 |
ГЛАВА 3. Триггисы и другие
|
|
|
|
Откуда они взялись, эти рокеры, в ту бездарную эпоху, когда махровым цветом развелась эстрада, гадкий попс, так ими люто презираемый? Да все оттуда же: из глухих микрорайонов больших городов – безголовые дети Урбанизированного Века - Века Бешеных Скоростей и ужасающего бездорожья, Герои Асфальта, смотрящие на всех и вся с высоты своей «пизанской башни».
Рок-н-ролл жил в подвалах, впитывая замечательные ароматы разложения, и чувствовал всю глубину абсурда происходящего вокруг. Год 1979-ый в Москве оказался очень непростым для рок-музыки, из деятельных групп функционировали только «Воскресение», да и то, подпольно. Знаменитые «високосники» развалились, «Машину Времени» тоже раздирали внутренние противоречия, позже присоединились и внешние источники. Магнитофонные записи еще не были поставлены на поток, как в том же Питере, да и гайки закручивали именно в столице нашей необъятной родины.
Этот временный коллапс все же породил стихийные студенческие группы, привязанные к казенному аппарату и строгим идеологическим рамкам. Но это бралось в расчет, конечно
22 сентября в «Таверне «Три поросенка»было проведено последнее производственное совещание, где был поднят волнующий всех вопрос – быть группе или нет. Спорили в основном Гудерман с Оснером:
- Учитывая мое теперешнее положение в университете, отсутствие инструментов и своего аппарата, предлагаю подождать до окончания учебы, а пока копить материал, кое-что записывать, и обрастать связями (Гена)
- А ты не боишься, что после универа, мы все разбежимся, и, что, еще труднее будет совмещать работу и группу? – парировал Саша
А Мишка сидел-слушал, а потом как вскочит: «Ребята! У нас даже названия нет!». Действительно, сколько разговоров велось, сколько портвейна выпито, уже репетировать начали, а группа никак не называется. Стали придумывать. Но как назло ничего умного и интересного на ум не приходило.
|
|
|
Оснер, фанат «Благодарного мертвеца» предлагал что-то английское, типа «INSOMIA», Миша больше прикалывался, предлагая какие-то безумные названия из «нью-вэйвовских» команд – «Генка и раскаленные утюги», «Гена и поющие матюгальники» и т.д.
Позже Гена «поколдовал» с собственными инициалами, и с удивлением обнаружил, что у него в инициалах три буквы «г»: Гудерман Геннадий Геннадьевич. На английском эквиваленте - GGG, что к ужасу крещеного в православии Саши Оснера напоминало три пресловутые сатанинские шестерки. Вариант был отметен сразу, т.к. тексты Гены были абсолютно не религиозны. Тот взял и написал на бумаге «3G&S». Расшифровать сие мог каждый по своему. То ли – тройное Г и компания, то ли – 3 жида и остальные. Короче остановились на рабочем названии «ТриггиС» То есть 3 человека – основной костяк группы плюс «остальные», 1 или 2 приглашенных музыканта.
Оставался решить еще один существенный вопрос, касаемо вокалиста. Как и в случае с названием группы, и на это не обратили должного внимания, действуя по принципу «кому надо – тот пусть и поёт». И занимался этим в основном Шура Оснер, владеющий хоть каким-то опытом в этом плане. Попадать-то в ноты попадал, но голос его был не поставлен, оттого и пел Саша неуверенно, не мог подобрать удобную тональность. Но в целом, для «неподготовленного уха» его голос был, по крайней мере, приятен.
В воскресенье в комнату влетел Бернштерн, совершенно диким взглядом оглядел своих соседей и сказал, как выдохнул: «Бля! Заебись!». Что-то было не так. Мишка никогда не матерился, и тем более, по-русски. «Что случилось, Мишаня?» – испугался Гена, подумав, что его уже выгоняют из Универа.
|
|
|
Оказалось, что Мишка все-таки «пробил» базу с рабочими барабанами и двумя усилителями. Вся эта скудная аппаратура принадлежала когда-то бывшим «кэвээновским» тапёрам – группе «Экслибрис», и до сих пор, по итогам инвентаризации числилась, за ними, ибо те – растащили все что можно, а потом в начале 79-ого и сами развалились.
Сама база находилась в маленькой пустующей аудитории № 212 главного корпуса МПГУ на Малой Пироговской, в цокольном этаже. Совершенно унылое помещение с низким потолком. Пустое, за исключением двух поломанных стульев и покосившегося стенда «План эвакуации при пожаре». Посередине стояли 2 пыльных барабана и кривая, ужасного вида, тарелочная стойка. Но надо было видеть Мишкино лицо! Он буквально сиял от счастья. И, вообще, не смотря на явную убогость окружающих предметов, настроение у всех было приподнятое. Оставались три, вполне решаемые проблемы: раздобыть пропуск в главный корпус для Тама Мусамбекова, бас-гитару - для Оснера., и выкроить подходящее время для репетиций, ибо музицировать группе разрешили только по субботам, с 12:00 до 16:00.
В назначенный день Х все ребята собрались в аудитории. Расклад получился все же невеселый: вместо баса Оснеру удалось взять напрокат у друга лишь электрогитару «Урал», пропуск Тамиру не выдали, он прошел в корпус как электрик-слесарь, якобы, временно нанятый администрацией. Вахтерша, баба Валя, конечно, покосилась на гитарный кофр за спиной у Мусамбекова, но, похоже, что кофр она приняла за футляр для слесарного набора. А еще все быстро скисли, когда подключили, наконец, гитары, звук исходил из колонок просто кошмарный.
Тем не менее, они пытались что-то сыграть, но ощущение складывалось такое, как будто они играют под водой. «Триггис» быстро пробежались по репертуару любимых групп, пытаясь смириться с непривычным звучанием, но до собственных песен дело так и не дошло. Гена не хотел ломать кайф от происходящего и разрушать чьи-то иллюзии.
Впрочем, ребятам открылось нечто такое, о чем они не догадывались. Среди всеобщего нестройного хора, через нойз гитар и фоновые шумы усилителей, отчетливо проявлялся чей-то резкий, грассирующий «тенорок». Этот «тенорок» принадлежал Гене Гудерману, который одновременно безуспешно пытался приручить пульт.
|
|
|
Мало того, у Гены оказался типичный «хардовый голос», что по тем временам было привилегией очень и очень немногих музыкантов, играющих в данном стиле. Среди москвичей можно назвать Кутикова из «Високосного лета», «Монина - из «Круиза», из питерцев тогда голосом № 1 был Жора Ордановский из «Россиян»
Откуда? Откуда у такой «рохли» как Гена Гудерман такой изящный «гилановский» тенор, сводивший их с ума, каждый раз, когда они, дождавшись ухода родителей, припадали к динамикам, еле дыша. Как они долго и тщетно пытались воспроизвести услышанное, изо всех сил напрягая свои хилые связочки.
«Почему ты раньше нам ничего не сказал?» - спрашивали и спрашивали новоиспеченные «Триггисы». Гена молчал. Да и что толку оправдываться! Ну, стеснялся…Что, легче стало?
В общем, судьба его была предрешена: быть ему вокалистом группы «Триггис». Миссия довольно важная для любой, особенно начинающей, команды, и могло статься так, что «не по Сеньке шапка». К этому надо относиться более чем серьезно. Что собой представлял на тот момент Гена? Объяснять не нужно.
Итак, что они имели на тот момент. За 2 недели дурачества в аудитории № 212, называемого репетициями, ребята использовали на всю катушку свой творческий запал, и двигаться в какую-либо сторону явно не собирались. Как музыканты они были «нулевыми», это надо признать. Основная ставка делалась на Гудермана, на его мощный «хард-роковый» вокал. Это хоть как-то спасало отвратительную игру остальных. Гитара Мусамбекова была совершенно неуправляема. Как не бились парни настроить «комбик» на нужный лад – все без толку: «нижние струны» издавали какие-то «лающие» звуки, скрежет. Короче, не передать словами. Не смотря на фирму, этот чертов «Ибанес» был снабжен в придачу навороченным эквалайзером, который Тамир использовал лишь спустя несколько лет. И вообще, создавалось впечатление, что гитара играет сама по себе, а Тамир не успевает переставлять лады. Вдобавок, он еще толком не разработал собственную технику игры на этом важном для «тяжелой» команды инструменте. Позже пошли разговоры в приватной обстановке между Бернштерном и Оснером: «Зря Гена его притащил. Тамир не тянет». Гудермана в эти разговоры старались не посвящать, ибо в последние дни Геноцид все больше сближался с Мусамбековым, а они не могли себе позволить, чтобы Гена, плюнув на всех, пошел проситься в другой ансамбль. Масла в огонь подливал еще и Витька Безенчук, частый гость в «Таверне». Присутствовал он и на репетициях «триггисов» пару раз. Сидел на стуле, молча наблюдал с загадочной улыбкой на лице. «Ну, что, скажешь?» - спрашивали ребята, сильно нуждаясь в поддержке и совете опытных музыкантов, коим и являлся Витька. «Помните, я говорил однажды, что вы никогда не соберетесь? Я ошибался. Но сейчас я говорю, что вы не сыграетесь. Вы не слышите друг друга, вы не чувствуете музыку, и поэтому не понимаете, что играете».
|
|
|
Но как ни крути, проблема гитариста «лежала на дне». Хотя и по сути дела проблема была надуманной. Ее вообще могло бы и не быть, если бы Бернштерн не стал «окучивать» Гудермана, а тот в свою очередь – Безенчука. Витька же «профессиональский профессионал»: гитарой занимался с «горшечного возраста». А, кроме того, человек он хороший, и, что главное, свой, МПГУшный! Но и с Тамиром было неловко вот так распрощаться…
Только Виктор был капитаном другого корабля, летучего, и поэтому имел некоторые обязательства. Имел он и свое любимое кафе на Тредиаковской, загадочное заведение, в котором, якобы Безенчук и его «Корабль» выступали за деньги(!). И как мною уже сказано, играл что-то непонятное, и для слуха невообразимое. Группа исполняла классические западные хэви-блюзы в необычной манере. И вообще, странные были люди, эти «летучие». Их никто в глаза не видел, но в МПГУ многие хиппари гудели по поводу намечающегося грандиозного сейшна с участием известных рок-команд, и, что Витька и его «Летучий Корабль» – в Калуге группа «номер один». Слухи, слухи.… И кто их распространял – задача с двумя неизвестными, или, во всяком случае «триггисов» никак не касались. Группа как обычно коротала осенние вечера то в «Таверне», попивая винцо, то на базе, снова попивая винцо. На хмельную голову одна за другой возникали какие-то бредовые идеи, строились нереальные перспективы. Никто, в сущности, не хотел совершенствоваться в игре, кроме Мусамбекова. Все считали, что и без того готовы выйти на сцену, при этом понятия не имея, что могут они дать своей воображаемой аудитории. Другое дело – Тамир! Он будто поставил перед собой цель: терзал себя, гитару, соседа по комнате, в конце концов, девушку по имени Наиля, которая требовала к себе особого отношения. На работе Мусамбеков откровенно скучал, оттого и начал «филонил» помаленьку, как мог. Все мысли были заняты группой, этими чокнутыми студентами, решивших, что они смогут играть не хуже «BLACK SUBBATH». Наверное, Тамир как раз был из тех «триггисов», кто впервые принял все близко к сердцу. Сам за собой он не раз замечал, что его больше тянет к музыке, нежели к простым радостям трудовой жизни. Он любил играть на гитаре, не скрывал этого и делал это, по крайней мере, искренне, за что его и ценили в группе.
|
|
|
В то время как на «другом берегу», в ближайшей перспективе зачинателей «дела сего», Оснера и Бернштерна, зрел план, как избавиться от случайного гитариста и добыть для группы настоящего музыканта, и, желательно из «местных», из тех, кто сможет как-нибудь «подсобить», научить. На эту роль сначала планировалось назначить старого завсегдатая «Таверны Три Поросёнка» Виктора Безенчука, но по причинам занятости и отсутствия у «триггисов» вообще каких-либо гарантий, подобная идея отпала сама по себе. Но и гитаристы со своими «Ибанесами» на дорогах не валяются, как известно. Гена это понял давно, и еще раз решил, что Тамир – то, что надо. У человека есть платформа; есть желание этим заниматься. Остальное – дело наживное. На эту тему у Гены был серьезный разговор с Михаилом, больше всех выступающим против Тамира. И, кажется, Бернштерн прислушался и перестал «катить бочку» на Мусамбекова.
А дни летели друг за другом, и время как будто играло с людьми наперегонки. Гудерман старательно готовил курсовые, сдавал зачеты и делал видимость своей полезности для общества. То же самое можно было сказать и об остальных. Этим занимались все. А по вечерам собирались и хором выплёскивали все, что накопилось в душе, отрываясь по полной программе. За месяц репетиций «триггисы» слегка поднаторели в жанре, создался определенный репертуар, состоящий из «каверов» любимых рок групп, да и свой мало-помалу «подгребал», что не мало важно.
Потихоньку накапливалось раздражение на неустроенность, на саму репетиционную базу. Мишке не нравилось звучание барабанов, низкий потолок, плохая акустика в аудитории. Оснер натягивал струны от рояля на чужую электрогитару, так и не имея своего баса, сетовал на то, что его не слышно. Тамир боялся, что однажды его просто не пустят на базу, выгонят из группы, хотя виду не подавал. Истинное отношение к остальным у него сложилось гораздо позже, а пока, большей частью он общался с Гудерманом, с ребятами же - был молчалив и нарочито вежлив, никогда не спорил и делал то, что его просили. Если с каверами дело обстояло еще, куда ни шло, то репетиция песен собственного сочинения превращалась в сущую пытку. Особенно нервничали Гена, как основной автор, и Тамир, как лидер-гитарист. Ткали музыкальное полотно именно они. Ритм-секция напряженно наблюдала за их творческими потугами, и старались, по крайней мере, не усугублять и так нервозную обстановку.
Несмотря на политику «триггисов» максимальной закрытости, по инфаку МПГУ поползли слухи, что в бывшем «красном уголке» репетирует какая-то группа, и, что, особенно непонятно, там видели Гудермана, известного своей дурной репутацией, в компании с Мишей Бернштерном, личностью так же небезызвестной. Ежу понятно, началось паломничество «как бы случайно проходивших мимо людей». Ходили эдакие мальчики и девочки, спрашивали как в известном фильме: «А чё это вы тут делаете, а?». Придут, постоят минут 10-20, плюнут и дальше – по своим делам. Стали и преподаватели интересоваться, что да почему, кто разрешил и что это за музыку, парни, вы играете. Короче, начали трепать нервы. Тамир сделал вывод, что пора искать более спокойную базу. Такая слава «триггисам» была ни к чему. Они прекрасно осознавали, что «лавочку» в любой момент могут закрыть. Это же вам не ВИА «Самоцветы»! И поют ребята отнюдь не о Советской Родине, а поют про буржуазную жизнь во всех её проявлениях. Мало того, еще и на английском языке. Сомнений по поводу выбора языка даже не возникало, будучи уверенными, в том, что под тяжестью «великого и могучего» даже самый крутой хэви-металл не выдержит. Тем более что английскому произношению Гены Гудермана можно было только позавидовать. Сие обстоятельство сыграло решающую роль.
Но по большому счету многие закрывали глаза на творческую деятельность «триггисов». А кто-то крутил пальцем у виска. Ребята не прятались, но лишний раз старались не «светиться». Поэтому, прямо под носом у строгих комсомольских лидеров, «ковали свой тяжелый металл пока он горяч». Те, кто крутил пальцем у виска, в какой-то мере тайно восхищались этим «пофигизмом». Я говорю о роке в МПГУ. Звучит, конечно, диковато, но, тем не менее, он существовал, варился в собственном соку, пуская пузыри, но страдал типичной болезнью того времени - «совковостью».
К концу 1979 года на территории Московского Педуниверситета действовали и бездействовали 3 команды. Одна, о чем говорилось ранее – из бывших «КВН-щиков», студентов исторического факультета, арт-рок-группа «Экслибрис», исполняющая этрусские народные песни. (!). Но, с начала года, команда находилась в полураспущенном состоянии, основной костяк перешел в ВИА «Листья» - типичный студенческий ВИА для того времени, пестуемый аж самим проректором. «Листья» успешно исполняли репертуар «Машины Времени», «Землян» и «Круиза», за что и получили шикарную профкомовскую комнату, «ломовейший» аппарат из Чехословакии и самое главное, благодарную аудиторию! И в отличие от тех же «экслибрисов» парни из ВИА «Листья» зря свой хлеб профкомовский не ели: выступали на всевозможных вечерах, танцах, студвёснах, слётах, концертах творческой самодеятельности. Одним словом – жгли! Но и те, и другие к року так таковому отношение имели крайне неоднозначное. А может быть потому, что, в те незапамятные времена к слову «рок» прибегали очень осторожно, из боязни элементарного «рефлекса». Третья команда – полумифическая «АЛЛО», созданная летом 79-ого, на осколках старой, тоже университетской группы «Коновалов и другие». Поскольку, лишь они исполняли прогрессивную музыку - хард-рок (на самом деле, на Западе и в Америке «прогрессивом» была новая волна, но в СССР модные течения оттудова задержались на 10 лет)
Почти все ребята из «АЛЛО» были ровесниками и сокурсниками Гудермана, Безенчука, и Рафа Микояна. Это была «старая гвардия хиппарей». Поэтому «триггисы» довольно быстро с ними познакомились. «Аллошники» имели свою репетиционную точку в студенческом городке, в пристрое на Вернадского, буквально - в двух шагах от общаги.
Средством общения как обычно служил «Ячменный Колос» и перманентный обмен пластинками. Что же касается музыки, то группа вела такую же политику, что и «Триггис». Вокалист и гитарист «АЛЛО» Вадик Осипов многозначительно произнес: «Мы на танцах не играем, и не собираемся, мы готовим исключительно свою программу» Но, почему-то тогда что-то продемонстрировать парни постеснялись.
 |
«Экслибрис» на Всесоюзном фестивале молодежи, 1978 г.
ВИА «Листья» в актовом зале главкорпуса МПГУ, 1979 г.
Группа «Алло» на дискотеке «5+1». Вадик Осипов — вокал, гитара. 1979 г.
После серии неуклюжих попыток навести мосты с доморощенным роком, «триггисам» перестала интересовать рок-н-ролльная жизнь МПГУ. Их волновало больше собственная музыка, жанр которой был предельно бескомпромиссный, узкий и специфичный. Играть хард-рок – дело серьезное и ответственное, не каждому по зубам, все это понимали. Поэтому «триггисы», по совету Безенчука, ушли вглубь своего творчества, и изолировали себя от новых веяний Запада. Витькин совет был очень спорный, даже во-многом, ошибочный, но к нему прислушивались.
Сашка Оснер после знакомства, понял, что пора выбираться наружу, и сделать это раньше остальных, пока те бездействуют
Гудерман во все это не очень верил и считал, что еще рано вылезать из подполья, команда не тянет, и неизвестно как там все обернется для них самих. Миша сказал, что с рокерами на контакт идти не обязательно, он и без них пробьет группу куда угодно, пользуясь служебными полномочиями. С его стороны это было чистое бахвальство. Просто он предчувствовал, что рокеры могут вытянуть у них Гудермана, и вообще не верил ни одному ихнему слову.
На следующем собрании «Триггис» принял решение менять репетиционную базу к чертовой матери и по возможности подальше от Универа, чтобы всякие там «Листья», «Аллы» и прочие не действовали на нервы. Пусть играют свою музыку. Они будут играть свою.
Ошибка, скажите вы? А, по-моему, трезвое обдуманное решение. Парни боялись играть вместе с «Алло» потому, что не были полностью уверены в своих силах. Все еще было только впереди. Но тогда всерьез никто не задумывался о дальнейшей судьбе собственной группы, потому что знали, какая ей уготована участь, стоит им только сунуться в «андеграунд». Пока группа была для ребят эдакой разновидностью бесполезного время провождения. Постепенно чувство это перерастало в нечто среднее между целью и самоцелью.
Иногда репетиции так и не состоялись. Занятость, работа, общественная и личная жизнь преобладали, конечно; никуда от этого не деться. А тут еще и мелкие неприятности начались.
Мишка Бернштерн стал чаще, чем нужно пропускать «комсомольские шабаши». С каждым днем он уставал все больше и больше. На собраниях демонстративно зевал, отпрашивался, каждые 10 минут в туалет, и однажды «довыпендривался» – вызвали на ковер к инструктору месткома Панькову. Мишу как следует проработали, но определённых выводов Бернштерн так и не сделал. Продолжал скучать, хамить коллегам, и попросту «клал» на свои должностные обязанности с прибором.
Молва о новой группе долетела и до председателя комсомола, Димки Манштейна. Дима, хоть и был человеком либеральных взглядов, но очень не любил, когда у него под носом что-то делается, а он абсолютно не в курсе. «Миша! Это правда, что ты играешь в той группе? – спросил Дима, - «И почему ты с нами ничего об этом не говорил? Что за таинственность такая? И, вообще, все самодеятельные ансамбли записываются в студклуб» Бернштерн ответил, что как-то об этом не задумывался, и, что, не обязан отчитываться по поводу своих увлечений перед кем либо.
Бернштерн ушел от Димки немного расстроенный. Дело ясное – группу даже прослушивать не станут, просто запретят и не пустят на сцену. И пробить «Триггис» не удастся. Оставалось одно – продолжать играть. Но кому играть, зачем? И главное, с кем? С Гудерманом, который на роль фронтмена никуда не годится? С Оснером, у которого бас гитары своей-то нет, просит у других? С Тамиром, человеком другого социального статуса, из совершенно другого мира? И, в конце концов, с самим собой, вечно занятым и не понимающим что происходит вокруг? Да, дела!
Потом Миша для себя сделал неожиданное открытие. А ведь он тоже своего рода «лишний» человек» в группе! «Триггис» придумал не Михаил Бернштерн, «Триггис» существовал до него. Шурка и Геноцид все это замутили. Они и материал собственный собирали помаленьку, еще до того как Миша об этом узнал.
Если бы не песни, которые они втихаря пописывали, можно было со спокойной совестью «положить» на рок-н-ролл и найти себе новую забаву, более интересную и в политическом смысле – «безупречную».
Но всё еще в душе теплилась надежда: что-нибудь изменится лучшему, кто-то придет к «триггисам» не как потенциальный «стукач», а как друг, соратник, или, пусть даже, непримиримый скептик.
Все кончилось так, как и предполагал Бернштерн. Пришли однажды в начале ноября одни ушлые аспиранты-лаборанты на очередной «пленум» группы, и вежливо попросили очистить занимаемое помещение, махая перед носом у охеревшего от такой наглости Бернштерна какой-то «филькиной грамотой». Очередная инвентаризация!
Барабаны начали растаскивать по одному кому не лень еще до того, как «накрыли» ребят. Остались два дырявых ударника и та самая кривая тарелочная стойка, на которую Бернштерн смотрел влюбленными глазами. Мишка их экспроприировал по зову совести и начал производить реставрацию. Оснеру пришлось отдать бас Сане Минкину из ВИА «Листья», потому что тот 3 месяца не мог получить его обратно. В общем, «триггисы» остались буквально с тем, что имели вначале.
В «субботник» 7 ноября 1979 года Гудерман, Ян Штромберг и Шура Оснер сачковали в парке культуры имени «там кого-то» и пили портвейн. Разговоры говорили серьезные. Спорили о музыке, гнобили почем зря группу «Алло», которая вместе с «Листьями» должна была выступать после субботника в вестибюле ректората МПГУ. Ян был человеком определенных политических взглядов, неординарен во всем. Эдакий Че Гевара местного разлива. А его так многие и называли, «Че Гевара». Ян носил черный берет, и, вообще вид имел псевдо-милитаристский. Брезентовая куртка, на ней нашивочки, булавочки, значечки, кресты. Джинсы рваные. Все атрибуты убежденного хиппи. Однако к таковым себя Штромберг не причислял, да и прическу имел не столь «экзотическую», как у Гудермана или Оснера, и носил очки велосипед. Таким видом он пугал молодежь по вечерам, за что неоднократно получал. Девушки его тихо ненавидели. Он обладал тем качеством, за которое многие мужчины отдали бы все. Он был «ёбарь-профессионал». Нет, никакой не Казанова, не Дон-Жуан, а именно «ёбарь». Чем привлекал к себе этот юноша - сказать трудно, он никогда не делился секретами своего успеха у женского пола, но искренне удивлялся, когда его об этом спрашивали. А что тут такого? В чем проблема, собственно? Ян никогда не хвастался своими сексуальными подвигами, вообще не затрагивал эту тему в разговоре даже с близкими друзьями. Вот, что было странно. А самое интересное то, что ни одна из его симпатий, не сказала о Яне ничего хорошего. Однако сам Че Гевара не придавал этому значения, его интересовали более глобальные вещи. Сейчас его занимали «триггисы» и их проблемы. «Есть у меня знакомая девчонка в Физическом Корпусе. Поговорите с ней, я думаю, она что-нибудь придумает».
«Скажи честно, Ян, мы можем рассчитывать на поддержку в Универе? – спросил Гена Штромберга, который острее всех чувствовал ситуацию в молодежной среде и имел наметанный глаз на разного рода прорехи в общественной жизни МПГУ.
«Навряд ли, - покачал головой Че Гевара, - «выступить вам, допустим, один-два раза дадут, но на большее рассчитывать не придется»
 |
Ян Штромберг (Чегевара) и его новая герла, 1982 г.
Физический Корпус МПГУ находился у станции метро «Спортивная» на Пироговской, 29. Тамиру Мусамбекову с работы было добираться дотуда гораздо проще и быстрее на метро, нежели остальным «триггисам». Район был грязный и в контрасте с Центром, уже, как бы Москвой и не считался. Там расположилось некрасивое, в архитектурном плане, строение в 3 этажа. Занятия со студентами здесь проводили несколько кафедр, довольно редко, поэтому место было тихое и сонное. Добрая половина всех помещений Корпуса пустовала. Администрация района закидывала сюда свои архивы, устраивала вечера самодеятельности, свадьбы, партийные собрания.. В общем, «кислый» был Корпус.
Работала там обыкновенной лаборанткой необыкновенная девушка Соня Алиллуйева. Из хиппи. То есть общалась со всеми на равных, держалась просто, курила траву и явно ничего не имела против «свободной любви».
Соня сдавала бывшую учебную подсобку, которая за ненадобностью превратилась в склад сломанной мебели. Ребята приуныли: нечто подобное они видели раньше – та же аудитория № 212, только больше пыли и разного хлама. До боли знакомые перекошенные стенды «Внимание! Враг подслушивает!», «Делай как мы! Делай лучше нас!», планы очередной пятилетки, портреты основоположников марксизма-ленинизма. Обстановка, в общем, удручающая.
В качестве платы за аренду помещения Соне было предложено беспрепятственное посещение репетиций, совместное распитие спиртного и, даст Бог, бесплатное посещение всех концертов группы. Девушка в свою очередь посоветовала всем держать язык за зубами, или в противном случае могли возникнуть неприятности для обеих сторон.
С проблемой поиска репетиционной точки было покончено. Осталось самое главное, без чего ни один ансамбль не мог обойтись – инструменты, в частности, самый наболевший вопрос – барабаны. Еще острей дело обстояло с бас – гитарой и аппаратом. Ритм-секция пока отдыхала.
Нет, правда, Оснер потом каким-то образом умудрился спереть два старых барабана, списанных музыкальным факультетом на склад. Но и этого было недостаточно. Мусамбеков продал свою акустическую гитару, затем Шуркину «ленинградку», и на вырученные деньги приобрели тарелки у полуразвалившейся команды «Экслибрис». «Заберите тогда и бочку» - сказали они. «А сколько вы хотите за нее? – спросил обалдевший Бернштерн, - своя бочка – чаще всего - непозволительная роскошь для барабанщика и предмет гордости и, одновременно, зависти. Несколько ночей не спал Миша, прежде чем решиться на этот шаг: за кратчайший период он сплавил свой катушечный магнитофон и собрал нужную сумму. Естественно, все подобного рода, товарно-денежные операции велись с крайней предосторожностью, с соблюдением правил элементарной безопасности. С приобретенной бочкой фирмы «Alaska» было больше всего возни. Доставка этой тяжелой штуки на базу изрядно потрепала нервы ребятам. Их долго трясло от мысли, что все это могло для них плохо кончиться.
Начали репетировать без баса. Ни фига не выходило. Обычно, развлекались так: Тамир проигрывает какой-нибудь знакомый риф или просто, что в голову взбредет. Остальные подхватывали ритм. Оснер еще предложил фишку: в некоторых местах композиции, например – «соло», басом продублировать лидер – гитару. Это придавало музыке жесткое почти «блэксэббатовское» звучание и ритм от этого не так заметно хромал.
А сейчас приходилось туго: одна гитара на двоих. Мусамбеков мучил нижние струны, Сана – верхние. Гудерман ломал голову над тем, как расписать ноты для гитарных партий; рылся в учебниках, бубнил все время что-то под нос. Мишка отрабатывал ударные с таким упорством, словно хотел слиться с ними воедино. Заставить замолчать его никто не мог, да и не смел.
На все про все ушло еще как минимум 2 недели. Раздобыли бас и еще один динамик. С первым помогла Соня Аллилуева: в свое время она ухитрилась провести сейшн с участием «Коновалов и другие» прямо под носом у своего начальства. Теперь группа фактически не играла, и часть инструментов начали распродавать. Отечественный бас был приобретен «триггисами» за символическую сумму, судя по тому времени – 25 руб.00 коп. Правда, на его реставрацию ушло примерно столько же; впрочем, это уже пустяки.
Время шло, часики все тикали. Ребята незаметно для себя окунулись в свой маленький мир и ни о чем не говорили, как о музыке. Постепенно, стали стираться неровности и шероховатости в отношениях между ребятами. Увлеченные, они не заметили, как сильно подружились за весь этот чертовски сложный период. С той поры в «Таверну Три поросенка» зачастили гости, в надежде узнать, что явилось причиной их непонятной закрытости, о чем они так жарко и воодушевленно спорят. Все неспроста, ибо наблюдательные люди давно подметили: если собираются трое русских – значит, водку будут пить, а коли жиды по трое соберутся - не иначе как революцию очередную замышляют.
Впрочем, «это было бы смешно, если не было б так грустно».
Прелюдия к главе 4:
Первый концерт
«Для Гудермана это был первый концерт. До этого ему не приходилось нигде выступать, - говорит Саша Оснер, - и я его очень хорошо понимал, но, к сожалению, поддержать кого-то на сцене по-настоящему невозможно. Тут не отделаешься простым хлопком по плечу. Я не мог видеть Гудермана со стороны зрителей, и поэтому приходилось верить словам очевидцев. А они, как ни обидно это не прозвучит, в упор Генку не замечали. Все смотрели в основном, на Витю Безенчука»
«Никто из этих парней тогда не произвел на меня впечатления, - отмечает Екатерина Оснер, - я и сейчас очень далека от рок-музыки, и не могу с точностью описать первый концерт «Плинтус». (Пауза. Смех)…Нет, правда, у меня в блокноте черным по-белому было написано «Плинтус». Но мне было, честно говоря, наплевать. Пусть хоть «Обезьянами» называются, мое дело – организовать, отчитаться и получить зачет. Выступление было важным событием в большей степени для Гены, нежели для Сашки, или того же Безенчука. Но, повторяю, мне тогда было совершенно все равно»
«Гудерман выглядел полным кретином, его костюм и прическа были ужасны, манера пения отвратительная, хотя голосом он явно владел, что в принципе не вязалось с его манерой общения, - рассказывает Константин Мальцев, тогда – барабанщик ВИА «Пламя» (Калуга) и в последствии лидер «Петрович Бэнд»
«Выступление было непродуманным. Видно, что у ребят не было времени, как следует прорепетировать. Понятно, что на данном мероприятии не присутствовали музыковеды и критики, и зал очень благосклонно отнесся к группе, но к сету можно бы было отнестись и посерьезнее (Виктор Безенчук)
«Все видели мои выпученные глаза и перекошенный от страха рот, - говорит Гудерман. На мне были рваный джинсовый костюм, из кармана свисал короткий белый шарф, не помню, где я это видел (Смеется). Но страх быстро прошел, я почувствовал поддержку из зала, и к концу выступления готов был левитировать от ощущения непередаваемого кайфа, кайфа от того, что на тебя смотрят и слушают. В чем отличие артиста от эксгибициониста? В том, что последний ничего взамен не предлагает…»
репетиция перед концертом «5+1». На сцене кто-то из «Алло»
Чек-саунд совместно с «Алло» перед «5+1». Саша Сонер импровизирует на чужой гитаре.
ГЛАВА 4. P L I N T U S
В начале декабря «триггисы» уже репетировали на полную катушку. За это время ребята ухитрились сделать программу из 20 каверов и десятка собственного сочинения, из которых в последствии состоял будущий альбом: это тяжеловесные гудермановские «White Cat», [7]«Mad the Gangers[8]», «What’s happened in this World?[9]», и многострадальная «Jewish Song[10]». Это и Сашкины рок-н-ролльные экспромты: «I fled from Zoo[11]», «If this isn’t love, so what is that?[12]» и т.д.
И если с «перепевками» дело обстояло еще, куда ни шло, то со своими песнями случилась неприятная история. Они стали, попросту говоря забываться, или окончательный вариант в исполнении не устраивал авторов. Особенно это касалось Тамира, который, как уже упоминалось, с трудом постигал премудрости нотной грамоты. С ребятами сыграл злую шутку «эффект испорченного телефона», ибо получалось, что Гудерман сочинял тему, Оснер читал ее с нот и переводил на доступный язык Мусамбекову, а тот, в свою очередь, импровизировал до бесконечности, в результате чего, Гена с трудом узнавал свою же музыку. Надо было что-то с этим делать. И придумали – все репетиции записывать на магнитофон. Гена тайком вытащил из дома отцовский «катушечник», Михаил принес коробки с бобинами всякой - превсякой музычки, и, с Божьей помощью, репетировали.
Потом эти бобины каким-то чудесным образом стали кочевать по общаге МПГУ, и даже размножаться в неволе. В итоге слухи, ходившие уже несколько месяцев хошь – не хошь, а всё же имели под собой некоторую почву.
Еще через какое-то время на базу «триггисов», в физический корпус, стали наведываться «ходоки». Одних засылал Че Гевара, других приводила Соня Аллилуева, остальная же масса фанатов состояла равно из стукачей и праздной молодежи, не знающей чем себя развлечь.
Мишку Бернштерна сначала вся эта история с неожиданной популярностью слегка настораживала. Ему уже и так досталось от инструктора, а в самом Комитете Комсомола Миша был как бельмо в глазу. Там все с нетерпением ждали, когда он вылетит с должности зампреда. А если это случится – за группу «наверху» уже никто не поручиться сможет.
А тем временем, напряжение нарастало. Верхушку комсомольской ячейки Универа все больше раздражал тот факт, что на ее территории возникают внеплановые собрания, несогласованные мероприятия, рок-группы, и не желающие записываться в студклуб, как-то подобает делать самодеятельным музыкантам. Университет, по сути, оставался одним из самых консервативных вузов столицы, соблюдал традиции 30-40-х годов и старательно оберегал своих «птенцов» от шумного ветра моды и столичного либерализма.
Чудеса, как известно, чаще всего случаются под Рождество, хоть и католическое. Миша в чудеса не верил, так как писал тезисы по научному атеизму, добывая таким способом себе повышенную стипендию. Но, тем не менее, чудо случилось 25 декабря 1979 года, когда Бернштерн подал заявку на участие в концерте, посвященному первокурсникам, или, в просторечье «5 + 1». Ни на что не рассчитывая, Мишка даже вписал в заявку триггисовские вещи. А когда пришел положительный ответ за подписью Степки Богомазова, он даже не обратил внимания на то, что репетировать им - всего полтора суток, ибо концерт состоится 27 числа!
«Да они специально! Хотят, чтобы мы облажались, - прокомментировал ситуацию Оснер. Гудерман же оценил это как хороший шанс выйти из подполья и пресечь неприятные слухи.
Однако риск все же был. Помимо «Триггис», шли ВИА «Листья» (Ну, это само собой), и то самое «Алло», в успехе которых никто не сомневался.
26 декабря Гена, Саша и Бернштерн «залитовались» у проректора. Из семи заявленных песен, тот выбрал 3 – «Камтугезу» Биттлз, «Они живут небесным», тему из “Jesus Christ is Superstar” и одну Сашину - «I fled from Zoo». Первые были любимыми самим проректором, а «зоопарк» выбрал потому, что там более-менее понятный текст и абсолютно аполитичный.
Гена позвонил Тамиру на рабочий телефон и спросил, сможет ли тот взять отгул. Мусамбеков неожиданно замялся, начал выпендриваться. Ему не хотелось тащиться с гитарой через весь город на метро ради трех песенок для непонятно кого, что у него встреча с Наилей, да и то, что с работы вряд ли отпустят.
«Придумайте там что-нибудь без меня, ладно?» - в телефонном голосе Тамира явно слышались нотки сожаления.
«Да ты вообще соображаешь? Концерт ЗАВТРА! И что я по - твоему должен сказать ребятам, все отменяется?» - орал в трубку Гудерман. А сам мысленно искал выход из создавшегося положения. А положение было хуевое.
«Извини, Ген, я и впрямь пообещал…»
«Да пошел ты!» - так закончился разговор.
У Бернштерна были дурные предчувствия на этот счет, поэтому он воспринял неприятную новость относительно спокойно. Надо найти гитариста и натаскать за 12 часов. Задача более чем исполнимая.
На счастье «триггисам» в столице объявился Витя Безенчук. Он приехал потусоваться с приятелями из педучилища.
«Да нет проблем, Гена Цвали, - ответил при встрече Виктор, - только гитары у меня при себе нема. Придется просить у ваших «листьев». Поэтому сам понимаешь, «Блэк Саббата» у нас не получится. А я тоже не хочу облажаться».
Гена пообещал Безенчуку, не зависимо от исхода выступления, 3 бутылки «красненького», и тот, немного подумав, согласился.
Итак, 27 числа «триггисы» оделись во что попало, так времени на обдумывание костюмов, не было, феном придали патлам панковскую пышность и двинули покорять сердца первокурсников и, особенно, первокурсниц.
Репетировать Витьке было нечего. Материал он знал как облупленный. Гена ходил из угла в угол, повторял про себя тексты, Оснер с Бернштерном работали над ритм-секцией. В другой комнате гримировались ВИА «Листья» и перестукивались с группой «Алло», которые на удивление вели себя тихо в этом веселом бардаке, потому что кулисами это не назовешь.
«Наша очередь» - сказали парни из «Алло» и «триггисы» с недовольными рожами освободили инструменты и ушли покурить в вестибюль.
«Триггис» шли первым номером, сразу после КВНа, что изначально поставило парней в невыгодное условие. После КВНа должен был быть антракт, и все те, кто пришел на «Алло» и «Листья» могли спокойно пересидеть в буфете со своими подружками. Мишу бесил такой расклад. Но он и догадываться не мог, какую свинью подложил ему Степка Богомазов!
«Плинтус! Через 3 минуты на выход!» - заявила маленькая девушка с блокнотом, не из местных, но очень милая.
«Чего, чего?» - не понял Оснер
«Вы что, не «Плинтус»? – девушка пролистнула блокнот и недоверчиво посмотрела на Гудермана.
Ребята переглянулись. Витька засмеялся, до него дошло.
«Короче, если вы не готовы, я вывожу других на сцену» - милая барышня сердилась, у нее не было времени на этих придурков. Той девушкой оказалась будущая жена Сани Оснера Катя Герман, студентка режиссерского факультета «Щуки». Это была ее курсовая работа «Организация культурно-массового мероприятия».
Прозвенел звонок, антракт закончился, зал лениво заполнялся первокурсниками, которые потеряли свои первые ряды из-за пионерской наивности и любви к булочкам. На первых местах сидели старожилы МПГУ, а также чуть ли не весь тогдашний калужский андеграунд, пришедших поболеть за Витю Безенчука. Гена разглядел в зале Яшу «Броню» со своей Лизкой, «Че Гевару», Рафа Микояна, Леху «Бобби» Андреенко и Нестора «Махно» Киреева из «Летучего Корабля», пол-ВИА «Пламя» (уважаемого в Калуге коллектива) и куча друзей, знакомых и в том числе врагов, которых перечислять не будем.
Ведущей оказалась вся та же Катя Герман и «любимец партии» Димка Манштейн, который представил группу вот так:
«А сейчас, по многочисленным просьбам, концерт групп творческой самодеятельности нашего Университета. И первой на этой сцене выступит группа, ранее нигде не звучавшая, но мы надеемся, что ребята знают свое дело, раз набрались смелости представиться. Итак, встречайте, на сцене группа «Плинтус!»
Размудать было некогда. Миша уселся за барабаны, Шурик с Витей подключали свои гитары. Гена пошел к микрофону. Он глянул в зал – старожилы улыбались и перешептывались меж собой, первокурсники на задних рядах повставали с мест, им не было видно, а друзья и коллеги на первых рядах смотрели на группу с неподдельным интересом. Гудерман успокоился и вместо приветствия пробубнил в микрофон «Раз, раз».
Это было нечто. Публика зарукоплескала. Безенчук включил фон, Миша застучал палочками. Поехали!
Это была идея продвинутого рокера Витьки Безенчука, который учил брать зрителей сходу, не давая им опомниться, без всяких лишних «приветов»
Первым номером было стандартное поппури из западных хард-рок – шлягеров. Реакции в зале ноль. Понятное, дело, никого этим не удивишь, тем более что тоже самое исполняли «Листья», которые шли за «Тригг…..тьфу, ты…
«Ладно, потом разберемся, что за херня такая» - не мог забыть Шура Оснер. Весь концерт у него это не вылетало из головы, отчего он не мог сосредоточиться на игре. Впрочем, для него, и для Бернштерна, это не был ответственный концерт, но нужно было морально поддержать Гудермана, который не жив, не мертв, стоял, вцепившись мертвой хваткой за стойку микрофона. Звук был препаршивый, вокал сливался в общий фон, что вообще было не разобрать слова.
Безенчук был, как всегда сдержан, собран, перемигивался с залом. Играл тоже как всегда безупречно. Отсутствие Мусамбекова никак не ощущалось. Это радовало Бернштерна с Оснером, но пугало Геннадия. Он не хотел, чтобы думали про Витьку, будто он член группы. У Безенчука был блюзовый подход к игре на гитаре. Гудерману же нужен был не второй «Джимми Пейдж[13]», а второй «Томи Айоми[14]»
 |
Фото, сделанное на том самом концерте. В кадр попал только Безунчук
Миша Бернштерн готов был убить Степу Богомазова за «Плинтус», за то, что публика, пришедшая на «Алло» и «листьев» сидела сейчас в буфете и ржала над идиотским названием новоиспеченной группы! Что тоже сказывалось на игре Миши. Он несколько разбивался с такта.
После выступления, ребята, выйдя за порог сцены, нарушили негласное, но очень важное правило в рок-среде, и этим заработав еще одно очко не в их пользу.
«Мужики, нельзя расходиться до окончания всего концерта, - предупреждал Виктор Безенчук, надо остаться и поболеть за другие группы, а потом провести совместный сейшн»
Ребята оставаться не пожелали, смыли грим, переоделись и пошли вызывать такси. Витя же остался отдуваться за всех, хотя не являлся участником «Плинтус», и не собирался им становится.
Итоги концерта каждый подводил для себя сам лично. Миша Берштерн с Шуркой Оснером агитировали выгнать из группы Мусамбекова, за то, что сорвал первый же свой концерт! Это был справедливый гнев, но уход Тамира не решил бы проблемы «второго Томи Айоми» Неприятный конфуз, связанный с путаницей в названиях, решили замять без лишнего шума. Коль их представили как «Плинтус», стало быть, отрекаться теперь бессмысленно. И так, 27 декабря 1979 года родилась группа «Плинтус» или «PLINTUS» в хаосе, сумбуре и жутчайшей неразберихе. Не успев отойти от шока первого живого выступления, 30 декабря группу ждал еще один концерт. На тот раз публика собралась менее лояльная, чем студенты. Это был знаменитый сейшн из трех основных групп в лекционном зале Физического Корпуса МПГУ. Гена Гудерман именно этот концерт считает первым концертом «Плинтус», по нескольким причинам.
Ну, во-первых, данное мероприятие состояло чисто из рокеров, без праздничного пафоса, конфетти, мишуры и других поп-составляющих, с непременными атрибутами – портвейна «Золотой», сигаретами «Стюардесса», и хиппующими девушками.
Организовала сейшн Соня Аллилуева, тогдашняя пассия Саша Оснера. Так, что без мужского обаяния дело не обошлось.
В субботу вечером завезли аппарат и общими усилиями кое-как, но установили, в воскресение с утра приехали и сами участники сейшна, «Плинтус», «Алло», бывшие ВИА «Листья», которые после «5+1» стали вдруг «Листопадом», и стали сочинять свои песни. Единственное, что объединяло все три группы – это нелюбовь к русскому языку в текстах. В остальном же – они были настолько не похожи, насколько это было возможно.
Это выступление являлось ключевым моментом для Тамира Мусамбекова и, по словам некоторых очевидцев, даже «звездным часом» Примирение с Тамиром, судя по злым рожам Саши с Мишей, было «временное». Мусамбеков же, в свое оправдание, говорил, что элементарно «зассал». Подобная откровенность не произвела на парней должного впечатления. Этот концерт Тамир должен был сыграть как будто свой последний, чтобы окончательно себя реабилитировать. И это ему удалось, практически без подготовки, буквально ловя ноты на лету, и бесконечно импровизируя. Что в итоге, запомнились не сыгранные композиции, а больше их некая нервозная атмосфера. Но, как бы там ни было, сейшн определил дальнейшую судьбу группы, которая отныне называлась «PLINTUS»
Наступил знаменитый 1980-ый год. Москва готовилась к Олимпиаде. Власти немного «отпустили поводья», чтобы заработать демократический имидж перед Штатами и Западом. В Питере ходили слухи об открытии официального в СССР рок-клуба. Воодушевленные московские рокеры стали поговаривать об открытии нечто подобного у себя. Но к опыту питерских коллег кэгэбешники-москвичи относились настороженно, с плохо скрываемой неприязнью. Особенный ажиотаж вызвало выступление весной столичных хэдлайнеров рок-сцены «Машины Времени» и «Автографа» на «Весенних Ритмах» в Тбилиси. Рок-тусовка подняла жуткую вонь по поводу вхождения «Машины» в «Росконцерт». Но пусть они там уже сами разберутся, к нашей истории это не имеет никакого отношения.
Во время новогодних и Рождественских праздников парни зря времени не теряли и репетировали на базе ранее упоминаемого Физического Корпуса МПГУ. Никто и понятия не имел, что делать дальше, куда бежать, к кому примкнуть, делать демо-запись или подождать, не имели ни малейшего представления об ангажементах, обо всем что так или иначе связано с «шоу» и «бизнесом». В самиздатовских рок-журналах типа «Рокси», коих запоем читали наши герои, информация преподносилась в своеобразном в виде, вследствие чего, многие впали в распространенное заблуждение о том, как делается рок- музыка на Западе или в Штатах. Дескать, «чем больше группа выступает непонятно где, как и за что, - тем выше у нее шанс наткнуться на Доброго Волшебника- продюсера, который возьмет их под свое крыло, накормит, обует, сделает звездами и миллионерами»
Так было с Биттлз и Роллинг Стоунз, и почему - то этот прием был взят на вооружение многими исполнителями, годами поющих в одних и тех же питейных заведениях, не совершенствуясь и деградируя физически и морально. Да, кому-то везло, но – единицам.
Советский же «шоубизнес» пока что целиком состоял из «шоу», т.е., бизнес как бы существовал, но был абсолютно вне закона, и, получалось, что вроде как бы его и нет. Существовало только 3 пути развития советской рок-группы: либо остаться на уровне студенческой самодеятельности с минимальными и бесплатными концертами, либо в составе филармонии – с активной гастрольной деятельностью, но со всеми возможными творческими ограничениями как «литовки», «сдержанное поведение на сцене», «обязаловка». И последний вариант – самый нонконформистский – уход в андеграунд. На что решились и еще решатся очень немногие группы и отдельные исполнители. Среди них, как оказалось, масса достойных и талантливых. Перечислять имена и фамилии не будем, ибо они, у людей мало-мальски заинтересованных в отечественном роке, большинство на слуху. Представить себе подобное бы происходило «за Океаном» невозможно. И дело даже не в хваленой «демократии», а, наверное, в некой идеологической стойкости андеграундных исполнителей.
Но не будем форсировать события, так как подобной задачи перед «PLINTUS» пока не стояла. Группе было всего полгода, и все эти полгода ушли на знакомство между собой и освоении той музыкальной «целины», которую еще предстояло возделывать.
И тут было над чем подумать. Как бы не хорош был голос Гудермана, как бы хорошо не стучал на барабанах Миша Бернштерн и не «дублировали» друг друга гитары Оснера и Мусамбекова, звучание «PLINTUS» и близко не походило на приснопамятных Deep Purple или Black Sabbath. Отсюда и неуверенность в записи демо и недовольство друг другом вообще. Во время репетиций, выходило нечто среднее между «тяжелым» рок-н-роллом, рокабилли (!) и джаз-роком. Парни тогда и понятия не имели что музыку, которую они играют вскоре «окрестят» в США «трэш-металлом». Но поскольку о группе Metallica они не слышали (и не могли — поскольку группа находилась в зачаточном состоянии) то интуитивно чувствовали, что в корне отличаются от «металлических» команд СССР типа «Круиза», «Россиян» и «Смещения», хотя радости это особо не приносило.
Сделав в общей сложности магнитофонных лент штук 20 за январь-февраль 80-ого, «PLINTUS» заинтересовали больше ближайших конкурентов, нежели саму публику. Пленки переписывались и прослушивались с единственной целью – что-нибудь «передрать» из находок «PLINTUS» (как это делали новоявленный «Листопад» - бывшие ВИА «Листья»). А находок и примочек у ранних вещей группы было - хоть отбавляй. Одна из них – дисторшн-бас целиком построенный на риффе. Конечно, навряд ли Оснер додумался до этого сам, скорее всего, нашел этот приемчик чисто интуитивно и из-за отсутствия ритм-гитары. На этом риффе сделаны почти все «быстрые» песни «PLINTUS».
Все было бы замечательно, если не учеба и работа.…Напомним, что Берштерн с Гудерманом учились на 4 курсе, Саша Оснер на 3-ем, Тамир по прежнему работал в Мосгазе, и у него единственного в группе велась активная личная жизнь. Т.е серьезно встречался с одной девушкой, в отличие от того же Оснера, для которого секс был достаточным «поводом для знакомства».
А в середине февраля Саша принес текст песни про Sex, с одноименным рефреном в припеве. Желаемого фурора песенка бы не произвела, потому что тогда в СССР «секса не было». Вернее он был, только таких «словов» в лексиконе советских граждан пока активно не использовалось.
Вместе набросали незатейливый рок-н-ролльный запоминающийся мотивчик, за день записали, и получился хит!
Что же касается текста, то тематика получилась полусоциальная, в духе времени, так сказать, озвученная позже в песне Майка Науменко «Хождения» («И если мы с тобой не можем любить друг друга, давай тогда просто «ходить»…) о невозможности молодых людей удовлетворить свои естественные потребности. В прочем, это касалось и других «человеческих надобностей», я имею в виду не только «секс»
Хит пошел на «ура» средь рок-тусовки МПГУ, но петь «Sex, sex, sex» на русском не решались даже русскоязычные «Алло» и «Листопад»
В результате чего, в пределах МПГУ свершилась эдакая секс-революция, хотя бы в плане прилипшего на устах студенческой молодежи слова SEX. Не сказать, чтобы этому сами ребята сильно обрадовались. Не такой популярности они ожидали. Растущую известность песенки Гудерман решил перекрыть тяжелой двухчастной вещью «Jewish Song», за одно название только которой ребят безоговорочно бы приговорили к «семитизму»
Замешанная на классическом «замогильном» хэви-металле, «Jewish Song” плавно перетекала на еврейский фольклорный мотив, до ужаса напоминавший «Хава-Нагиву», и, затем, заканчивалась панковским нойзом и флойдовским «белым шумом» в коде.
Про текст песни говорить не приходится, ибо тот грешит иносказательностью и в то же время наивностью. Тут и детские, юношеские обиды на «антисемитов», проскальзывает доморощенное национальное самосознание, но – опять же – довольно и предвзято, а где-то даже безграмотно.
В общем, эти 2 вещи, более-менее выверенные легли в основу той демо-записи, которую «PLINTUS» представили после экзаменов, в марте 1980-го года. ЕР состоял из 6 песен и назывался What's happened in the World?. Туда вошли 2 вышеперечисленных хита, плюс I cannot fly, The tournament, White cat, I fleed from Zoo
Запись сделали при поддержке все той же вездесущей пассии Оснера Сони Аллилуевой, которая была вхожа, как уже упоминалось, в московские неформальные круги. Соня свела ребят с Пандычем, одним из немногих счастливых обладателей портативной студии звукозаписи, где в 79-ом писались даже «Високосники», прежде чем окончательно развалиться.
Предпринятый группой шаг был, по сути, довольно смелым и отчаянным. При виде пульта, 4-канального магнитофона, Мусамбеков, например, очень быстро скис – впервые в жизни он столкнулся с профессионалом. Одно дело играть для студентов при паршивом звуке и освещении, другое дело – играть свои партии без какой-либо моральной поддержки, в комнате, где ты как будто голый и все на тебя смотрят и осуждают.
Пандыч послушал кассету, зацокал и постановил: «хватит и двух дорожек» Но, когда услышал игру Мусамбекова….В общем, Пандыча нужно было видеть!
«Тамир» - сказал он, - «Не играй больше по нотам. Ты убиваешь в себе будущего Роберта Флиппа»
«Нам не нужен Флипп» - мрачно заметил Гудерман, - «Нам нужен Томми Айоми»
«У Айоми нет такого нерва, как у этого мальчика» - настаивал Пандыч, - «И вообще кто тебе сказал, что Айоми лучший гитарист на свете?»
«Мы просто хотим гитариста, который бы любил и знал, как играть хэви-метал и все, - вмешался Миша Берншерн,
«Ну, ребята, до хэви-металла вам еще далеко» - заключил Пандыч, но все- таки передумал, и решил записать «PLINTUS» на все четыре канала.
 |
У Пандыча (в середине) Спешал госты — В. Безенчук (справа) и Нестор (Махно) Киреев (слева)
Начали, как обычно, с ритм-секции. Китайские барабаны у Пандыча Мишке понравились больше, чем свои. Он прямо таки воспарил на них. Сашкин бас писали на два канала. Сначала простые партии, потом дублирующие гитару Мусамбекова.
На следующий день писали самого Мусамбекова, но тот, похоже едва улавливал сложные ритмические рисунки, за то испробовал все примочки, которые смог освоить: овердрайв, фузз, дисторшн, фидбек.
Гена сидел в пульте вместе с Пандычем, и ему хотелось курить одну сигарету за другой, его дико стал раздражать предстоящий результат записи. Он чувствовал, что все идет не так, но как, он сам не знал, так как сам впервые записывался в студии.
На третий день Пандыч занимался микшированием и подчищал «ляпы» гитаристов «PLINTUS» и лишние «тарелочки» Бернштерна. Ему предстояло еще записывать вокал, и вот тут он предчувствовал проблемы.
«Гена, а ты в последний раз, когда репетировал?» - просил он, видя, как Гудерман очень часто отлучается «покурить» и голос его достаточно осип. Он боялся, что за оставшиеся 12 часов лимита Гена не уложится.
Гена уложился за 8 часов практически без дублей. Пришлось повозиться с «Jewish Song», но в целом Гудерман справился с задачей на «четверку». Правда, ту хриплость в голосе, которой Гена специально добивался с помощью беспрерывного курения, Пандыч все таки подчистил, и, когда, он отдавал ленту с готовой записью, он был уверен, что она последняя у этой группы.
Реакция на демо у студийных дилетантов была примерно следующая:
Гудерман: «Первое впечатление — ужас произошедшего. Все не то и все не так. Срочно переделывать. Я не узнаю собственного голоса. Никакой патетики, акцентирования. Сплошные синкопы. На первый фон вышла ритм-секция, вокал очень техничен и сливался с дублирующими гитарами Оснера и Мусамбекова»
Бернштерн: «Да, ритм-секция записана на совесть, но звучит как-то подозрительно. Очень шумно записана гитара и вылетает из фона. Но, в целом, запись нормальная. Генка — молодцом! Самое лучшее здесь - вокал»
Оснер: «Для первого раза, я считаю, нормально. Все наши с Мишкой ляпы Пандыч «заффузовал» «Ибанесом» Тамика. Но «флада» все равно вышло многовато. Гудерман вывез эту запись на себе, мое личное мнение»
Мусамбеков от комментариев тогда вежливо воздержался.
Дали послушать Витьке Безенчуку, и тот подлил масла в огонь: «Больше с Пандычем не связывайтесь. Он нечего не понимает в хард-роке. У вас получилось нечто «лед зеппелиновское» с уклоном в ранний «Queen” Гитарка записана слабовато, «нафлужена» очень, а в целом демо слушать неподготовленному человеку тяжело. Гудерман спел просто замечательно, но местами отвязан, что отдает Моррисоном. Больше удались высокие парящие ноты, чем низкие. Жанр не попадает ни под какое определение. Одинаково трудно назвать это «хэви» или «хардом», прослеживаются черты буги, рокабилли, в общем негритянской музыки, только в «утяжеленном» варианте.
Мнения коллег по цеху «Листопада» и «Алло» не отличались оригинальностью, во многом их рецензии совпадали с реакцией Тамира Мусамбекова (см. выше) Но все сходились в одном — Гудерман вытащил альбом на себе, и вообще, в пределах студенческих групп он на этот момент самый лучший вокалист.
На общем собрании «PLINTUS», произошедшем на 20-летии Мусабекова 11 апреля 1980 года, ребята вынесли общую резолюцию: играть быстрее, жестче и ритмичнее. Альбом широко не распространять, и давать слушать только разбирающимся людям. В результате, чего все вышли из общаги Тамира веселые, сытые и пьяные, так как, по-восточному щедрый Мусабеков истратил всю получку на вино, водку и шашлык.
Приближалась пора студенческих весен, заканчивалась подготовка Олимпиады, Москва бурлила в преддверии чего-то нового. Универ тоже не оставался в стороне от происходящего. В особенности людей, более-менее причастных к рок-музыке, как и наших героев, волновали события в Тбилиси, где на фестивале «Весенние ритмы» лауреатом стали «Машина Времени» и «Автограф». Что примечательно, что группы московские. Это дало пищу для некоторых размышлений. Ибо, наконец, то признали, что в столице существует рок-музыка. Но официально признавать, в отличие от Ленинграда, не спешили, а поскорее загнали обе группы в филармонические рамки, и решили, что конкуренцию им или тем же «Землянам» составить любительским группам будет невозможно.
Но для «PLINTUS», например, Фестиваль оказался неожиданным мало неприятным окрытием, и вот почему. «Весенние ритмы» подвели не только историческую черту, но и логическую, между московским эрзац-роком 70-х, когда музыканты считали чуть ли не за честь «эталонизировать» Запад, и копировать его во всем: в текстах, музыке, имижде, и -новым, уже своим, доморощенным, милым советским роком, к которому мы все привыкли. «PLINTUS» автоматически попадал в обойму «Удачного приобретения», Рубиновой Атаки», «Смещения» (опять же оговорюсь, не по профессиональному отличию. Это замечательные группы, просто время их подходило к логическому концу)
Что же касается «PLINTUS», то для них «запели» «первые ласточки» цензуры, когда Бернштерн подал заявку в профком на участие в предстоящей студвесне, где ему доходчиво объяснили, что на первых прогонах будет присутствовать секретарь горкома и члены комиссии по делам культуры горисполкома. Это означало, что все культурно-массовые события априори приурочены к Олимпиаде, а стало быть, допускать на сцену группы, исполняющие сомнительные в идейно-художественном плане песни, да еще и английском языке, нельзя. Вернее, петь можно на любом языке, кроме английского.
«Тебе, как заму Первого секретаря комсомола, должна быть известна политическая обстановка между СССР и США, - разжевывали Мише, - там объявили бойкот нашей Олимпиаде, и американские спортсмены участвовать не будут.
«Но рок-группы не выступают на официальной части, - возражал Бернштерн», а не дискотеке, куда начальство вряд ли пойдет»
Запрет касался, кстати, не только «PLINTUS» или «Алло», но и лояльного во всех отношениях «Листопада». Мишка попытался использовать свой административный ресурс, через старых знакомых - Димку Манштейна и Степу Богомазова. Те высказались еще резче: «Миша, тебя выгонят из комсомола, не буди лихо пока тихо. Ты же понимаешь, что это будет полный официоз, подожди хотя бы до следующего семестра»
Парни несколько приуныли, ибо семестр начинался в сентябре, а культурная жизнь – в ноябре-декабре. Да за эти полгода «PLINTUS» успеют сто раз распасться! Чтобы этого не произошло, Гудерман предложил влиться в какое-нибудь неформальное движение, осторожно намекая на ежегодные летние слеты хиппи в Москве. Предложение вызвало смех и недоумение у всех остальных, так как логичнее всего было «примазаться» к ведущим группам столичных вузов и выступать у них на разогреве, например, с «Летучим кораблем», в лице Вити Безенчука, который,в принципе, был не против. Мусамбекова ребята уговаривали ангажировать «PLINTUS» на Мосгазе, на что тот вполне справедливо заметил: «прежде чем выступать, нужно записать нормальный альбом и распространить, так как исполнять избитые хиты «пёрплов» и «цеппелинов» он не намеревался.
Забегая на год вперед, отмечу - на Мосгазе «PLINTUS» все- таки выступили и…провалились, за что Тамир поплатился работой.
Бернштерн связывался с студклубами других ВУЗов и даже нашел несколько приличных команд, но те, похоже, не рискнули связываться с мощью «административно-командного» МПГУ.
К маю у «PLINTUS» были отрепетированы немного немало 12 песен собственного сочинения, из которых планировалось выбрать 9-10 для будущего магнитоальбома, демо-ленты которых за пределами МПГУ, ну никак не желали распространяться. Друзья и знакомые «плинтусов» из вежливости бесплатно слушали, переписывали, и, уже, продавали своим друзьям и знакомым. И в этом не было ничего плохого, наоборот, о «PLINTUS» услышали, по крайней мере, человек сто из Универа.
А поскольку концертная деятельность ребятам в этом году не светила, они стали искать человека, у которого был бы 4-канальный магнитофон. Какая там студия звукозаписи!
К Пандычу Гена наотрез отказался обращаться, поскольку первый айпишник группы Пандыч продемонстрировал Александру «Ситу» Ситковецкому из «Автографа», и тот дал довольно негативную рецензию в целом. Претензии предъявлялись не только «зубрами» хард-рока, но и среди хиппарей нашлись «эстеты», которым не нравился английский язык в песнях и акцент на гитару Мусамбекова.
Самого Тамира в дрожь бросала перспектива снова очутиться в звукоизолирующей рубке с профессионалом за пультом. А Гену волновало то, чем они будут расплачиваться за студийное время, если еще найдется тот идиот, который с ними свяжется.
Миша Бернштерн, в середине мая, через Безенчука, и не одну сотню людей, умудрился сконтачиться с самим Александром Беловым по прозвищу «Уайт» из легендарного «Удачного приобретения», буквально насильно всучил демки, и перезванивал каждое воскресение.
Наглость, как говорится, города берет. Уайт дал три телефона владельцев портативных студий, коих в Москве было раз-два и обчелся, да и то – шифровались как могли. Как правило, подпольные студийщики имели неплохой доход с распространения кассет не «менее подпольных групп». Риск был огромный, но для «PLINTUS иного варианта не предвиделось. Единожды встав на эту стезю, сворачивать, не пристало.
Два телефона упорно молчали. Третий номер ответил «Вы ошиблись». Михаил, уже был
|
|
|
