 |
Париж. Причины, чтобы быть сильным
|
|
|
|
Париж
Андреа готовилась рассказать мне о моем подарке на день рождения.
«Мы едем в Париж. Завтра. Мы едем в Париж завтра! Я уже купила билеты.
Меня контузило. Я и представить не мог более страшных слов. «Не могу. Я не могу поехать в Париж», – ответил я.
Это произошло. Паническая атака. Я почувствовал, как она зарождается у меня в груди. Мне казалось, что я вернулся в 2000 год, когда я чувствовал себя запертым внутри самого себя, как обреченная муха в банке.
«Нет, мы поедем. Мы остановимся в шестом округе. Будет здорово! Мы будем жить в отеле, где умер Оскар Уайльд. Он называется L’Hotel».
Перспектива жить там, где умер Оскар Уайльд, мое самочувствие не улучшила. Это значило лишь то, что я тоже там умру. Умру в Париже, прямо как Оскар Уайльд. Я представил себе, как меня убьет воздух. Я уже четыре года не был за границей.
Лучший способ победить монстра – найти другого, более страшного.
«Не думаю, что смогу там дышать», – сказал я, понимая, что это глупость, потому что я не был сумасшедшим! Но факт оставался фактом: Я не думал, что смогу там дышать.
После этого разговора я свернулся в позу эмбриона прямо за дверью. Я весь дрожал. Не думаю, что кто‑ то так сильно боялся Парижа со времен Марии‑ Антуанетты. Но Андреа знала, что делать. К тому моменту она была уже доктором наук в этой области. Она сказала: «Хорошо, мы не поедем. Я отменю бронь в отеле. Мы потеряем немного денег, но если тебе так тяжело…»
Так тяжело.
Мне все еще было сложно пройти в одиночку 20 метров и не поддаться панической атаке. Я испытывал невероятную тяжесть. Это как если бы обычного человека заставили пройтись голым по Тегерану или что‑ то вроде того.
|
|
|
Но.
Если бы я ответил «нет», то был бы человеком, который не выезжает за границу, потому что боится. Тогда это сделало бы меня сумасшедшим, а я больше всего на свете боялся (даже больше, чем смерти), что сойду с ума или что мне придется сдаться демонам. Итак, как это часто бывает, большой страх побеждает другой большой страх. Лучший способ победить монстра – найти другого, более страшного.
В итоге я поехал в Париж. Евротоннель не развалился, и море не обрушилось на наши головы. Мои легкие, как оказалось, вполне способны дышать парижским воздухом. Хотя в такси я даже говорить не мог. Путь от Северного вокзала к отелю был нелегким. На берегу Сены проходила какая‑ то забастовка, и в толпе развевался большой красный флаг, как триколор в фильме «Отверженные».
Я начал понимать, что иногда нужно просто совершить то, чего ты ужасно боишься, и выжить.
Закрыв глаза той ночью, я не мог заснуть, потому что у меня перед глазами мелькал Париж, словно я смотрел на него из окна такси. Однако мне удалось успокоиться. На протяжении следующих четырех дней у меня даже не было ни одной полноценной панической атаки. Я чувствовал только сильную тревогу, которая преследовала меня, пока я гулял по левому берегу Сены, бродил вдоль улицы Риволи и сидел в ресторане на крыше Центра Помпиду.
Я начал понимать, что иногда нужно просто совершить то, чего ты ужасно боишься, и выжить. Это и будет лучшим лекарством. Боитесь выходить на улицу – выходите на улицу. Боитесь замкнутого пространства – проведите какое‑ то время в лифте. Если у вас сепарационная тревога, то побудьте какое‑ то время в одиночестве. Когда вас одолевает депрессия или тревожность, ваша зона комфорта сужается с размеров целого мира до размеров постели или исчезает вообще.
И еще кое‑ что. Стимуляция, эмоциональное возбуждение – все то, что можно найти в незнакомых местах. Иногда это может казаться пугающим, но это освободит вас. В знакомом месте разум фокусируется только на себе. В вашей спальне нет ничего нового, что ему нужно было бы заметить. Никаких потенциальных внешних угроз, только внутренние. Оказавшись в незнакомом месте, а лучше – незнакомой стране, разум неизбежно начинает сосредотачиваться на мире вне вашей головы.
|
|
|
Мне, по крайней мере, такой способ помог.
В действительности в те дни в Париже я чувствовал себя более нормальным, чем дома, потому что во Франции обычная для меня неловкость, обусловленная тревожностью, легко могла сойти за неловкость, характерную для британцев.
Многие люди в депрессии начинают путешествовать, чтобы избавиться от своих симптомов.
Великая американская художница Джорджия О’Киф, как и многие другие творческие люди, всю жизнь пребывала в депрессии. В 1933 году, когда ей было 46 лет, О’Киф положили в больницу из‑ за неконтролируемого плача, неспособности есть и спать и других симптомов депрессии и тревожности.
Многие люди в депрессии начинают путешествовать, чтобы избавиться от своих симптомов.
Роксана Робинсон, биограф О’Киф, утверждает, что госпитализация ей не помогла. На пользу ей пошли путешествия. О’Киф отправилась на Бермуды, на Лейк‑ Джордж в Нью‑ Йорке, в Мэн, на Гавайи. «Тепло, спокойствие и одиночество были тем, в чем нуждалась Джорджия», – писала Робинсон.
Конечно, путешествия не всегда решают проблему. Иногда о них даже и речи быть не может, но мне поездки определенно помогают. Мы, может, и застряли в собственном разуме, но физически способны двигаться. Перемещения в пространстве иногда облегчают боль разума. Движение – это противоядие от неподвижности, в конце концов. Оно помогает. Иногда. Только иногда.
«Путешествия делают человека скромнее, – писал Гюстав Флобер. – Они помогают понять, насколько ничтожное место он занимает в мире». Странно, но мысль об этом дарит свободу. Особенно когда человек подвержен болезни, которая, с одной стороны, понижает самооценку, а с другой – раздувает пустяки до огромных размеров.
Перемещения в пространстве иногда облегчают боль разума.
Помню, как во время очередного кратковременного усугубления депрессии я посмотрел фильм Мартина Скорсезе «Авиатор». Там есть эпизод, где Кэтрин Хепберн, роль которой блестяще сыграла Кейт Бланшетт, поворачивается к Хьюзу (Леонардо Ди Каприо) и говорит: «В Говарде Хьюзе слишком много Говарда Хьюза». Именно такое гипертрофированное восприятие себя (в фильме, по крайней мере) внесло свой вклад в развитие у Хьюза обсессивно‑ компульсивного расстройства, вынудившего его заточить себя в номере одного из отелей Лас‑ Вегаса. После просмотра фильма Андреа сказала, что в Мэтте Хейге слишком много Мэтта Хейга. Она пошутила, но в каждой шутке есть доля правды. Лично для меня эффективно все, что уменьшает мое гипертрофированное чувство себя. После той поездки в Париж одним из таких средств стали для меня путешествия.
|
|
|
Причины, чтобы быть сильным
Шел 2002 год. Я уже был на том этапе своего выздоровления, когда я чувствовал себя неплохо на протяжении довольно долгих промежутков времени. Конечно, хорошим мое самочувствие можно было считать только на контрасте со всеми ужасами, которые происходили со мной ранее. Тревожность не отступала, я до сих пор боялся принимать какие бы то ни было лекарства и был убежден в том, что мой язык распухает каждый раз, когда я ем креветки, арахисовое масло или любые другие продукты, на которые у меня вдруг может возникнуть аллергия. Мне также необходимо было находиться рядом с Андреа. Когда она была рядом, я ощущал себя в тысячу раз спокойнее, чем в одиночестве.
Большую часть времени я не чувствовал себя чудаком из‑ за всего этого. Мы с Андреа вместе жили и работали в нашей скромной квартире и практически ни с кем не общались. Раньше в нашей паре я был тем, кто постоянно стремился ходить куда‑ нибудь и встречаться с друзьями, но теперь от этого желания не осталось и следа.
В 2002 году у матери Андреа обнаружили рак яичников, и наша жизнь резко изменилась. Мы стали часто оставаться в доме родителей Андреа в графстве Дарем, пока Фрида проходила химиотерапию. Андреа, потратившей последние три года на приведение в чувство депрессивного бойфренда, пришлось теперь ухаживать за больной раком матерью.
|
|
|
Она много плакала. Я решил, что эстафетная палочка была теперь у меня. Настал мой черед быть сильным.
Когда Андреа только узнала о болезни матери, она села на край кровати и заплакала так, как я никогда раньше не видел, чтобы она плакала. Я обнял ее и почувствовал тот недостаток слов, который обычно возникает, когда происходит нечто ужасное. К счастью, Андреа и здесь мне помогла.
– Просто скажи, что все будет хорошо, – сказала она.
– Все будет хорошо.
Два месяца спустя я сидел в доме ее родителей, умоляя Андреа взять меня с собой в больницу.
– Мне нужно отвезти маму в больницу, – сказала она ранее.
– Хорошо, я поеду с вами.
– Нужно, чтобы кто‑ то остался дома и открыл дверь Дэвиду.
Дэвид – это брат Андреа, который должен был вернуться из Лондона.
– Я поеду с вами.
– Мэтт, ну, пожалуйста.
– Я не могу остаться один. Сепарационная тревога. У меня будет паническая атака.
– Мэтт, я прошу тебя. Моя мама больна. Я не хочу, чтобы она лишний раз волновалась. Не будь эгоистом.
– Черт. Дерьмо. Прости. Но ты не понимаешь.
– Ты справишься.
– Нет, не справлюсь. Разве ты не можешь сказать родителям, что я тоже поеду?
– Ладно. Хорошо. Я скажу им.
Но затем это все‑ таки произошло. Выключатель щелкнул.
– Нет.
– Что «нет»?
– Я смогу. Я останусь. Я останусь дома.
– Правда?
– Да.
– Я запишу тебе номер телефона больницы.
– Все нормально, – сказал я, глупо воображая, что это последние слова в моей жизни, адресованные Андреа. – Я сам его найду.
– Я все равно его запишу.
– Спасибо.
– Не за что.
Ожидая их возвращения из больницы, я бродил из комнаты в комнату. В доме было много фарфоровых статуэток. Розовая пантера, сидящая со скрещенными лапами, свисающими с подоконника. Ее большие желтые глаза были устремлены на меня, пока я ходил по гостиной.
Первые 10 минут мое сердце выпрыгивало из груди. Я еле дышал. Андреа умерла. Ее родители умерли. Я слишком ярко рисовал себе картины возможной автомобильной аварии. Затем прошло 20 минут. Я думал, что умру. В груди заболело. Возможно, рак легких. Мне было всего 27 лет, но я много курил. Полчаса спустя пришла соседка, чтобы спросить о самочувствии Фриды. Через сорок минут уровень адреналина в крови начал приходить в норму. Я провел 40 минут в одиночестве и все еще был жив. Через 50 минут мне захотелось, чтобы они вернулись не раньше чем через десять минут. Так я почувствовал бы себя еще сильнее. Три года сепарационной тревоги испарились меньше чем за час!
Разумеется, они вернулись домой в целости и сохранности.
|
|
|
Это было ужасное лето, но оно закончилось хорошо. Мать Андреа прошла через ад, но она справилась со всеми трудностями. Нам даже удалось убедить ее завтракать не печеньем, а киви. У меня были причины, чтобы заставить себя быть сильным. Я намеренно попадал в ситуации, которые меня пугали. Очень важно чувствовать себя некомфортно. Как писал персидский поэт XII века Руми: «Через раны в тело проникает свет».
(Он также писал: «Забудьте о безопасности. Живите там, где жить боитесь». ) Кроме того, я направил свой разум в нужное русло, написав свой первый полноценный роман. Я сделал это не ради карьеры (роман представлял собой переработку шекспировского «Генриха IV», но с говорящими собаками, поэтому я и не рассчитывал, что он станет бестселлером), а просто чтобы занять себя.
«Через раны в тело проникает свет».
Два года спустя благодаря поддержке Андреа этот роман был опубликован. Разумеется, я посвятил книгу ей, но этого было недостаточно. Я обязан был посвятить ей всю жизнь.
|
|
|
