 |
В которой все испытывают облегчение
|
|
|
|
Лежье, Бетрав и бродяга, еще немного — скорее для красного словца — поторговавшись насчет гражданских прав, поехали в участок, причем очень радовало, что и Полет тоже отбыла с ними, прихватив вина — для поддержания круговорота жидкостей в организме единственного свидетеля. Тот вел себя важно и покровительственно, очень серьезно осознавая свою необыкновенную миссию, но даже дипломату Лежье пока еще не удалось разобраться, кого же все-таки зовут Жерар Филен. А в моей голове все настойчивее ходили соображения насчет этого имени, но тоже никак не складывались во что-либо конкретное.
Мы проводили их до ворот Бон-Авиро, где Бетрав всегда оставлял свою машину, помахали им вслед и вчетвером неторопливо направились обратно.
— Не перестаю восхищаться, — заговорил старший Дени, восторженно разводя руки, — какая же здесь красотища!
— Самое красивое место на свете, — сказал Марк.
— Особенно сейчас, осенью, — поддержала Кларисс, — когда много разных красок. Смотрю и никогда не могу насмотреться.
— Слушай, Марк, — сказал отец. — Может быть, отпустишь сегодня пораньше строителей, чтобы не стучали? Очень хочется в тишине посидеть после такой нервотрепки.
Марк улыбнулся.
— Пап, давай просто быстренько перекусим, и надо съездить навестить Бруно. Отвезти ему белье, туалетные принадлежности. И, наверное, договориться насчет сиделки, неизвестно же, сколько он еще пробудет в таком состоянии.
— Родственникам сообщили? — спросила Кларисс.
— Ох, как же мы не подумали об этом? — сказал Марк и посмотрел на меня.
— А у него нет никого, — сказала я. — С бывшими женами и детьми он принципиально не поддерживает отношений, говорит, хватит с них алиментов. Может быть, есть какие-нибудь дальние родственники, но я не помню, чтобы он с ними общался.
|
|
|
— Разве они не приезжали на свадьбу?
— Нет. Мы ведь поженились во Французской Гвиане. Кто туда поедет? Была только моя съемочная группа да его тамошние коллеги по работе. Слушайте, а имя Жерар Филен вам никому ни о чем не говорит? Мне оно почему-то кажется очень знакомым.
Кларисс и старший Дени пожали плечами.
— Может быть, Лола упоминала? — предположил Марк. — Наверное, это же какой-нибудь их газетный сотрудник.
— Не думаю. Тогда бы Бетравы его точно знали. Они ведь знают всех в городе.
Вдруг сзади засигналили машины. Мы обернулись.
К воротам имения подъезжало сразу три автомобиля. «Пежо», «мазда» и «рено». Они остановились, словно по команде открыли дверцы, наружу выскочили три женщины и замахали нам руками.
Пришлось возвращаться.
— Готова поспорить, — прошептала я, — это пресса.
— И спорить нечего, — сказал Марк. — «Мазда» оранжевый металлик у нас одна на всю округу. У жены хозяина местной газеты.
— Как ее зовут?
— Как и его — Дюшаг. Мадам Дюшаг.
Я хотела спросить, как ее имя, но уже не потребовалось: мы подошли достаточно близко, чтобы видеть лица.
— Софи Дюшаг? Да? Я ее знаю. Но как Софи Вержиль. Мы работали вместе. Софи Вержиль, Фифи… Это же многое объясняет!
— Что именно? — насторожилась Кларисс.
— Жерар Филен — это она! Это ее статья.
— А бродяга? — спросил отец. — Какое он имеет отношение?
— Пока точно не поняла. Сейчас разберемся.
— Ты будешь давать интервью?
— Посмотрим.
Мы вышли за ворота. Журналистки уже вооружились диктофонами и камерами. Я шагнула к Софи.
— Привет. Прекрасно выглядишь. Я и не знала, что ты по соседству. Что ж раньше-то не заходила?
— Ты тоже совсем не изменилась. Даже похорошела. Вот… — Она показала на своих товарок. — Хочу тебя познакомить. Агата Шьен из «Новостей Альбуа», где ты сама когда-то начинала…
|
|
|
— А ты была моей старшей мудрой наставницей.
— …и Розиль Ориньяк из «Огней Тулузы».
— Простите! — взвизгнула Розиль. — Мое издание называется «Тулуза в огнях»! Самый продвинутый веб-ресурс тендерного направления. Мои пользовательницы всегда…
— Конечно! Конечно! — Я вспомнила о приемчиках мэтра Лежье. — Безусловно, самый продвинутый и очень популярный ресурс. И вы конечно же торопитесь познакомить своих пользовательниц с сенсацией? — Глазки Розиль жадно разгорались. — И вы наверняка видели по дороге, как отсюда уехала машина жандармерии Куассона? Так вот эксклюзив, специально для вас. В этой машине вместе с шефом местной жандармерии и собственным адвокатом отсюда только что уехал человек по имени Жерар Филен…
— Жерар Филен?.. — пробормотала Софи, меняясь в лице. — Этого не может быть…
— Человек по имени Жерар Филен, — повторила я, игнорируя ее реплику. — Он намерен, во-первых, — я загнула один палец, — опровергнуть ложь по поводу покушения на доктора Дакора, поскольку был сам свидетелем события, а во-вторых, — очень медленно я загибала свой второй палец прямо перед физиономией Софи, — подать иск на «Вечерний Куассон», опубликовавший грязные измышления под его именем!
«Новости Альбуа» и «Тулуза в огнях» уставились на Софи, и Розиль уже совала диктофончик почти в ее рот:
— Как вы можете это прокомментировать, мадам Дюшаг?
— Это ложь! Блеф! — Софи сжала свою камеру так, что побелели костяшки пальцев. — Человека с таким именем здесь не могло быть!
— Отчего же? — снисходительно сказала я. — К тому же по профессии он сам адвокат. И если вы, милые дамы и коллеги, не станете здесь задерживаться, то вполне догоните машину, в которой он едет, и получите возможность сами его обо всем расспросить. А ты, Софи, просто смени псевдоним. Удачи! — Я повернулась и быстро пошла к воротам Бон-Авиро.
— Соланж, — тихо сказал Марк, — может быть, стоит вообще закрыть ворота?
— Да, пожалуйста. Это первые ласточки. Вполне деликатные. Электронная версия газеты быстро приманит сюда настоящих стервятников…
Марк с отцом закрывали ворота, явно не переживавшие такого процесса десятилетиями, а мы с Кларисс стояли поодаль, смотрели на них и на уезжающие машины.
|
|
|
— Насколько я поняла, — заговорила Кларисс, — этот бродяга и мадам Дюшаг как-то связаны. Он правда адвокат?
— Был когда-то. И откуда он только взялся на нашу голову!
— Ты что, Соланж? Он же единственный свидетель!
— Никакой он не свидетель. Он сумасшедший. Псих, который сбежал из дурдома! И ничем он нам не поможет, разве что припугнуть Фифи за промашку с псевдонимом… Даже не знаю, как сказать об этом Марку.
Кларисс развела руками.
— Но, это же сразу выяснится, как только Бетрав начнет устанавливать его личность.
Вдруг из-за машин журналисток на изрядной скорости выскочил «ситроен» с разноцветными дверцами.
— Господа! — воскликнула я. — Открывайте ворота! Моя маман пожаловали!
Они едва успели развести скрипучие створки, как «ситроен» ворвался во двор и резко затормозил. Мама распахнула дверцу и, выскакивая из машины, завопила, стуча кулаками по капоту:
— Какого черта, дочка! На час нельзя оставить одну без присмотра! Удумали! Бруно с крыши! Вендетту развели! А родной матери сказать боишься! Родная мать узнает из газеты! Конечно, все Дени уже здесь, а твоя родная мать!..
— Мамочка, как хорошо, что ты приехала. Но не волнуйся ты так, в газете просто грязные сплетни. Бруно сам упал!
Мама передернула плечами, выпрямилась, обвела всех взглядом.
— Честное слово, он сам упал, — сказал Марк. — Меня даже рядом с ним не было. И тому нашелся свидетель!
Я поймала взгляд Кларисс и промолчала. А мама, услышав про свидетеля, как-то сразу обмякла, вздохнула и грустно посмотрела на меня.
— Я вот так и знала, дочка, что эта стерва Фифи со своим адвокатом рано или поздно тебе отомстят. Его что, выпустили наконец из психушки?
— Кого, мадам Омье? — спросил отец Марка.
— Ну этого Филена. Он ведь в дурку попал после той аварии. И перестань ты, Жан-Луи, «мадам, мадам»! Просто Люси. Мы же ровесники!
Все молчали.
— Вы чего? — спросила мама. — Я что-то не то сказала?
— Мама, а как к тебе попала куассонская газета? Ты ведь в жизни не выписывала и не покупала никаких газет!
— Привет! Мне же ваша Лола сделала бесплатную подписку на полгода по акции! В качестве рекламы в соседних городах… Я еще не хотела — терпеть не могу Фифи Вержиль, она ж в здешней газете заправляет…
|
|
|
— Мама! Ты знала, что Лола работает с Фифи Вержиль! Что Фифи в Куассоне!.. Почему ты мне раньше этого не сказала?
— А ты не знала? Ну ты прямо с Луны! Сидишь тут в имении безвылазно… — Она обвела рукой вокруг и вдруг наткнулась взглядом на вчерашний «форд». — А вы чего его держите, позвонили бы в прокатную контору, пусть забирают, неизвестно ведь, сколько еще Бруно…
— Так это он на нем приехал? — перебила я.
— Ну! Анатоль утром проспался, рассказал, как было. Умора! Только я к тебе вчера уехала, как буквально через полчаса приезжает Бруно и тебя ищет, а сам не говорит, кто он, дескать, дальний родственник из Америки. Мой Анатоль ему и поверил, и все выложил, как ты от мужа ушла и обрела нового в Бон-Авиро. Бруно говорит, что очень рад и хотел бы лично поздравить, ну и они на этом «форде» — Бруно его прямо возле аэропорта в прокате взял, так торопился, — поехали сюда. Ну и сразу они с Марком друг друга сильно узнали. Скажи, Марк?
Марк поморщился.
— Ладно, не будем вспоминать. Тем более что Бруно…
— Ох! — охнула мама. — Все-таки теперь помер?
— Ой, мама! Ну что ты такое говоришь? Нет, он жив!
— И чего, до сих пор не оклемался?
— Вроде нет, позвонили бы…
— А вот ты мне, почему не позвонила? Газету вашу мне только утром приносят, я ее никогда сразу не читаю, если читаю вообще… Анатоль, да, читает. А сегодня он уехал чуть свет. Я его проводила и легла спать дальше. Устаю я с ним очень все-таки… Не молоденькая… Потом встала, кофе попила. Люстру помыть, что ли? Пыльная какая-то. Надо на стул встать и подстелить на него чего-нибудь. Беру газету, разворачиваю… Меня чуть удар не хватил!.. Думаю, вот какого черта я уехала? Ну, поспал бы Анатоль в машине, ничего бы ему, бугаю, не стало. А уж я бы не допустила, чтобы эти два пьяных идиота на леса полезли! Черт знает что… Ну, Лола, что ли, ваш свидетель?
— Нет, — сказал Марк. — Жерар Филен.
— Филен? Да он же статью написал для этой стервы!
Марк, его отец и Кларисс стали наперебой объяснять ей и рассказывать, а я стояла и смотрела.
Я смотрела на старые каменные постройки имения, на винограднике вдалеке, на горы, на небо. Оно было ярко-прозрачное и необыкновенно красивого безмятежно-голубого цвета. Оно сияло и переливалось. И ему было абсолютно наплевать на маленьких людишек где-то там внизу, со всеми их такими же малюсенькими, как их малюсенькая жизнь, проблемами…
Марк вдруг погладил меня по спине.
— Ау! Ты где? Садись в машину, поехали!
|
|
|
— Куда?
— К Бруно, в больницу.
— Но вы с отцом вроде бы хотели сначала перекусить.
— Успеется. — Отец махнул рукой. — Лучше давайте сначала Бруно навестим, а то как-то нехорошо: мы тут все вместе будем вино пить, а он там совсем один. Тем более, как выяснилось, у него нет никого, кроме нас.
Я вздохнула.
— Можно, вы съездите без меня? Вы не думайте, что я такая бессердечная. Просто как-то дискомфортно. Голова кружится. Хочется прилечь.
— Сынок, ты бы тоже не ездил, — задумчиво сказал отец. — Мы сами управимся. Побудь с Соланж.
Глава 28,
Которая про месть
Я устроилась на диванчике в гостиной.
— Накрыть тебя пледом для уюта? — спросил Марк.
— Нет, не нужно. И так жарко. Лучше окна распахни.
Он занялся окнами и спросил:
— Соку хочешь? Или минералки?
— Лучше не стоит. И так ноги отекли.
— Помассировать? — Он подошел, присел на диванчик и погладил мои ступни.
— Так приятно… Но они же пыльные…
— А мы их сейчас вымоем! — Вскочил, метнулся к буфету. — Прохладной водичкой! Будет еще приятнее!
Я смотрела, как из недр древнего буфета он извлек большую миску, потом выдвинул ящик, достал полотенце, повесил его себе на плечо и начал наливать в миску воду. Принес ее ко мне, поставил на пол.
— Опусти ноги!
— Обе не поместятся.
— А ты по одной. — Он примостился на полу и смотрел на меня снизу вверх.
Я села и опустила в миску ногу. Он стал ее мыть и спросил:
— Не слишком холодная вода?
— Нет. Очень приятная. И ты так приятно трогаешь…
— Ну, так! — Он подмигнул. — Руки художника! Я улыбнулась в ответ. Он вытер эту ногу, занялся второй. Поднял голову.
— Эй, мамочка! Что притихла?
— Просто очень, очень приятно.
— Нравится ощущение дежавю?
— Ты читаешь мои мысли…
— Я не читаю, я их вызываю! — Он игриво обмотал полотенцем мою щиколотку. — Ну как? Еще убедительнее?
— Я бы даже сказала, достовернее. — Я вытянула ногу и пальцами пощекотала ему шею.
Он расхохотался.
— Да ты акробатка! — Схватил мою ногу и поцеловал изнутри подъем. — Давай вторую, чтобы не обиделась!
Я протянула ему другую ногу. Там же он поцеловал и ее. Потом проворно перехватил одной рукой обе мои щиколотки и второй перемотал полотенцем вместе две ноги.
— Ну что, попалась, русалка? — Забросил мои ноги себе на плечо, поцеловал мое ближайшее колено, и его свободная рука, перебирая пальцами, заскользила от моих коленей вверх между сдвинутыми бедрами.
Пронзительно зазвонил телефон.
— Жак, ну почему именно сейчас? — укоризненно сказал ему Марк и чмокнул мое колено. — Извини! — Он опустил мои ноги и поднялся.
— Ты уверен, что это Жак? А вдруг из больницы?
Но это действительно был Бетрав. Марк сначала отвечал односложно, потом сказал:
— Жак, не переживай. Мы тут уже все разобрались, что он псих. Соланж и ее мама его вспомнили… Ну откуда я знаю?!. Нет, она с моими уже уехала. Как это куда? К Бруно, в больницу. Надо же человека навестить… Просто Соланж себя плохо почувствовала, вот мы и остались… Что?! Не может быть… Ну ладно. Пока. — Марк повесил трубку и сосредоточенно смотрел на телефон.
— Что не может быть? — спросила я.
— Ты приляг, пожалуйста. Сама же говорила, что кружится голова… Лола пропала.
— Как? Когда? — Я снова села на своем диванчике.
— Бетрав ей позвонил, чтобы пришла в участок, может, вспомнит этого бродягу под кустом. Оказалось, что она не ночевала дома. Родители даже не беспокоились, думали, что она опять осталась спать у нас.
— А утром? На радио она была?
— Сегодня не ее смена.
— А в газете?
— Но она, же не ходит туда каждый день. В общем, ее мобильник не отвечает, и ее родители подадут в розыск, если она не объявится в ближайшие дни.
— Ужас, какой!..
— Соланж, рано еще переживать. — Марк шагнул к холодильнику, открыл дверцу и, склонив голову, изучал его содержимое. — Может, она у какого-нибудь своего бойфренда.
— А у нее есть бойфренд?
— Откуда я знаю?! Мне она такие вещи не рассказывает! — Он с силой захлопнул дверцу холодильника. — Слушай, я пойду на дворе покурю и заодно посмотрю, что там делают строители.
— Как хочешь. Но я тебя очень прошу, Марк, пожалуйста, успокойся! Ну, нет у нас свидетеля, значит, нет. Значит, просто положимся на судьбу и будем ждать, когда очнется Бруно.
— Но если…
— Марк! — рявкнула я. — Прекрати! Я не узнаю тебя! Ничего же не изменится от того, что мы будем психовать, только измотаем друг другу нервы!
— Прости! — Он бросился ко мне и, присев на краешек дивана, схватил мои руки и стал целовать их. — Пойми же! Больше всего на свете я боюсь, что ты вернешься к нему…
— Ты с ума сошел? Мы ведь ждем ребенка!
— Ну и что? Он ведь лучше меня! Умнее! Красивее! И он очень тебя любит!
— Не болтай ерунды! Он любил всегда только самого себя.
— А ты? Ты не пошла бы замуж без любви. Ты же его любила?
— Ой, не знаю, Марк. Это было так давно… И вообще, к чему этот разговор? У тебя до меня тоже были другие женщины, я же не ревную к ним.
— А вот я готов ревновать тебя даже к Филену!
— Ну ты точно сегодня с ума обалдел. — Я постучала пальцами по его виску. — Или это просто неудачная шутка?
— Шутка, конечно. Хотя Бетрав очень удивился, когда…
Я не дала ему договорить, закрыв его рот рукой, и тут же ощутила поцелуи на своих пальцах.
— Марк, Филен был дружком Фифи Вержиль, а она — не самая моя близкая подруга, чтобы через двадцать лет я помнила имена ее кавалеров, которых не видела никогда в жизни. Тем более что за глаза она называла его всегда «мой адвокатик». Он же правда маленького росточка. Мама — другое дело. Она всю жизнь живет в Альбуа и не хуже вашей Полетт знает все про всех, хотя и нос дерет, что все это ниже ее достоинства.
— Ну и чем же ты так досадила Фифи и Филену, что они, как Монте-Кристо, двадцать лет готовили месть? — Марк заметно оживился.
— Понимаешь, я тогда была моложе Лолы, и меня абсолютно не интересовали амуры таких старых теток, как тридцатилетняя Фифи. Меня вообще не интересовали амуры! Меня интересовала только экология и журналистика. Да, не смейся. Экология. На полном серьезе. И я мечтала сделать какой-нибудь совершенно необыкновенный материал, чтобы получить большой грант и, соответственно, возможность образования. А потом приложить все силы для защиты окружающей среды. Ну не смейся, Марк. Надо мной же тогда смеялись абсолютно все! И мама, и ее поклонники, и мои одноклассники.
Не смеялась одна Фифи. Она пыталась вести у нас в школе факультатив по стилистике, но буквально через пару недель на занятия стала приходить только я, и ее факультатив быстро прикрыли. Но Фифи, тут надо отдать ей должное, все-таки что-то там во мне разглядела и устроила внештатником в нашу местную газету, где работала сама. Мама уже не смеялась, а страшно негодовала: незачем девочке общаться с незамужней женщиной! Ничему хорошему та ее не научит. Тем более незачем вертеться среди репортеров — одно пьянство и разврат. Девочке должно подружиться с хорошим одноклассником, желательно с соседом, а по окончании школы, не затягивая, выйти за него замуж. Одноклассник и сосед имелся у мамы на примете, но меня тошнило уже от самой ее идеи. Экология и журналистика!
После школы я сразу же отправлялась к Фифи в редакцию. И делала там все для нее — перепечатывала ее тексты, расшифровывала интервью, составляла по ее запискам материалы, вычитывала верстку. Сама же Фифи после моего прихода обычно убегала по делам редакции. Теперь-то я понимаю, что была для нее просто «негром», а тогда страшно гордилась ее доверием — я же сидела за ее столом! Зато и научилась многому, чему никогда не научит институтская профессура. Только практика.
Однажды позвонил какой-то мужчина и попросил Фифи к телефону. Я сказала, что мадемуазель Вержиль еще не вернулась из мэрии, где она делает репортаж о встрече нашего мэра с мэром итальянского города-побратима, и посоветовала позвонить ближе к концу рабочего дня. Мужчина поблагодарил и повесил трубку. А через какое-то время в редакцию влетела разъяренная Фифи и стала орать на меня, дескать, как я смела всем докладывать, где она и что она делает. Я была потрясена. Я сказала чистую правду! И она сама всегда просила меня обязательно говорить, где она, когда звонят и спрашивают.
Я вернулась домой в слезах и пожаловалась маме. А мама начала злорадствовать, мол, она всегда мне говорила, что не нужно с газетчиками якшаться. Что там — сплошной разврат. И что Фифи — любовница мэра. И что после встречи с мэром-побратимом наш мэр наверняка с ней отдыхал. А тот мужчина, который звонил, тоже наверняка ее другой любовник. И что весь город уже знает, что он застал их вместе и устроил скандал.
Я не поверила и в другой ситуации поссорилась бы с мамой, но в тот вечер я уезжала в Париж. Это был мой последний вечер дома, и было бы глупо ссориться. Мама же могла бы запросто не выпустить меня из дома. Через пару дней я позвонила маме из Парижа. Она отругала меня, что я столько времени не давала о себе знать, и как бы между прочим рассказала, что Фифи с ее адвокатиком в тот же вечер поехали куда-то на машине и попали в жуткую аварию. Позже выяснится, что у адвоката после аварии помутился рассудок, а Фифи уволится из газеты и уедет из города. Еще мама рассказывала, что адвокатик периодически сбегал из лечебницы, каким-то образом добирался в Альбуа, бродил по городу и разыскивал Фифи, чтобы ее убить.
— Убить? Но, по-моему, он совершенно мирный.
— Марк, меня и тогда, и позже все это мало волновало. У меня была совсем другая новая жизнь.
— Неужели Фифи и Филен таили на тебя обиду двадцать лет? И разве ты в чем-то виновата?
— На самом деле — девятнадцать. Понимаешь, Марк, зная всю эту историю, ну, может быть, более подробно, моя мама, прочитав статью и увидев подпись, моментально сделала вывод: месть. Месть девчонке, которая «заложила» неверную любовницу. К тому же поговаривали, что адвокатик якобы нарочно устроил эту аварию, чтобы убить себя и Фифи. Так что у нее для мести еще больше оснований. Есть и объяснение, почему она жутко боится Филена — он же до сих пор ее разыскивает, чтобы расквитаться за измену.
Марк хохотнул.
— Просто образцовый латинский сериал! Только почему же она подписалась его фамилией, если жутко боится?
— «Жареный» ведь в принципе материал. Факты фактами, но ведь выводы-то очень популистские. Мы же можем и в суд потащить за них. Стало быть, нужно отвести удар от газеты. Вот мадам Дюшаг и ставит под статьей имя человека, на которого невозможно подать в суд, — имя сумасшедшего. Никто в редакции не обязан требовать от авторов медицинскую справку, и в любом издании всегда где-нибудь меленько написано: «Мнение редакции может не совпадать с мнением автора». Все! Мсье и мадам Дюшаг чисты, как бы ни завершилось расследование. Ведь всему Куассону давно хочется свести счеты с твоим, извини, одиозным Бон-Авиро, и самой мадам Дюшаг — со мной. Статейка-то у четы Дюшаг давно готова, а тут такой момент роскошный, лучше и не дождешься.
— Допустим, сведение счетов с одиозным Бон-Авиро вполне логично. Но с тобой? Просто смешно.
— Нет, Марк. Не смешно совсем. Потому что я действительно очень виновата. По-настоящему. Но знаем об этом только Фифи и я. Знал и адвокатик, конечно.
Фифи собирала материал об экологической обстановке в наших краях, а ей помогала приводить его в порядок. Причем в полной тайне, потому что материал был обличительным для ряда предпринимателей, не очень приятным и для самого мэра, по чьему распоряжению она его и собирала. Дело происходило накануне предвыборной кампании, и понятно, что ему нужно было запастись информацией — как в свою пользу, так и компрометирующей конкурентов. Это было очень давно, и я подробностей не помню, а личные отношения меня не волновали, но все равно я по-прежнему не думаю, чтобы Фифи была у мэра любовницей. Он вообще довольно пренебрежительно относился к женщинам, и в его окружении были только мужчины. И я не могу припомнить, чтобы на каких-то мероприятиях, даже в ходе предвыборной кампании, рядом с ним оказалась бы его жена. Только мужчины! Поэтому неудивительно, что сам факт периодических встреч журналистки Фифи с мэром воспринимался людьми как амурная связь.
Собирать материал Фифи помогал адвокатик. Тогда еще не было великих возможностей Интернета, и любая информация добывалась большим трудом. А у адвокатика — он жил в Тулузе и специализировался на корпоративных исках; как они познакомились с Фифи, я не знаю, — были кое-какие связи и нужные ниточки. Были ли они любовниками, я бы тоже не стала утверждать, но то, что адвокатик имел к ней чувства и ради нее рисковал многим, — это точно. Он был как-то связан с конкурентами нашего мэра. Она сама мне об этом с гордостью рассказывала. Больше-то было некому! Только я — бесплатная машинистка — была посвящена в эти изыскания.
Думаю, едва ли адвокатик устроил в мэрии именно сцену ревности. Стали бы тогда они с Фифи в тот же вечер кататься на машине? Чтобы романтично улететь в реку с моста?
— Машина упала в реку?
— Ну да. Такая вот черная ирония судьбы. Материал же как раз был про загрязнение вод от нефильтрованных стоков.
— То есть кто-то хотел от них избавиться?
— Откуда я знаю, Марк? Меня там не было… В общем, мы с Фифи подготовили большую, добротную статью с множеством фотографий, и она понесла ее на ознакомление мэру. Тот прочитал статью и попросил с публикацией не торопиться. Фифи послушно положила ее в стол. Мне было семнадцать, и я негодовала! Я уговаривала ее напечатать наш материал без согласия мэра, тем более что хозяин газеты его всегда демонстративно ненавидел и принадлежал другой партии. Фифи назвала меня сопливой дурочкой и сказала, что не нужно пытаться бежать впереди паровоза. Статья готова, пусть полежит, есть-пить не просит, придет ее время.
Но семнадцать лет — это возраст, когда кажется легко возможным изменить мир в лучшую сторону и совершенно непонятно, почему все сидят сложа руки. Ни слова не говоря Фифи, я сделала копии материалов и послала их на телевидение, на «Каналь попюлер». Реакция телевизионщиков превзошла все мои ожидания: в Альбуа приехала съемочная группа и даже владелец канала — сам мэтр Оливье Консидерабль.
И я в одночасье стала звездой! Самородок из Альбуа! Я получила гранд гильдии тележурналистов за программу, которую Консидерабль сделал на основе материалов «маленькой, но честной провинциалочки», которые на самом деле были собраны Фифи и адвокатиком, а в титрах стояла моя фамилия…
Но тогда я никоим образом не чувствовала себя воровкой! Я была героиней, не побоявшейся заявить правду на весь мир! Поэтому я очень хорошо понимаю Лолу, ее стремление к правде, стремление обличить виновных. И даже если бы это именно она написала ту самую статью, то я не могла бы ее осудить! Даже права такого не имела бы… Бедная девочка… Где она сейчас?..
— Ты ей рассказывала об этом? — кашлянув, спросил Марк.
— О том, что чужую работу выдала за свою? И на этом выстроила карьеру? Нет, конечно. Я вообще никому не рассказывала. И не потому, что скрывала, а просто потому, что не помнила! И никогда бы не вспомнила, если бы Фифи мне сегодня не отомстила. Думаю, статью она начала писать сразу, как только я появилась в Куассане… Просто поразительно! Я уже полгода здесь, но она не давала знать о себе; Она была настолько уверена, что час возмездия близок, что терпеливо дождалась и точно выстрелила! Это большое мастерство…
— Стиль Монте-Кристо! — презрительно сказал Марк. — Ненавижу. Никогда не мог понять, почему все обожают эту книгу?
— А мне нравилась.
— Потому ты и ковыряешься в историях двадцатилетней давности. Что это дает?
Зазвонил телефон. Марк бросился к нему так, будто был уверен, что он зазвонит именно сейчас. Я сказала вдогонку:
— Например, что Лола точно не писала эту статью!
— Это что-то меняет? — возразил он и снял трубку. — Алло! Да, Жак… Что?.. С ума обалдеть!.. Лола нашлась. — Он весело посмотрел на меня.
— Какое счастье! Где она была?
— В больнице, — ответил мне Марк. — Да что ты?.. Да… Наверное… Не знаю. Сейчас спрошу! — И, многозначительно глядя на меня, произнес: — Ты не против, если Лола будет сиделкой Бруно?
— Ну, пусть… А он как?
Марк улыбнулся, закивал и продолжил беседовать по телефону.
— Марк! Я не поняла! Он пришел в себя? — Я вскочила на ноги. — Дай мне поговорить с Бетравом!
Марк отрицательно замотал головой, сказал в трубку:
— Ладно. Как скажешь, — и положил трубку.
— Ты издеваешься?! Почему ты не дал мне поговорить с ним? Что происходит?
Он вдруг с размаху обнял меня, стал целовать губы, лицо, шею, грудь, плечи, подхватил на руки и, будто баюкая, заходил по комнате, повторяя:
— Я тебя очень люблю, очень люблю! Я испытываю к тебе такую нежность! Я не знаю даже таких слов, но, поверь, я люблю тебя больше всего на свете! Тебя и нашу девочку! Очень люблю!
— Марк, я это знаю! Я тоже тебя люблю! Но… Он не дал мне договорить, закрыв мои губы своими, потом осторожно опустил меня опять на диванчик, встал рядом на колени и, приподняв мой подол, целовал мой живот и опять повторил:
— Я очень люблю тебя! Очень, очень люблю вас обеих! Я хочу, чтобы вы обе это знали…
— Марк, пожалуйста, успокойся!
Он виновато посмотрел на меня снизу вверх.
— Соланж…
Я обняла его голову, прижала к себе.
— Ну пожалуйста, мой хороший, успокойся. Я тоже очень люблю тебя. Очень-очень! — И поцеловала его. — Что сказал тебе Бетрав? Почему ты так разнервничался?
Марк еще раз крепко обнял меня, поцеловал мою грудь, поднялся и сел рядом.
— Прости, Соланж. Я дурак. Я хотел тебя успокоить, подготовить, а, наоборот, расстроил.
— Ладно. Уже не важно. Что сказал Бетрав?
— Страховая компания прислала своего представителя и частного детектива. Ты же получаешь страховку, если он…
— Он умер?! — Я отшатнулась.
— Нет! Нет! — Марк замахал руками. — Наоборот! Он очнулся!
Я вскочила и схватилась за голову.
— Боже! Значит, он им сказал, что ты…
— Нет! Он ничего не говорил!
— Он не говорит?.. — Я опустилась на какой-то стул.
— Говорит! Он очнулся утром и сказал: «Как же я хочу спать», повернулся на бок и опять уснул.
— Но почему?.. Почему они нам сразу не позвонили? Обещали же позвонить, когда он…
— Соланж, это слышала только Лола, и пока еще…
— Лола? Что она там делает? Ах да, она хочет быть при нем сиделкой… Как она вообще там оказалась? Она же пропала!
— Дело в том… — начал Марк.
— Не важно! — Я резко встала на ноги. — Поехали! По дороге расскажешь.
— Куда?
— Туда! В больницу! Куда же еще? Он ведь вот-вот проснется! Или уже проснулся. Что ты сидишь? Вставай! Поехали! — Я дернула его за руку.
— Но, Соланж… Жак попросил, чтобы мы, пока здесь эти страховщик и детектив, не покидали имение. Ты что, не понимаешь? Мы же оба под подозрением!
— Тем более едем!
— Давай хоть предупредим Жака. — Марк покосился на телефон.
— Не трать время! По дороге позвоним.
Глава 29,
Которая в «лендровере»
Мне показалось, что Марк как-то слишком долго вставляет ключ в зажигание.
— Марк, может, я поведу? У тебя трясутся руки.
— Не придумывай! Смотри. В жизни не тряслись. — Он вытянул свои ручищи и добавил, трогая машину с места: — Жаку звони. Я же тебе дал свой мобильный. Куда ты его дела?
— Никуда. Вот он. Уже звоню.
— Марк, чуть позже. Я очень занят, — сразу сказал Жак.
— Это не Марк! Это Соланж. Два слова! Мы едем в больницу.
— Вы с ума сошли! Я же просил Марка…
— Я знаю! — перебила я. — Потому и звоню, чтобы вы нас не потеряли.
— Немедленно возвращайтесь! — заорал Бетрав. — Не создавайте мне лишних проблем!
— Не волнуйтесь. У нас все в порядке, — сказала я и отключила связь.
— Ну? — произнес Марк.
— Ты же слышал. Теперь он в курсе. — Я с опаской поглядывала на телефончик, ожидая, что Бетрав перезвонит. — Не переживай. Лучше расскажи, как нашлась Лола.
— Сама могла бы у Жака спросить.
— Он очень занят, даже сначала попросил перезвонить. Ну, где она пряталась? Что произошло?
— Не пряталась она вовсе. Это Жак панику устроил, переполошил всех. — Марк взглянул на меня через плечо, я была на заднем сиденье. — Как ты, мамочка?
Я ему подмигнула, он ответил улыбкой и опять стал смотреть на дорогу.
— У нашей Лолы случился приступ благочестия. После разговора с тобой, между прочим.
— Как это? — удивилась я.
— Лола схватила Библию и побежала в больницу. И со вчерашнего дня сидела возле Бруно и молилась.
— По-моему, молятся все-таки по молитвеннику или псалмы читают по псалтыри.
— А она молилась по Библии. Как умела, так и молилась. Какая тебе разница?
— И ее пустили в реанимацию?
— Пустили. Ее все там знают. Она же сколько времени подрабатывала там санитаркой. Им даже очень хорошо — другие санитарки могут чайку попить, пока она за ним приглядывает. Она ведь довольно опытная сиделка.
— С ума сойти! Я бы даже сказала, с ума обалдеть…
— Ну! Так что твой сон правильный отчасти. Она действительно была у Бруно. Только совсем с другой целью!
— Да уж…
— В общем, она дала обет, что никуда от него не уйдет и будет молиться до тех пор, пока он не очнется и не скажет ей правду. Ей! Понимаешь, именно ей! Потому что никому она теперь больше не верит.
— Она читала газету?
— Читала. — Марк хмыкнул. — Сердобольные коллеги принесли. Дескать, чего ты тут из-за чужого человека убиваешься, и так все ясно. А она знаешь, что заявила? Что бумага все стерпит, и заперлась в реанимации изнутри. Но там же другие больные! Бруно пришлось быстро переводить в отдельную палату, тащить туда приборы. Она и там с ним заперлась и сказала, что не пустит никого, кроме лечащего врача, пока Бруно не очнется. Понятно, что не обошлось без вызова охраны. Так она и охрану убедила, что поступает правильно, и даже договорилась, чтобы перед дверью палаты выставили охранника, чтобы никого чужих не пускал. Она даже Жака не хотела впустить туда!
— Догадались все-таки наконец его вызвать?
— Нет! В том-то и дело, что она их застращала, что вызовет Бетрава, если они будут мешать чистоте следствия. Он сам туда поехал, когда выяснилась ситуация Филена, чтобы они его там помыли и подержали, пока за ним психиатры из его клиники не приедут. Ну и заодно пошел поинтересоваться состоянием Бруно. А там наши с тобой родственники в полной растерянности стоят перед запертой дверью, беседуют с охранником и ждут лечащего врача.
— Дальше все понятно… — Я вздохнула. — Значит, мама и твои уже были там к его приходу. Могли бы позвонить…
И именно в этот момент послушно подал голос мобильный. Это была Кларисс. Она звонила из больницы.
— Бетрав сказал, что вы едете сюда. Пожалуйста! Не нужно этого делать.
— Бруно проснулся? — спросила я. — Что он сказал?
— Нет! Он еще спит! Но мы все здесь. Мы дождемся! Пожалуйста, возвращайтесь домой!
— Но я прекрасно себя чувствую. А если Бетрав боится, что мы сбежим, то напрасно. Мы вовсе не собираемся сбегать!
— Не в этом дело! Здесь толпа репортеров!
— Где?!
— В холле больницы! Перед центральным входом! Бетрав вызвал подкрепление, чтобы они дальше не прорвались!
— Хорошо, что предупредила. Мы войдем со служебного входа. Марк знает как.
— Со служебного? Что случилось? — забеспокоился Марк.
Я сказала Кларисс:
— Не о чем волноваться, до встречи, — захлопнула мобильный и ответила Марку: — Больница в осаде. Толпа перед входом и в холле. Папарацци учуяли сенсацию и слетелись, как вампиры на кровь. Странно только, что эта лавина пока еще не двинула на Бон-Авиро.
— Может, правда вернемся, мамочка? Адреналина тебе сегодня и так уже предостаточно.
— Брось! Я не собираюсь сдаваться. Только надо позвонить строителям, попросить, пусть закроют ворота.
Глава 30,
Которая в больнице
Мы подъехали к ней сзади, со стороны двора, где была и служебная парковка. Сейчас изобилием легковых и микроавтобусов всех мастей парковка и двор напоминали скорее ярмарку автомобилей. Микроавтобус с логотипами «Каналь попюлер» бросился мне в глаза. Марк присвистнул:
— С ума обалдеть! Тут и встать-то негде.
— Поехали к центральному входу, там припаркуешься.
Он посмотрел на меня с изумлением.
— Кларисс же предупредила, что там толпа.
— Ну и плевать! Здесь же «Каналь попюлер», смотри! — Я показала рукой на микроавтобус и вдруг почувствовала, как защипало в глазах. — Это же мои коллеги и друзья. Понимаешь? Я не буду прятаться. Я расскажу правду. Они мне поверят! Мы слишком долго работали вместе. И я не ссорилась ни с кем из них никогда!
— Ты хочешь дать интервью?
— Да, хочу. Даже если тут сам мерзавец Аристид, все равно! Это же мои друзья… — Я прижала к лицу ладони, чтобы Марк не увидел моих сентиментальных слез, вытерла их пальцами. — Мы же всегда друг другу помогали. Я — им, они — мне… — И полезла в свою сумку.
— Друзья — это хорошо, — сказал Марк, косясь на меня. — Правда хорошо. Только не плачь! Ищешь платок? В бардачке же есть салфетки!
— Я за косметичкой… Надо, что ли, хоть щеки припудрить и подкрасить губы. Черт… Тушь совершенно окаменела… — Я поплевала на щеточку. — А волосы — просто кошмар! Меня же никто не узнает…
— Может, свернем к обочине? Постоим? Чтобы тебе было удобнее.
— Нет-нет, некогда! Я умею на ходу…
Уже с улицы сквозь просветы между деревьями больничного парка б
|
|
|
