Скольких видов бывают государства и как они приобретаются

Государь

МОСКВА

ПЛАНЕТА

8+1.211

Никколо Макиавелли. Государь. Пер. с ит. - М.: Планета, 1990. 84 с.

Серия "Мозаика политической мысли" открывается публикацией произведения выдающегося философа, драматурга, политолога эпохи Возрождения Никколо Макиавелли /1469—1527/ "Государь".

Это сочинение более 400 лет является настольной книгой многих крупнейших политических деятелей различных стран и до сих пор не утра­тило своей актуальности, глубины и самобытности.

М -------------------- без об явл.

027 (01) -90

© Издательство "Художественная литература", 1982 г. © Издательство "Планета", "Апейрон"

ISBN 5-85250-432-7

Никколо Макиавелли — его светлости Лоренио деи Медичи

Обыкновенно, желая снискать милость правителя, люди посылают ему в дар то, что имеют самого дорогого или чем надеются доставить ему наибольшее удовольствие, а именно: коней, оружие, парчу, дра­гоценные камни и прочие украшения, достойные вели­чия государей. Я же, вознамерившись засвидетельство­вать мою преданность Вашей светлости, не нашел среди того, чем владею, ничего более дорогого и более ценного,.нежели познания мои в том, что касается деяний великих людей, приобретенные мною многолет­ним опытом в делах настоящих и непрестанным изу­чением дел минувших.. Положив много времени и усер­дия на обдумывание того, что я успел узнать, я за­ключил свои размышления в небольшом труде, который посылаю в дар Вашей светлости. И хотя я полагаю, что сочинение это недостойно предстать перед вами, однако же верю, что по своей снисходительности вы удостоите принять его, зная, что не в моих силах преподнести вам дар больший, нежели средство в кратчайшее время постигнуть то, что сам я узнавал ценой многих опасностей и тревог. Я не заботился здесь ни о кра­соте слога, ни о пышности и звучности слов, ни о каких внешних украшениях и затеях, которыми мно­гие любят расцвечивать и уснащать свои сочинения, ибо желал, чтобы мой труд либо остался в безвест­ности, либо получил признание единственно за необыч­ность и важность предмета. Я желал бы также, чтобы не сочли дерзостью то, что человек низкого и ничтож­ного званаия берется обсуждать и направлять действия государей. Как художнику, когда он рисует пейзаж, надо спуститься в долину, чтобы охватить взглядом холмы и горы, и подняться на гору, чтобы охватить взглядом долину, так и здесь: чтобы постигнуть сущ­ность народа, надо быть государем, а чтобы постигнуть природу государей, надо принадлежать к народу.

Пусть же Ваша светлость примет сей скромный дар с тем чувством, какое движет мною; если вы соизволите внимательно прочитать и обдумать мой труд, вы ощутите, сколь безгранично я желаю Вашей свет­лости достичь того величия, которое сулит вам судьба и ваши достоинства. И если с той вершины, куда вознесена Ваша светлость, взор ваш когда-либо обра­тится на ту низменность, где я обретаюсь, вы увидите, сколь незаслуженно терплю я великие и постоянные удары судьбы.

Глава I

СКОЛЬКИХ ВИДОВ БЫВАЮТ ГОСУДАРСТВА И КАК ОНИ ПРИОБРЕТАЮТСЯ

Все государства, все державы, обладавшие или об­ладающие властью над людьми, были и суть либо республики, либо государства, управляемые едино­властно. Последние могут быть либо унаследованны­ми — если род государя правил долгое время, либо но­выми. Новым может быть либо государство в целом — таков Милан для Франческо Сфорца; либо его часть, присоединенная к унаследованному государству вслед­ствие завоевания — таково Неаполитанское королевство для короля Испании. Новые государства разделяются на те, где подданные привыкли повиноваться госуда­рям, и те, где они искони жили свободно; государ­ства приобретаются либо своим, либо чужим оружием, либо милостью судьбы, либо доблестью.

Глава II О НАСЛЕДСТВЕННОМ ЕДИНОВЛАСТИИ

Я не стану касаться республик, ибо подробно говорю о них в другом месте. Здесь я перейду прямо к едино­властному правлению и, держась намеченного выше порядка, разберу, какими способами государи могут управлять государствами и удерживать над ними власть.

Начну' с того, что наследному государю, чьи под­данные успели сжиться с правящим домом, гораздо легче удержать власть, нежели новому, ибо для этого ему достаточно не преступать обычая предков и впоследствии без поспешности применяться к новым обсто­ятельствам. При таком образе действий даже посред­ственный правитель не утратит власти, если только не будет свергнут особо могущественной и грозной силой, но и в этом случае он отвоюет власть при первой же неудаче завоевателя.

У нас в Италии примером тому может служить герцог Феррарский, который удержался у власти после поражения, нанесенного ему венецианцами в 1484 году и папой Юлием в 1510-м, только потому, что род его исстари правил в Ферраре. Ибо у государя, унасле­довавшего власть, меньше причин и меньше необходи­мости притеснять подданных, почему они и платят ему большей любовью, и если он не обнаруживает чрезмер­ных пороков, вызывающих ненависть, то закономерно пользуется благорасположением граждан. Давнее и пре­емственное правление заставляет забыть о бывших некогда переворотах и вызвавших их причинах, тогда как всякая перемена прокладывает путь другим пере­менам.

Глава III

О СМЕШАННЫХ ГОСУДАРСТВАХ

Трудно удержать власть новому государю. И даже наследному государю, присоединившему новое владе­ние — так что государство становится как бы смешан­ным, — трудно удержать над ним власть прежде всего вследствие той же естественной причины, какая вызы­вает перевороты во всех новых государствах. А имен­но: люди, веря, что новый правитель окажется лучше, охотно восстают против старого, но вскоре они на опыте убеждаются, что обманулись, ибо' новый пра­витель всегда оказывается хуже старого. Что опять-таки естественно и закономерно, так как завоеватель притесняет новых подданных, налагает на них разного рода повинности и обременяет их постоями войска, как это неизбежно бывает при завоевании. И таким образом наживает врагов в тех, кого притеснил, и те­ряет дружбу тех, кто способствовал завоеванию, ибо не может вознаградить их в той степени, в какой они ожидали, но не может и применить к ним крутые меры, будучи им обязан — ведь без их помощи он не мог бы войти в страну, как бы ни было сильно

его войско. Именно по этим причинам Людовик XII, король Франции, быстро занял Милан и так же быстро его лишился. И герцогу Лодовико потому же удалось в тот раз отбить Милан собственными силами. Ибо народ, который сам растворил перед королем ворота, скоро понял, что обманулся в своих упованиях и рас­четах, и отказался терпеть гнет нового государя.

Правда, если мятежная страна завоевана повторно, то государю легче утвердить в ней свою власть, так как мятеж дает ему повод с меньшей оглядкой карать виновных, уличать подозреваемых, принимать защитные меры в наиболее уязвимых местах. Так в первый раз Франция сдала Милан, едва герцог Лодовико пошумел на его границах, но во второй раз Франция удерживала Милан до тех пор, пока на нее не опол­чились все итальянские государства и не рассеяли и не изгнали ее войска из пределов Италии, что произошло по причинам, названным выше. Тем не менее Франция оба раза потеряла Милан. Причину первой неудачи короля, общую для всех подобных случаев, я назвал; остается выяснить причину второй и разобраться в том, какие средства были у Людовика — и у всякого на его месте,— чтобы упрочить завоевание верней, чем то сделала Франция.

"* Начну с того, что завоеванное и унаследованное владения могут принадлежать либо к одной стране и иметь один язык, либо к разным странам и иметь разные языки. В первом случае удержать завоеванное нетрудно, в особенности если новые подданные и рань­ше не знали свободы. Чтобы упрочить над ними власть, достаточно искоренить род прежнего государя, ибо при общности обычаев и сохранении старых порядков ни от чего другого не может произойти беспокойства. Так, мы знаем, обстояло дело в Бретани, Бургундии, Нормандии и Гаскони, которые давно вошли в состав Франции; правда, языки их несколько различаются, но благодаря сходству обычаев они мирно уживаются друг с другом. В подобных случаях завоевателю сле­дует принять лишь две меры предосторожности: во-первых, проследить за тем, чтобы род прежнего государя был искоренен, во-вторых, сохранить прежние законы и подати - тогда завоеванные земли в кратчайшее время сольются в одно целое с исконным государ­ством завоевателя.

 

Но если завоеванная страна отличается от унаследо­ванной по языку, обычаям и порядкам, то тут удержать власть поистине трудно, тут требуется и большая удача, и большое искусство. И одно из самых верных и пря­мых средств для этого - переселиться туда на житель­ство. Такая мера упрочит и обезопасит завоевание — именно так поступил с Грецией турецкий султан, ко­торый, как бы ни старался, не удержал бы Грецию в своей власти, если бы не перенес туда свою столицу. Ибо только живя в стране, можно заметить начинаю­щуюся смуту и своевременно ее пресечь, иначе узнаешь о ней тогда, когда она зайдет так далеко, что поздно будет принимать меры. Обосновавшись в за­воеванной стране, государь, кроме того, избавит её от грабежа чиновников, ибо подданные получат возмож­ность прямо взывать к суду государя — что даст послуш­ным больше поводов любить его, а непослушным — бояться. И если бы кто-нибудь из соседей замышлял нападение, то теперь он проявит большую осторожность, так что государь едва ли лишится завоеванной страны, если переселится туда на жительство.

Другое отличное средство — учредить в одном-двух местах колонии, связующие новые земли с государ­ством завоевателя. Кроме этой есть лишь одна воз­можность — разместить в стране значительное количество кавалерии и пехоты. Колонии не требуют больших издержек, устройство и содержание их почти ничего не стоят государю, и разоряют они лишь тех жителей, чьи поля й жилища отходят новым поселенцам, то есть горстку людей, которые, обеднев и рассеявшись по стране, никак не смогут повредить государю; все же прочие останутся в стороне и поэтому скоро успоко­ятся, да, кроме того, побоятся, оказав непослушание, разделить участь разоренных соседей. Так что ко­лонии дешево обходятся государю, верно ему служат и разоряют лишь немногих жителей, которые, оказав­шись в бедности и рассеянии, не смогут повредить государю, illo каковому поводу уместно заметить, что людей следует либо ласкать, либо изничтожать, ибо за малое зло человек может отомстить, "а за большое — не может; из чего следует, что наносимую человеку обиду надо рассчитать так, чтобы не бояться мести. Если же вместо колоний поставить в стране войско, то содержание его обойдется гораздо дороже и поглотит

все доходы от нового государства, вследствие чего приобретение обернется убытком;" к тому же от этого пострадает гораздо больше людей, так как постои войска обременяют вес население, отчего каж­дый, испытывая тяготы, становится врагом государю, а также враги могут ему повредить, ибо хотя они и побеждены, но остаются у себя дома. Итак, с ка­кой стороны ни взгляни, содержание подобного гар­низона вредно, тогда как учреждение колоний по­лезно.

В чужой по обычаям и языку стране завоевателю следует также сделаться главой и защитником более

/слабых соседей и постараться ослабить сильных, а кроме того, следить за тем, чтобы в страну как-нибудь не проник чужеземный правитель, не уступающий ему силой. Таких всегда призывают недовольные внутри страны по избытку честолюбия или из страха,— так некогда римлян в Грецию призвали этолийцы, да и во все другие страны их тоже призывали местные жители. Порядок же вещей таков, что, когда могущественный государь входит в страну, менее сильные государства сразу примыкают к нему — обычно из зависти к тем, кто превосходит их силой — так что ему нет надоб­ности склонять их в свою пользу, ибо они сами охотно присоединятся к созданному им государству. Надо только не допускать, чтобы они расширялись и крепли, и тогда, своими силами и при их под­держке, нетрудно будет обуздать более крупных пра­вителей и стать полновластным хозяином в данной стране. Если же государь обо всем этом не поза­ботится, он скоро лишится завоеванного, но до того претерпит бесчисленное множество трудностей и не­взгод.

 

Римляне, завоевывая страну, соблюдали все назван­ные правила: учреждали колонии, покровительствовали слабым, не давая им, однако, войти в силу; обуздыва­ли сильных и принимали меры к тому, чтобы в стра­ну не проникло влияние могущественных чужеземцев. Ограничусь примером Греции. Римляне привлекли на свою сторону ахейцев и этолийцев; унизили македон­ское царство; изгнали оттуда Антиоха. Но, невзирая ни на какие заслуги, не позволили ахейцам и это-лийцам расширить свои владения, не поддались на

** лесть Филиппа и не заключили с ним союза, пока

не сломили его могущества, и не уступили напору Антиоха, домогавшегося владений в Греции. Римляне поступали так, как надлежит поступать всем мудрым правителям, то есть думали не только о сегодняшнем дне, но и о завтрашнем и старались всеми силами предотвратить возможные беды, что нетрудно сделать, если вовремя принять необходимые меры, но если до­жидаться, пока беда грянет, то никакие меры не помогут, ибо недуг станет неизлечимым.

Здесь происходит -то же самое, что с чахоткой: врачи говорят, что в начале эту болезнь трудно распо­знать, но легка излечить; если же она запущена, то ее легко распознать, но излечить трудно. Так же и в делах государства: если своевременно обнаружить зарождаю­щийся недуг, что дано лишь мудрым правителям, то избавиться от него нетрудно, но если он запущен так, что всякому виден, то никакое снадобье уже не поможет.

Римляне, предвидя беду заранее, тотчас принимали меры, а не бездействовали из опасения вызвать войну, ибо знали, что]_врйны нельзя избежать, можно лишь оттянуть ее — к выгоде противника/Поэтому они реши­лись на войну с Филиппом и Антиохом на территории Греции — чтобы потом не пришлось воевать с ними в Италии. В то время еще была возможность избе­жать войны как с тем, так и с другим, но они этого не пожелали. Римлянам не по душе была пого­ворка, которая не сходит с уст теперешних мудрецов: полагайтесь на благодетельное время, — они считали бла­годетельным лишь собственную доблесть и дальновид­ность. Промедление же может обернуться чем угодно, ибо время приносит с собой как зло, так и добро, как добро, так и зло.

Но вернемся к Франции и посмотрим, выпол­нила ли она хоть одно из названных мною условий. Я буду говорить не о Карле, а о Людовике — он дольше удерживался в Италии, поэтому его образ действия для нас нагляднее,— и вы убедитесь, что он поступал прямо противоположно тому, как должен поступать государь, чтобы удержать власть над чужой по обычаям и языку страной.

Король Людовик вошел в Италию благодаря.вене­цианцам, которые, желая расширить свои владения, потребовали за помощь половину Ломбардии. Я не

виню короля за эту сделку: желая ступить в Италию хоть одной ногой и не имея в ней союзников, в особен­ности после того, как по милости Карла перед Фран­цией захлопнулись все двери, он вынужден был заклю­чать союзы, не выбирая. И он мог бы рассчитывать на успех, если бы не допустил ошибок впоследствии. Завоевав Ломбардию, он сразу вернул Франции пре­стиж, утраченный ею при Карле: Генуя покорилась, флорентийцы предложили союз; маркиз Мантуанский, герцог Феррарский, дом „Бентивольи, графиня Форли, властители Фаэнцы, Пезаро, Римини, Камерино, Пьом-бино; Лукка, Пиза, Сиена - все устремились к Людо­вику с изъявлениями дружбы. Тут-то венецианцам и пришлось убедиться в опрометчивости своего шага: ради двух городов в Ломбардии они отдали под власть короля две трети Италии.

Рассудите теперь, как легко было королю закрепить свое преимущество: для этого надо было лишь сле­довать названным правилам и обеспечить безопасность союзникам: многочисленные, но слабые, в страхе кто перед Церковью, кто перед венецианцами, они вынуж­дены были искать его покровительства; он же мог бы через них обезопасить себя от тех, кто еще оставался в силе. И, однако, не успел он войти в Милан, как предпринял обратное: помог папе Александру захватить Романью. И не заметил, что этим самым подрывает свое могущество, отталкивает союзников и тех, кто вверился его покровительству, и к тому же значительно укрепляет светскую власть папства, которое и без того крепко властью духовной. Совер­шив первую ошибку, он вынужден был-дальше идти тем же путем, так что ему пришлось самому явиться в Италию, чтобы обуздать честолюбие Александра и не дать ему завладеть Тосканой. Но Людовику как будто мало было того, что он усилил Церковь и оттолкнул союзников: домогаясь Неаполитанского королевства, он разделил его с королем Испании, то есть призвал в Италию, где сам был властелином, равного по силе соперника,— как видно, затем, чтобы недовольным и честолюбцам было у кого искать при­бежища. Изгнав короля, который мог стать его дан­ником, он призвал в королевство государя, который мог изгнать его самого.

Поистине страсть к завоеваниям — дело естественное

и обычное; и тех, кто учитывает при этом свои воз­можности, все одобрят или же никто не осудит; но Г достойную осуждения ошибку совершает тот, кто не " учитывает своих возможностей и стремится к заво­еваниям какой, угодно ценой. Франции стоило бы попытаться овладеть Неаполем, если бы она могла сделать это своими силами, но она не должна была добиваться его ценою раздела. Если раздел Ломбардии с венецианцами еще можно оправдать тем, что он позволил королю утвердиться в Италии, то этот второй раздел достоин лишь осуждения, ибо не может быть оправдан подобной необходимостью.

Итак, Людовик совершил общим счетом пять ошибок: изгнал мелких правителей, помог усилению сильного государя внутри Италии, призвал в нее чужеземца, равного себе могуществом, не переселился в Италию, не учредил там колоний.

Эти пять ошибок могли бы оказаться не столь уж пагубными при его жизни, если бы он не совер­шил шестой: не посягнул на венецианские владения. Венеции следовало дать острастку до того, как он помог усилению Церкви и призвал испанцев, но, совершив обе эти ошибки, нельзя было допускать разгрома Венеции. Оставаясь могущественной, она удер­живала бы других от захвата Ломбардии как поточу, что сама имела на нее виды, так и потому, что никто не захотел бы вступать в войну с Францией за то, чтобы Ломбардия досталась Венеции, а воевать с Фран­цией и Венецией одновременно ни у кого не хватило бы духу. Если же мне возразят, что Людовик усту­пил Романью Александру, а Неаполь — испанскому ко­ролю, дабы избежать войны, я отвечу прежними доводами, а именно: что нельзя попустительствовать беспорядку ради того, чтобы избежать войны, ибо войны не избежишь, а преимущество в войне ут­ратишь. Если же мне заметят, что король был свя­зан обещанием папе: в обмен на расторжение ко­ролевского брака и кардинальскую шапку архиепис­копу Руанскому помочь захватить Романью, — то я отвечу на это в той главе, где речь пойдет об обе­щаниях государей и о том, каким образом следует их исполнять.

Итак, король Людовик потерял Ломбардию только потому, что отступил от тех правил, которые соблюд

лись государями, желавшими удержать завоеванную страну'. И в этом нет ничего чудесного, напротив, все весьма обычно и закономерно. Я говорил об этом в Нанте с кардиналом Руанским, когда Валентино — так в просторечии звали Чезаре Борджа, сына папы Александра - покорял Романью: кардинал заметил мне, что итальянцы мало смыслят в военном деле, я отвечал ему, что французы мало смыслят в политике, иначе они не. допустили бы такого усиления Церкви. Как показал опыт, Церковь и Испания благодаря Франции расширили свои владения в Италии, а Франция благо­даря им потеряла там все. Отсюда можно извлечь вывод, многократно подтверждавшийся: горе тому, кто умножает чужое могущество, ибо оно добывается умением или силой, а оба эти достоинства не вы­зывают доверия у того, кому могущество доста­ется.

Глава IV

1234Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: