозова ' и А. Т. Фоменко ² о том, что тот, кого мы называем философом Плато­ном, на самом деле жил не в античной Греции, а при дворе герцога Медичи, не является для историков фактом (как бы оно ни подкрепля­лось астрономическими или математическими расчётами Морозова и Фоменко) до тех пор, пока этот факт не будет вписан в традиционную интерпретацию последовательности развития идей в культуре. И пока такое соотнесение с традицией не будет осуществлено, взгляды Моро­зова и Фоменко вызывают у профессиональных историков разве лишь весьма эмоциональную и негативную реакцию. Прав М. М. Бахтин: «вся­кое понимание есть соотнесение данного текста с другими текстами...ис­ходная точка — данный текст, движение назад — прошлые контексты, движение вперёд — предвосхищение»³.

Исследования И. М. Гилилова хорошо демонстрируют возникаю­щие проблемы. Он полагает, что ему удалось доказать, кто имеет наи­большее право называться автором произведений У. Шекспира (Shakespeare). Расхожая точка зрения, что этим автором был уроженец Огратфорда актёр У. Шакспер (Shakspere) вызывает у Гилилова (вслед за многими — например, вслед за М. Твеном, который называл Шекс­пира самым знаменитым из всех никогда не существовавших людей) глубокие сомнения по следующим соображениям:

1. Шакспер не имел хорошего образования — только начальные классы школы; драматург же Шекспир создаёт неологизмы на древних языках, пишет целые сцены по-французски, знает историю, современную ему философию и пр. и пр.

2. Шакспер никогда не покидал Англию, не был вхож в придворный мир, а драматург Шекспир точно описывает географические подробности Северной Италии, Франции, Дании, легко ориенти­руется в дворцовых реалиях и интригах, хорошо знает нравы высшей аристократии.

3. Шакспер занимается ростовщичеством, а драматург Шекспир гневно осуждает такую деятельность.

¹Морозов Н. А. Небесные вехи земной истории человечества. М., 1997, с. 69: «Итальяно-латинский писатель XVI в. Марчеллио Фичино, под именем греческого фи­лософа Платона, стал величайшей знаменитостью древности».

² Фоменко А. Т. Новая хронология Греции- Античность в Средневековье, 2. М.. 1996,с.6б1-667. Фоменко называет реальным историческим прототипом Платона фило­софа Плетона.

³ Бахтин М. М. К методологии гуманитарных наук. В его кн.: «Эстетика словесно­го творчества». М., 1986,с. 384.

4. Актер (впрочем, актёр ли? известно лишь, что пайщик театра, единственная роль, которую он, согласно легенде, играл — Тень отца Гамлета) Шакспер оставляет завещание, где отдаёт массу подробнейших распоряжений (кому — 20 фунтов при условии уплаты ренты в 12 пенсов, кому — посуда «за исключением широкой серебряной позолоченной чаши», жене — вторая по качеству кровать и т. п.), но в котором ни словом не упоминается самое ценное: рукописи, авторские права, книги, картины, чем обязательно должен был владеть драматург Шекспир и что уже тогда стоило гораздо дороже кроватей и чаш.

5. Актёр Шакспер пьянствует, волочится за женщинами, оставляет после себя неграмотную дочь. Шекспир пишет проникновенные любовные сонеты и очень высоко ценит образованность — словарь языка Шекспира содержит 20 тысяч слов (что более чем в два раза превышает словарь Ф. Бэкона!).

6. Ни один поэт Англии никак не откликнулся на смерть актёра Шакспера ни в стихах (хотя сохранились целые сборники, оплакивающие кончину других поэтов — современников Шекспира: Ф. Сидни, Б. Джонсона, Дж. Донна...), ни даже в дневниковых записях. И т. п.

В свою очередь, Гилилов приводит огромное количество аргу­ментов, свидетельствующих, на его взгляд, что Шекспир — это псевдо­ним Роджера Мэннерса, графа Рэтленда. Среди них: единственная со­хранившаяся рукопись Шекспира написана рукою графа Рэтленда; фа­милия Мэннерс обыгрывается и в сонетах Шекспира, и в поэме Б. Д-жонсона, посвященной памяти Шекспира (в первом посмертном издании шекспировских произведений, совпадающем с 10-летием смерти Рэт­ленда); среди однокашников Рэтленда по университету в Падуе числи­лись датские дворяне Гильденстерн и Розенкранц, фамилии которых встречаются в «Гамлете»; смерть четы Рэтлендов совпадает с прекра­щением шекспировского творчества (хотя актёр Шакспер продолжает ещё здравствовать в течение нескольких лет); на смерть этой четы (платоническая жена Рэтленда — дочь поэта Ф. Сидни, самая прекрасная поэтесса, покончила с собой после смерти мужа) откликаются, как доказы­вает (в том числе, опираясь на новую датировку сборника путем анализа водяных знаков на бумаге) Гилилов, ведущие поэты Англии '. И т. п.

'В том числе и... Шекспир самой загадочной своей поэмой. Гилилов, разумеется, отказывает Шекспиру в авторстве этой поэмы, но приписывает ему другие стихи этого сборника как посмертное издание.

Существуют всего две главные реалии, на основании которых и возникло убеждение, что Шекспир и Шакспер — одно и то же лицо. Обе они появились почти одновременно и только через 6-7 лет после смерти Шакспера: монумент на могиле Шакспера в Стратфорде, где ска­зано, что «всё написанное им оставляет искусство лишь пажем, чтобы служить его уму»; и первое посмертное издание трагедий Шекспира, где, в том числе, написано: «Шекспир, наконец-то твои друзья предста­вили миру твои труды, благодаря которым твоё имя переживёт твой па­мятник, ибо, когда время размоет стратфордский монумент ', в этой книге потомки будут видеть тебя вечно живым». Гилилов трактует эти реалии как двусмысленные и как умышленную мистификацию, выпол­ненную по желанию Шекспира — Рэтленда, сходную с аналогичной мистификацией, к которой Рэтленд был причастен (а, возможно, и яв­лялся вдохновителем): многолетний литературный фарс вокруг придвор­ного шута Т. Кориэта, которому приписали несколько книг и объявили величайшим в мире путешественником и писателем.

Прошу прощения за столь длинный (хотя и сильно сокращённый) перечень аргументов. Тем более, что не берусь утверждать, будто Гили­лов узнал истину, — истина лежит за пределами гуманитарного иссле­дования. Существует и будет существовать взгляд на Шекспира как на гениального самоучку, который не относился к своему творчеству все­рьёз, не хранил свои рукописи, не учил грамоте своих дочерей и успеш­но выжимал деньги их своих соседей. Кстати, в советские времена в эту версию в более благообразных формулировках полагалось верить не­укоснительно. (Даже А. В. Луначарский, который вначале придержи­вался рэтлендианской версии, позднее вынужден был об этой версии забыть).

Вот только теперь, после всего ранее сказанного, можно понять типичную реакцию шекспироведов на аргументы. Мнение Д. Урнова: «Так называемый «шекспировский вопрос» давно отнесён к историче­ским недоразумениям. Сомневаться в авторстве Шекспира (т. е, актёра Шакспера — В. Л.) оснований нет и никогда не было»². Поэтому-то и сам Гилилов пишет: «Давно сложившийся в Англии и США культ Шекспи­ра накрепко привязан к стратфордским реликвиям, и тамошняя профес­сура эту привязку строго соблюдает... Не будет большим преувеличением

'Как замечает Гилилов (там же, с. 168), в некоторых сохранившихся экземплярах слово «монумент» напечатано как Moniment. что на шотландском означает «посмешище».

²Урнов Д, Гений века. Вступительная статья к: Шекспир В. Комедии, хроники, трагедии, 1. М., 1996, с. 7.

сказать, что для университетской профессуры проблемы шекспиров­ской личности как бы не существует»'. Впрочем, всё же новые идеи постепенно пробивают себе дорогу даже в гуманитарных науках.

Итак, в гуманитарной науке всё решает научное сообщество. Как оно договорится между собой, так и будет до тех пор, пока сообщество не передумает. Основным критерием выбора данной конкретной интер­претации является принятая научным сообществом традиция, опреде­ляющая, какую интерпретацию следует считать наиболее правдоподоб­ной. Канон диссертационной работы по гуманитарным наукам предпи­сывает необходимость обилия ссылок на тексты других учёных, мнение которых совпадает с мнением диссертанта. (Казалось бы, раз совпадает, то это очевидно не ново, а потому и недиссертабельно... Отнюдь!). Новые идеи будут обсуждаться только тогда, когда автор этих идей докажет, что он хорошо знаком с ранее высказанными мнениями.

И всё же воздадим хвалу гуманитарным наукам! В сложных и за­путанных ситуациях ученые-гуманитарии ищут и находят выход. Ко­нечно, их построения ещё произвольнее, чем построения логической или естественной науки. Но эта произвольность имеет свои ограниче­ния. Во-первых, концепции гуманитарной науки обязаны учитывать уже имеющиеся интерпретации (хотя не обязаны им соответствовать!). Во-вторых, предложенная гуманитариями оригинальная интерпретация должна раскрывать новый смысл и какой-либо другой информации, до этого в этой связи не рассматривавшейся. Наконец, в-третьих, концеп­ция должна быть оценена научным сообществом как убедительная или, хотя бы, правдоподобная. (В противном случае любая сумасшедшая идея можетбыть признана научной!). Пока этого не произойдёт, ученый дол­жен ждать годы или столетия, чтобы новая концепция приобрела дос­тойный научный статус.

 

Способы классификации в разных науках

Опыт общения с представителями разных наук показывает: мате­матиков обычно интересует, из каких посылок выводится высказанное утверждение; физиков и других естественников — какое высказывание о мире из этого вытекает; практиков — какая в результате может быть создана технология (т. е. как это можно использовать). Мистики же всё

' Гилилов И. М. Там же, с. 446.

время заявляют, что они это утверждение заранее предчувствовали или что обо всем этом другими словами давно сказано в Писании. А гумани­тарии обычно спрашивают, как это соотносится с точкой зрения тех или иных авторов. Разумеется, разные способы познания связаны и с разли­чием в постановке и решении проблем. Различие в подходах отражает­ся и на языке описания реальности.

Для примера сравним одни и те же психологические классифика­ции, которые могут быть сделаны на разных языках и, соответственно, по-разному обосновываться. В качестве образца, которому ни в коем случае не следует подражать, возьмём самую нелепую из всех извест­ных классификаций — классификацию животных, приписываемую X. Борхесом китайской энциклопедии под названием «Небесная импе­рия благодетельных знаний». На древних страницах этой энциклопе­дии, заверяет Борхес, написано — все животные делятся на: а) принад­лежащих Императору, б) набальзамированных, в) прирученных, г) со­сунков, д) сирен, е) сказочных, ж) бродячих собак, з) включённых в эту классификацию, и) бегающих как сумасшедшие, к) бесчисленных, л) нарисованных тончайшей кистью из верблюжьей шерсти, м) и про­чих, н) только что разбивших кувшин, о) похожих издали на мух '... Поразительная невероятность этой классификации, использование в каждом случае нового и неожиданного основания обычно, вызывает улыбку у читателя. Но разве лучше классификации, принятые в психо­логии? Рассмотрим известные примеры. В учебнике написано, что все познавательные процессы делятся на: а) внимание, б) ощущения, в) вос­приятие, г) память, д) мышление и е) воображение². К. Юнг выделял четыре функции сознания: мышление, чувство, интуиция и ощущение. Какая из этих двух классификаций лучше вышеупомянутой китайской? Кто объяснит, по какому основанию они созданы? почему в этих спи­сках нет таких процессов и функций, как понимание или переживание? Или другой пример, восходящий к типологии акцентуаций К. Леонгарда и А. Е. Личко. Все подростки делятся на типы: 1) гипертимный, 2) циклоид­ный, 3) лабильный, 4) астено-невротический, 5) сенситивный, 6) психа­стенический и т. д.³ Можно ли утверждать, что эта классификация пред­почтительнее той, которую цитирует Борхес? Ответ на этот вопрос зав исит от того, на каком языке они сделаны.

' Борхес X. Соч., 2. Рига, 1994, с. 87. (Не зная испанского, я рискнул чуть-чуть подправить перевод). Следует учесть, что даже эта классификация имеет смысл хотя бы как пример бессмысленной классификации.

²Общая психология. Учебник (под ред. А. В. Петровского). М., 1986.

³См. Личко А. Е. Психопатии и акцентуации характера у подростков. Л., 1977.

Логические классификации всегда подразумевают существова­ние строго формального критерия отнесения явления к классу. Поэто­му, если предложенные выше классификации строить как логические, то классифицируемые явления надо было бы, прежде всего, разделить на группы, различающиеся по одному параметру. При этом такое деле­ние должно охватывать все возможные явления с логической полнотой. Цицерон, например, вполне корректно делит все психические процес­сы (способности) по оси времени на memories (память — способность, благодаря которой ум воспроизводит события прошлого), intelligentia (рассудительность— способность, благодаря которой ум удостоверяет­ся в том, что есть в данный момент), providentia (предусмотрительность — способность, благодаря которой ум видит, что нечто должно произойти ещё до того, как это действительно происходит)'. После деления явле­ний на группы по одному параметру можно продолжать деление внутри каждой из этих групп. Например, если выделен такой тип акцентуации подростков, как лабильность, то вначале следует разделить всех подрост­ков по этому параметру (т, е. на лабильных и нелабильных), а затем уже — внутри одной из выделенных групп или в каждой — выделять, скажем, гипертимных и (тогда уже!) гипотимных.

Если классификации психических процессов и акцентуаций счи­тать естественно-научными, то, как уже отмечалось, вначале следует сформулировать закон. Разные термины, входящие в формулировку за­кона, обозначают разные вещи. Например, сила, масса и ускорение, вхо­дящие в закон Ньютона, заведомо принадлежат разным классам. По­этому при построении указанных психологических классификаций надо было бы, прежде всего, сформулировать закономерности, общие для всех познавательных процессов или для всех акцентуаций. Затем для эмпи­рического обоснования различия следовало бы: а) или выявить зако­номерно проявляющиеся особенности подчинения представителей разных классов этим законам, т. е. показать, что разные процессы по-разному входят в формулировку общих законов — скажем, с разными коэф­фициентами, с разными граничными условиями или хотя бы с качест­венно разными результатами; б) или показать в опыте независимость явлений друг от друга — так в типологии Г. Айзенка измерения экстра­версии и нейротизма у разных людей статистически достоверно не кор­релируют друг с другом. Полученная в итоге эмпирически обоснован­ная классификация должна получить логическое (теоретическое) обо­снование.

'См. Йейтс Ф. Искусство памяти. СПб, 1997, с. 35.

Для практически полезной классификации нужно иное. Описа­ния учёных-практиков сообщают полезные алгоритмы действий для до­стижения желаемого эффекта, но сами по себе не позволяют оценить, почему эти алгоритмы оказываются эффективными, В практических тех­нологиях не следует искать логическую корректность, смысл или даже соответствие реальности. Поэтому классификация явлений для практи­ческой работы предполагает наличие разных алгоритмов действий с каждым классом явлений. Так, если выделить разные алгоритмы рабо­ты с людьми разных типов акцентуаций, то классификации К. Леонгарда и А. Е. Личко являются практическими. Если приведённые выше клас­сификации психических процессов представляют собой дидактический прием изложения содержания курса психологии на лекциях ив учебни­ках или даже выступают как «риторический газ», которым преподава­тель заполняет время на лекции, чтобы студенты лучше запоминали фак­тический материал, то такая классификация, безусловно, полезна для практической деятельности преподавателя.

Гуманитарные классификации претендуют на то, чтобы воспри­ниматься как соотносимые с традицией и казаться большинству людей имеющими смысл. При этом они могут быть логически безукоризнен­ными, а могут таковыми не являться. Современная классификация пси­хических процессов правдоподобна (т. е. убедительна для многих), раз она кочует из учебника в учебник, опирается на античные и средневе­ковые традиции — во всём этом она является гуманитарной. А типоло­гия Айзенка подтверждается соответствием с типологией Гиппократа и обретает за счёт этого смысл как типология темперамента. В таком контексте типология Айзенка становится гуманитарной классификацией. В той мере, в какой научное сообщество начинает сомневаться в осмыс­ленности той или иной гуманитарной классификации, она постепенно теряет смысл.

Мистические классификации вообще не подлежат обсуждению. Их незачем обосновывать логикой, практикой или экспериментатикой, так как они не могут быть ими ни надёжно подтверждены, ни опроверг­нуты. Вот пример мистического текста В. А. Богданова: «Любой знак Зодиака и любая из 7 планет находят место в таких типологических координатах: Темперамент — Венера — Телец, Весы; Опыт — Луна — Рак; Интеллект — Меркурий — Близнецы, Дева; Сознание — Солнце — Лев; Способности — Сатурн — Козерог, Водолей; Характер — Марс — Овен, Скорпион; Мотивация—Юпитер—Стрелец, Рыбы»'. Я не знаю,

'Богданов В. А. Ясновидящая материя. Космология общества, СПб. 1995, с. 59,

почему такова классификация психологических терминов в этой свое­образной модели. Я не знаю, чем интеллект в этой схеме отличается от способностей, как связаны между собой (и связаны ли) опыт и харак­тер. Ещё менее я понимаю, как на все это влияют планеты (в том числе такие, как Луна и Солнце) и созвездия.

Объяснения автора лишь увеличивают состояние растерянности чи­тателя, если последний надеется найти какое-либо понятное обоснование. Вот как выглядит в этой же работе текст, объявленный Богдановым объяс­няющим; «Объяснение этому таково. Я предположил, что имеет смысл сопоставить возрастные периоды с линейной цепочкой развития пси­хических процессов и структур. Возраст крикливого Петуха увязывает­ся с эмоциональной фазой, возраст подражающей Обезьяны — с памя­тью, полемичной Козы — с мышлением и так далее до седьмого перио­да — до внимания. На то она и седьмая. Тогда становится естествен­ным рассматривать оставшийся набор подструктур в порядке, обратном их становлению, а также по два элемента кряду»'. Богданов, как это видно по другим фрагментам его книги, владеет и логикой, и чувством стиля. Тем более показательно, что приведённое им объяснение ничего не объясняет. Мистическую классификацию нельзя доказать, да и не нужно доказывать — её можно принимать только чувством, верой.

Логичность и доказательность текста мистиков сопоставима с логи­кой одного из современников Галилея, который отрицал наличие у Юпите­ра спутников по следующим весьма серьёзным основаниям: «В голове имеется семь отверстий: две ноздри, два уха, два глаза и рот; аналогично и в небесах две благоприятные планеты, две неблагоприятные, два светила и единственный Меркурий, — неопределенный и безразличный. Отсюда и из многих других аналогичных явлений природы, таких, как семь метал­лов и пр., которые было бы утомительно перечислять, мы заключаем, что число с необходимостью должно равняться семи. Кроме того, евреи и другие древние народы приняли разделение недели на семь дней и на­звали их по семи планетам; если теперь мы увеличим число планет, вся эта система падёт». Впрочем, подобные рассуждения являются типич­ным ораторским приёмом и в XX в. Например, лидер борьбы за незави­симость Индонезии Сукарно так завершил одно из своих самых главных выступлений в 1945 г.: «У ислама пять главных заповедей, у нас на руке пять пальцев, у нас пять органов чувств, в «Махабхарате» пять героев. И принципов, на которых мы построим наше государство, также пять» ².

'Богданов В. А. Ясновидящая материя. Космология общества. СПб, 1995, с. 60.

² Цит. по кн. Капица М. С.. Малетин И. П. Сукарно. Политическая биография. М, 1980, с. 84-85.

Мы должны всегда знать, какую классификацию строит автор, чтобы не требовать от этой классификации более того, чем в ней есть. Так, в этой книге выделены различные подходы к познанию: мистиче­ский, практический, естественнонаучный и гуманитарный. Такое члене­ние является, в первую очередь, типично гуманитарной классификаци­ей. При обосновании этих взглядов я чувствовал необходимость постоян­но ссылаться на авторитеты и демонстрировать знание других точек зре­ния (поэтому столь много в тексте цитат), а также старательно опирался на достаточно традиционную классификацию наук — все это, как уже отмечалось, является необходимым компонентом гуманитарного обо­снования. Однако предложенная классификация имеет также и практи­ческое значение. Она побуждает исследователей различать принимае­мый ими способ обоснования и, тем самым, сокращает объём бесплод­ных дискуссий (особенно с психологами мистической ориентации).

 

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: