Железо не всегда бывает твердым

В связи с определенными сексуальными нару­шениями, которые часто бывают причиной не­удачных сексуальных отношений между парт­нерами — как правило, между супругами, — я часто слышу от своих пациентов жалобу такого рода: «Мы совершенно разные, мы не подходим друг к другу». Это утверждение имеет прямое отношение к вышеназванной проблеме супру­жеских отношений. Ему можно противопоста­вить другое утверждение: «Подобное создает для нас покой. Противоречие пробуждает нашу активность» (Гёте).

Если утверждение «Мы не подходим друг к другу» уже предвещает крах супружеских отно­шений, то другое альтернативное высказывание помогает ослабить взаимное непримиримое про­тивостояние и поставить под сомнение укоренив­шиеся за многие годы предрассудки и оценки.

Против этой очевидной истины обычно вы­двигаются стандартные возражения, основан­ные на опыте супругов: «Проблемы существуют уже много лет подряд, поэтому непонятно, по­чему именно теперь их можно решить; я уверен(а), мой партнер никогда не изменится».

Пациентке, которая высказывалась в таком духе, я привел одно образное сравнение; оно заставило ее задуматься и пересмотреть свое отно­шение к мужу.

«Посмотрите на эту вещь, — я указал ей на статуэтку из литья, что стояла на моем пись­менном столе. — Это железо серого цвета, жест­кое, холодное, с острыми краями. Если его рас­калить, оно потеряет свои свойства и уже не бу­дет серым, холодным и с острыми краями. Оно станет белым от накала, расплавленным, горя­чим».

Для пациентки это означало, что холодность и жесткость ее мужа не являются неизменными качествами его личности. Они зависят от сло­жившейся жизненной ситуации и от нее самой. Она всегда реагировала упреками и откровен­ной неприязнью на его постоянную занятость на работе и на то, что он уделяет меньше, чем ей бы этого хотелось, времени семье. В резуль­тате муж находил себе на стороне других жен­щин, раздражал жену подчеркнутой бережли­востью и все более удалялся от нее. Образно го­воря, железо стало холодным, и, чтобы его ко­вать, нужно было сначала его раскалить. Эту задачу и предстояло выполнить пациентке за время психотерапевтического лечения.

Несколько с иной точки зрения Курт Тухольский* в своем стихотворении «Жалоба» описы­вает супружескую жизнь и те страдания, кото­рые она приносит с собой изо дня в день. В этом стихотворении, из которого мы приводим толь­ко первую и последнюю строфы, автор с иро­нией отвергает то, что считают преуспеванием в обществе, и отстаивает право на любовь и неж­ность.

Муж — немец

муж

муж —

Это непонятый муж.

У него есть дело, у него есть долг,

У него есть место в верховном суде.

У него есть и жена — но этого он не знает.

Он говорит: «Милое дитя...»

И вполне доволен собой.

Он — муж. И этого довольно.

Муж — немец

муж

муж —

Это непонятный муж.

Он не флиртует со своей женой. Довольно того,

что он покупает ей шляпку.

Она смотрит на него спящего сбоку, когда он

храпит.

Хотя бы чуть-чуть нежности — и все

было бы хорошо.

Он чиновник любви. Ему все можно.

Ведь он женился на ней — чего же еще нужно?

Человек не должен разъединять то,

что соединил Бог.

Он — муж. И этого довольно.

 

Пятьдесят лет вежливости

Одна пожилая супружеская пара после дол­гих лет совместной жизни праздновала золотую свадьбу. За общим завтраком жена подумала: «Вот уже пятьдесят лет, как я стараюсь угодить своему мужу. Я всегда отдавала ему верхнюю половину хлебца с хрустящей корочкой. А се­годня я хочу, чтобы этот деликатес достался мне». Она намазала себе маслом верхнюю поло­вину хлебца, а другую отдала мужу. Против ее ожидания он очень обрадовался, поцеловал ей руку и сказал: «Моя дорогая, ты доставила мне сегодня самую большую радость. Вот уже более пятидесяти лет я не ел нижнюю половину хлеб­ца, ту, которую я больше всего люблю. Я всегда думал, что она должна доставаться тебе, потому что ты так ее любишь».

Не всегда мы сами ставим перед собой какую-либо цель, иногда это делают за нас другие. «Я стараюсь выполнять то, чего хочет мой муж». Главное для нас — это угадать и исполнить же­лания и намерения нашего партнера. При этом мы не проявляем никакой инициативы ради се­бя и, очевидно, без всяких на то оснований ото­двигаем на задний план собственные желания и потребности. Эта предупредительность, это за­малчивание своих собственных потребностей и желаний приводят не только к недоразумени­ям, но и к одностороннему распределению ро­лей, которое с течением времени будет воспри­ниматься как обуза и порабощение.

Вот что рассказала мне сорокапятилетняя до­мохозяйка, мать двоих детей, которая проходила у меня курс лечения по поводу депрессии, присту­пов тревоги, нарушений в области желудочно-ки­шечного тракта и кровообращения: «До сих пор я только и делала, что считалась с другими: с му­жем, с детьми, с моими родителями, родственни­ками, знакомыми, соседями и т.п. Я всем хотела угодить и совершенно забыла о себе. В результате мне стало очень трудно принимать самостоятель­ные решения, так как я всегда думала о том, что скажут другие по этому поводу, понравится ли им это, что они подумают, будут ли они довольны? Если же, приняв решение, я замечала, что кто-то не согласен с ним, я тотчас же шла и делала то, че­го совсем не хотела делать. Меня не покидали со­мнения и чувство вины. Ссоры близких людей уг­нетали меня. Я попала в сильную зависимость от чужого мнения. Вдобавок я возложила на себя слишком много обязанностей, которые просто не могла осилить. Домашняя работа стала для меня непреодолимым препятствием. Я приходила в уныние, падала духом, меня одолевала тревога и мучила депрессия, которую врачи лечили меди­каментами. Когда силы иссякали, я ложилась в постель. Стоило мне почувствовать, что я отдох­нула, что мои душевные и физические силы вос­становлены, как все опять начиналось сначала. Когда мое состояние ухудшалось, мне опять про­писывали лекарства, так что постепенно у меня появилось чувство, что, наверное, я страдаю ме­ланхолией и мне уже нельзя обходиться без этих лекарств. Если что-нибудь мне не удавалось, если я делала что-нибудь и мой муж был этим недово­лен, упрекал меня, я тут же смирялась; вместо то­го чтобы поговорить с ним, я всегда внушала себе: к чему, ведь все бесполезно. Я все более и более те­ряла чувство собственного достоинства, все стано­вилось мне безразличным. Даже если силы поки­дали меня, я не щадила себя и продолжала рабо­тать до полного изнеможения. Это превратилось в какое-то навязчивое состояние. Один внутренний голос говорил мне: ты должна, а другой тут же внушал: ты не хочешь, ты больше не можешь. Во мне происходила ужасная внутренняя борьба. Я полностью была поглощена своими страданиями и проблемами и не могла уже думать ни о чем другом. Психотерапия помогла мне прозреть. Я вдруг увидела, что я тоже могу быть свободной и что это всецело зависит от меня самой. Только те­перь мне стало ясно, под каким гнетом я была в течение всех этих лет».

Одна пятидесятидвухлетняя пациентка очень тяжело переживала разлуку со своим взрослым сыном, постоянно испытывая за него тревогу. «Когда я думаю о своем теперешнем положе­нии, меня мучает мысль, что я прожила свою жизнь напрасно. Чего я достигла в жизни и что я вообще значу для своего сына? Ведь он почти не бывает у меня».

Из этих слов совершенно ясно можно было по­нять жизненную позицию этой женщины: с тех пор как нет рядом со мной моего сына (моих детей), моя жизнь утратила всякий смысл. А са­ма я ничего не стою.

Я рассказал пациентке притчу, в которой вы­ражена противоположная концепция.

 

Тайна зерна

Каждое зерно жертвует собой ради дерева, ко­торое вырастает из него. С первого взгляда ка­жется, что зерно исчезло, но то, что посеяно и принесено в жертву, воплощается в дереве, в его ветвях, цветах и плодах. Если бы это зерно не было сначала принесено в жертву дереву, то не было бы ни ветвей, ни цветов, ни плодов.

(По Абдул-Баха)

Услышав эту притчу, пациентка была поль­щена, она восприняла ее как похвалу своему по­ведению. Ведь она принесла себя в жертву, от­реклась от своих интересов ради того, чтобы ее сын мог вести независимую и счастливую жизнь. Она выполнила свой материнский долг. Лишь после того, как она утвердилась в значи­мости своей роли и поняла, что это признается другими, она могла постепенно, шаг за шагом избавиться от фиксации на единственном для нее и доминирующем смысле жизни ради сына. Эта переориентировка уже не была для нее от­рицательной, противоречащей материнскому долгу, а шагом вперед на пути к собственным интересам и новым целям.

 

Воробей-павлин

Воробей захотел стать таким, как павлин. Как нравилась ему гордая поступь большой птицы с высоко поднятой головой и огромным, словно колесо, хвостом, которым она хлопала! «Я хочу тоже быть таким, — сказал воробей, — я уверен, что мной будут восхищаться другие». Он изо всех сил вытянул голову, глубоко вздох­нул, так что его узкая грудка раздулась, расто­пырил перья хвоста и попытался так же элеган­тно выступать, как это делает павлин. Долго он семенил туда-сюда и, наконец, почувствовал, что устал от непривычной манеры держаться. Шея заболела, ноги тоже, но самое плохое было то, что все птицы стали смеяться над воробьем-пав­лином: и надутые от важности черные дрозды, и кокетливые канарейки, и глупые утки. «Это уж чересчур! Мне не нравится этот спектакль, мне надоело быть павлином. Я хочу снова стать обыкновенным воробьем». Когда же он попы­тался пробежаться по-воробьиному, ему это не удалось. Он мог только прыгать. С тех пор во­робьи и стали прыгать.

 

Одна сорокалетняя персиянка, жена бизнес­мена, во время своего путешествия по Европе пришла ко мне на прием. Она жаловалась на депрессию, нарушение сна, боли в нижней час­ти живота. В Иране и Соединенных Штатах она прошла обследования и курс лечения. «Я про­сыпаюсь рано утром, но примерно до десяти ча­сов остаюсь в постели. Я чувствую себя очень одинокой. Каждый раз я спрашиваю себя: за­чем мне так рано вставать. Ведь моих детей нет со мной. Я больше не принимаю приглашений, хочу только быть дома. Часто начинаю плакать без всякой причины и не могу остановиться. Я перестала следить за своим внешним видом, не причесываюсь у парикмахера, не придаю ника­кого значения одежде, а раньше все было по-другому. Я стала очень нервной. Когда раздает­ся телефонный звонок, меня внезапно охваты­вает сильная тревога. Я быстро вскакиваю, ду­мая, а вдруг это звонит мой сын из Америки. Муж очень внимателен ко мне. Но я не знаю, почему меня все меньше и меньше тянет к не­му».

Пациентка, мать троих сыновей, страдала от этих симптомов с тех пор, как ее младшего ше­стнадцатилетнего сына, по ее же собственному желанию, послали учиться в Соединенные Шта­ты. Во время беседы пациентка вновь и вновь упоминала свою старшую сестру, которая, по всей видимости, была для нее недосягаемым идеалом и в то же время опасной соперницей. Сестра вышла замуж за дипломата и поэтому могла разъезжать по разным странам. Для па­циентки заграничные поездки стали олицетво­рением идеального образа жизни, который ей тоже хотелось бы вести. Но из-за мужа она была привязана к Ирану. Вместо нее стали ездить за границу оба ее сына. Старший сын учился в Гер­мании, младший, к которому она была сильно привязана и о котором говорила, что он совсем не похож на ее других сыновей, учился в США и жил у сестры. Таким образом, у пациентки появился повод ездить за границу. Три месяца она гостила у сына в Америке и два месяца у старшего сына в Германии, который с приездом матери превращался в ее шофера, чтобы возить ее от одного врача к другому. На это он тратил весь свой годовой отпуск и даже вынужден был брать дополнительный за свой счет. Приезды матери стали причиной конфликтов между сы­ном и его женой-немкой, которая не могла по­мять такой формы проявления сыновней любви. Несмотря на то, что выполнялись все ее жела­ния, пациентка не была счастлива. Оказалось, могло разрешить возникшую проблему благода­ря изменению позиции, перемене правил игры. Эффект неожиданности привлек на его сторону тех, кто смеялся.

 

Причина для благодарности

«Мне нужны деньги, не можешь ли ты одол­жить сто туманов?» (денежный знак в Иране), — спросил один человек своего друга. «У меня есть деньги, но я их тебе не дам. Будь благодарен мне за это!» Человек сказал с возмущением: «То, что у тебя есть деньги, а ты не хочешь мне их дать, на худой конец я еще могу понять. Но то, что я тебе за это должен быть благодарен, это не только не­понятно, это просто наглость». «Дорогой друг, ты попросил у меня денег. Я мог бы сказать: «Приди завтра». Назавтра я бы сказал: «Очень жаль, но сегодня я тебе их еще не могу дать, приди-ка по­слезавтра». Если бы ты опять пришел ко мне, я бы сказал: «Приди в конце недели». И так я бы тебя водил за нос до скончания века или, по край­ней мере, до тех пор, пока кто-нибудь другой не дал бы тебе денег. Но такого ты бы не нашел, по­тому что только бы и делал, что ходил ко мне да рассчитывал на мои деньги. Вместо всего этого я тебе честно говорю, что не дам денег. Теперь ты можешь попытать счастья где-нибудь в другом месте. Так что будь мне благодарен!»

 

Один сорокавосьмилетний инженер, перс по происхождению, при содействии своего брата, учившегося в Германии, пришел ко мне на прием. На протяжении шести лет он страдал от коликообразных болей в желудке. Других симпто­мов он не мог назвать. Казалось, что ему не очень-то приятно было посещать психотерапев­та. Он ничего не говорил о своих конфликтах, но постоянно возвращался к своему заболева­нию — резким колющим болям в желудке, — которое не могли вылечить медикаментозными средствами ни у него на родине, ни за границей. Во время первой терапевтической беседы мы го­ворили о возможных сферах конфликтов, та­ких, как тело, профессия, преуспевание на ра­боте, будущее и фантазия. Создалось впечатле­ние, что за последнее время в фокусе всех пере­живаний пациента было его тело, прежде всего желудок. Я это заметил уже на первом приеме. Стоило в беседе коснуться тем, которые каза­лись ему чреватыми конфликтами, волнующи­ми или неприятными, как лицо его принимало страдальческое выражение, а рукой он хватался за верхнюю часть живота. Самое большое огор­чение, по всей видимости, было связано с рабо­той. Можно было предположить, что именно эта ситуация была первопричиной его конфликта. После окончания университета он получил диплом инженера. Затем поступил на работу в одной солидной фирме. Именно здесь его на­стигло то, что обычно называют профессиональ­ным шоком. Несмотря на свою высокую квали­фикацию, он едва уживался со своими коллега­ми, и дело было не в разногласиях с ними. На­против, пациента очень любили. Скорее всего, эти разногласия стали развиваться в нем самом.

Какой бы работой его ни нагружали, он все выполнял без возражений; если нужно было по­мочь коллеге, он делал это немедленно; если ко­му-нибудь нужен был совет, казалось, что толь­ко он мог его дать; если кто-либо ругался с ним, он только улыбался, сохраняя спокойствие. Был ли кто-то невежлив, несправедлив, необъекти­вен по отношению к нему, он просто не обращал на это внимание. Короче говоря, все пережива­ния он таил в себе, не делясь ни с кем.

Как ни почетна была для него роль доверен­ного лица и постоянно дающего — эту роль он взял на себя и в своей семье, постоянно прими­ряя всех и сглаживая конфликты, — тем не менее, он внутренне страдал под тяжестью всего то­го, что валилось на него со всех сторон, и что он нес на себе подобно терпеливому ослику.

Терапевтическая беседа оказалась не очень плодотворной. Пациент идентифицировал себя со своей ролью, слишком вошел в нее, чтобы су­меть посмотреть на себя со стороны. Тогда я спросил, какой у него главный жизненный принцип, его девиз. Не задумываясь, с полной убежденностью, он процитировал Саади:

Если тебе причинили горе, учись переносить его. Через самоотречение и прощение ты освободишься от вины.

В этой жизненной установке есть много тако­го, что может порождать перегрузку, конфликт и стресс, от которых и страдал пациент: его веж­ливость, забвение своих собственных интересов из-за скромности, его отзывчивость, неспособ­ность честно сказать «нет» и, наконец, чувство вины и страх получить отпор, чего он, по всей видимости, опасался больше всего и старался всячески избегать. Все это кристаллизовалось для него в строчках Саади, которые постоянно выступали в дальнейших беседах как главный, отправной жизненный принцип, определявший всю проблематику его отношений с людьми. Чтобы побудить пациента к смене позиции, я предложил ему противоположный жизненный принцип, который дополнил и расширил бы первоначальную концепцию пациента, тоже процитировав несколько строчек из стихотворе­ния Саади:

Две вещи омрачают наш разум:

Порой мы молчим, когда нужно говорить,

И мы говорим, когда нужно молчать.

Если расширить первоначальную концепцию пациента, то понятие «вежливость» дополняет­ся понятием «искренность». Наша встреча за­кончилась обсуждением этой дополняющей концепции. В самом начале следующего сеанса, который состоялся через неделю, пациент пер­вым заговорил о своей концепции, о том, что предписывает противоположная концепция, и упомянул в связи с этим о своих переживаниях в детстве. По всей видимости, он находился в состоянии сильного внутреннего разлада с са­мим собой, которое охарактеризовал следую­щим образом: «Я знаю, что сам от этого стра­даю, но не могу же я обижать других». И в этом случае вновь дали о себе знать чувства вины и страха, как бы не потерять дружбу и располо­жение других, желание угодить всем и каждому и непонимание того факта, что из-за перегруз­ки по собственной вине он уже не мог справ­ляться со взятыми на себя обязанностями. В конце нашей встречи я рассказал ему историю «Причина для благодарности» как руководство к действию.

Пациент, по-видимому, сначала хотел возра­зить против идеи этой истории, казался расстро­енным, но пересилил себя и вежливо промол­чал, как это ему и было свойственно. Но на сле­дующем сеансе его, наконец «прорвало». Он стал ругать меня, психотерапию, кричал, стучал ку­лаком по письменному столу, жестикулировал, то есть вел себя так, как я этого еще ни разу за ним не замечал. Будто плотина прорвалась, так обрушивались на меня его обвинения и агрес­сия. Казалось, он хотел испытать, что значит быть искренним.

После такой эмоциональной разрядки паци­ент снова стал вежливым и попросил у меня из­винения за свое поведение: «Просто на меня что-то нашло, и я не мог ничего с собой поде­лать, но мне доставило удовольствие освобо­диться от накопившихся гнева и злости, не по­лучив никакого отпора. Это было впервые, и так поразительно! *

После восьми сеансов в течение шести недель — времени пребывания пациента в Германии — мы занялись тем, что было его основной пробле­матикой. Симптомы его болезни за это время стали появляться реже, однако окончательно не исчезли. Казалось, что организм медленно на­верстывал то, чего пациент достиг в своем со­знании и в своих переживаниях. В первом пись­ме, написанном мне через шесть недель после отъезда на родину, он писал, что за все это вре­мя ни разу не испытывал болей в желудке, сно­ва мог все есть, а на работе чувствовал себя го­раздо лучше, чем прежде. Этот успешный ре­зультат лечения оказался довольно прочным.

Лучше я выскажусь, пока зол,

Чем промолчу и останусь в дураках.

(Персидская пословица)

Месть поддакивающего

В саду одного мудреца жил великолепный павлин. Эта птица была отрадой садовника. Он ее пестовал и лелеял. А завистливый и жадный сосед все заглядывал через забор и никак не мог смириться с тем, что у кого-то есть павлин более красивый, чем у него. От зависти он швырял камнями в птицу. Это увидел садовник и очень рассердился. Но павлин по-прежнему не давал покоя соседу. Тогда он решил взять садовника лестью и спросил, не даст ли он ему хоть одного павлиньего птенца. Садовник наотрез отказал­ся. Тогда сосед смиренно обратился к мудрому хозяину с просьбой, не мог ли он дать ему хотя бы одно павлинье яйцо, чтобы подложить его наседке, а она высидит птенца. Мудрец попро­сил своего садовника подарить соседу одно яйцо из павлиньей кладки. Садовник сделал то, что ему велели. Через некоторое время пришел со­сед к мудрецу с жалобой: «С яйцом что-то не­ладное, мои наседки неделями сидели на нем, однако павлиний птенец не вылупился», — и, сказав это, он удалился разгневанный. Мудрец позвал садовника: «Ты ведь дал нашему соседу яйцо. Почему же из него не вылупился птенец павлина?» Садовник ответил: «А я, прежде чем дать ему, сварил яйцо». Мудрец с удивлением посмотрел на него, а садовник ответил в свое оправдание: «Вы велели мне подарить ему одно павлинье яйцо. Но о том, что оно должно быть вареным или сырым, вы ничего не сказали...»

 

Социальные отношения между людьми, хотят они того или нет, формируются в зависимости от существующего общественного строя. Соци­альные партнеры могут исполнять равноправ­ные и равноценные роли в пределах большой «социальной игры». Но отношения могут стро­иться и по вертикали, то есть сверху вниз. Тогда возникают отношения господства и подчине­ния. Эти отношения описывают обычно такими понятиями, как авторитет, повиновение, дис­циплина.

Наряду с вопросом о том, оправдываются ли, и если да, то какими критериями определенные отношения, основой которых является призна­ние авторитета, возникает не менее важный вопрос, как мы на них реагируем. Помимо двух крайностей — безусловного подчинения и бунта против авторитета, который психоанализ опи­сывает как символическое отцеубийство, — су­ществует множество промежуточных возможных реакций, отличающихся друг от друга сте­пенью интенсивности. Существенным также ос­тается вопрос, какой из двух крайних полюсов является определяющим — подчинение или протест. Даже если мы видим только результат, а именно, что один приспосабливается и прояв­ляет послушание, а другой — упрям и не при­знает никаких авторитетов, то и это поведение является реакцией на острый, часто связанный с жизненными обстоятельствами конфликт.

В тех случаях, когда непослушание и протест определяют поведение человека, им нередко со­путствует потребность в абсолютном авторитете, которому можно доверять. И наоборот, многие из тех, кто кажется послушными и приспосо­бившимися, находятся в состоянии постоянно­го, скрываемого от всех кризиса авторитета, то есть его отрицания, в состоянии напряженного внутреннего протеста, который может прояв­ляться самым странным и неожиданным обра­зом.

Один коммерсант в возрасте двадцати одного года, работавший в торговом предприятии свое­го отца, так описал мне свою проблемную ситу­ацию во время первого психотерапевтического сеанса.

«С некоторого времени я чувствую, как уменьшается моя работоспособность. Мне очень трудно выполнять все то, что требуется от меня по работе, так как я очень быстро утомляюсь. Моя способность к концентрации внимания также резко снизилась. Поэтому я постоянно недоволен собой и склонен к агрессивности по отношению к другим. Отец часто делает мне замечания. Внешне я принимаю все порицания равнодушно и со стоическим спокойствием, но в глубине души возникает протест по отноше­нию к авторитету родителей. За последнее вре­мя к этому прибавились сильные головные бо­ли. Все чаще я чувствую себя совершенно разби­тым, обессиленным, и мне кажется, что скоро я вообще ни на что не буду способен. Я пытаюсь скрывать свои слабости всевозможными уловка­ми, хотя это мне не приносит облегчения».

Внешне послушание пациента проявлялось в исключительной вежливости, которую можно рассматривать как помеху для проявления соб­ственной воли и как следствие подавляющего авторитета отца. Требования отца к сыну имели для пациента значение беспрекословного пови­новения, по крайней мере, он так себе это пред­ставлял. Он брался выполнять все деловые по­ручения отца, даже если это было выше его сил. Единственным выходом из создавшегося поло­жения оставались «уловки». Он выбрасывал де­ловые письма, на которые не мог ответить, «за­бывал» записывать важные телефонные звонки и не давал дальнейшего хода поручениям и за­казам. Единственное объяснение, которое он на­ходил для своей профессиональной «непригод­ности», было, по его словам, то, что он просто переутомился, что нагрузка слишком велика для него и что он вообще непригоден для этой профессии.

При такой самооценке скорее нужна была бы переквалификация, чем психотерапевтическое лечение. Но дело было в том, что пациент сам, по собственному желанию, решил лечиться у психотерапевта, очевидно, нуждался в помощи, чтобы разобраться в своих конфликтах, и едва ли считал смену профессии правильным выхо­дом из положения, думая, что это бегство от трудностей. Однако этот ход мыслей не мог быть им осознан без некоторой подготовки. Поэтому в конце третьего сеанса, когда между нами ус­тановились непринужденные дружеские отно­шения, я рассказал ему историю «Месть подда­кивающего», в которой речь идет об авторитете и о поступке по отношению к нему.

Пациент улыбнулся: «Отец, например, пору­чает мне ответить на письмо, позвонить по те­лефону. Я это делаю, но на свой манер. И для меня это означает, что я выполнил поручение. Зато от отца мне удается еще раз улизнуть. Это, конечно, странно. Откровенно говоря, мне очень нравится моя профессия. Но стоит мне услы­шать от отца указания или приказания, как я чувствую себя заблокированным, неспособным действовать. Тогда я включаю, так сказать, хо­лостой ход, и дело не продвигается ни на санти­метр вперед».

«Понимает ли Ваш отец, в чем причина ва­шей небрежности?» — спросил я.

«Думаю, что нет. Он просто считает меня не­надежным, непорядочным, неряшливым, лени­вым и, может быть, далее глупым. Но то, что я бунтую против его авторитета, едва ли доходит до него. Ведь я на все отвечаю «да» и «аминь», если даже это для меня невыносимо. Особенно меня злит то, что он дает распоряжения, вообще ни с чем не считаясь».

Мы последовательно проработали создавшую­ся конфликтную ситуацию с точки зрения про­блематики «вежливость — искренность», кото­рая превратила притязания отца на повинове­ние в конфликт для сына. Альтернативной кон­цепцией к пассивному сопротивлению пациента стало активное сопротивление: сказать, чего я не могу сделать, и объяснить, почему я этого не могу сделать. Таким образом, конфликт был пе­реведен из неадекватной сферы поведения, ос­новой которого было детское упрямство, в необ­ходимость конкретно обсудить с отцом создав­шееся положение. Для пациента это задание было выполнить уже не трудно, так как он при­обрел важное для себя чувство уверенности в том, что не обязан беспрекословно повиноваться отцу, а может, не опасаясь наказания, незави­симо отстаивать свои собственные желания, по­требности, интересы. Одновременно была про­анализирована основная конфликтная пробле­матика пациента, в результате чего пациент на­учился понимать, почему он по отношению к отцу занял такую оборонительно-мазохистскую позицию и что препятствовало ему быть чест­ным и искренним.

 

Хороший пример

Один мулла хотел уберечь свою дочь от всех опасностей жизни. Когда пришло время, и кра­сота ее расцвела как цветок, он отвел дочь в сторону, чтобы рассказать ей, как много в жизни встречается подлости и коварства. «Дорогая дочь, подумай о том, что я тебе сейчас скажу. Все мужчины хотят только одного. Они хитры, коварны и расставляют ловушки, где только могут. Ты даже не заметишь, как погрязнешь в болоте их вожделений. Я хочу показать тебе путь, ведущий к несчастью. Сначала мужчина восторгается твоими достоинствами и восхища­ется тобой. Потом он приглашает тебя прогу­ляться с ним. Потом вы проходите мимо его до­ма, и он говорит тебе, что хочет только зайти за своим пальто. Он спрашивает тебя, не захочешь ли ты зайти вместе с ним в его квартиру. Там он приглашает тебя сесть и предлагает выпить чаю. Вы вместе слушаете музыку, проходит ка­кое-то время, и он вдруг бросается на тебя. Ты опозорена, мы все опозорены, твоя мать и я. И вся наша семья опозорена, а наше доброе имя опорочено навсегда». Дочь приняла близко к сердцу слова отца. И вот однажды, гордо улыба­ясь, она подошла к отцу и сказала: «Отец, ты, наверное, пророк? Откуда ты знал, как все про­изойдет? Все было точно так, как ты рассказы­вал. Сначала он восхищался моей красотой. По­том он пригласил меня погулять. Как бы слу­чайно мы проходили мимо его дома. Тогда не­счастный влюбленный заметил, что забыл свое пальто, и, чтобы не оставлять меня одну, попро­сил зайти вместе с ним в его квартиру. Как того требуют правила вежливости, он предложил мне выпить чаю и скрасил время чудесной му­зыкой. Тут я вспомнила твои слова и уже точно знала, что меня ожидает, но ты увидишь, что я достойна того, чтобы быть твоей дочерью. Когда я почувствовала, что мгновение это приближается, я бросилась на него и обесчестила его, его родителей, его семью и его доброе имя!»

Один сорокавосьмилетний коммерсант прочи­тал в журнале статью о моей книге «Позитив­ная психотерапия» и пришел ко мне на прием. Его проблемы можно было описать в общих чер­тах такими понятиями, как кризис авторитета, проблемы взаимоотношения поколений, комп­лекс неполноценности, моральные сомнения и пр. По словам пациента, он обратился к психо­терапевту не из-за себя, а из-за своей дочери, которая доставляла ему много огорчений. Его двадцатилетняя дочь Сусанна сразу после окон­чания школы переехала в другой город продол­жать учение. Он не давал на это своего согласия и до сих пор не может привыкнуть к мысли, что Сузи, как он ее нежно называл, живет одна, без­защитная, в чужом городе.

Его жалобы каждый раз оканчивались тем, что никто не сможет помочь его дочери и он единственный, кто сумеет отвратить от нее беду. «У меня большой жизненный опыт, в том числе и горький. Современные молодые люди такие беспечные и легкомысленные, они совсем не ду­мают о последствиях. Вы ведь знаете, какие опасности подстерегают их на каждом шагу. Ес­ли бы моя дочь руководствовалась моим опы­том, она могла бы уберечь и себя и нас, ее роди­телей, от огорчений и лишних волнений».

Пациент приехал на одноразовое лечение из Рурской области. Поэтому терапевтические уси­лия следовало сосредоточить только на наиболее важных вопросах. Без сомнения, у пациента была склонность к навязчивым состояниям, он пытался своим преувеличенно оберегающим по­ведением устранить все грозящие его дочери опасности. Однако это требовало длительного лечения. Для разового лечения я должен был использовать другие средства. Я рассказал это­му чрезмерно озабоченному и внутренне изму­ченному отцу историю «Хороший пример».

Сначала пациент слушал с интересом. Когда же наступила кульминация, на лице его появи­лось почти испуганное выражение, а потом он рассмеялся. У меня было впечатление, что он полностью вошел в роль муллы и что благодаря внезапному неожиданному повороту событий был так же изумлен, как и герой истории. Без всяких с моей стороны вопросов пациент стал рассказывать о своей семье, о том, как он сам страдал от авторитета отца, который любил по­вторять: «Если я говорю, что вода течет в гору, то она и течет в гору».

Сравнив рассказанную мною историю с собст­венной ситуацией, пациент осознал двойствен­ное значение своей чрезмерной опеки и сумел правильно понять свою роль отца.

Казалось, что пациент отправился в путеше­ствие, чтобы совершать открытия, настолько он изумлялся каждый раз, когда узнавал до сих пор для себя неизвестные явления и их взаимо­зависимость. Пока еще было рано говорить об окончательном результате лечения, однако он мог уже самостоятельно и последовательно ана­лизировать свою конфликтную ситуацию и ее последствия для взаимоотношений с дочерью. В дальнейшем я получил от него письмо, в котором он написал мне, что постоянно размышляет об истории и затронутых в ней темах и что стал более строго и самокритично относиться к себе самому.

 

Шерстяная борода

Одна женщина долго и тщательно выбирала на базаре в магазине шерстяных и трикотаж­ных изделий шерстяную материю, из которой она собиралась сшить накидку для своего мужа. Самым главным было для нее то, чтобы ткань была только из чистой овечьей шерсти, ничего другого она и знать не хотела. «Возьмите же вот эту великолепную ткань, — предложил ей про­давец отрез шерсти. — Ваш муж будет себя чув­ствовать в ней так, будто ангелы вознесли его в рай». От этих слов женщина почувствовала, что слабеет. Она только хотела удостовериться: «Ты можешь мне поклясться, что эта материя из чи­стой шерсти?» — спросила она торговца. «Ко­нечно, — ответил тот. — Клянусь всеми проро­ками, что это, — при этом он погладил рукой свою длинную белую бороду, — не из чего дру­гого, а только из чистой шерсти».

 

«Я больше не могу верить своему мужу. Он любое дело умеет повернуть так, как ему выгод­но», — рассказывала мне сорокапятилетняя женщина-врач, немка, которая была замужем за врачом-персом. Все ее жалобы сводились к одному постоянно повторяющемуся пережива­нию: если муж провожал своих гостей, чаще всего соотечественников, домой или на вокзал, то это длилось обычно несколько часов. А сам он говорил, уходя из дому, что сейчас же вернется. Это выводило пациентку из себя. В жалобах на мужа слышалось и порицание восточного образа жизни. Я дал ей прочитать историю про шер­стяную бороду. Пациентка улыбнулась. «Не­смотря на то, что мой муж врач, он вполне мог бы быть торговцем шерсти. Я совсем другая. Ес­ли я что-нибудь говорю, то этому без всякого сомнения можно верить». Тут мы как раз и по­дошли к разрешению возникшей в их семье межкультурной проблемы, а история про шер­стяную бороду помогла пациентке проникнуть­ся миром чувств и представлений ее мужа.

 

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: