 |
Глава 13. Мгинская операция. (июль — август 1943 года)
|
|
|
|
Глава 13
МГИНСКАЯ ОПЕРАЦИЯ
(июль — август 1943 года)
В конце мая 1943 года Говоров и Мерецков были вызваны в Кремль и получили приказ на проведение Мгинской операции. Замысел ее сводился к нанесению встречных ударов войсками Ленинградского и Волховского фронтов по флангам мгинско-синявинской группировки противника с целью ее окружения и уничтожения. Генерал Мерецков главный удар наметил силами 8-й армии Старикова, с востока на запад, в направлении на Вороново, поселок Михайловский, Мга. Для обеспечения левого фланга ударной группировки готовился вспомогательный удар на Карбусель, Турышкино. План генерала Говорова предусматривал усилиями 67-й армии Духанова овладеть Синявинскими и Келколовскими высотами, полностью очистить восточный берег Невы на участке Арбузово, Ивановское и установить общий фронт с 55-й армией и войсками Волховского фронта на линии Кировской железной дороги.
Чтобы встретиться в Мге, солдатам Ленинградского фронта нужно было преодолеть около 9 км, Волховского — 14 км, преодолевая вражеские укрепления, о которых возгордившийся своими успехами в строительстве «волховской засеки» генерал Хренов написал: «Гитлеровская оборона, скажем прямо, ничуть не уступала нашей и имела достаточно большую глубину».
В общем, снова готовился лобовой штурм тех же немецких позиций и опорных пунктов, когда-то бывших русскими деревнями, с тех же направлений, по-прежнему — на Мгу. Всей разницы — новые «солдатики», новые «тридцатьчетверочки» и выросшее на порядок, в качественном и особенно в количественном плане, артиллерийское, авиационное и инженерное обеспечение. Можно стопроцентно согласиться с оценкой Польмана: «Никаких новых идей и целей, никакой широты замысла и внезапности, а всего лишь продолжение второго Ладожского сражения, чего немецкое командование никакими контрмерами не могло предотвратить, ибо не располагало необходимыми для этого средствами».
|
|
|
А и не требовалось от наших полководцев никакой «широты». Как утверждает Мерецков, Верховный Главнокомандующий в конце беседы подчеркнул: «Главное для вас — не захват территории, а уничтожение немецких дивизий». Главные события летней кампании ожидались в районе Курской дуги, и ленинградские дела Сталин отодвинул на второй план. Не слишком рассчитывая на то, что без пяти-десятикратного превосходства в силах над войсками Кюхлера удастся отбить у немцев Мгу, Верховный имел в виду стандартные задачи вспомогательных направлений: сковать, «обескровить», не позволить противнику перебрасывать силы на центральный участок советско-германского фронта. Элементарная военная арифметика давно подсчитала, что подобное «уничтожение» одной немецкой дивизии обойдется как минимум в три своих, но наше командование подобное соотношение потерь устраивало. Экстенсивный метод ведения войны вполне сложился, машина смерти была отлажена и работала бесперебойно.
«В пехотных дивизиях, — пишет H. H. Никулин, — уже в 1941–1942 годах сложился костяк снабженцев, медиков, контрразведчиков, штабистов и т. п. Людей, образовавших механизм для приемки пополнения и отправки его в бой, на смерть. Своеобразная мельница смерти. Этот костяк в своей основе сохранялся, привыкал к своим страшным функциям, да и люди подбирались соответствующие, те, кто мог справиться с таким делом. Начальство тоже подобралось нерассуждающее, либо тупицы, либо подонки, способные лишь на жестокость. «Вперед! » — и все. Мой командир пехотного полка в «родной» 311-й дивизии выдвинулся на свою должность из командира банно-прачечного отряда. Он оказался очень способным гнать вперед без рассуждений свой полк. Гробил его множество раз, а в промежутках пил водку и плясал цыганочку. Командир же немецкого полка, противостоявшего нам под Вороновом, командовал еще в 1914–1918 годах батальоном, был профессионал, знал все тонкости военного дела и, конечно, умел беречь своих людей и перебить наши наступающие орды… Великий Сталин, не обремененный ни совестью, ни моралью, ни религиозными мотивами, создал столь же великую партию, развратившую всю страну и подавившую инакомыслие. Отсюда и наше отношение к людям. Однажды я случайно подслушал разговор комиссара и командира стрелкового батальона, находившегося в бою. В этом разговоре выражалась суть происходящего: «Еще денька два повоюем, добьем оставшихся и поедем в тыл на переформировку. Вот и погуляем! » Солдаты всегда были навозом. Особенно в нашей великой державе и особенно при социализме.
|
|
|
Вспоминаю, как генералу Симоняку сказали: «Генерал, нельзя атаковать эту высоту, мы лишь потеряем множество людей и не добьемся успеха». Вечно пьяный Симоняк (ему на Ленинградском фронте доверили гвардейский стрелковый корпус) отвечал: «Подумаешь, люди. Люди — это пыль, вперед!.. »
Хозяин из Москвы, ткнув пальцем в карту, велит наступать. Генералы гонят полки и дивизии, а начальники на месте не имеют права проявить инициативу. Приказ «Вперед! », и пошли умирать безответные солдаты. Пошли на пулеметы. Обход с фланга? Не приказано, выполняйте, что велят. Да и думать и рассуждать не разучились. Озабочены больше тем, чтобы удержаться на своем месте да угодить начальству. Потери значения не имеют. Угробили одних, пригонят других. Людей много. А людей этих хватают в тылу, на полях, на заводах, одевают в шинели, дают винтовку и — «Вперед! ». И растерянные, испуганные, деморализованные, они гибнут как мухи…
Удивительно различна психология человека, идущего на штурм и наблюдающего за атакой, когда самому не надо умирать, кажется все просто: вперед и вперед! »
Теоретически предполагалось, что наступление советских войск вынудит германское командование стянуть в район мгинского выступа крупные силы, подставив их под сосредоточенные огневые удары мощных артиллерийских и авиационных группировок, станция Мга должна была стать «магнитом, притягивающим к себе вражеские войска». В целом оперативная задумка напоминает известный анекдот, когда петух бежит за курицей и сам себя успокаивает: «Не догоню, так согреюсь».
|
|
|
Кроме того, командующий Волховским фронтом, подозревавший вероломных германцев в подготовке наступления с целью выхода к Ладожскому озеру и восстановления блокады Ленинграда, как обычно, собирался этот штурм сорвать. Мерецков неизвестно откуда насчитал в составе группы армий «Север» 68 дивизий и 6 бригад, «а в целом Кюхлер, с учетом его резервов и войск, расквартированных на временно оккупированной советской территории в тыловой зоне его группы армий, мог рассчитывать на десятки дивизий».
Уточним: «в целом» Кюхлер мог рассчитывать на 46 имевшихся в его распоряжении на начало июля дивизий и одну бригаду. В составе 18-й армии Линдемана, в основном за счет ослабления соседней 16-й армии, насчитывалось 28 пехотных, авиаполевых, горнострелковых дивизий и латышская бригада СС. В резерве командующего группой армий «Север» имелись 18-я моторизованная, 388-я учебная и 223-я пехотная дивизии. Три охранные дивизии обеспечивали «новый порядок» в тыловой зоне. В составе Волховского фронта, которому противостояли 15 пехотных дивизий противника, на 1 июля имелось 28 стрелковых 1 артиллерийская дивизия, 6 стрелковых, 6 танковых бригад, 2 укрепрайона, 5 отдельных танковых полков и 6 танковых батальонов.
В районе задуманного советской Ставкой избиения немецких войск — в «бутылочном горле» — зарылись в землю семь дивизий 26-го армейского корпуса: на востоке, у Карбусели, Вороново и Гайтолово — силами 212-й и 69-й пехотных дивизий, вдоль Кировской железной дороги 1-й пехотной и 5-й горнострелковой. На севере, по обе стороны от «Носа Венглера», стояла 290-я, на Синявинских высотах — 11-я дивизия и на реке Мойка — 23-я пехотная дивизия. В резерве Линдеман держал 121-ю пехотную и 28-ю егерскую дивизии. Силы противника наша разведка оценивала примерно в 100 тысяч человек, 140–160 танков и штурмовых орудий.
|
|
|
Советское командование сосредоточило в 67-й и 8-й армиях более 250 000 солдат и офицеров, 550 танков и самоходных установок.
8-я армия, получив дополнительные соединения из резерва Волховского фронта, имела в своем составе 11 стрелковых дивизий и 2 стрелковые бригады. Войска ударной группировки были построены в два эшелона: в первом — четыре стрелковые дивизии (184, 378, 256, 364-я), каждая из них усиливалась танковым полком; во втором — также четыре стрелковые дивизии (379, 239, 165 и 374-я) и две танковые бригады (16-я и 122-я). Резерв составляли 286-я стрелковая дивизия и 58-я стрелковая бригады. В распоряжении начальника инженерных войск армии полковника Германовича имелось 11 дивизионных саперных батальонов, три инженерных бригады и два отдельных саперных батальона фронтового подчинения. Прорыв намечался на участке 13, 5 км.
В 67-й армии, прорывавшейся на участке Арбузово, Синявино, насчитывалось 8 стрелковых и 2 кавалерийских дивизии, гвардейская танковая бригада, три отдельных танковых полка.
Поддержку и прикрытие наземных войск должны были обеспечить авиаторы 13-й и 14-й воздушных армий, а также соединения авиация дальнего действия — около 1000 самолетов (у немцев имелось 140 машин). Только Мерецкову было разрешено израсходовать на операцию 850 тысяч снарядов и мин — более тысячи вагонов. Наступление Ленинградского фронта предварялось десятидневной, Волховского — пятидневной обработкой немецких позиций, к которой только на участке 67-й армии привлекалось около 2900 орудий.
Летом 1943 года в советском Генштабе возникла мода присваивать крупным наступательным операциям фамилии русских полководцев. Так, войсками Брянского и Центрального фронтов проводилась операция «Кутузов», завершившаяся освобождением Орла, заключительный этап Курской битвы — «Румянцев», Смоленская операция Калининского и Западного фронтов — «Суворов». Наступление Ленинградского и Волховского фронтов получило название в честь автора известного прорыва — «Брусилов».
С 12 июля артиллерия Ленинградского фронта, согласно плану «подготовительного периода», приступила к планомерному разрушению сооружений вражеских опорных пунктов и узлов сопротивления, уничтожению огневых точек, подавлению «наиболее вредящих» его батарей, «изнурению» живой силы противника. С 17 июля в действие вступила артиллерия Волховского фронта.
Наконец, 22 июля в 6. 35 после мощнейшей полуторачасовой артиллерийской и авиационной подготовки две советские армии двинулись на штурм. Огонь был настолько силен, что собственную пехоту напугал не меньше немецкой.
|
|
|
«Через час после начала артподготовки густая пелена дыма и пыли заволокла местность, — вспоминает бывший начальник оперативного отдела штаба артиллерии Волховского фронта полковник Д. Морозов. — Когда огонь артиллерии был снят с первой траншеи противника и перенесен на триста-четыреста метров в глубину, то даже опытным офицерам казалось, что огневой вал остался на прежнем месте. Что же касается молодых пехотинцев, то они совсем растерялись и боялись голову поднять от окопа. Мы, артиллеристы, на этот раз, как говорится, перестарались. Прошло двадцать минут, а пехота не поднималась… Нервничали командир дивизии генерал-майор Фетисов и командующий артиллерией Кеременецкий. Да и как сохранишь спокойствие в такой обстановке. А пехота, оглушенная громом канонады, никак не могла понять, что огонь артиллерии давно уже снят с объектов атаки. Пришлось нам перенести огонь артиллерии еще глубже и резко ослабить его плотность (а все-таки неспроста наша пехота опасалась своей артиллерии? ). Подошли танки. Вместе с ними пехота двинулась наконец вперед. Первая вражеская позиция была прорвана во многих местах… Вторую позицию, удаленную от первой на два — два с половиной километра, захватить с ходу не удалось. Слишком долго задержалась пехота с началом атаки, момент был упущен».
Снова, как и во всех предыдущих операциях, началось медленное кровопролитное «прогрызание» немецких укреплений.
На фронте Арбузово, станция Синявино в первом эшелоне атаковали три дивизии 30-го гвардейского корпуса генерала Симоняка. Частично взломав передний край, наши части вклинились в немецкую оборону, но были встречены сильным огнем и яростными контратаками, а затем и вовсе отброшены на исходные позиции. Результаты пытавшейся содействовать 55-й армии были еще мизернее.
В полосе 8-й армии события развивались аналогично, соединениям первого эшелона не удалось продвинуться дальше первой траншеи. В конце месяца в сражение были введены 379-я и 165-я стрелковые дивизии, сменившие 18-ю и 256-ю. Но и после этого положение не изменилось, советские войска топтались на месте, конечно, «перемалывая» по ходу дела силы противника.
В схватку вступали все новые соединения. Бои разгорелись жесточайшие, пленных не брали.
Генерал Линдеман почти сразу использовал свой резерв — 121-ю пехотную дивизию на восточном участке и 28-ю егерскую — западнее Синявинских высот. Пользуясь несогласованностью действий двух советских группировок, командующий 18-й армией успевал маневрировать силами, заменять потрепанные полки и удерживать позиции на обоих направлениях прорывов. 24 июля он снял из-под Ленинграда 58-ю пехотную дивизию генерала фон Граффе-на и бросил ее в контратаку между Невой и Поселком № 6. При поддержке «тигров» немцы потеснили обратно части 67-й армии, но были остановлены сильнейшим фланговым огнем с западного берега. От Красного Бора была переброшена 254-я пехотная дивизия. Из состава 16-й армии фон Кюхлер передавал 126-ю пехотную дивизию, которая сменила 28-ю егерскую.
29 июля к операции присоединилась АДЦ. В ее первом налете участвовало 333 самолета, в последующих — от 100 до 150. Мерецков сетует, что генерал-полковник А. Е. Голованов пожадничал и выделил фронту «не так уж много боевых машин». А вот в докладе штаба 18-й немецкой армии от 10 августа о ходе боевых действий на северовосточном участке фронта сообщалось: «В наиболее сильном налете вражеской авиации в один из дней участвовали 1110 самолетов. Наша авиация смогла задействовать не более 20 боеспособных истребителей». Кроме того, бензин и бомбы расходовались неограниченно.
В течение пятнадцати дней дальние бомбардировщики обрушивали удары с воздуха на коммуникации противника, начиная от Мги и Ульяновки и кончая Лугой, Нарвой и Псковом.
В ночь на 11 августа советская сторона задействовала еще семь дивизий. Так, генерал Стариков ввел в бой 256, 165 и 378-ю стрелковые. К исходу следующего дня они заняли опорный пункт Поречье. 12 августа дальние бомбардировщики Голованова были перенацелены на центральный участок советско-германского фронта.
Внезапно «сопротивление гитлеровцев возросло». Мерецков, по его собственному утверждению, был доволен: «Оказалось, что гитлеровское командование целиком сняло из-под Ленинграда две пехотные дивизии, предназначенные для штурма города (в сентябре 1941 года фон Леебу не хватило для штурма 11 дивизий, в том числе трех танковых), и заткнуло ими дыру, чтобы локализовать прорыв, не дав ему превратиться в широкую брешь. Волховчане радовались этому и гордились: шутка ли, ведь срывался план фашистов вновь пробиться с юга к Ладожскому озеру и выполнялось указание Ставки о максимальном уничтожении гитлеровских войск! » Сколько было уничтожено собственных войск, маршал Мерецков так никогда и не вспомнил.
Война, в зависимости от того, где находился очевидец, выглядит по-разному. Можно радоваться выполнению указаний Ставки, сидя в Малой Вишере в ста километрах от передовой, можно с НП дивизии ругать пехоту, которая не поднималась в атаку, а можно взглянуть с точки зрения «активного штыка», жизнь которого измерялась одной неделей, солдата, «ползущего на брюхе по фронтовой грязи».
Примерно в это время из района Погостье к станции Апраксин пост ночным маршем вышла и с ходу вступила в бой 311-я Кировская дивизия. Так вот ее бойцы не заметили ни радостных лиц волховчан, ни своей артиллерии, которая настолько «перестаралась», что к 17 августа исчерпала весь запас снарядов, отпущенных на операцию. Дивизия растаяла в три дня. Дневник сержанта 1067-го стрелкового полка разительно отличается от мемуара гордого успехами маршала:
«15 августа.
Подходим к передовой. Дивизия растянулась по траншеям. Как всегда путаница. То бежим, то ждем чего-то. Сравнительно тихо… укрылись в воронке… На дне воронки — каска. Пнул ее ногой — тяжело: в ней полчерепа, вероятно, с прошлого года. Идем дальше. Траншеи сходятся под железнодорожным мостиком, откуда один путь — в пекло. Навстречу ползут раненые, окровавленные и грязные, с изжелта серыми лицами, запекшимися губами и лихорадочно блестящими глазами. Кряхтение, стоны, матерная брань… Долго ли еше осталось нам жить? Говорят, в бой пойдем с хода, предыдущей дивизии хватило на два часа. «Бьет!.. Бьет, стерва! » — отвечают раненые на расспросы… Земля ухабистая — воронка к воронке. Тяжело… Слух напряжен и болезненно ловит каждый шорох. Вот… Летит! Кубарем катимся в траншею, глубже, ниже, в яму, руками во что-то липкое… Грохот разрыва, падает земля. Пронесло. Встаем. Яма — сортир.
16 августа.
Ночью закопались в землю недалеко от немцев. Сидим в ямах. Вылезти и встать нельзя — убьет. Кажется, ветер состоит из осколков. Чтобы чем-нибудь занять время, забыться, играем в тут же выдуманную игру: двое выставляют из ямы автоматы прикладом кверху, чей скорее разобьет, тот выиграл… Пушку разбило. Ствол загнут крючком.
В полдень идем с пакетом в тыл. Трое. Сперва ползком, как змеи, до траншеи, а потом бегом, дальше. Ноги едва двигаются, дыхание с хрипом и свистом. Останавливаться нельзя. Те, кто пытался отдыхать, лежат теперь по обеим сторонам траншеи, и кровь тонкими черными струйками стекает по глинистым стенкам, скапливается на дне липкими лужицами… Начинается обстрел. Немцы, очевидно, нас заметили и бьют удивительно точно…
18 августа.
С 14-го числа не спал. Сидим в тех же ямах. Новую пушку закопали глубже прежней, и пока она цела. День назад прилетел из тыла наш снаряд и взорвался в пяти шагах от нас. Хорошо, что были в яме… Снаряд выворотил из земли покойника, еще свежего. Сегодня он греется на солнышке и попахивает. Здесь в земле целые наслоения. На глубине полутора-двух метров можно найти патроны, оружие, одежду, старые валенки. Все взмешано… Впереди, на нейтральной полосе, штук сорок танков. Одни рыжие, сгоревшие. Другие еще целые, но неподвижные — их расстреливают немцы из тяжелых мортир. Перелет — недолет, опять перелет. Трах! Многотонный танк разлетается в куски. Каково танкисту! Ведь он не имеет права покинуть подбитой машины… Один танк стоит близко от нас, передом к нашим траншеям. Он возвращался из атаки, когда был подбит. Вокруг башни его намотаны человеческие внутренности — остатки десанта, ехавшего на нем в атаку. Снаряды, предназначенные немцами для этого танка, летят в нас. Глубже вжимаемся в землю…
От дивизии нашей давно остался один номер, повара, старшины, да мы, около пушки. Скоро и наш черед. Каша опять с осколками: когда подносчик пищи ползет, термос на его спине пробивает… Гимнастерка и штаны стали как из толстого картона: заскорузли от крови и грязи. На коленях и локтях — дыры до голого тела, проползал. Каску бросил, их тут мало кто носит, но зато много валяется повсюду. Этот предмет солдатского туалета используется совсем не по назначению. В каску обычно гадим, затем выбрасываем ее за бруствер траншеи, а взрывная волна швыряет все обратно, нам на головы… Покойник нестерпимо воняет. Их много здесь кругом, старых и новых. Одни высохли до черноты, головы, как у мумий, со сверкающими зубами. Другие распухли, словно готовы лопнуть. Некоторые неопытные солдаты рыли себе укрытия в песчаных стенках траншеи, и земля, обвалившись от близкого взрыва, придавила их. Так они и лежат, свернувшись калачиком, будто спят под толстым слоем песка. Картина, напоминающая могилу в разрезе. В траншее тут и там торчат части втоптанных в глину тел; где спина, где сплющенное лицо, где кисть руки, коричневые, под цвет земли. Ходим прямо по ним.
20 августа.
Около недели не смыкал глаз, да и не хочется. Последние дни — стрельба из пушки по площадям и по вспышкам, то есть в белый свет, ползание из конца в конец по передовой под обстрелом и кровь, кровь, кровь. Народа осталось совсем мало. Вечером приказ: выдвинуть пушку на острие прорыва для поддержки пехоты. Настало наше время! Приказ надо выполнять! Ха! Там, где даже ночью опасно идти согнувшись, столпились мы кучей и во весь рост. Нас двадцать один — так много, потому что пушку надо нести на руках, настолько избита и вздыблена земля. До немцев меньше ста метров, я думаю, что они различают звездочки на наших пилотках. Но почему они молчат?.. Ни одного выстрела, словно немцы удивлены нашей до дикости глупой безрассудностью и с интересом ждут, что будет дальше… Неожиданно сзади хлопок, толчок в спину поднимает меня в воздух! Лечу и сотую долю секунды думаю: «Конец! »…
22 августа.
Очнулся в яме около другой пушки нашей батареи. Сюда меня притащили вчера. Оказывается, мы наехали на противотанковый фугас и взорвались. Из двадцати одного человека остались двое: я и один легко раненный. Семнадцать человек не нашли. Лишь случайно, метров за сорок от взрыва, обнаружилась нога с куском живота. Она упала на землянку командира пехотного батальона…»
Вопрос: кто кого в данной ситуации «перемалывал»? Противнику, как видим, снарядов хватало, он их израсходовал в восемь раз меньше, чем советские артиллеристы. Потому как немцы стреляли не в площадь, а в цель, не подавляли, а уничтожали, и никогда не занимались такой глупостью, как подсчет плотности артиллерийских стволов на километр фронта.
На заключительном этапе Линдеман из района Киришей перебросил на грузовиках 61-ю пехотную дивизию, которая приняла полосу обороны 126-й дивизии у Поселка № 6. По всему периметру «бутылочного горла» немцы прочно удерживали все позиции.
В боях за Синявинские высоты особую славу заслужил 561-й батальон особого назначения — штрафной. Командир батальона Рихард Метцгер стал кавалером Рыцарского креста. В вермахте за уголовные и военные преступления тоже практиковалось «искупление вины кровью», с той лишь разницей, что не отделяли офицеров от солдат. Как сообщают немецкие авторы, через «пятисотые» батальоны прошло более 80 тысяч человек.
В результате ожесточенных боев ударные группировки 67-й и 8-й армий в течение месяца лишь незначительно вклинились в оборону противника. Напряженность в ведении боевых действий стала ослабевать.
22 августа Сталин приказал дальнейшее наступление прекратить.
«Русское командование, — утверждает Польман, — не сумело согласовать друг с другом свои наступательные операции на севере и на востоке таким образом, чтобы поставить немецкое командование в очень затруднительное положение. Впрочем, ожидать, что в третьем сражении на одном и том же поле боя появятся новые неожиданные идеи по части руководства боевыми действиями, не приходилось».
Анализ бывшего полковника вермахта совпадает с выводами командующего Ленинградским фронтом. Правда, генерал Говоров вину за неудачу сваливал на генерала Мерецкова:
«Основной и главной причиной, определившей особый характер операции, явилась способность противника к непрерывному восстановлению обороны путем последовательной смены по мере уничтожения дивизий одного обороняющегося эшелона дивизиями второго, затем третьего эшелона и т. д… Способность противника к непрерывному восстановлению обороны на синявинском направлении обусловлена неоправдавшимся расчетом на взаимодействие с соседним Волховским фронтом. Действия Волховского фронта не привлекли на себя оперативных резервов противника, что и позволило противнику часть сил снять с Волховского фронта и направить на Ленинградский фронт… По плану операции предполагалось, что резервы противника будут рассредоточены между обоими фронтами. На самом деле все семь пд оказались перед Ленинградским фронтом». Ну, что тут скажешь. Кюхлер и Линдеман сражались без всякого плана, используя любую возможность для достижения победы, а нашим кто мешал?
Впрочем, кто говорит о неудаче.
Мерецков, к примеру, с гордостью сообщает, что «сковал» неизвестно откуда взявшиеся 68 дивизий и 6 бригад противника и «перемолол» части 21 дивизии.
При этом советские потери составили около 80 тысяч человек убитыми и ранеными, противника — около 20 тысяч. Наши командующие теряли по 2660 солдат в сутки, Линдеман — 670. Уложив четверых своих бойцов, убивали-таки одного немца. Значит, главная задача, поставленная Сталиным, выполнена: «Соединения 18-й армии вследствие больших потерь уже не могли угрожать Ленинграду. Гитлеровское командование больше не помышляло ни о восстановлении блокады, ни тем более о штурме города». А иванов бабы еще нарожают. Тревогу в Москве вызвал лишь фантастический расход боеприпасов. Начальник артиллерии Красной Армии генерал H. H. Воронов даже направил на Волховский фронт своего представителя разобраться, в чем дело. Но в ходе расследования стало известно, что товарищ Сталин положительно оценил результаты операции, и расследование было прекращено. В директиве № 30175 Верховный отметил, что «войска этих двух фронтов привлекли на себя значительные оперативные резервы противника, нанесли его войскам тяжелые поражения и тем самым выполнили часть возложенной на эти фронты задачи».
Про «часть» — станцию Мга — как-то забылось. Ее советские войска освободили лишь 21 января 1944 года. Несмотря на «достижения», Мгинскую операцию 1943 года наши генералы вспоминают неохотно, а иногда и вовсе делают вид, что ее не было. К примеру, генерал Борщев, командовавший дивизией, написал: «Летом 1943 года мы вели тяжелые оборонительные бои (? ) у Синявинских высот».
Впрочем, у Сталина были все резоны для хорошего настроения. Лето 1943 года стало переломным в ходе Второй мировой и Великой Отечественной войн: советские армии начали движение на Запад. Первыми победными салютами ознаменовалась победа в Курском сражении. В ходе грандиозной битвы были уничтожены бронетанковые войска вермахта, освобождены Орел, Белгород, Харьков. Стратегическая инициатива окончательно перешла в руки Красной Армии. Финляндия фактически прекратила боевые действия, ее правительство, все более убеждаясь в неизбежном крахе Тысячелетнего рейха, все настойчивее предпринимало попытки установить контакты с руководителями антигитлеровской коалиции, зондировало позиции Лондона, Москвы и Вашингтона на предмет условий заключения мира. Англо-американские войска высадились на Сицилии и Апеннинском полуострове, выведя из войны Италию и открыв тем самым второй фронт в Европе.
Постепенно изменялась в нашу польза обстановка под Ленинградом, германский «нож», обильно орошаемый кровью, все более ржавел и стачивался. Положение войск фельдмаршала Кюхлера, измотанных непрерывными русскими атаками, значительно ухудшилось. Германское командование не могло усилить ее ни за счет стратегических резервов, ни за счет переброски сил из других групп армий. На протяжении всего 1943 года для Гитлера группы армий «Север» словно не существовало. Если фюрер и вспоминал о ней, то только для того, чтобы забрать наиболее боеспособные дивизии: за второе полугодие Кюхлеру пришлось расстаться с единственной моторизованной и семью пехотными дивизиями, взамен он получил пять дивизий, имевших большой некомплект в личном составе и боевой технике. Верховное командование по-прежнему ставило задачу прочно оборонять позиции и продолжать блокаду Ленинграда, но в тылу группы армий, приблизительно по линии старой границы СССР с Прибалтикой, началось строительство нового оборонительного рубежа — линии «Пантера».
В середине сентября войска Ленинградского фронта, преодолев несколько сот метров, отбили у противника проклятые Синявинские высоты. Частной операции предшествовала уникальная артиллерийская подготовка. Генерал К. П. Казаков, прибывший на должность командующего артиллерией 2-й ударной армии с другого театра, отмечает в воспоминаниях необычную расточительность ленинградцев в отношении расходования боеприпасов, по сравнению с местом предыдущей службы.
Это удивление было вызвано изобретенным в штабе генерала Одинцова новым методом огневой поддержки пехоты — «сползание огня»: «В самом общем виде этот метод «сползания огня» был одним из методов артиллерийской поддержки атаки стрелковых подразделений. Если при огневом вале артиллеристы, стреляя по рубежам впереди своей пехоты, переносили огонь скачками в 100–200 метров, то есть на два-четыре деления прицела, то «сползание огня» вполне отвечало своему названию — артиллерийский огонь «сползал» с переднего края противника в глубину его обороны минимально возможными переносами — по 50 метров (одно деление), а зачастую и это маленькое расстояние делилось надвое с помощью уровня. Подобные переносы огня перекрывались рассеиванием снарядов, поэтому с наблюдательного пункта вы не видите никаких скачков. Артиллерийский огонь действительно ползет в глубину обороны противника, пропалывая ее дочиста, как хороший огород. Разумеется, по такой «прочищенной» местности наступать пехоте и танкам много легче. Естественный вопрос: почему этот метод не применять повсюду? Почему Штаб артиллерии Красной Армии не рекомендовал «сползающий огонь» артиллеристам других фронтов? Во-первых, что он требовал значительных расходов боеприпасов. А возможности для их пополнения были у нас не беспредельны — заводы давали столько снарядов, сколько могли дать. И если бы Главное артиллерийское управление удовлетворило полностью потребности одного фронта, широко применявшего «сползание огня», оно бы оставило без боеприпасов другие фронты. Вот почему Штаб артиллерии Красной Армии не мог рекомендовать метод «сползания огня» для всеобщего использования… Кроме того, противник уже широко использовал в обороне разные хитрости — ложный передний край или преднамеренный отвод своих войск в глубину. Представьте на минуту, что наша артиллерия обрушивает всю силу «сползающего огня» на опустевшую оборону. А чем пробивать оборону противника на следующей позиции, когда мы, пусть и легко, но с громадными затратами боеприпасов, пройдем эти три-четыре километра? »
В общем, ясно, что такая «поддержка» требовала огромного количества артиллерийских и минометных стволов, а сколько при этом расходовалось снарядов, все главные пушкари — от Говорова до Казакова — стесняются сообщить. К тому же для прорыва следующей оборонительной позиции всю эту технику необходимо было передвигать на три-четыре километра вперед, оборудовать огневые позиции и ждать, когда подойдут новые эшелоны с боеприпасами. А до Берлина — почти две тысячи километров. Но генералу Говорову метод понравился, его-то и применили в ограниченной по масштабам операции по захвату Синявинских высот.
Утром 15 сентября советская артиллерия и реактивные минометы перепахали немецкие позиции. Авиаторы 13-й воздушной армии, ВВС Балтийского флота и 2-го корпуса ПВО совершили 721 боевой вылет. После подготовки, следуя вплотную за огневым валом, двинулся 30-й гвардейский стрелковый корпус — 45, 63 и 64-я дивизии. Атака продолжалась 30 минут. За это время гвардейцы заняли все три линии вражеских траншей на Синявинском рубеже, перемахнули гребень… и уперлись в четвертую, на обратном скате. Бои продолжались еще три дня, затем наступило затишье.
Армия Линдемана занималась подготовкой тыловых позиций и сокращением линии фронта с целью высвободить войска. Так, 2 октября 290-я пехотная дивизия оставила рощу «Круглая» — «Нос Венглера». Этот выступ фронта, названный по имени выдающегося командира 366-го полка полковника Венглера, был одной из самых скверных позиций, «дьявольской дырой» среди болот и искромсанных пней. Все как один, начиная от командиров рот до главнокомандующего группы армий, считали, что его давно надо было оставить, но Гитлер до тех пор отвергал подобные предложения как «пораженческие, пока противник в конце концов не заставил очистить эту позицию».
В ночь на 3 октября немцы начали отвод войск с западного фаса погостьинского выступа и эвакуацию киришского плацдарма, который удерживали около двух лет. Этот маневр командующий 4-й армией обнаружил только двое суток спустя, проспал. Мерецков позже заявил, что помешали сложные метеоусловия: «Киришские болота под октябрьскими дождями вздулись от воды. Пока мы наводили переправу, чтобы нанести удар по отходящему врагу, он уползал на левый берег Волхова. Фронтовая авиация успела все же разбомбить его». Одним словом, Линдеман сумел отвести части за реку Тигода беспрепятственно и почти без потерь.
«Русские не сразу обнаружили отвод немецких войск, — пишет Польман. — Лишь после сильной артиллерийской подготовки они заняли уже оставленные немцами позиции и в сводках Верховного командования изобразили это как успешную наступательную операцию широкого масштаба с фантастическим количеством трофеев и потерь».
После случившегося конфуза командование Волховского фронта решило, что противник ударился в генеральное отступление, и бросило в решительное преследование 54-ю армию. Однако вскоре она уперлась в тыловую позицию, удерживаемую 96-й пехотной дивизией, и к 15 октября, после ожесточенных атак и контратак, наступление захлебнулось. Однако все эти небольшие тактические успехи Линдеману особой пользы не принесли: почти все высвобождавшиеся дивизии отправлялись на другие участки фронта. В октябре и ноябре из 18-й армии убыли 58, 69, 290, 81, 132 и 23-я пехотные дивизии. В Италию отправилась 5-я горнострелковая. Из политических соображений пришлось вернуть генералу Франко «Голубую дивизию». В результате многомесячных боев армия потеряла убитыми, ранеными и пленными 166 тысяч человек.
17 октября на Ленинград упала последняя немецкая бомба.
К концу 1943 года у Георга Линдемана, оборонявшего пространство от озера Ильмень до Финского залива, оставалось 19 дивизий, в их числе 5 авиаполевых, и 3 бригады. Кюхлер снова и снова пытался уговорить Гитлера отвести войска на линию «Пантера», но фюрер принципиально ничего не желал отдавать добровольно. Немецкие дивизии отметили последнее Рождество под Ленинградом. В советской Ставке в это время уже завершилась разработка и подготовка грандиозной стратегической операции с участием четырех фронтов, которая должна была закончиться полным разгромом группы армий «Север» и выходом Красной Армии в Прибалтику Первым этапом операции должно было стать полное снятие блокады Ленинграда. На флангах 18-й армии были созданы группировки, превосходившие противника в людях втрое, в технике — впятеро. 14 января 1944 года грянул Первый Сталинский удар.
|
|
|
